Правило неприкосновенности

– Хорошо, хватит об органах, – улыбается Чонсу, хлопая в ладоши, чтобы обозначить завершение своей пламенной речи о строении человеческого организма. Встав с мягкого крутящегося кресла, он обходит рабочий стол, и, сложив руки на груди и опёршись поясницей о столешницу, окидывает взглядом целый класс отчаянно краснеющих юношей и девушек. – Давайте поговорим о правилах. Вы все знаете самое главное правило: на омегу, состоящую в паре и носящую метку, не имеют права покушаться другие альфы. Но, помимо этого есть также два важных правила индивидуально для омег и для альф. Кто скажет? И снова тишина. Что, в общем-то, не удивительно: этим детям всего по двенадцать-тринадцать лет, а в таком возрасте они ещё слишком стеснительны, чтобы откровенно говорить о сексуальных отношениях. Да и к тому же интимная тема – табу в Корее, это всё американское влияние с их секспросветом, что лично Чонсу считает правильным нововведением. – Пить таблетки? – слышится с дальней парты тихий голосок. Наконец-то, хоть один человек проснулся! – Верно, – кивает мужчина, – это правило относится к омегам. Если вы чувствуете, что у вас скоро начнётся течка, а партнёра у вас по каким-либо причинам нет, – рекомендуется пить подавители, это пойдёт на пользу и вашему организму, и окружающим. Я говорю о запахе, разумеется. Кто мне назовёт главное правило для альф? – Не лезть к чужой омеге? – Почти верно, – Чонсу сдувает упавшую на глаза карамельного цвета чёлку и смотрит на смущённого мальчика у окна, решившегося открыть рот впервые за весь урок. – Сдерживать себя. К сожалению, подавителей для альф пока ещё не изобрели и вам остаётся только вырабатывать силу воли, чтобы не бросаться в сезон гона на каждую течную омегу, особенно когда вы вступите в переходный возраст. И, к слову, о воздержании. Есть ещё одно правило. Самое главное и важное. Звучит оно как "правило неприкосновенности", – он делает паузу, серьёзным взглядом обводя всех учеников, чтобы те ощутили весь вес последующих слов учителя, – это значит, что вы ни в коем случае не должны принуждать к интимной близости кого-либо без его или её добровольного на то согласия. Мы же с вами разумные люди, можем себя контролировать, верно? В противном случае это уже будет расцениваться как изнасилование, что, как вы знаете, уголовно наказуемо. Так, ну и в завершение нашего урока, – вздыхает учитель, глянув на часы, висящие над входной дверью учебного класса, – хочу напомнить о безопасности и предохранении. Всё, экзекуция окончена, все свободны! Стоит ему попрощаться, как за дверью раздаётся трель звонка и ученики, смущённые донельзя прошедшим уроком, тут же вскакивают и стараются поскорее выйти в коридор, подальше от этого кабинета и учителя. Едва за последней девушкой закрывается дверь, Чонсу с облегчением выдыхает и, обойдя стол, плюхается на тихо скрипнувшее кресло, расслабленно откидывая голову на спинку и закрывая глаза. Нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями и настроиться на следующий урок. Хотя какая может быть к чёрту математика после трёх подряд уроков полового воспитания? А всему виной Чхве Шивон, директор школы, объявивший об обязательном проведении таких занятий в самом начале учебного года, и откосить от них никак было нельзя – обязали всех учителей без исключения. В целом, необходимость уроков секспросвета очевидна: часть этих юных альф и омег уже вступили в официальный возраст согласия, достигнув тринадцати лет, и впереди половое созревание, к которому детей нужно грамотно подготовить, но он никак не думал, что ему, молодому альфе, придётся рассказывать деткам об этапах взросления и… первых гоне и течке. Да, в этом плане у его коллег явное преимущество: все они поголовно беты, которым априори проще рассказывать о подобных вещах. И вот среди них затерялся он – единственный на всю школу учитель-альфа, которому отказывали в приёме на работу целых шесть раз в разных школах, аргументируя каждый одинаково: "в школе дети, среди которых много омег, вошедших в возраст", "вы не сможете себя контролировать", и особенно "у вас нет истинной омеги" убивало наповал. Но вдруг ему попался Чхве Шивон, взглянувший на него под другим углом. Именно он с радостью забрал перспективного учителя в свою школу, высоко оценив его интеллектуальные способности