Правило неприкосновенности

Целых четыре дня ничто не предвещало беды: у Итука всё также были стандартные уроки, проверка домашних заданий, пара уроков полового воспитания, запланированные разборки с Канином по поводу пропавшего пледа и халатного отношения к омегам, и разговор с Шивоном, беспокоящимся об ученике, которого Чонсу отвозил домой. Но мужчина с убийственным спокойствием и безмятежностью рассказывает, что у мальчонки попросту заболел желудок, и, поскольку родители приехать не смогли, а для скорой помощи случай незначительный, он сам отвёз его домой и дал необходимые лекарства. Мистер Конь – теперь при взгляде на директора Чонсу вспоминает именно это прозвище, причём сказанное голосом и интонацией Кюхёна, – благополучно в рассказ поверил и напрочь об этом забыл, всецело доверившись ответственному учителю. Кюхён напоминает о себе в субботу вечером, прислав своему классному руководителю личное сообщение в KakaoTalk: "Учитель Пак, мне нужна Ваша помощь. Встретимся в Парке Намсан у южного входа?". Естественно, мужчина игнорирует жалкие, по его мнению, попытки ученика встретиться с ним в неформальной обстановке, и, читая не один десяток подобных сообщений, не удостаивает их ответом, и уж тем более никуда не едет. Только в воскресенье вечером он пишет мальчишке короткое "жду тебя завтра на занятиях, будет контрольная по алгебре", и в красках представляет, как вставит ему завтра пиздюлей за такое непотребное поведение в отношении старших. И хотя в голову закрадываются смутные сомнения, что Кюхёну правда нужна помощь, что он всего лишь хотел поговорить или хотел о чём-то расспросить, Чонсу спешно отбрасывает эти мысли. А по ночам глушит стоны в уголке подушки, прижимая к носу плед, хранящий запах юноши, и раз за разом доводит себя до оргазма, видя перед закрытыми глазами его румяное лицо. Это похоже на помешательство… В понедельник Итук приезжает на работу совершенно разбитым. Сегодня намечается трудный день: контрольные работы у трёх классов, у двух дополнительные уроки полового воспитания, ещё нужно заглянуть к Йесону за его чудо-лекарством, и предстоит уйма тетрадей с домашними работами… Но главная трудность состоит в другом: на занятиях должен быть Кюхён. И как раз последним уроком у его класса математика. Вот и возможность узнать, о чём же он так яростно хотел поговорить, что без конца просил встреч в выходные. Первый урок даётся тяжело – глаза слипаются, а мыслями он вовсе в тёплой кроватке; третий проходит уже легче, поскольку в перерыве успел сбегать до кафе недалеко от школы и взять себе два стаканчика с крепким кофе, и к обеду мужчина окончательно оживает, как раз к уроку полового воспитания у старших классов. В этот раз занятие проходит не так безмятежно, как в прошлый четверг, и виной всему та внезапная течка студента, неожиданно сильно взбудоражившая его, так что теперь, рассказывая о строении внутренних органов, Чонсу мысленно примеряет эту информацию на Кюхёна. Ведь юноша наверняка ещё дня два мучился после поцелуя, испытав резкий всплеск гормонов. И всему виной он, взрослый мужчина, не сумевший сдержаться. Во время длительного перерыва после часу дня к нему в кабинет заглядывает Йесон: как всегда стильно одетый – чёрные брюки и чёрный пиджак, белая рубашка, идеально уложенные чёрные волосы и звенящий серебряный крестик в левом ухе – он больше походит на смелого, уверенного в себе альфу из какого-нибудь знатного старинного рода, чем на обычного бету с айкью сто тридцать семь, поражающего убийственным спокойствием и обширными познаниями в области химии и физики. – Акция! – громко оповещает о своём присутствии Йесон, входя в класс и захлопывая за собой дверь с жалобно задребезжавшим стеклом. – Только сегодня действует уникальное предложение: пять подавителей по цене