«Мое сердце восторженно сжимается, когда я в предвкушении соприкосновения тел, горячих ласк, обжигающей страсти, затмевающей разум. Когда все мои мысли растворяются в агонии близости и первостепенно только горячее дыхание, учащенный пульс, сладкая боль, пронизывающая мое тело…»
— Микаэль… С жаром довольно выдыхает парень на ухо своему партнеру, чьи золотые локоны в свете утренних лучей кажутся особо сверкающими, грубо проводя руками по его хрупкому телу, снова заражаясь неодолимым желанием овладеть им. И только он собирается снова подмять под себя юношу, уложив его на лопатки, как вдруг на тумбочке подле постели раздается звонок. Моментально затуманенный сладостной негой взор наполняется трезвостью и жесткостью. Игнорируя недовольство партнера, через которого он тянется за телефоном, не беспокоясь о том, куда упирается его рука или колено, он выключает сигнал и без дальнейших разъяснений точно птица спархивает с постели и бросается к вещам, разбросанным на полу, начиная быстро одеваться. — Эй, ну куда ты так рванул? — лениво раскинувшись на постели, ворчит брюнет. — Еще совсем рано. И восьми нет. Тебе же не надо на уроки. Однако эти фразы не мешают изящному блондину продолжать облачаться в тонкую широкую рубашку. Косо взглянув на парня, брюнет с досадным полустоном полурывком поднимается с места. Соблазнительный вид партнера, заканчивающего свой туалет, застегивая манжеты, вызывает глуповатую улыбку на его губах, с которой он и подходит к юноше. — Останься еще, — говорит он, приблизив лицо к светлой макушке, одновременно опустив руки на чужие плечи. Однако не успевают просьбы слететь с его уст, как за ним следует резкий толчок. Юноша ловко изворачивается, бросает гневную молнию в партнера и уносится вон из комнаты, а через секунду громко хлопает входная дверь. Оставшийся в пустой комнате провожает юнца насмешливым взором и, смеясь, усаживается обратно на разостланную смятую постель, еще хранящую тепло тел и дух похоти. — Че, прогадал и следующий клиент уже заждался? — хмыкает он. — Ну-ну, так бы и сказал. Тем временем юноша, покинув квартиру, стремглав несется по этажу, сбегает с лестницы, не дожидаясь, пока доедет лифт, и на улице, ловя первую попавшуюся машину, с легкостью и изяществом горной лани заскакивает внутрь, приказывая водителю ехать в увеселительный квартал. Называть точный адрес не имеет смысла, ибо в городе Киото есть всего один единственный квартал, которому не нужно никакое наименование. Водитель с удивлением смотрит на своего пассажира. Хрупкий мальчик, с по-девичьи нежным и прекрасным лицом, которому на вид не более 16 лет, спозаранку заказывает такое специфическое место, в котором таким детям отнюдь не место. — А ты уверен? — спрашивает водитель. — Твои родители хоть знают, куда их чадо с утра пораньше бегает? И куда они смотрят? — Ваше какое дело? Едьте, куда сказано, и не задавайте дурацких вопросов. Я спешу, — довольно грубо при таком высоком певучем голосе произносит юноша, бросая на переднее сиденье деньги, сума которых примерно вдвое выше, чем предполагается за весь проезд. И хочется задать вопрос, куда может спешить такая красота в такое время, да еще и с визитом в знаменитый район развлечений, но один короткий профессиональный взор на купюры, тут же отмечающий их стоимость, усмиряет возникшее любопытство таксиста, и он лишь пожимает плечами, снимая тем самым с себя всю ответственность как совершенно постороннее лицо. Утренний воздух начинающего пробуждаться города прорезает гул мотора и скрежет шин по асфальту. Не проходит и получаса, как такси останавливается и вышедший из него молодой человек снова бросается бегом по улице, настолько безлюдной и тихой, что мороз пробежал бы по коже у тех, кто, не зная, что нынешняя жизнь разгорается ближе к вечеру, случайно оказался здесь в такое время. И тем не менее, как ни мертва на первый взгляд длинная, витиеватая улица, больше смахивающая на лабиринт с множеством переходов, тупиков и заборов, парадные двери большого пятиэтажного здания, внешне напоминающего миниатюрную копию любого замка эпохи Эдо с остроконечными, традиционно загнутыми с четырех сторон крышами, оказываются не заперты. Туда и заскакивает юноша, буквально взлетев по каменным ступеням. Водитель осуждающе качает головой, упрекая в первую очередь непутёвых родителей, позволяющих своим детям разгуливать невесть где, после чего покидает спящий квартал. — О, явился не запылился, — бурчит вахтер, когда растрепанный и запыхавшийся мальчик вбегает в вестибюль. — Где тебя носит с утра пораньше? Указаний не знаешь, ночевать только в своей комнате! Однако парень будто не слышит слов старого вахтера. — А что ему до общих указаний? — дверь напротив приоткрывается, и на пороге возникает другой молодой человек, высокий и статный, с правильными чертами лица, за его спиной также стоит несколько парней. — Является, когда захочет, и все тут. И плевать ему, что его тут ждать будут. — Да еще как является! — присвистывает другой, обращая внимание на весьма вольный вид в одежде. — Во всей своей красе неземной. Смотрите, завидуйте, называется. — Ага, раз я такой уникальный, мне и опаздывать не грех. Да только фиг! — переговариваются между собой молодые люди, в то время как Микаэль пересекает холл, совершено не обращая на них внимания, спеша поскорее оказаться в своей комнате. — Микаэль! Зайди ко мне, — раздается с лестницы звучный голос управляющего. Микаэль вздрагивает и, досадливо прикусив губу, идет вверх. — О, вот и директор, — хихикают парни. — Сейчас нашей достопочтенной приме достанется по-первое число. Будет знать, как опаздывать на репетиции перед выступлением в разгар сезона. Микаэль притворяет за собой дверь кабинета и выжидающе смотрит на человека лет сорока-сорока пяти, торжественно сурово восседающего за столом. — Присаживайся, — строго глядя на юношу, говорит мужчина, указывая ему на деревянное кресло, обитое кожей. Юноша глядит по направлению, указанному рукой, и слегка усмехается уголком рта, после чего подходит, не удостаивая взглядом кресло, полубоком садится на край стола, изящно опираясь рукой и кокетливо склоняя голову на плечо, игриво глядит в суровые глаза директора. — И как это понимать? — не спуская заинтересованного взора с лица юноши, спрашивает директор. — Ты же только что явился, так? Мальчик не отвечает, а лишь застенчиво опускает глаза. — Тебя всю ночь не было? Короткий виноватый взгляд. Вместо того, чтобы продолжить допытываться, взволнованный столь притягательной явкой с повинной без сопротивления, мужчина берется за подбородок юноши и тянет на себя. Думая, что последует поцелуй, Микаэль с готовностью закрывает глаза, но вдруг его голову резко разворачивают. Он распахивает глаза и, скашивая зрачки, видит, что недовольный взор директора устремлен на его шею. В отражении зеркала, стоящего в углу кабинета, мальчик видит темное пятно от засоса. — Я понимаю, подготовка