и красный диплом Сеульского Национального Университета, наплевав с высокой колокольни на биологическое происхождение и личную жизнь, в которой отсутствовали омеги. Вот это называется толерантностью и равноправием. Кстати, было бы неплохо провести у старшеклассников урок именно по этим двум направлениям, им полезно знать о толерантности, особенно в современном, стремительно развивающемся мире. Звенит звонок, оповещая о начале нового урока, и Чонсу, открыв глаза, выпрямляется, встречая учеников, ручейком вошедших в класс. Собравшись, мужчина поправляет красно-белый полосатый галстук, немного расслабляя его, подкатывает завёрнутые до локтей рукава и быстро окидывает взглядом учеников, чтобы вспомнить, что это, вообще-то, его класс, а вот какая у них сегодня тема – хороший вопрос. М-м, от кого-то тут аппетитно попахивает. Кажется, у одной из омежек скоро течка. "Снова литрами пить кофе", – мысленно сокрушается Чонсу. К сожалению, только большое количество кофеина помогает ему держать себя в руках, а чудо-лекарство, один бог знает из чего сделанное Йесоном, учителем химии и физики, способствует титановому терпению и выдержке. Встав перед классом, он сперва отмечает всех присутствующих, громко называя имена учащихся, и ставит прочерки напротив трёх имён: На Ёнхи, которая заранее предупреждала, что сегодня не придёт, Чхве Сунмён, отсутствующий уже целую неделю по причине отъезда, и Чо Кюхёна, новичка, который попал в его класс около двух недель назад переводом из другой школы. – Какой урок у вас сейчас был? – подняв глаза от журнала, спрашивает Чонсу. – Физкульту-у-ура, – следует дружный недовольный ответ. Конечно, кому захочется сразу после прыжков через коня, нескольких десятков приседаний, сотен отжиманий, и освежающего душа слушать о числовых функциях? – А где… Чо Кюхён? Где новенький? – хмурится мужчина, смотря на старосту, сидящую за первой партой. Вот его родители не сообщали, что юноша сегодня не придёт. – Он сказал, что плохо себя чувствует, и Учитель Ким оставил его в своём кабинете, – честно отчитывается юная бета, деловито сложив пальцы в замок. – Хорошо, ладно… Итак, начнём, – захлопнув журнал, Чонсу отлипает от стола, оборачивается к доске и на секунду застывает. Начисто забыл, что во время прошлого урока рисовал на доске строение внутренних органов. – Извините, – быстро проговаривает учитель, хватаясь за тряпку и начиная стирать свою живопись, – откройте учебник на пятьдесят третьей главе и запишите тему: "Функция кубического корня". Мужчина терпеливо объясняет новую тему, игнорируя повышенное внимание к своей скромной персоне от О Хёнми, сидящей на последней парте, активно работает с классом, спрашивая учеников, даёт им небольшую контрольную в конце, и отпускает за пару минут до звонка. Прекрасно, уже обед! Сейчас перерыв полчаса, затем ещё два урока и можно с чистой совестью ехать домой. Прибрав образовавшийся на рабочем столе лёгкий бардак, Чонсу ослабляет галстук, больше напоминающий удавку нежели аксессуар, открывает окно, чтобы проветрить кабинет, и, со звоном подхватив связку ключей и свой телефон, уходит, закрыв классную комнату на замок. Прогулявшись по длинному школьному коридору, кишащему учениками, мужчина успевает поздороваться с двумя коллегами, учуять несколько омег, и вспомнить о контрольной работе у средних классов, прежде чем сворачивает налево у лестницы, чтоб по специальному переходу попасть в спортзал. – Канин-а! – влетев в пустующий, отдающий эхом спортзал, кричит Чонсу, улыбаясь собственному голосу, красиво отразившемуся от пустых стен. – Эй, Ёнун-а, пойдём на обед! Ким Ёнун, которого учителя больше знают под говорящим прозвищем Канин, был одним из первых, с кем мужчина подружился, устроившись в эту школу, и почти каждый день они обедают вместе в перерывах между уроками, а иногда, крайне редко, выпивают в щикданге по выходным, прихватывая с собой Йесона. – Ким Ёну-у-ун, выходи-и-и, – снова зовёт Чонсу, нараспев растягивая гласные. Где его носит? Надо бы заодно у него спросить, что там произошло с новичком, которому стало плохо. Постояв пару минут у огромного окна, обтянутого сеткой, и понаблюдав за детьми, строем бегающими по кругу стадиона под предводительством Ли Суён, второго физрука, мужчина засовывает руки в карманы брюк, запрокидывает голову, смотря в потолок, пинает