Последняя возможность увидеть солнце.

Первый день в аду начинается с полета на вертолете по холодной, промерзшей земле. Я босыми ногами ступаю по снегу, оставляя после себя глубокие следы. Меня шатает из стороны в сторону. Пару раз падаю, оставляя после этого силуэты себя в снегу, на земле. Я добираюсь до замерзшего сортира. На улице бешеный холод, из-за которого выгребная яма даже не воняет. В нескольких метрах до двери с сердечком меня начинает рвать. Каждая новая волна рвоты сопровождается выкриком убийственного напитка из бара «Посадочная полоса». – Дрянь, – кричу я, растягивая «я» так сильно, будто бы говоря про самого себя, будто бы сравнивая себя с тем, что вырывается из меня. Как только мой желудок полностью освобождается от вчерашнего яда, я захожу в туалет. – Почему именно сердечко? – звучит первый голос в моей голове. – Ведь именно сердечко вырезается на дверях уличного сортира, – задумчиво говорит второй голос. – Уличный сортир с сердечком это просто удачная шутка, которая живет до сих пор, – выдвигает свою теорию третий голос. – Шутка, которая своей сатирой сравнивает чувства с выгребной ямой, в которую можно справить нужду, – заключает четвертый голос. – Мы – свои и чужие нечистоты, – со злобой произносит пятый голос, и ярость вместе с этим переполняет меня. По сухому из-за мороза снегу я иду в лачугу, чтобы одеться. Чтобы взять лопату и лом. Чтобы самый худший из дней начался окончательно. Моя голова раскалывается. Мое тело ломит простудой, ломит похмельем, ломит холодом. Я прошу Бога забрать меня к себе, а в следующий миг вспоминаю о том, что меня ждет рабочий день, и говорю ему: «Заберешь меня потом. Сейчас еще не время». Я – сконцентрированный комочек боли. В одной руке лом. Пока что он не въедается в остатки кожи на ладонях. В другой руке лопата. Она еще не сдирает остатки кожи с ладоней. Оба этих предмета пока что безобидны. Эти средства труда находятся в равновесии, в спокойствии... Они пока что спят подобно этому кладбищу. Пока что здесь никого, кроме меня, нет. Здесь пока что только я и мои голоса. Я – единственная живая душа на кладбище, полном мертвых тел. Я – мертвое тело с пока еще живой душой. Планерка. Мои новые одноразовые друзья курят, зубоскалят, косятся в мою сторону. Позади раздается голос. – Его святейшество не может сегодня выйти к вам. Он заболел, – твердит молодой голос. «Жирного ублюдка сразила молния за все прегрешения?» – думаю я. – Вы его замените? – спрашиваю я, даже не узрев человека. – Да, – отвечает он и появляется перед строем. Это его сын. Сын жирного ублюдка. Поджарый парень лет двадцати пяти. Он коммерсант, который может даже мертвому впарить набор чудо-ножей, чтобы тот мог отрезать от себя куски гнилого мяса и скармливать червям. Я его знаю. У меня есть набор причин, согласно которым я должен его знать. У меня есть ряд мотивов, чтобы знать о нем больше, чем кто бы то ни было. – А кто же будет вести церемонии погребений? – спрашиваю я. – Я – сын нашего многоуважаемого сына божьего, – с гонором накокаиненного порно-режиссера выдает он. – Мой отец научил меня всему, когда я был маленьким. «Учил тому, чего не знает сам, – думаю я. – Учил бредням, учил вранью». – Тогда ведите нас, сын нашего святого отца, – говорю я, и мы направляемся к месту, в котором начнется новый ряд ям для тел. Уже на месте он обращается ко мне. – Отец просил передать тебе это, – он протягивает мне перчатки. – Отец считает, что именно твой внешний вид и манеры приносят много проблем со стабильными сотрудниками нашего предприятия. «Нашего предприятия… – мысленно ловлю словосочетание. – «Нашего предприятия» – чертовски правильное выражение по отношению к церкви в руках этих людей.