одного обеда! Я улучшил формулу, теперь это будет наносить меньше вреда печени и сердцу, а по времени эффект длиться будет дольше. Укол в паховую вену, не более одного укола в сутки, короче, всё как обычно. – Ты мой спаситель, – с облегчением и улыбкой выдыхает Чонсу, поднимаясь с рабочего кресла. Он разминает поясницу, крутясь в разные стороны, и принимает из рук младшего пять тонких шприцев с прозрачно-желтоватой вакциной внутри. – Запах уберёт? – Не, тут база другая, не как в прошлых, – прислонившись попой к первой попавшейся парте, Чонун деловито складывает руки на груди и чуть наклоняет голову, завешивая глаза чёрной рваной чёлкой, – полностью запах феромошек не уберёт, но здорово притупит, так что закупись духами. А к чему такая срочность? Обычно я начинаю экспериментировать не раньше начала апреля, у тебя ж примерно в это время гон. – Внештатная ситуация. – Гормональный сбой? – Да чёрт его знает. Но лучше перестраховаться, верно? – в ответ Йесон поджимает губы и согласно кивает, отмечая для себя слишком напряжённое состояние друга, прячущего шприцы в свой чёрный учительский портфель. – Идём, пообедаем, у меня желудок от голода сводит, а впереди ещё два урока. Итук кладёт портфель в выдвижной шкафчик рабочего стола и, прикрыв дверь кабинета, вместе с Чонуном спускается в буфет, где их уже ждёт Канин. Они довольно быстро обедают, обсуждая предстоящие в июле экзамены у старших классов, договариваются на выходных посетить какой-нибудь бар или ночной клуб, и со звонком расходятся по своим кабинетам, где их уже ждут ученики. Зайдя в свой класс, Чонсу сразу окидывает взглядом смирно сидящих за партами детей и замечает сразу четыре зияющих пятна – четыре пустых парты. Что ж такое… Будет когда-нибудь в этом классе полная посещаемость?! Ничьи родители сегодня не звонили, так где же носит этот чёртов пакостный квартет? – Какой был урок? – Биология, – следует дружный ответ. Вздохнув, мужчина садится за свой рабочий стол, открывает журнал, который староста положила ему перед началом урока, и быстро зачитывает имена учеников, чтобы выявить кто отсутствует. Замечательно, на прошлом уроке эти четверо были, судя по отметкам, а к нему почему-то не дошли. Но, надо признать, сердце тихонько ёкает, когда Чонсу видит точку напротив имени Чо Кюхёна – он был на биологии, значит, пришёл в школу, значит, ему стало получше и вчерашнее сообщение он получил. Странно… Вместе с ним отсутствуют Им Нагён, – альфа и бывший лидер класса, у которого Кюхён в первую же неделю мужественно отбил это звание, – Ким Шимин и Ли Согюн – две беты, таскающиеся за Нагёном повсюду. И отсутствие всех четверых навевает нехорошие мысли, поскольку этот альфа со своей компашкой имеет громкую репутацию бандита в школе, а Кюхён в драке неплохо так его уделал, из чего вылилось следующее: теперь лидер класса – омега, который на тот момент был ещё неопределённым, а альфы с ущемлённой гордостью – штука очень опасная. – Сегодня пишем тест и контрольную работу, – натянув на лицо привычную маску безразличия и захлопнув журнал, объявляет Чонсу, – пожалуйста, уберите всё со столов и подготовьте ручки с листочками. Он проходит по классу, раздавая листочки с напечатанными заданиями, говорит, что в распоряжении у них весь урок, и останавливается рядом со старостой за первой партой первого ряда. – Куда девались эти трое вместе с новичком? – наклонившись к девушке, тихо спрашивает Итук. – Не знаю, Учитель, – она виновато хлопает глазками и поджимает губы. – Хорошо, время пошло, – уже громко говорит он на весь класс, выпрямляясь, – и чтобы никаких телефонов! Я отлучусь ненадолго, работайте. Тихо прикрыв за собой дверь класса, Чонсу выходит в коридор и сразу сворачивает налево, в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Почему-то сердце