бейсбольный мяч, отлетевший в стену, и резко оборачивается, услышав шорох из учительского кабинета. Этот придурок опять там что ли дрыхнет?! Зараза, ему лишь бы поспать на матах в перерыве! – Донсен! – направляясь к кабинету, кричит Чонсу. – Открывай шары, слышишь? Я сейчас умру с голоду! Канин-а! – едва ли не с пинка открыв белую деревянную дверь, ударившуюся ручкой о стену, он открывает рот, собираясь высказать другу в красках всё своё недовольство, но так и застывает на пороге, не успев даже пикнуть. На чёрном кожаном диване, где обычно гасится Ёнун, лежит укрытый пледом, равномерно вздымающийся комочек, а кабинет, увешанный медалями и инвентарём, наполнен густым, тёплым, сводящим с ума ароматом глинтвейна. Не-е-ет. Нет-нет-нет. Надо бежать, бежать без оглядки, как можно скорее! Не важно, что здесь творится, это дела Ёнуна, пусть и разгребается сам! А ему нужно уносить отсюда ноги, прямо сейчас, не раздумывая. – Учитель, – слабый голосок проникает в сознание, ненадолго тормозя нарастающую панику, тело прошибает мурашками, а ноги наливаются свинцом, не позволяя двинуться с места. – Учитель Пак… Пожалуйста, уйдите. Чо Кюхён, сегодняшняя утренняя пропажа, зажмурившись, содрогается всем телом и плотнее кутается в плед, сжимаясь в комок, будто сильно замёрз. Неужели он лежал здесь целый урок? Как Ёнун мог оставить его одного в спортзале, он же учитель! На его ответственности студенты, особенно которые плохо себя почувствовали во время физкультуры! – Ты… – буквально выплюнув это слово, Чонсу очень быстро раскатывает правый рукав рубашки и закрывает им нос и рот, только бы не вдыхать этот дивный запах феромонов омеги, – давно здесь? Где учитель Ким? – Канин-хён разрешил мне поспать здесь, – Кюхён старается как можно плотнее закутаться в плед и едва ли не плачет, что прекрасно видно в полумраке комнаты по его блестящим оленьим глазкам. – Учитель Пак, Вы не могли бы вызвать скорую помощь? – Может, позвонить родителям? Они тебя заберут. – Я звонил, – юноша опускает глаза, отчего по переносице скатывается одинокая слезинка, падая и мгновенно впитываясь в подушку, – мама за городом, папа работает до поздней ночи, а сестра давно за пределами нашей страны. Это плохо. Странно, что Канин никак не отреагировал на омегу с начинающейся течкой. Он должен был сразу же сообщить в медпункт, отвести ученика в кабинет врача, и позвонить родственникам, чтобы те забрали его домой. Как же чертовски вкусно он пахнет… Колени слабеют, кончики пальцев покалывает, сердце ускоряет стук, а в штанах становится ужасно тесно. Но нужно собрать всю силу воли в кулак, крепко держать в голове мысль "я учитель", и подумать в первую очередь о безопасности своего ученика, ведь если не успеть его вывести из школы до того момента, как течка начнётся в полную силу, он может стать жертвой не одного десятка альф. В самом плохом смысле этого слова… – Сейчас вернусь, – еле выговаривает Чонсу, и, развернувшись, бежит в самый дальний угол спортзала, чтобы наконец свободно вздохнуть. Вытащив из кармана чёрных строгих брюк телефон, он дрожащими пальцами набирает номер директора и, слушая мерные гудки, думает, как выкрутиться из сложившейся ситуации. – Господин Шивон, – едва услышав спокойное "да?", тараторит мужчина, – я могу попросить Вас отменить у меня два последних урока математики? Или заменить их другими предметами? – Что случилось? – обеспокоенно спрашивает старший. – Одному из моих учеников очень плохо и его некому забрать, так что я решил сам отвезти его в больницу. Вы позволите? – нервно стуча правой ногой по полу, Чонсу ловит себя на ощущении натянутой тетивы: он должен убедить директора в необходимости отъезда, чтобы как можно скорее убрать Кюхёна подальше от школы, где каждый альфа готов на него наброситься, а после этого самому нужно будет поскорее добраться до дома, поскольку ему, как и любому другому альфе, тяжело находиться рядом с течной омегой. Наверняка придётся около часа провести в душевой… – Да, – после короткой паузы отвечает Шивон на другом конце провода, – хорошо, езжай, только позвони родителям ученика, и, как доберёшься, отчитаешься мне. – Хорошо, спасибо! Сбросив вызов, мужчина выдыхает, складывая губы трубочкой, и зарывается пятернёй в растрепавшиеся карамельные волосы, ещё больше спутывая их. Замечательно, босс