– Для них это просто конвейер, который на выходе ссыпает бумажки и мешки. Подходи, меняй, забирай, наслаждайся». – Но, – продолжает молодой человек, – Твоя работа и преданность кресту вызывают не просто восхищение, а достойны уважения! Поэтому ты по-прежнему здесь, поэтому ты тот, кто нам нужен. Но об этом как-нибудь позже. В этот миг из его носа выскальзывает капелька крови, которая медленно стекает вниз и попадает на губы. – Ох уж это давление! – говорит он и запрокидывает голову наверх. – Бери перчатки и начинай работать. Поговорим позже. Он отдает перчатки и уходит прочь, чтобы привести себя в надлежащий для священника вид. «И если его отец катается по автомагистрали в рай и обратно, то это ублюдок предпочитает прямой контакт со святыми посредством ангельской пыли, – думаю я. – Что же касается меня... Скоростная трасса в рай, а после американская горка с небес прямо в ад…». Я веду за собой строй новых друзей на один раз. Они все напоминают мне пакетики сахара, которые выдают в кафе и ресторанах. Они на один раз, как и приборы в самолете, которые выдаются, для того что бы полностью эмитировать процесс потребления пищи в ресторане или общепите быстрого обслуживания. – Говоря о сахаре, – начинает первый голос в моей голове. – Вы слышали что-нибудь о том человеке, кто придумал эти длинные пакетики? – спрашивает второй голос. – Каждый из вас хотя бы раз в жизни использовал такие длинные пакетики с одной дозой сахара, – говорит третий. – Так вот, – начинает четвертый. – их создатель повесился из-за того, что их открывали неправильно. Все отрывают крайнюю часть такого пакетика и высыпают содержимое в чашку. Гений-создатель предполагал, что сахар будет высыпаться от перелома такого пакетика пополам из-за давления сладкого песка на стенку своего хранилища, – заканчивает четвертый голос в моей голове. – Каждый из нас – безумный кретин, создающий для себя помост для повешения! – злобно прорычал пятый голос, а затем я начал тихо смеяться от осознания глубины его мысли. Вот только я внес поправку в своем стиле и в итоге получил выражение типа: «Каждый из нас – безумный кретин, копающий себе могилу под ногами». Эта идея поселилась в моей голове, когда я долбил промерзшую землю ломом, перед тем как собрать ее лопатой и кинуть в сторону. Я – генератор идиотских идей, гениальных мыслей и глупых выводов. Помимо всего этого моя голова трещит по швам, тело слабо из-за простуды, на улице холодно, и от этого все кажется в сотни раз тяжелее. Мой вагончик на американской горке намного тяжелее обычного, и поэтому я лечу вниз с огромной скоростью. От этого меня укачивает все сильнее и сильнее. От этого я жду отряд специального назначения, который высадится в тот момент, когда вертолет в моей голове наконец-таки коснется воображаемой площадки для приземления. Яма в загробную жизнь закончена. В висках пульсирует боль, в глазах в танце прыгает картинка мира, мне плохо. – Хорошо! Одна готова! – говорит сын святого отца. – Клеенку внутрь и за водой! Я стою внутри могилы, мне плохо. Даже холод, опустившийся на этот проклятый город, не спасает меня. Рука сама по себе упирается в стенку канавы. Меня вновь начинает рвать. Еще сильнее, чем утром. Меня рвет туда, куда скоро положат тело. – Твою ж мать! – кричит сынок. – Что же ты делаешь, мерзкая тварь?! Совсем с ума сошел? «Ты, сученыш, нужен мне живым», – думаю я про себя. – Простите меня, – произношу я сквозь волну, вырывающуюся из меня. – Кинь пару лопат земли, чтобы прикрыть, клади клеенку и бегом за водой! Ты слышишь, кусок дерьма? – кричит он на меня, понимая, что все идет не так, как планировалось несколько часов назад. Он быстро старается просчитать все варианты развития событий. Он уже прикидывает, за какую цену толкнуть. Этот парень, этот коммерсант прекрасно знает, что делать. – Давай-давай-давай! Бегом! Ты, нечистоплотная гнида! – кричит он на меня. «Поверь, в скором времени все изменится. В скором времени твоя и жизнь твоего любимого отца кардинально изменится, причиной этого стану я», – думаю я, выбираясь из заблеванной могилы, которую сам и вырыл. Затем кидаю туда землю, прикрывая то, что вырвалось из меня. Закрываю клеенкой, потом ее прячу под землей и иду за водой. Умываюсь, полощу рот, чтобы избавиться от привкуса вчерашней дряни и рвоты. Наполняю ведро почти кипящей водой, затем еще одно и несу жидкость на кладбище. Холодно. От этого вода