к сегодняшнему спектаклю весьма хлопотное и нервное занятие, — касаясь губами темного пятнышка, произносит мужчина, — требующее полной самоотдачи и зачастую невозможное без эмоциональных срывов. Ты знаешь, я ничего не имею против того, что мои актеры время от времени находят нестандартные способы снять напряжение (при этом Микаэль тихонько хмыкает), но, ты… — мужчина кладет руку на спину юноши и надавливает, тем самым приближая его к себе. — Для тебя эти игры опаснее, чем для кого-либо из наших актеров. Прошу, не забывай об этом. Ведь ты не просто наша гордость, но еще и… Микаэль лишь тихонько хихикает, чувствуя, как чужая рука, забираясь под рубашку, касается его торса, а фраза обрывается на полуслове под влиянием охватившего тело и сознание порыва. — Ступай, а не то опоздаешь, — мягко произносит мужчина, одергивая свой пиджак. Перед ним на столе полуобнаженный лежит и тяжело дышит, прикрыв глаза, златовласый юноша, но когда звучат слова, он приоткрывает их, рассеяно глядя в потолок. Спустя несколько минут он появляется в коридоре. Со второго этажа, где располагается главная сцена со зрительным залом, уже доносятся голоса. Поправляя ворот рубашки, он бросает взор на часы, только-только отбившие девять. Начало рабочего дня, а точнее начало генеральной репетиции перед сегодняшним выступлением. Театр снова радует своих почитателей очередной фееричной пьесой, на этот раз о трагичной судьбе куртизанки, так и оставшейся после наивной весны, бурного лета, когда еще тешишь себя иллюзией, задумчивой, ревностной осени, влекущей осознание о невозможности любви, корчиться в предсмертных муках одиночества в белой, холодной метели жестокой зимы…***
— Проснитесь, через пятнадцать минут мы прилетаем, — произносит приятный женский голос где-то совсем близко и хрупкая рука треплет плечо. Делать нечего, придется что-то сказать ей, а не то еще подумает чего доброго, что ему нездоровится. В некотором роде это так. Долгий перелет, смена часовых поясов, высоты, давления и прочие мелочи отдаются туповатой болью и затуманенностью в голове, легкой тошнотой. Но все это не столь существенно, чтобы обращать внимание. Завернутый в плед молодой человек, открывает глаза, устремляя на стюардессу слегка сонный, приветливый взор глубоких, как океан, над которым они пролетают, зелёных глаз из-под черных, пушистых ресниц. — О! — восклицает девушка, удивленная столь ярким и необычным оттенком у парня ее национальности. — Что такое? — слегка улыбаясь, спрашивает юноша. — Простите, у вас такой необычный цвет глаз, впервые такой вижу. — В самом деле? — Ага. В прежние века, когда в злых духов, ставших людьми, верили гораздо больше, чем теперь, Вас наверняка приняли бы за демона в человечьем обличии. На этот раз настала очередь юноши распахнуть глаза. На соседнем ряду маленькая девочка, до этого с любопытством рассматривающая его, после этих слов вздрогнула, поджала нижнюю, задрожавшую губу и уткнулась в свою мать. «Вот и для чего она это сказала?» — заметив испуг ребенка, молодой человек вскинул взор на улыбающуюся девушку. — Еще раз извините, — почтительно склонив голову, пробормотала стюардесса. — Ничего. Спасибо, я уже привык, — кивнул парень, после чего девушка удалилась. — Ничего себе, вот это да, — хмыкнул парень и обратил лицо в сторону иллюминатора. — Демон, значит? Любопытно. «Ну вот, все как обычно. В моей стране тоже так все реагировали. Чтобы у азиата был такой цвет глаз… Еще ни разу за мою недолгую жизнь не было такого, чтобы кто-нибудь да не обратил на это внимание. Еще с детского сада меня обступали дети, внимательно изучая мои черты и сопоставляя их с цветом моих глаз. Кто-то воспринимал их совершено нормально, удивлялся, восхищался, а кто-то находил в этом повод посмеяться. Пожалуй, вторых было чуть больше, — эта мысль вызывает слабую улыбку на губах парня. — Даже интересно, если это было дико там, где в принципе люди привыкли ко всевозможным комбинациям внешности, как будут обращать на это внимание здешние?» Он ближе придвинулся к толстому стеклу, за которым все отчетливей просматривалась сквозь белесые облака полоска суши, вырисовывающаяся посреди океана, точно высунувшийся на поверхность огромный змееподобный дракон из древних народных легенд. Устав от созерцания неведомых черных глубин, он решил взглянуть на иной мир, противоположный его степенным морским обитателям — безмолвным и холодным, — но увидав всю их суть, грозный повелитель подводного мира обратил свой взор обратно в сторону более ласкового и приветливого океана и, лениво покачиваясь на волнах, дремал, пока солнце золотило, наполняя теплом света его искрящиеся в ослепительном блеске волн чешуйки. «Вот она, родина моего отца. Загадочная Япония… — с любопытством, присущим только молодым людям, глядя вниз, мысленно произносит он. — Он прожил здесь самые лучшие годы своей жизни: свое детство, свою юность, пока не отправился в Европу, где в одном из городов и не повстречал мою мать, после этого он уже никогда не возвращался обратно. Смешно, но отца тоже всегда спрашивали о необыкновенном цвете его глаз… Стюардесса решила, что я сплю, но я вовсе не спал. Меня переполняет такое волнение, будто я сталкиваюсь с чем-то необыкновенным, что о сне и речи быть никакой не может. Может быть, это предчувствие, а может все оттого, что я впервые выбрался так далеко от дома. Я никогда не был в Японии, и эта страна, где родился и вырос мой отец, всегда неосознанно влекла меня. Кажется, это называют зовом крови, стремлением вернуться к своим корням? Как бы то ни было, но я надеюсь, что, как и он, я также увлекательно проведу здесь свое золотое время» Через некоторое время самолет совершил удачную посадку в аэропорту Осаки, и пассажиры в моменты соприкосновения колес с посадочной полосой, становящиеся равными в своих мыслях и мольбах о благополучном приземлении, вполне удовлетворенные стали протискиваться к выходу. Среди них был и наш главный герой. Как и все он покинул салон, затем получил свой багаж и, как прочие, вышел на залитую солнцем улицу. Свежий осенний ветерок повеял в лицо. — Так, а теперь надо добраться до Киото, — остановившись с чемоданом перед входом и оглядываясь по сторонам, сказал себе под нос темноволосый юноша. — Они говорили, что лучше всего ехать поездом. Отлично, так и поступлю. Спросив у первого встречного, показавшегося ему местным, о том, как добраться до ближайшего метро, он получил вполне вразумительный ответ на свой довольно хорошо сформулированный вопрос. — Большое спасибо, — кивнул юноша и совершенно довольный результатом первой попытки общения со здешними, заторопился в указанном направлении. «Повезло еще, что я не пренебрегал уроками языка отца. Как знал, что когда-нибудь понадобится, хотя немного больше практики не помешает», — хмыкнул он себе под нос. Поездка в метро мало чем отличалась от обычной, разве что народу оказалось больше и