дал добро, теперь надо сжать булки и поторопиться. – Кюхён! – подойдя к кабинету и остановившись в дверном проёме, Чонсу окидывает взглядом дрожащего юношу, лежащего на диване, и снова закрывает нос и рот рукавом рубашки. – Встать можешь? – в ответ мальчишка согласно кивает, поджимая губы. – Поднимайся, я отвезу тебя домой. Прихвати этот плед, завернись в него, и выходи на парковку прямо через чёрный ход спортзала, а я заберу твою одежду из гардероба. Получив в ответ согласный кивок, Чонсу разворачивается и едва ли не пулей вылетает из спортивного зала, взбегая по лестнице в свой кабинет, чтобы наспех скидать в рабочий портфель тетради учеников, нуждающиеся в проверке, и накинуть на плечи весеннее пальто и шарф. Повезло, что сегодня он надел именно пальто, чьи длинные полы скрывают пульсирующую выпуклость в брюках, прям как чувствовал! Мужчина закрывает кабинет, еле находит в гардеробе ярко-красную куртку своего ученика и бежит на парковку, издалека видя согнувшегося пополам школьника, стоящего у чьей-то чужой машины. Сперва становится жаль парня. При одном только взгляде на него, напуганного, в слезах, хочется как-то помочь, но затем, стоит почувствовать его пьянящий аромат от практически вошедшей в полную силу течки, как становится жаль уже себя: омегу-то спасут таблетки, а вот ему, воздерживающемуся альфе, придётся как-то самому справляться с возбуждением. – Иди за мной, – бросает Чонсу, проходя мимо ученика, и тот, отклеившись от машины, семенит следом за старшим, тяжело дыша. Прекрасно, свежий воздух – именно то, что им обоим сейчас нужно, это хотя бы немного прояснит затуманенную возбуждением голову. – Садись вперёд, – он жмёт на кнопку брелока, снимая блокировку, и резко дёргает ручку двери своей новенькой белой Хонды. Пока Кюхён еле-еле заползает в машину и устраивается в белом кожаном кресле, мужчина оборачивается, бросает чужую куртку и свой портфель на заднее сидение, наконец-то срывает с шеи надоевший галстук, швырнув его невесть куда, и, нажав кнопку на панели, заводит автомобиль. – Где ты живёшь? – Тонманно три, дом двадцать восемь тринадцать, – с трудом устроившись на переднем сидении и швырнув свой рюкзак назад, диктует Кюхён. Переключив рычаг коробки передач, мужчина набирает озвученный адрес в навигаторе на приборной панели, затем трясущимися руками вцепляется в руль и выезжает со школьной парковки, следуя подсказкам навигатора. Мальчишка невозможно вкусно пахнет… Он, будучи не в силах усидеть на месте, ёрзает, плотнее заворачивается в плед, стыренный из кабинета физрука, и тихонько скулит, стараясь, тем не менее, сдержать свои стоны. Наверняка ему крайне тяжело находиться рядом с альфой, ведь он прекрасно чувствует его запах, особенно в замкнутом пространстве и на расстоянии вытянутой руки, что провоцирует организм куда сильнее, нежели множество запахов разных альф в школе, смешивающихся в один неразборчивый коктейль. Когда Кюхён в очередной раз жалобно скулит и поджимает колени к груди, Чонсу сам готов биться затылком о подголовник, потому как в штанах всё нестерпимо ноет, а фантазия подкидывает до неприличия пошлые картинки, от воплощения которых его останавливает только здравый смысл и страх потерять работу. Сжав руль до побеления костяшек, мужчина немного опускает окно со своей стороны и полной грудью вдыхает свежий мартовский воздух, ворвавшийся в салон. Да, так куда легче. Неплохо было бы ещё заехать в ближайшую… аптеку… – Вот ведь, – Чонсу вовремя затыкается, вспомнив, что ругаться при учениках не есть хорошо, и, поглядывая на дорогу, наклоняется вправо, чтобы открыть бардачок и при этом не коснуться колен юноши. Едва маленькая дверка бардачка открывается, он засовывает туда руку и на ощупь пытается найти коробочку таблеток, которые, слава всем святым, додумался купить пару месяцев назад. Нащупав то самое, он бросает коробку на колени Кю, захлопывает бардачок и, вытащив наполовину пустую пластиковую бутылку с водой из подставки рядом с коробкой передач, также швыряет её мальчишке. – Выпей сразу три. Они горькие, пей залпом. Кюхён послушно кивает, быстро распаковывает коробочку, выдавливает на ладонь три белых таблетки и, закинув их в рот, запивает большим количеством воды, морщась от горечи, осевшей на языке и в горле. – Откуда у Вас блокаторы? – наконец решается заговорить