тревожно сжимается, а воображение рисует различные догадки, одна другой хуже. У юноши в самом разгаре течка, всего четыре дня назад он расплывался в лужу от запаха альфы. А что, если он забыл выпить блокаторы? Что, если они не вовремя прекратили действовать? Что, если оскорблённый альфа решил отомстить ему и вернуть статус лидера себе? А что, если… Что, если из-за соблазнительного запаха мальчишки другие альфы… Нет, об этом даже думать страшно. Поднявшись к кабинету Госпожи Ли, которая преподаёт у его класса биологию, мужчина ненадолго отрывает коллегу от занятия своими расспросами, попросив её выйти в коридор, но ничего кроме "не знаю, у меня они были" не получает, а потому извиняется и уходит. Если подумать логически: за пределы школы они вряд ли могли выйти во время занятий, поскольку охрана не выпускает, разве что через чёрный ход на первом этаже, куда старшеклассники всегда бегают курить на переменах... Да и в столовую или библиотеку они тоже таким составом не пошли бы. Туалеты? Каморки? А сердце меж тем колотится всё сильнее… Нервно кусая губы, Чонсу пробегает по всем углам второго и третьего этажа, но останавливается лишь на первом – где-то в конце коридора слышатся разговоры на повышенных тонах и нехилый грохот. Вдохнув полной грудью, он сжимает кулаки и идёт к мужскому туалету, откуда доносятся эти звуки, резко распахивает дверь и на несколько секунд встаёт столбом от увиденного. Кюхёна держат с двух сторон за руки две беты и прижимают его к холодной кафельной стене спиной. У него разбита бровь, под носом кровь запеклась, школьный пиджак валяется на полу, чёрные волосы жутко растрёпаны, он источает сильный запах глинтвейна, и как раз в ту секунду, когда Чонсу делает шаг в маленькую комнату, Им Нагён, стоящий перед Кюхёном, с треском рвёт на нём белую рубашку, обнажая грудь. – Эй! Прекратите! – во всю силу голосовых связок кричит Итук, хлопая дверью, чтобы ученики обратили на него внимание. А пока напуганные внезапным появлением, грубым резким обращением, властным голосом и прочими атрибутами учителя парни оборачивались, Кюхён, оскалившись, чтобы показать острые клыки, пинает юношу перед собой прямо в пах, отчего тот сворачивается в комок и падает на пол. Затем резко сгибает руки, тряхнув бет как тряпичных кукол, и одному заезжает точно промеж глаз кулаком, следом второго, схватив за волосы, со всей дури бьёт лицом о деревянную дверцу кабинки и, отпустив потерявшего сознание одноклассника, наконец поднимает глаза на учителя. Чонсу аж вздрагивает и весь покрывается противными мурашками, а волосы на руках встают дыбом. Столько злости, ярости, огня в этих карих глазах, столько ненависти и боли. Кюхён сжимает кулаки до белых костяшек, тяжело дышит, его лоб блестит от испарины, но всё внимание перетягивают на себя жуткие шрамы на груди и животе. Откуда они? Кто он вообще такой? То стонал под ним и просил о помощи, а сейчас стоит и… в нём словно дикий зверь проснулся. – Что здесь происходит?! – уже не боясь повышать голос, спрашивает Чонсу, делая два шага вперёд. – Вы трое, быстро в медкабинет! – он жестом указывает на дверь и смотрит на еле ползающего Им Нагёна и Ким Шимина, пытающегося остановить хлещущую из носа кровь. – А после – к директору, писать объяснительную! Сегодня же позвоню вашим родителям, – это он добавляет уже тише, теперь глядя на валяющегося в отключке Согюна. – Встали! Чего ждём? А ты, – он кивает Кюхёну, на что тот в ответ хищно щурится и скалит зубы, – приведи себя в порядок и жди меня здесь, твоим родителям я позвоню прямо сейчас. Еле-еле поднявшись, Нагён и Шимин, кряхтя, выползают из уборной, бессознательного Согюна Чонсу поднимает на руки, стискивая зубы от тяжести, и вместе с учениками идёт до медкабинета, где объясняет врачу, что мальчишки просто