приходилось терпеть случайные пинки и толчки со всех возможных сторон. Все же в странах Европы уместнее наземный транспорт, и юноша жалел, что не воспользовался услугами такси, машины с шашками, которое также приметил вблизи аэропорта. Несмотря на давку и толчею, зеленоглазый брюнет прибыл на станцию Киото вполне довольный, хоть и слегка помятый. Среди толпы уезжающих, приезжающих, провожающих и встречающих, стояло два молодых человека. Оба пристально следили за поездами и еще более внимательно за теми, кто выходил из них. И вот когда очередной поезд распахнул двери и одним из пассажиров оказался невысокий парень, остановившийся с чемоданом, чтобы перевести дух и скоординировать свой дальнейший путь, с деликатным, но спортивным сложением, угадывающимся под черным распахнутым пиджаком и белой водолазкой, и в таких же темных под цвет пиджака брюках, один толкнул другого в бок и одновременно указал на отделившегося от прочих приезжего. — Это он! — Тогда поспешим, — поправив очки, ответил ему товарищ. — Ох, — проводя рукой по лбу, вздохнул брюнет. — Я уже действительно начинаю жалеть, что отказался от услуг такси. — Амане! Амане Юичиро! Услыхав свое имя, юноша инстинктивно вскинул голову. В одно мгновенье его слегка озадаченное лицо озарила приветливая улыбка. — Ребята! — увидев двух парней, быстро шагающих к нему навстречу, выдохнул он, тотчас ощутив какое-то внутренне облегчение. — Юу, глазам не верю. Ты все-таки приехал! — высокий, крепко сложенный парень с ясными, выразительным глазами и очаровательной улыбкой, не сумев сдержать чувств, сразу же заключил друга в крепкие объятия. — Я тоже смерть как рад тебя видеть, Гоши, но полегче, ты мне все кости переломаешь, и буду я глядеть на чудный город Киото с ракурса инвалидного кресла, — не менее обрадованный встречей, смеясь, произнес Юичиро. — Я до последнего думал, что ты блефуешь и не настроишься на приезд, или, что хуже, решишься, но не сможешь, обстоятельства там всякие и тому подобное, — теперь просто крепко пожимая руку другу, воодушевленно говорил Гоши. — Я не сомневался в том, что наш Юу приедет, как обещал, — с мягкой улыбкой произнес второй молодой человек, в свою очередь протягивая свою тонкую бледную ладонь и глядя поверх очков в лицо товарища. — Я безумно рад тебя видеть, Юу. — Я тоже, Шинья, — пожимая ему руку, сказал Юичиро, в то время как Гоши сдержанно отступил, давая возможность и ему поприветствовать друга. — Но, честно признаться, даже я, несмотря на всю мою веру в тебя, слегка испугался тех самых обстоятельств, о которых упомянул Гоши. — Поражаюсь вашему настрою, я ведь даже уже квартиру снял и вещи мои перевезли, а вы продолжали сомневаться. — Вещи вещами, их и обратно забрать несложно, но вот если какая серьезная причина появится, став препятствием, тут уж прости, никакие приготовления заранее не помогут. — Это правда, но, как вы оба теперь можете убедиться, у меня не возникло никаких причин, чтобы не приехать. — И это весьма приятно, должен признаться, — ответил Шинья, с нежностью взирая на товарища. — Только, ребят, у меня вопрос, — Юу поглядел на друзей. — Что вы тут делаете? Я как вас увидел, опешил. Я же не сказал, что прибуду на вокзал во столько и столько-то. Как вы узнали, что я буду здесь, да еще и встречать пришли? — Что весьма неучтиво с твоей стороны по отношению к друзьям, ну да ладно. Это все Гоши, — указал на коренастого парня, Шинья. — Он так убеждал тебя отправиться поездом, что тебе избрать другой вид транспорта уже казалось невозможным. А по поводу дня, так это также стало ясно из разговора. По поводу времени твоего прибытия тоже ничего сложного. Самолет из Праги в Осаку прилетает только два раза в день. Рейс либо утром в 8, либо только в 6 вечера. Вот мы и пришли сюда к 8-ми на случай, если ты вдруг прибудешь утром, и позже пришлось бы идти сюда к 6, если бы оказалось, что ты прилетишь вечером, но ты избавил нас от этого похода, приехав рано утром. — И теперь у нас впереди целый день на то, чтобы показать тебе все места, о которых ты должен знать, как тот, кто собирается прожить в Киото как минимум ближайшие года четыре. — Хах, похоже вы уже весь наш день по пунктам расписали заранее, — усмехнулся Амане. — А то, — подмигнул Гоши, — зачем же потом на это время тратить? Не лучше ли использовать его с толком? — О, мой друг, ты наконец начал сознавать ценность времени. — Я это осознал еще год назад, когда поступил в университет. Тогда бы я душу продал только за то, чтобы у меня появились лишние двадцать минут в день. — Даже интересно, на что бы ты употребил время, доставшееся такой ценой? — улыбнулся Шинья, своей загадочной улыбкой. — На сон, — простодушно ответил Гоши. Юичиро с улыбкой наблюдал за диалогом парней. «Хиираги Шинья и Норито Гоши — студенты второкурсники университета Киото и мои верные друзья. Шинья как всегда сдержан и учтив, как полагается воспитаннику интеллигентов, а Гоши, несмотря на свое происхождение, предпочитает быть человеком с душой нараспашку. Только сейчас я вдруг осознал, как сильно мне их не доставало все три года, что мы не виделись. — Как жаль, что нам пришлось расстаться, — произнес он, потупив взгляд. — Ничего не поделаешь, дела семьи порой заставляют человека бросать все, что у него было, и привыкать к новой жизни вдали от всего, к чему он привязан. Разве не так случилось с твоим отцом? — Верно, — кивнул Юичиро. — Именно так оно и было, с той лишь разницей, что он остался в Праге добровольно, имея возможность вернуться. — Объясните мне одну вещь, а то я не совсем понимаю, — произнес вдруг Гоши. — И что же тебе надобно пояснить? — спросил его Шинья совершенно беззлобно. — Объясните мне, почему уже битый час мы стоим на этой ничем не примечательной станции на обозрении всех, когда уже должны отмечать приезд товарища? — Отмечать? — вздрогнул Юичиро. — О, нет. Сжалься, я только из самолета и на своей новой квартире даже не был! А еще не спал почти всю ночь. Я бы с удовольствием принял ваше предложение, но я, сказать откровенно, с ног валюсь. — Эээ, что-то ты совсем, брат, хиловат стал, ну ничего, местный целительный воздух, пропитанный сохранившимся традициями и культурой, как нигде в Японии, вернет тебя к жизни, — хлопнул его по плечу Гоши. — А празднование действительно лучше перенести на попозже. — А что так? — улыбнулся Юу тому, как быстро согласился его товарищ на отставку. — У него проблемы с культурологией западных стран, — пояснил Хиираги. — Да ну, — хмыкнул Юичиро, поражаясь, что у человека, прожившего добрую часть своей жизни именно в одной из этих стран, могут быть трудности. — Меня препод окончательно заест, если я ему зачет не сдам, — потирая затылок, произнес Гоши. — Вот мы и подумали с Шиньей, что как тебя встретим, ты, скорее всего, захочешь к себе поехать, а мы бы тогда прямым ходом в универ. — Вы и впрямь знаете меня лучше, чем кто-либо другой, — усмехнулся Юичиро. — Тогда