парень, закручивая крышечку на бутылке. – Взял на случай, если у кого-то в моём классе случится подобное, вы же в большинстве своём достигли шестнадцати лет. Так что я не прогадал. Минут через десять юноша успокаивается, дрожь отступает, и он расслабленно растекается на сидении, чего нельзя сказать о старшем – тот по-прежнему напряжён и считает минуты до прибытия на место назначения, потому как сил больше нет терпеть этот соблазнительный запах омеги. – Спасибо Вам, – улыбается Кюхён, поудобнее сложив края пледа на коленях, – я думал, Вы меня… ну… то самое… – он опускает глаза, смущаясь, и мило краснеет, становясь похожим на помидор. – Вы же, вроде, альфа. – В первую очередь я учитель, – Чонсу улыбается в ответ краешком губ и закрывает окно, чтобы их не продуло. – А уж потом альфа… Но об этом трепаться на каждом углу не стоит, для окружающих я бета. Так… А почему ты не принял таблетки, если знал, что скоро начнётся течка? Это же опасно! – Я и не знал. Это первая. Кажется, от этих слов в штанах стало ещё горячее. Это невыносимо, Кюхён даже не подозревает, что неосознанно мучает своего классного руководителя, изводя его не только собственным запахом, но и необдуманными фразами. Да, за все десять лет работы учителем случалось всякое, но в такую глупую ситуацию Чонсу попадает впервые: везти ученика с внезапно начавшейся первой течкой к нему домой, в своей машине, да ещё и, кажется, это не просто какая-то левая омега. Закрадываются смутные сомнения, что он… – Здесь налево, – прерывает его размышления юноша, когда они съезжают с главной дороги в узкие улочки. – Почему ты был один в спортзале? Канин… Учитель Ким должен был сообщить о тебе в медпункт и не оставлять одного, – чтобы отвлечься от вновь накатившего возбуждения, спрашивает Чонсу. – Мне стало плохо, голова закружилась. И тошнило. Учитель Канин сказал, что это переутомление и разрешил полежать у него в кабинете. Потом он ушёл, а я заснул. – Так значит… он подумал, что это недомогание. – Ага. – Не понимаю. Он не почувствовал запаха? – этот вопрос был риторическим, и к тому же озвучен просто со злости – только Канин мог так халатно отнестись к шестнадцатилетнему подростку, которому вдруг в преддверии весны стало плохо. Глупая бета! Нос ему разбить за такое, всё равно он им ничерта не чувствует! – Так его и не было, – обиженно надувшись, бубнит Кюхён. – Только тошнота и головокружение. Ничего не болело и не тянуло, как сейчас. Налево. Слушая его подсказки, Чонсу сворачивает всё дальше в узкие проулки и наконец останавливается рядом с самым обычным четырёхэтажным домом. Он старается как можно сильнее прижать машину к кирпичной стене жилого дома, чтобы другие машины смогли протиснуться рядом, и глушит мотор. Наконец-то доехали. Дорога показалась вечностью! Хочется поскорее избавиться от ученика и выветрить из машины его крышесносный запах. Странная омега, как это он мог не пахнуть, если, когда старший заглянул в кабинет, его буквально подкосил аппетитный аромат парня? Такой убийственный запах пряного сладкого глинтвейна невозможно скрыть или не заметить. Даже беты его почувствуют! Все, кроме Канина, по всей видимости. – Учитель Пак, большое спасибо за помощь, – в очень уважительной форме благодарит Кюхён, улыбаясь учителю, но тут же кривится, сворачиваясь в комок. Вот это новости, обычно блокаторы действуют быстро и долговременно. Хотя, может быть, дело в том, что эта течка у него первая? Цикл не устоявшийся, организм работает абы как. – Тебе нехорошо? Дома есть кто-нибудь? – начинает слегка паниковать Чонсу, но ответом служит тихий болезненный стон и отрицательное мотание головой. – Я тебя провожу, пойдём, – мужчина разворачивается, отчего полы пальто немного разъезжаются в стороны, позволяя донсену рассмотреть хорошо очерчиваемый стояк в брюках, и забирает с заднего сидения красную куртку и рюкзак ученика. – Не беспокойтесь, я сам… – Кюхён сглатывает слюну и весь содрогается, глядя теперь только на пах мужчины. – Я несу за тебя ответственность и, если с тобой что-то случится – директор скрутит голову мне, а потом твои родители меня добьют, – всунув юноше в руки его рюкзак и швырнув практически в лицо куртку, раздражённо объясняет Чонсу. Бесит, бесит, бесит! Вместо разговоров хочется взять эту омегу прямо здесь и сейчас, ощутить его нежную кожу на