практически полностью успевает остыть. Холодно. Если бы мои руки не были в перчатках, то кровь капала бы в воду. Холодно. Но мне, моему самочувствию это не помогает. Могила заполнена и продана. – Лезь туда и выдергивай клеенку. Будем надеяться, что то, что ты сотворил, не всплывет, – говорит моложавый коммерсант. Я смотрю вниз, смотрю на воду в яме и вижу то, как мой мир резко начинает вращаться. Падаю на колени. Со стороны я похож на скорбящего по тому телу, которое уже там лежит. – Сраный сэндвич с автозаправки, – думаю я, и меня вновь начинает рвать все в ту же могилу. – Да что ж ты делаешь, мразь! Ты, гнида, еще сдохни здесь! – говорит он, пиная меня ногой. – Пойми, если ни кто-то другой, то именно ты ляжешь здесь! Я – готовый умереть, не закончив то дело, которое начал. Спускаюсь вниз, в эту проклятую яму. Она заполнена мной даже больше, чем необходимо. Ногой в сапоге отодвигаю в сторону то, что выплюнул желудок. Снимаю перчатки и лезу в воду, чтобы найти угол клеенки. Нашарив его рукой в холодной воде начинаю тянуть вверх. Как только в углу могилы появляется свободное место, становлюсь туда. Продолжаю тянуть клеенку вверх. Вода медленно проливается в стороны и орошает холодную землю. Вода плохо впитывается в грунт. Такое ощущение, что вода вообще никуда не девается. – Достал? – спрашивает парень. – Да, – отвечаю я, и он подходит к краю этой ямы. – Сука! – громко говорит он. – Иди отмывай этот кусок целлофана. А что с водой? Почему не уходит?! – Холодно, – говорю я. – И что с того? Хочешь сказать, что земля настолько... – Да, промерзла и не пропускает воду вниз, – говорю я, по-прежнему стоя в воде, полной того, что вырвалось из меня раньше. – Сука! – кричит он. – Что же делать...? Что же делать? Ладно, иди, мой клеенку и возвращайся. Мне кажется, что ничем разумным и хорошим это не закончится. Отмыв главный артефакт для заработка денег на повторной продаже мест для мертвых, возвращаюсь в строй. Новые друзья на один день, уставшие и изнеможенные, курят, шутят и мечтают о том, чтобы этот день наконец-таки закончился. Сейчас наши желания совпадают и звучат в унисон. Сейчас тот момент, когда мне тоже хочется закончить совершенно все, что связано, что связывает меня с этим местом. – Кидай землю до уровня воды, – говорит коммерсант. Не задавая лишних вопросов, делаю так, как он велит. – Давай, давай! Скоренько дергайся, да! – кричит он, и я понимаю, что парень спешит. – Так, сброд, полчаса перерыв! Покинуть территорию кладбища! Услышав это, новенькие оставляют место пустым, разбежавшись подобно тараканам. – А ты жди здесь. Скоро продолжишь и закапывать, и копать, – говорит он и уходит куда-то, прижимая мобильник к уху. Минут через пять возвращается в сопровождении черного автомобиля. Останавливаются в нескольких метрах от меня. Из машины выходят два мордоворота и идут к багажнику. Оттуда вытаскивают тело и несут в мою сторону. – Кто это? – спрашивает один из них коммерсанта. – Да так, отцовская игрушка. Типа цепной пес, – говорит он, глядя на меня и ухмыляясь. – Не разболтает? – спрашивает другой. – Нет, – холодно и уверенно на все сто процентов говорит сын святого отца, по совместительству страшного демона, что собрал в себе несколько грехов, а затем породил потомство. Еще более порочное и гнилое. Двое наклоняются над ямой, наполненной водой с рвотой и разбавленной землей. – Что за болото?! – спрашивает один из них. – Не нравится? Вытаскивайте и валите отсюда. Почему я должен решать ваши проблемы?! – нервно рычит коммерсант. – Ну, босс... – начинает другой. – Закрыли пасти, кинули и работать! Обратно на точку! Иначе ляжете здесь же! – орет он на тех, кто в несколько раз больше него по комплекции. – Вот оно! Наконец-таки началось! – думаю я, понимая, что выжидал этот момент не напрасно. Двое кидают тело в могилу. Затем я его закапываю, а тех двух уже рядом нет. Только сын святого отца наворачивает круги и подгоняет меня. – Ну, вот и хорошо. Вот так, значит, и поступим. А вон и твои сегодняшние друзья, – говорит он, указывая куда-то в сторону.