что же, до вечера. — Постой, — произнес Шинья, беря его за руку. — Мы, конечно, торопимся к началу лекции, но неужели ты подумал, что мы настолько уж педанты в учебе и никудышные товарищи, что даже не проводим своего друга к месту его нового жительства? — Говори адрес, — сказал Гоши. — Так, сейчас посмотрим, — Юичиро запустил руку в карман пиджака, где лежала специально приготовленная бумажка с адресом на случай, если придется называть его таксисту. Но он был рад лишиться этой возможности, ведь что может быть лучше, чем идти на новую квартиру, дорогу к которой укажут тебе старые друзья, а не какой-то посторонний человек. Дорога оказалась занимательной, веселой, но непродолжительной, как это всегда происходит, когда чем-то увлечен, зато когда скучно и снедает тоска или тревога, даже самый короткий путь покажется вечностью. Гоши с интересом озирался по сторонам и пока шли к подъезду, и когда остановились около него. — О, а райончик-то совсем не дурен. Я тут и не бывал еще, — произнес он. — В самом деле? — улыбнулся Юу, ставя чемодан на первую ступень крыльца. — Я не особо-то тщательно выбирал. Так просто, что приглянулось… — Надо сказать, приглянулось не слабо, — потирая подбородок, произнес Гоши, глядя вверх на этажи. — Очень живописно. Эх, а вообще завидую, если двор такой чудный, представляю, что творится наверху. Целая квартира, и вся в твоем распоряжении. Делай, что хочешь и когда хочешь, никто жужжать над ухом не будет. — Гоши, с каких пор ты подался в завистники? — улыбнулся Шинья. — Да брось, я ж по-хорошему. И за друга радуюсь. Столько места, и все для него одного. Об этом же мечтать только можно. Юу, — живо обратился рослый парень к Амане, — чем думаешь заняться? — Разбором вещей, — ответил тот. — Я не о том, что сейчас, а вообще? Ты хоть понимаешь, какие возможности у тебя открываются? — с блеском в глазах проговорил Норито, сжимая плечо друга. — Если честно… — смущенно улыбнулся Юичиро, пожимая плечами. — Мне кажется, наш друг намекает тебе, что, имея в своем распоряжении такое большое пространство, некие миловидные особы должны наполнять его как можно чаще, — шепнул Юу Хиираги. — А! — вздрогнул Юичиро, наконец осознав суть вещей. — Да нет, ты что, — он замахал руками. — Я же сюда не для этого приехал. — Для этого, не для этого, какая разница, — махнул рукой Норито. — Тебе почти 18 лет, а ты собрался тут с книгами в четырех стенах засесть? Такие подружки, конечно, хороши, ничего не скажешь, но пора бы узнать, что в мире есть кое-что еще занятное и притягивающее взор, требующее тщательного изучения, помимо твоих экслибрисов, — подмигнул он Юу. — Ну, я не знаю… — Юичиро провел по своим волосам цвета вороньего крыла, касающихся плеч. — А чего тут знать-то! — усмехнулся Гоши. — Молодость она одна, и просиживать ее дома или в чатах — просто пустая трата времени. Оглянутся не успеешь, как все это вмиг закончится, ведь юность не бесконечна, за ней приходить старость, а тебе, сидя с бородой, в своей комнате, да с твоей литературой и вспомнить будет нечего. — Юу, ты крайне благотворно влияешь на нашего Гоши, — заметил Шинья. — С твоим появлением он прямо на глазах становится философом. — Хорошо, хорошо, я подумаю, — засмеялся Амане. — К тому же, я так понимаю, преследуя именно эту великую цель — вытащить меня в люди, — вы столько всего запланировали на первый вечер. — Вот блин, неужели так заметно? — хмыкнул Гоши. — Есть немного, — кивнул Юу. — Ну, откровенно говоря, я и не против. Я же все равно собирался изучить этот город и так или иначе просил бы вас устроить мне небольшую экскурсию. А раз уж у вы в этом преследуете собственные интересы, я сделаю вид, что поддался на ваши убеждения. — Вот и правильно, молодец, а там, кто знает, как повернется, — одобрительно улыбнулся Гоши и, приобняв друга одной рукой, устремил мечтательный взор в сторону горизонта. — А представь, вдруг именно сегодня, прогуливаясь вместе с нами, ты встретишь ту единственную, что перевернет всю твою жизнь! Разве не здорово? — Пожалуй, — согласился Юу, только для того, чтобы не обидеть друга и не спровоцировать на дальнейшее его разглагольствование на эту тему. — А что самое приятное, тебе всегда есть куда привести подружку. — Так говоришь, будто сам обделен местом для свиданий. — Да, но лично мне, хм, — Норито задумался, — да и Шинье, чего уж греха таить, ради этой благородной цели пришлось перебраться из отчего дома в серые стены общежития при университете. Не скажу, что недоволен тамошней обстановкой. Комнаты большие, светлые, вопреки всеобщим суждениям, плюс без путного ремонта не обошлось, в итоге, туда теперь не стыдно и людей позвать. Но даже самая распрекрасная комната в общежитии не сравнится с самой скромной квартирой, в который хозяин лишь ты сам. А тут и говорить нечего, — он кивнул на здание. — Простор и неограниченная свобода. Было бы только желание, и жизнь пойдет как по маслу. — Ладно, убедил. Теперь я абсолютно и полностью уверен, как мне повезло поселиться здесь и на какие жертвы готовы пойти некоторые ради такого комфорта, доставшегося мне совершенно случайным образом, — ответил, смеясь, Юичиро. — Ребят, не желаете зайти, а то прямо чувство, что Гоши не успокоится, пока не побывает внутри. — Не скрою, некоторое любопытство меня разбирает, — согласился тот. — Но это успеется. Сначала дела. — Да, Юу, ты извини, но дальше мы пока не пойдем. Правда, нам уже надо спешить, — добавил Хиираги. — К тому же, сразу после занятий мы придем снова. — Вот именно, так что не расслабляйся сильно. Отказы не принимаются, — вставил Норито. — У меня и в мыслях не было отказываться, — усмехнулся Юичиро. На этом друзья распрощались. Шинья и Гоши вернулись к ожидающему такси, а Юу пошел к подъезду. Дом как снаружи, так и внутри радовал приятной обстановкой. Немного сдержано и официально, но иного ожидать от обычного холла, лестничных клеток, кабины лифта и этажей просто глупо. Тут уже жильцы компенсируют наружную сухость уютным обустройством своих квартир внутри. Каждый этаж представляет собой длинный коридор с пятью дверями, сообщающихся между собой посредством лестничных клеток, расположенных по обеим сторонам коридора, и шахты лифта, проходящей как раз посредине каждого этажа. Квартира Амане оказалась на третьем этаже, угловой, и если выходить из лифта, надо было свернуть направо и пройти до самого конца. Поскольку помещение было куплено и в нем даже находились вещи, перевезенные ранее слугами, Юичиро, получивший заранее ключи, теперь уже как полноправный владелец самолично входил в свое пристанище на ближайшие годы. — Вам у нас понравится, — говорил пожилой консьерж, встретивший нового жильца сначала с предубеждением, как очередного зеваку, явившегося потрепать ему нервы или испортить безупречный интерьер дома, но узнав, что он хозяин, отнесся весьма радушно и даже не поленился проводить молодого человека к его квартире. — Если