губах, погрузиться в его девственно влажную тесноту, услышать стоны… Но надо держать себя в руках. Он учитель. Учитель с высшим образованием, учитель, который так долго зарабатывал свою репутацию, учитель, который сломал стереотип о том, что альфы не могут преподавать в школах. Будет ошибкой повестись на какого-то сопливого школьника, переломав тем самым своё будущее и перечеркнув жирным красным прошлое. И мужчина прекрасно это понимает, а потому всеми силами крепит булки и дышит через раз, лишь бы не чувствовать аромата омежьих феромонов. – То есть, Мистера Коня не колышет, что уехал я как бы с потенциально опасным альфой? Наверное, если бы Чонсу сейчас что-нибудь пил, вся жидкость оказалась бы на лобовом стекле в лучших традициях фильмов и дорам. Вот это наглость. Впечатляет. Он-то думал, ученик постесняется при нём пользоваться сленгом, и уж тем более называть директора не по имени, а погонялом, которое приклеили к нему все учащиеся школы из-за его чересчур живой мимики. Да, мальчонка определённо с характером, он ещё в первый день, как только попал в новый класс, показал свою дерзость, а на второй подрался с лидером класса, но, надо отдать должное, держать себя при старших умеет. Чёрт, а ведь он прав – опасаясь возможного изнасилования сверстниками в школе, он поехал домой со взрослым альфой, превышающим его силой и статусом. Замечательно обезопасился, ничего не скажешь! – Извините, – ощущая накапливающуюся статику в воздухе, спешит раскаяться Кюхён. Уже в первую неделю обучения в новой школе он усвоил, что спокойного, доброго и улыбчивого Учителя Итука лучше не злить, ибо всё это оборачивается не очень приятными пиздюлями и трёхдневным дежурством в довесок. – Выходи. Повесив голову, юноша послушно открывает дверь, выкарабкивается из машины и быстро накидывает куртку, оставляя учительский плед на белом кожаном сидении, успев при этом кое-что с него стащить. Глянув на старшего, Кюхён вздыхает, вздрагивает от резкого "пилик", с которым заблокировался автомобиль, и идёт к металлической двери подъезда. Поднявшись вместе с учителем на третий этаж, Кю набирает код замка на двери квартиры и пропускает мужчину вперёд себя в дом, следуя правилам этикета "гость – вперёд". – Во сколько родители возвращаются с работы? – просто интереса ради спрашивает Чонсу, слыша, как позади него с тихим покряхтыванием складывает вещи и разувается Кюхён. – Где-то около семи. Ай блять! Резко обернувшись на матерный вскрик, испугавшись, что ученику снова поплохело, Итук по инерции вытягивает руки и делает шаг навстречу, ловко поймав споткнувшегося о собственные кроссовки школьника. И тут же в голове пульсирует неоново-красным мысль "зря я это сделал". Пнув в сторону помешавший кроссовок и еле-еле поднявшись на ноги, Кюхён уже хочет отпрянуть от учителя, проклиная себя за неосторожность и излишние прикосновения, но вдруг замирает и останавливает взгляд на уровне его груди. Чонсу тоже не шевелится, его попросту парализует внезапная близость – сердце прошибает электрическим импульсом, запах мальчишки с новой силой врезается в нос, по коже пробегает табун мурашек, а в штанах становится слишком тесно. Это опасно. Для обоих. Кюхён – глупый омежка с первой течкой, да к тому же несовершеннолетний. А Чонсу преподаватель, перед которым сейчас стоит его ученик. И этот чёртов ученик его истинный омега… Рассматривая воротник и перламутровые пуговки на рубашке старшего, юноша вдруг закрывает глаза, берёт учителя за грудки, комкая лёгкую белую ткань пальцами, и, подойдя вплотную, утыкается носом в его грудь, шумно втягивая носом тяжёлый, яркий, пленительный запах альфы. Выпитые ранее блокаторы вмиг теряют свою силу, тело юного омеги содрогается, колотится сердце, отключается мозг, и Кюхён, зажмурившись, с приглушённым стоном вжимается в тело мужчины, не отдавая отчёта своим действиям. – Отойди. Сейчас же, – чеканит Чонсу сквозь зубы и сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладони, пусть ненадолго, но отрезвляя сознание. Терпение держится на последних двух бусинках, и, если донсен сию же секунду не отлепится – пиши пропало. Кажется, до парня не доходит, что перед ним стоит его истинный альфа. Как не доходят и возможные последствия. – Кюхён, – он обращается грубой лексикой, разговорным панмалем*, чтобы фраза имела вес и звучала