какие неудобства, сразу звоните мне. А вы один жить будете? — А это имеет значение? — обернулся через плечо Юичиро, с легкой улыбкой воззрившись на мужчину. — Конечно нет. Но мне как заведующему, так сказать, проявляющему заботу об этом месте, блюдущему порядок, будет неплохо знать, сколько человек поселится. Для личной отчетности, если хотите. — Я один, так что не беспокойтесь. И могу вас уверить, хлопот от меня будет не больше, чем вон от того фикуса, в углу. — Замечательно, Вы меня просто обрадовали. Вы определенно мне нравитесь. А то Вы же знаете, люди разные, особенно молодые, — добавил чуть тише консьерж, однако Амане все равно его услышал. — За некоторыми глаз да глаз нужен. И проблем не оберешься. Но Вы им не чета, сразу видно. Спокойный, доброжелательный, гордость для родителей, одним словом. Всем бы быть такими. — Вы чересчур меня хвалите. Я еще не заслужил этого. — Бросьте, мне же видно, кто что из себя представляет. Так почему заранее не сказать человеку правду? — усмехнулся старик. — Да. Наверное, так, — кивнул Юу и бросил взгляд на пустой коридор позади консьержа. «Интересно, есть ли здесь мои ровесники? Было бы неплохо помимо Шиньи и Гоши с кем-то еще познакомится», — подумал он, пройдясь взором по другим дверям. — А Вы, небось, учиться приехали? — снова полюбопытствовал консьерж. — Я вначале подумал, что работать, но теперь вижу, что слишком уж молод для работы. — Вы правы, я имею в ближайших планах поступление, — отпирая двери, ответил Юичиро. — Скажите пожалуйста, а как насчет соседей? Шумные или наоборот? Просто, поскольку я собираюсь учиться, — добавил он с улыбкой, — мне была бы желательней спокойная обстановка. — О, не беспокойтесь, молодой человек, жильцы у нас тихие. Только если не… — Что-что? — переспросил Юу, так как не услышал дальнейшую фразу, ибо консьерж почему-то замялся. — «Только если» что? — Да нет-нет, не волнуйтесь. Все будет хорошо. Просто хочу предупредить, что с жильцами будьте поосторожней. Особенно с некоторыми. — А что, некоторые их них с якудза связаны? — хмыкнул Юу. — Нехорошая шутка, молодой человек, — обиделся консьерж, которому было бы легче умереть, чем впустить на свой участок кого-то из такого сословия. — Простите. Я только пошутил. — Я ничего такого не имею в виду, просто предупреждаю для Вашего же личного комфорта, — пояснил старик. — Не со всеми Вашими соседями следует связываться. — Хорошо, спасибо, я учту. Всего доброго, — сказал Амане, затворяя за собой дверь. Оставшись один в квартире, он испустил облегченный вздох. «Странные вещи наговорил этот старик. Чем ему так не угодили некоторые жильцы, что он о них так отзывается? Ну да ладно, вроде человек он неплохой. Предупредил меня по-хорошему» На обход и оценку квартиры много времени не ушло. Ведь Амане еще до этого успел ознакомиться с комнатами, разглядывая их по приложенным на сайте фотографиям. Поэтому он только мельком заглянул в каждую комнату и, оставшись довольным кухней, оборудованной по последним требованиями, просторной гостиной и светлой спальней, в итоге остался в спальне, где под стеной располагались остальные его вещи, помимо чемодана, привезенного самолично. Невзирая на уверения друга в своей усталости после перелета, Юичиро не чувствовал ее ни на грамм. Скорее наоборот, вся эта кутерьма, казалось, только наполняла его энергией. Поэтому он без промедлений принялся к разбору вещей. «Ну вот, — мысленно сказал себе Юичиро, вынимая из чемодана книги и складывая их на стол. — Теперь уже точно обратной дороги нет. Я здесь, и этого уже не изменить. Я уехал из родного дома, чтобы поселиться в чужой стране. Мне немного страшновато, впереди неизвестность, но в то же время я безумно рад оказаться здесь. Последний год я не находил дома покоя, и меня все больше тянуло вырваться оттуда, неважно куда и зачем, лишь бы поскорее и подальше. А поскольку у меня было место, куда меня тянуло, после окончания школы я, не раздумывая, выбрал обучение за границей. Фактически, я попросту сбежал из дома. Не скажу, что мне плохо живется с матерью и отчимом, она замечательная, и он ко мне всегда сносно относился, но там я ощущал какую-то замкнутость. Что-то гнетило меня, какое-то скверное чувство обиды. Наверное, я до конца не простил мать за то, что она так скоро нашла замену отцу. Я все понимаю, все принял, иначе ей было бы тяжело и человек попался нормальный, но мне все равно как-то тяжело наблюдать за их счастьем. Я уехал, и меня особо никто не пытался удержать. Мама расстроилась, конечно, заволновалась, что я буду так далеко от дома, но быстро смирилась с моим решением. А он и вовсе не отговаривал, даже похвалил за решение начать самостоятельную жизнь. Так что, в общем, все нормально, жаловаться мне не на что. Остается только верить, — и эта мысль вызвала на его губах улыбку, — что я сделал правильный выбор, решив приехать в Японию, на родину моего дорогого покойного отца, и надеяться, что и мне в ней улыбнется удача. Я повзрослею, успокоюсь, наберусь терпения, и с чистым сердцем и трезвым рассудком вернусь обратно домой, и все у нас будет как прежде» С этими мыслями и положительным настроем в освоении своего нового жилища Юичиро провел время вплоть до прихода друзей, не замедливших явиться где-то через час сразу после окончания лекций, так как надобно было привести себя в должный вид перед выходом, и после того, как Гоши оценил внутреннюю обстановку, пройдясь пытливым взором по комнатам, и выдвинул свой вердикт, звучавший примерно так: «Внутри также годно, как и снаружи», увлечь за собой друга в водоворот вечерней жизни молодежи. В связи со сложным положением дел, начавшихся со смерти одного из родителей, а после продолжившихся несколько лет в бытовых мелочах, к каким прибавилось еще уживание с новым отцом, Юичиро был особо не искушенный в разлагающих души развлечениях, ибо навалившиеся беды пришлись на тот самый момент его жизни, когда обычно молодой человек только вступает на скользкий путь запретных, влекущих удовольствий. Обстановка, сложившаяся в его семье, не сильно способствовала желанию окунуться, как все его ровесники, в беззаботную жизнь. Можно даже сказать, что Юичиро вырос вдали от принятого всеми уклада, к которому привык каждый школьник. И возможно потому, что такой мир долго скрывался от него за занавесом обстоятельств и личных переживаний, в этот вечер Амане был потрясен. Одно дело было наблюдать все это по телевизору, но совсем иное чувство вызывало личное столкновение с этой сумасшедшей реальностью. Вид людей в пестрой, самой разнообразной одежде, как традиционной, так и созданной по самой последней моде, позволяющих себе любые вольности; места, где, кажется, нет никаких преград, чтобы не быть счастливым, произвели на юношу двоякое впечатление. С одной стороны, он был сражен этим разнообразием клубов, баров с громадной публикой, прожигающей свою жизнь на танцполах и в барах, но с другой он испытывал к этому какое-то внутренне неодобрение, которое не мог объяснить даже самому себе. Как говорится, и влечет, ибо ново, и ужасает, ибо неизвестно. В отличие от него Шинья и Гоши чувствовали себя здесь вполне свободно и естественно. Они представили Юу каким-то своим знакомым, попавшимся на пути, но отказались пойти с ними, мотивируя тем, что их другу еще много чего нужно узнать, хотя ни одного музея или храма предусмотрено, скорее всего, не было. Видимо, товарищи решили начать знакомство с бывшей столицей Японии непосредственно со всех злачных мест города, уверяя, что именно здесь испокон веков и писалась самая главная история всех жизненно важных событий этой местности, хотя сами никогда не были заядлыми тусовщиками. Юичиро со смехом воспринимал эти шутки, озвучиваемые с самыми серьезными лицами, и в общем не сильно возражал. Где-то в глубине души ему хотелось этой бездумности, бесшабашности, воли. Ведь, собственно, ради нее он и явился сюда. Забыть о тяготах прошлого и насладиться жизнью. Только друзьям об этом он ничего, конечно, не сказал. Первый и второй вечер прошли в примерно одинаковом ключе. На третий день Юичиро уже начал понемногу уставать от шумных сборищ, продолжающихся ночи напролет. — Ребят, мы уже который день без толку шатаемся по городу, — смеясь, сказал как-то Юичиро, сидя за столом очередного бара в компании Гоши и Шиньи. — Все очень здорово, я вам крайне признателен, но, может быть, стоит сменить репертуар? Примерно я уже имею представление обо всем, что интересует здешнюю публику, — он бросил взгляд на соседний столик, за которым что-то отмечали сотрудники какой-то фирмы. — Хотелось бы теперь увидеть то, что отличает именно японский быт от всех прочих. Правда, уже не сегодня. Сейчас я бы предпочел отправиться домой. — Ты напрасно полагаешь, что, посетив всего парочку клубов, уже так досконально изучил особенности, — значительно повеселевший после первой рюмки Гоши осудительно покачал головой. — Мы еще и половину не обошли из того, что наметили, а ты уже на попятный. Вечер только начинается. — И половины? — изумился Юичиро. — Да я за эти три дня уже, кажется, все лучшие бары, пабы идзакая, элитные рестораны японской кухни и бутики знаю в этом квартале. Я уже сам гидом могу быть и вновь приезжих направлять. — Нет, друг, ты еще не проник в самую их суть, для этого нужны месяцы, а то и годы. — Боюсь, такими темпами меня надолго не хватит или же я провалю вступительные экзамены. Там, я думаю, вопросы о том, что лучше посетить, увы, не предусмотрены, — хмыкнул Амане, делая глоток освежительного безалкогольного напитка. — Большой просчет на мой взгляд, тогда у нас отличников было бы раза в три, а то и в четыре больше, — фыркнул Норито. — Так что, насчет «проникнуться духом местных заведений» ты явно погорячился, однако, — видя предупредительный взгляд Хиираги, добавил он, — настаивать мы не станем. Понимаем, что ко всему нужна привычка. Тем более, сегодня у нас особый вечер, — торжественно закончил он. — И чем же? В одном из баров сменилась программа и вы хотите меня туда отвести? — улыбнулся Юичиро, переводя веселый взгляд с одного на другого. — Нет, кое-что культурнее, как ты и хотел. — Ого, — Юичиро мог бы воскликнуть более радостно, если бы не реальная усталость после двух таких напряженных и полных впечатлений дней, впервые за последние полгода. — Вот это уже интересно. Неужели я увижу что-нибудь свеже́е барменского шоу? — В стократ, — с неподдельной гордостью за национальное достояние ответил ему Норито. — Да, — Юичиро отставил пустой стакан и, подперев рукой подбородок, расслабленной улыбкой взглянул на товарища. — И что же это? — Мы пойдем в театр. — В театр? — переспросил Юу, рассчитывающий услышать что-то более оригинальное. — Именно, в театр. Это самый лучший театр из всех, что ты когда-либо видел, а точнее из всех, что ты не мог увидеть в силу того, что банально никогда не бывал в Японии. — Не знаю, — в голосе Юу звучали слабые нотки разочарования. — Театр — он и в Африке театр. Что в нем может быть особенного. Мама в детстве частенько водила меня на всякие спектакли, но они никогда особого впечатления на меня не производили. Так что я не уверен, стоит ли тратить на это время. Может уж лучше шоу барменов? — Те не производили, а эти произведут. Можешь мне поверить, — ударил себя кулаком в грудь Норито. — Голову даю на отсечение, что ты такого еще нигде не видал. Это не просто театр, это особенный театр. — И чем же он отличается от прочих? — улыбнулся Юичиро. — Актеры на сцене еще заодно и цирковые приемы используют? Игра вперемешку с цирковым представлением? Так нечто подобное я уже видел. — Нет, круче! — Гоши, Гоши, — остановил разыгравшееся красноречие друга, положив свою руку на его плечо, сказал Шинья. — Остынь. Незачем Юу знать все заранее. Пускай сходит и увидит все своими глазами, а после уже делает выводы. Так ведь будет только интересней, верно? — он устремил свой доброжелательный взор на Юичиро — А ты прав, — непонятная лукавая улыбка озарила губы Норито. — Чего я буду расписывать заранее, пускай сам все узнает. Ну что, пойдем? Сейчас до начала с полчаса, как раз доберемся. Он тут в двух кварталах, — поглядев на часы, сказал он. — Я так понимаю, и билеты уже при вас? — скрестил руки на груди Юичиро, с улыбкой осознавая, что отказаться уже не представляется возможным. — Мы же знали, что долго нашего друга развлекать одними только походами по ресторанам не получится, ему захочется чего-то остренького, — ответил Шинья. — Время для приезда ты выбрал не очень удачное. Всё, на что можно было бы тебя позвать, сейчас гастролирует в других странах и остался только пресловутый театр Кабуки. — Какой, какой театр? — переспросил Амане, полагая, что ему почудилось странное название. — Кабуки, — спокойно повторил Шинья. — А что это за театр такой? Впервые о нем слышу. — А вот чтоб потом слышать о нем уже не впервые, а знать наверняка и говорить другим, хватит рассиживаться и пойдем скорее, а то в зал не пустят, как выступление начнется, — произнес Гоши, поднимаясь со своего места и кивая головой, тем самым приглашая друзей последовать его примеру. Пожав плечами, Амане поднялся следом за остальными и, решив доверить свое настроение в руки друзей, уже третий день оправдывающих ожидания, отправился за ними из ресторана по длинной витиеватой улице, наполненной светом фонарей, ярких вывесок, музыки и одежд в традиционном духе страны. Уже через 15 минут они наравне с весьма представительными мужчинами и женщинами, пришедшими группами или по одному, поднимались по ступеням крыльца того самого пятиэтажного здания, которое было упомянуто в самом начале главы. И если тогда оно представляло собой застывший, безмолвно мрачный монументальный памятник всем прошлым векам, то сегодня, когда шел третий день премьеры, оно искрилось и переливалось огнями, точно ему дали вторую