жёстче. – Немедленно. Убери. От меня. Руки. Но вместо послушания юноша снова сопит носом, вдыхая полной грудью приятный аромат феромонов альфы, проводит кончиком носа линию снизу вверх, от середины грудной клетки до яремной впадинки, безумно улыбается, открывая затуманенные глаза, и, разжав левую руку, просто кладёт ладонь в область сердца старшего, что для того служит спусковым крючком. Не контролируя себя, словно мозг отключился по щелчку пальцев, Чонсу с силой отталкивает ученика так, что тот ударяется спиной о металлическую дверь позади, и вжимает его в эту дверь всем телом, сразу затыкая приоткрывшиеся от удивления губы жадным поцелуем. Кюхён не умеет целоваться. Вот совсем. Он только открывает рот, впуская чужой язык, тихо стонет, почувствовав колено, нагло раздвинувшее ноги, и хочет вскрикнуть, когда в его бедро тычется твёрдая, внушительных размеров эрекция. Неопытный, пугливый, он упирается ладонями в грудь мужчины, запоздало осознав происходящее, и всеми своими хиленькими силами пытается оттолкнуть его. – Учитель… – еле выговаривает Кюхён практически в губы старшего, – остановитесь… Учитель Пак… Слово "учитель" возвращает ту последнюю бусинку здравомыслия в голову Чонсу, и он мгновенно отрывается от губ мальчишки, тяжело дыша. Голова кругом, мысли невнятным вихрем, в паху болезненно тянет, в нос бьёт сильный, тягучий, пленительный запах девственной омеги, и хочется, всё отбросив, прямо здесь и сейчас овладеть этой омегой. Своей, теперь уже без сомнений. Он так смотрит… Страх, надежда, интерес, и дикое желание, навязываемое течкой. Нельзя его трогать. Нельзя, нельзя, он же учитель! Преподаватель математики, классный руководитель! Ему и так несказанно повезло попасть в школу, и, поскольку среди всех коллег он единственный альфа, присматривают за ним тщательнее, нежели за другими учителями. И он уже здорово накосячил, забрав ученика из школы, войдя в его дом и позволив себе его поцеловать. Если Кюхён расскажет родителям, друзьям в школе, проболтается кому-то из учителей или напрямую пойдёт в полицию – мужчину не только с позором вышвырнут из школы, но и привлекут по статье за совращение несовершеннолетних. Разглядывая пунцовое от смущения лицо младшего, Чонсу видит только яркие картинки последствий, того предстоящего кошмара, что его ждёт, если сейчас он не найдёт в себе сил остановиться. Но все мысли тут же улетучиваются, стоит Кюхёну зажмуриться и, прикусив нижнюю губу, сдавленно застонать, вцепившись в рубашку на груди учителя. Его запах раскрывается новыми нотками, туманя сознание, и мужчина снова набрасывается на омегу, теперь резко дёргая его школьную рубашку, чтобы добраться до шеи и покрыть её поцелуями. Не сдержавшись, Кю ахает и тяжело дышит, упирается ладонями в грудь преподавателя, контролируя движения, поднимает плечи, закрываясь, краем сознания понимая, что важно не позволить этому альфе пометить себя, и непроизвольно стонет, когда широкая ладонь касается выпуклости в паху. По телу прокатывается жар, затем мурашки, и, вопреки крохам здравого смысла, собственное тело предаёт его, отзываясь на чужие прикосновения и запах. Сейчас впору расплавиться под этими настойчивыми губами и нежными ладонями, попросить большего, позволить спустить с себя ставшие узкими школьные брюки, почувствовать его руки на сочащемся смазкой члене, и впустить пальцы внутрь… Низ живота сводит приятным спазмом, но, как только Чонсу слегка прикусывает мочку его уха, Кюхён открывает глаза и хлёстко бьёт ладонями по плечам альфы, отталкивая от себя. – Учитель Пак, стойте… Остановитесь! Я не готов! Итук-хён! Мужчина мгновенно замирает, медленно выпрямляется и, тяжело дыша, смотрит в наполненные страхом глаза юноши. Итук… Так его называют только друзья и коллеги, ученики вместо этого прозвища приклеили к нему забавное Туки-Туки, а собственный класс вовсе за глаза называет его Мама Утка. И сейчас это прозвище из уст Кюхёна здорово отрезвляет. Надо же, у него хватило выдержки его остановить! Во время течки, первой течки, он нашёл в себе силы оттолкнуть его, тогда как большинство омег растеклись бы в лужу под первым же попавшимся альфой. – Дам тебе дружеский совет, – сделав шаг назад, чтобы больше не касаться мальчишки, говорит Чонсу, – не всегда первая течка – значит первый секс, как ты мог бы подумать в данной