молодость; во всех окнах горел свет, повсюду стоял волнительный шум, и, казалось, не было места во всем добротном здании, где струилась бы по стенам тишина. — Уже не могу дождаться начала. Хочу еще раз ее увидеть. — А она сегодня покажется? Говорили, будто из-за болезни она отказывается выступать. — Да ты что, какая замена! Никто кроме нее не исполнит эту роль. Администрация в жизни не пойдет на это, уж лучше рискнет чужим здоровьем, чем вызовет недовольство гостей. Кому нужен скандал? Они ж прекрасно осведомлены, что все только ради нее тут и собираются. И даже не столько ради представления, хотя оно превыше всяких похвал, сколько ради той надежды, что после выступления удастся перехватить ее на выходе. — Точно-точно. Я уже третий вечер подряд тут зависаю и после окончания сразу стараюсь перехватить ее где-нибудь, но каждый раз тщетно. И завтра пойду тоже, если сегодня потерплю неудачу. — Можно было взыскать куда больше популярности, если не пренебрегать появлениями в зале после спектакля. Почему нельзя вести себя как все другие? — Неужели считает, что в жизни спрос будет меньше, чем на сцене? — Болваны, это амплуа такое. Чтобы заманить побольше желающих и среди них выбрать наиболее подходящего. Молчите, если ничего не понимаете. А я уверен, сегодня мне повезет. И далеко от меня эта, хех, белая цапелька нынче вечером не уйдет. На крайняк, всегда есть администрация. — О, а ты уверен в себе, Канеки. — Потому что именно сегодня у меня есть то, чего не было до этого, — ехидно улыбнувшись, произнес высокий парень лет двадцати пяти-шести. «О ком это они, интересно, говорят? — думал Юичиро, проходя мимо этой стаи восторженных, решительно настроенных мужчин. — Должно быть, об актрисе, исполняющей главную роль. Неужели она так хороша, как о ней говорят? Что-то мне все это сомнительно. И что означает «выбрать среди них подходящего»? Подходящего для чего?» — Как-то мне не очень нравится здесь, — прошептал себе под нос юноша. — Тяжелая атмосфера, несмотря на то, что все в исступлении ждут начала. Пугает даже. Но, несмотря на свои мысли, Юичиро уверенно шагнул в большие двери зала вслед за товарищами. «Ну, раз уж мы пришли, надо остаться и посмотреть спектакль. Вряд ли я решусь во второй раз прийти сюда» В своем оборудовании театр Кабуки ничем не отличался от обычных. Внушительных размеров зал, в противоположном конце прямоугольная сцена, затянутая плотным синим занавесом, партер и амфитеатр, заполненные людьми, ожидающими начала. Единственная разница, что продолговатая сцена имела посредине ответвление, выводящее прямо к зрителям. Знаменитое сооружение наподобие подиума, именуемое "Ханамити". Рассчитывая на скромное место в конце портера или в крайнем случае в середине, Амане был удивлен, когда Шинья и Гоши направились к местам, наиболее приближенным к сцене. — Ты не говорил, что места будут настолько хорошими, — шепнул Юичиро Шинье, уже казалось погрузившемуся в таинство искусства. — А как ты хотел? — загадочно усмехнулся тот. — Первое впечатление самое важное. Так почему мы должны тесниться и наблюдать за происходящим из-за множества сидящих перед нами голов. Лично я предпочитаю полный комфорт в созерцании прекрасного, каким бы видом искусства оно не было выражено. И вправду всего каких-то два ряда отделяли их места от сцены. Видимость была отличная, и, мало того, вышеупомянутый подиум как раз оканчивался по правую сторону от кресла, занимаемого Юичиро. Иными словами, если актер взойдет на помост, решив быть ближе к залу, Юу сможет не только рассмотреть все детали его костюма и грима, а даже при желании коснуться их рукой. — Отлично, погасили свет. Значит, начинается, — прошептал Гоши с какой-то дрожью в голосе. При этом он поглядывал на Юичиро и время от времени обменивался странными взглядами с Шиньей, предпочитавшим делать это менее заметно в отличие от друга. Как и сказал Норито, свет действительно погас, оставив освещенной лишь сцену, а вместе с ним стихли все голоса, наполнявшие зал живостью до той минуты. Возбуждение, витавшее в воздухе, как-то вмиг растворилось, и внимание всех, в том числе и Юичиро, устремилось на сцену, где как раз медленно скользнул в сторону занавес, открыв вид на присыпанный снегом, замерзший пруд. Над пожелтевшими тростниковыми травами горестно склонила свои длинные ветви поникшая к воде ива на фоне звездного неба. В тишине прозвучала легкая музыка, в чьем чарующем мягком, печальном звуке, словно бы прозвучал отчаянный крик погибающей птицы. Юичиро содрогнулся всем телом, ощутив эту чистейшую симфонию скорби. Все его неверие и скука вмиг растаяли, как только первые аккорды и общая обстановка прошлись кинжалом по сердцу. Не успел он оправиться после первой волны, как в то же мгновенье из глубины сценического мрака появилась хрупкая, белая фигура, держащая в руках зонт. Она материализовалась словно из ниоткуда. Непонятно было, откуда она пришла, кто она такая и куда она двинется дальше. Будто призрак появился в зале, чтобы еще раз взглянуть на тех счастливцев, которых ожидает впереди множество прекрасных минут в то время, как он навеки почил и единственное, что может, это следить своим неподвижным, печальным взором за теми, у кого еще бежит в жилах горячая кровь. Белоснежное одеяние из тончайшего шелка спускалось до самого пола, широкий белый пояс охватывал хрупкую талию, заметную даже сквозь плотную ткань — красивейшее подвенечное платье обреченной невесты. Длинные черные волосы, лишь слегка подобранные на затылке и скрепленные ажурной с цветами подвеской, спускаются до самой талии. Они слегка растрепаны, ибо более нет смысла приводить их в порядок. На нежнейшем лице, которому придает выразительности макияж, отпечаток грусти и скорби. Но она никого не винит в своих печалях, понимая, что ее любовь была обречена с самого начала. Во всем ее величавом облике лишь уставший от жизни взгляд голубых глаз из-под черных, длинных ресниц и опущенные уголки алых, как лепестки роз, губ показывают ее истинное чувство брошенности и покинутости. Не успевает Амане как следует рассмотреть это потустороннее существо, как вдруг музыка меняется, становится более резкой и тогда же призрак оживает и лишь одним мановением своей изящной руки, уносит вслед за собой зрителей в мир прекраснейшей истории любви, окончившейся трагично. Завораживающий танец девушки, бьющейся подобно раненной птице, пытаясь уже будучи мертвой вернуть свое утраченное счастье на засыпаемом снегом замерзшем пруду, олицетворяя собой призрак девушки, ныне белой цапли, околдовывает весь зал в доли секунды. Изящные и грациозные движения исполнены утонченной притягательности, пропитанные трагичностью роли заставляют верить ей и жалеть. Каждый ее жест, каждый взгляд, брошенный в зал, заставляет прочувствовать на себе силу испытанной ею невинной и прекрасной любви. А когда в воцарившейся на мгновенье тишине начинает звучать ее нежнейшее, кристально