ситуации, – он старается улыбнуться, чтобы сгладить ситуацию, и нервно дёргает полы пальто, запахивая его. – Обычно парни постарше покупают себе игрушки в качестве дополнения к блокаторам. – Вы мне щас предлагаете заглянуть в секс-шоп? – обалдев, поднимает брови Кюхён, еле сдерживая рвущийся наружу нервный смех. Во-первых, подобная тема всегда смущает и на людях о таком не говорят, а во-вторых… это говорит его классный руководитель! – Я предлагаю тебе сейчас же принять ещё две таблетки блокаторов, сходить в душ, и хорошенько выспаться. В школе можешь не появляться, пока не станет легче, я не буду ставить тебе пропуски. – И взамен попросите молчать, верно? – Кюхён хитро ухмыляется и вздёргивает нос, тут же зажмуриваясь от очередного выплеска гормонов в кровь и приятного спазма в паху. Выскочка. Мозгами он явно старше своих лет, что доказывают и оценки в школе, и сказанные только что слова. Но как же чертовски сильно заводит его наглость! После первой драки в новой школе он стал негласным лидером класса, не боится лезть на рожон, в любой ситуации готов отстаивать своё мнение, и Чонсу первое время относился к нему с осторожностью, – новички всегда тяжело уживаются в новом коллективе, к ним нужен особый подход и познания в психологии, – но вскоре стал присматриваться к парню, всё чаще замечая внутреннюю силу, не свойственную обычно тихим и скромным омегам. А взрывной характер ещё и шлифует всю эту дикую смесь. – Для нас обоих будет лучше хранить произошедшее в тайне, ты ведь умный, понимаешь, чем это может обернуться, – мужчина застёгивает пальто на все пуговки и поправляет воротник, приводя его в идеальное состояние. – Понимаю, – поджимая губы, кивает Кюхён, – спасибо, что подвезли. И… за подавители… тоже. Чонсу только кивает в ответ, улыбаясь краешком губ, и, развернувшись, выходит из дома на лестничную клетку, тихо закрывая за собой дверь. А потом... он пулей спускается вниз, перелетая через ступеньки, останавливается только у машины и опирается локтями о капот, роняя голову на сложенные вместе ладони. Осознание произошедшего бьёт в мозг лишь сейчас, когда дурманящий запах омеги остаётся позади. Ситуацию абсурднее сложно придумать – он только что, сам, своими руками взял и подмочил себе безупречную репутацию. Где гарантии, что юноша будет молчать? А вдруг на его одежде останется запах альфы, который почувствуют родители? Теперь каждый день нужно быть на стрёме, как говорят ученики. Или ещё "на поджоге". Кажется, смысл у этого одинаков. Остаётся надеяться на благоразумность и осмотрительность мальчишки, ведь, как ни крути, на задворках сознания укоренилась настойчивая мысль: Кюхён – истинный. Он понял это сразу, едва коснулся его. Можно бесконечно ходить по разным омегам, ведясь на их соблазнительные ароматы, спать с кем угодно, хоть с бетами, но только от прикосновения к своему истинному сердце заходится и сладко ноет, тянется к этому человеку со страшной силой. Только вряд ли сам Кюхён понял, что произошло, он ещё слишком юн, да и Чонсу старше его аж на шестнадцать лет, у них попросту нет никаких шансов. И плюсом ко всему разный социальный статус – вряд ли его папа и мама оценят связь своего горячо любимого чада со взрослым учителем. Шумно выдохнув и стиснув зубы, мужчина отлипает от капота, снимает с машины блокировку, нажав на кнопку брелка в кармане, и, рывком открыв дверь, садится на водительское сидение, сразу же заводя мотор. В салоне, примешиваясь к запаху новенькой кожи, пахнет омегой. Он оставил в машине плед, который насквозь пропитался им… Не отдавая себе отчёта, Чонсу берёт в руки плед и, поднеся его к лицу, зарывается носом в мягкую ткань, жадно вдыхая пряный аромат юноши. Корица, гвоздика, кардамон, терпкое красное вино. Идеальное сочетание... Голову сносит начисто, а член снова ноет, требуя внимания. За что ему такие мучения? Ну ведь жил же себе спокойно, крепился, чувствуя запахи течных омег, иногда таскался по барам, цепляя случайных бет и омег, но появился новенький и… сердце ёкнуло. Как теперь с этим жить? *Панмаль – неофициальный стиль общения в корейском языке. Такой используют по отношению к близким друзьям, к тем, кто ниже по социальной иерархии, или детям. Иногда включает в себя ненормативную лексику или грамматику, считающуюся грубой (в зависимости от ситуации и говорящего).