чистое сопрано и вовсе захватывает дух. Голос, высокий, звонкий и мелодичный, разносится эхом по всему залу, донося до своих слушателей печальное повествование: «Лунной ночью блуждает из-за любви… Зонт, прикрывавший от снега, От вороха мыслей — снежной метели, не уберег. Кончилась романтика…» Когда первый танец оканчивается, призрак покидает сцену лишь на несколько минут и вскоре возвращается вновь уже в более легком одеянии. Весь ее облик наполнен свежим дуновение весеннего ветра, сладостью беззаботных дней молодости. Сама девушка будто бы также немного молодеет. «Неужели это одна и та же?» — спрашивает себя Юичиро не отрывая глаз от сцены, на которой порхает бестелесный ангел, чисто и открыто глядя на мир своими большими глазами. Предыдущая девушка за счет более тяжелого грима казалась старше той, что сейчас привлекает внимание, хотя события возвращаются только на год назад. И лишь движения, мимика, пламенный взгляд позволяют понять, что это все то же неземное существо. Декорации также меняются. Старая треснувшая ива теперь зеленеет и, казалось, бы источает заразительную энергию жизни. Прекрасная юная весна во всем своем великолепии, буйстве красок и чувств, свободно парит, еще не зная, что уже скоро наступит конец ее беззаботному существованию. Спектакль длится около часа, и за это время не остается равнодушно отмахивающихся от судьбы девушки, полюбившей так страстно и так сильно на заре своей юности, но вынужденной погибать одной, проживая свое лето, осень и суровую зиму в одиночестве. За время спектакля появляются и другие персонажи, так или иначе вплетающиеся в судьбу девушки, не по своей воле избравшей роль куртизанки. Их много, но среди них ярко выделяется и порхает белая цапля, вся жизнь которой отдана лишь одному человеку, чаще прочих появляющемуся на сцене. И невзирая на тысячи своих почитателей, все ее мысли лишь о том, кто навеки пленил ее душу. Ему она готова отдать даже свою жизнь. И в своем безумии она не видит истины и вынуждена сгорать от боли, когда жестокая правда встает перед ней. И после долгого лета ожидания, бессмысленных обещаний, страстных ночей, она вынуждена испытывать жгучую ревность и сознавать, что взаимной любви быть не может. Итог этой драмы заключен в пламенном танце с зонтом в момент сильнейшего снегопада, порывистого ветра, терзающего одежду, волосы, ранящего белоснежную кожу, в котором корчится и умирает в жутких муках любовь, унося с собой и дух девушки, так и не дождавшейся любимого. Последние па актриса исполняет именно на подиуме. Точно врываясь в зал, она в отчаянье своей агонии изнывает, гнется точно хрупкое деревце от бурана. Амане на продолжении всей этой сцены не смеет отвести от нее глаз. Он заворожен столь проникновенным исполнением, точностью движений, силой эмоций, которые способна вселить в душу исполнительница. Он еще ни разу не видел ничего подобного. Никто и никогда так не захватывал его воображение, как эта фея. Единым его желанием является заглянуть в ее глаза, увидеть в них истинную жизнь и развеять странное чувство, что это даже не человек, а действительно сказочное существо, посетившее их в этот особенный вечер. Но их взгляды к его великому сожалению так ни разу и не встретились. Она все время смотрела куда-то в зал и, казалось, не видела устремленных на нее вожделеющих, восхищенных глаз сотен зрителей. Видя, с каким упоением следит за всем их товарищ, Гоши подталкивает локтем Шинью и посмеивается. Но Шинья отвечает ему жестом, который можно расценить как «не надо, не мешай ему». И вот звучат последние аккорды. По мере того как стихает музыка, выбившаяся из сил девушка, стараясь закрыть себя от нещадного бурана белыми рукавами своего кимоно, замерзая в метели, медленно опускается на холодную землю. Зрелище величественное, жуткое и прекрасное одновременно. Но что пугает Юичиро более всего, это стеклянный взгляд этой невероятно прекрасной куклы. Он настолько пропитан болью, невыносимыми страданиями и тайным желанием о спасении, который она напоследок устремляет в зал, что в итоге его заслоняет пелена безысходности. Взгляд тускнеет, умирает вместе с телом и это наиболее всего потрясает разум юноши. «Неужели она и вправду умирает?» — проносится мысль, и он уже готов вскочить на ноги, чтобы позвать на помощь, однако взрыв аплодисментов оглушает его. Он смотрит на сцену и к своему изумлению, видит, как, встрепенувшись, сбросив с себя бремя своей роли, незнакомка грациозно подымается и, бросая холодный взгляд куда-то в зал, как прежде, удаляется со сцены, даже не поклонившись своим восхищенным зрителям. «Нет, нет, постой. Куда ты?!» — в панике кричит разум Юичиро, вслед сбегающей со сцены актрисы театра. Юноша сам того не замечая, как и все встает и аплодирует ей, но видя, что она уходит, порывается пойти следом. — Эй, эй, куда ты? — рука опускается ему на плечо и словно издали доносится голос Гоши. — Н-никуда, — совсем растерянно глядя на друга и снова оборачиваясь к сцене, бормочет Юу, надеясь, что актриса появится снова. — И как тебе? — не унимается Гоши. — Я восхищен, — чуть качая головой, произносит Юу. — Это потрясающе. — А что я тебе говорил? — хлопает его плечу Норито. — А ты еще идти не хотел. — Юу, что с тобой? Ты нервничаешь? — спросил более проницательный Хиираги. — Нет, ну то есть… я не знаю… Мне надо на воздух, — и не в силах больше находиться в зале, где он за час испытал такие сильные эмоции, Юичиро, и впрямь чувствуя, что задыхается, поспешил выбежать наружу. Тем более, зрители также стали потихоньку расходиться после того, как действующие лица вышли на поклон, но исполняющей роль «белой цапли» среди них уже не было. — Че это с ним? — удивленно взглянул Гоши на Шинью, но тот лишь развел руками. «Невозможно. Эта так тяжело. Я прямо каждой клеточкой ощущал эту боль, — выбежав на улицу и опершись о перила дрожащими руками, Амане тяжело дышал. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота. — Что со мной такое? Это не театр, это даже отдаленно не напоминает понятие о том театре, который я знаю. Это балет, оперетта, но ни в коем случае не театр. Он слишком ужасен, чтобы быть театром. Сколько боли… Сколько душевных страданий за один спектакль. Я не могу, я не в силах выдержать такой напор. Неужели, неужели никто из них этого не почувствовал? — даже с ненавистью взглянув на выходящих из театра зрителей, веселых, смеющихся, обсуждающих спектакль или свои личные дела, мысленно простонал Юичиро, теряя силы. — Как они могут остаться равнодушными после всего, что они увидели сегодня?.. — и в последней схватке с ускользающим сознанием, Амане рывком оборачивается бежать, куда глаза глядят, но силы покидают его и какое-то препятствие возникает на пути. — Простите, пожалуйста, — шепчут побледневшие губы Амане, а взор, прежде чем его застилает черная пелена, ловит перед собой блеск надменных, дерзких зеленых глаз и лукавую улыбку.