неудачно подрались. Оставив студентов отмываться, перевязываться и заклеиваться пластырями, мужчина возвращается в уборную, где Кюхён уже более-менее остыл и привёл себя в порядок, и всячески старается успокоиться и вести себя просто как учитель. – Я жду объяснений, – едва скрывая волнение и кипящую в душе злость, спрашивает Чонсу, облокотившись о стену и враждебно сложив руки на груди. – Да чо… Альфа с ущемлённым эго хотел отомстить мне, омеге, за ту драку в первые дни учёбы, – потупив взгляд, отвечает юноша, машинально поправляя ворот школьной рубашки, на которой теперь отсутствует пара пуговиц. Внимательно следя за его мимикой и движениями, Чонсу поджимает губы и его сердце на секунду сжимается. Он защищается, это неосознанный защитный механизм, поэтому и грубит. – Они… пытались нарушить правила? – пробует прощупать почву учитель. В самом деле, не говорить же напрямую о возможном изнасиловании, сейчас надо действовать осторожно. – Кюхён-а? Немного помедлив, Кюхён согласно кивает, опустив голову, и устало опирается поясницей на раковину позади. Кажется, ему неплохо досталось, плюсом к тому он напуган и шокирован. Вот уроды… Нехорошо, конечно, так отзываться о своих учениках, но в данной ситуации иначе не выразишься. Они пытались изнасиловать его из-за течки! Эти недоноски покушались на его истинную пару! Да за это он имеет право крыть их таким матом, что уши в трубочку свернутся! – Почему ты пришёл в школу, не выпив подавители? Знаешь же, чем это грозит. – Я выпил. Целых три таблетки, больше не лезет. А Вы… всё ещё чувствуете мой запах? – Кюхён поднимает голову и смотрит на учителя с какой-то… надеждой что ли. Очень странное поведение для того, кто только что неплохо получил. – Идём, я вызову тебе такси, – проигнорировав вопрос, Чонсу отталкивается от стены и уже разворачивается, собираясь выйти из туалета, но замирает от резкого толчка, и выдыхает, как если бы из лёгких вышибли весь воздух. Кюхён… обнял его. Он обнял его со спины, сцепив руки на животе в замок. Внутри всё переворачивается от прикосновений парня, по коже снова бегут мурашки, сердце замирает, а в паху тянет и сводит тугой пружиной. Как же Чонсу может не чувствовать запаха донсена, когда он так близко, прижимается щекой к его спине и ласково трётся, ластясь, будто кот? Надо бежать, иначе самоконтроль даст трещину. – Учитель Пак, – совсем тихо, почти шёпотом бубнит Кюхён, уткнувшись лицом в рубашку мужчины, прямо между лопаток, – Вы снова меня спасли. Спасибо. – Отойди, ты нарушаешь моё личное пространство и правила приличия, – Итук старается дышать глубже, сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и всеми силами сдерживается, мысленно перебирая последствия. Тогда они хотя бы были дома, а сейчас… в школе, в туалете, куда в любую секунду могут зайти. Он буквально кожей чувствует, что юноша хочет что-то сказать и не хочет отпускать, но, вопреки своим желаниям, ученик напоследок крепко сжимает талию старшего и затем расцепляет руки, отходя на пару шагов назад. Развернувшись, он подхватывает с пола свой рюкзак, закидывает лямку на правое плечо и гордо поднимает голову. – Я доберусь до дома сам, не беспокойтесь, – он улыбается краешком губ и склоняет голову. – Спасибо. Вы… очень добры ко мне. И, пройдя мимо учителя, выходит из уборной, хлопнув дверью. Лишь после того, как дверь клацает, плотно закрывшись, Итук с облегчением выдыхает и позволяет себе расслабиться. Какая же странная омега… Обычно омеги нежные, слабые, в чём-то женственные, даже если родились мужчинами, податливые, и уж тем более никогда не влезающие в драку, а этот… только что на его глазах омега снова избил трёх парней, один из которых был альфой! Второй раз уделал всё тех же! Но, несмотря на несвойственное его типажу поведение, вопиющее пренебрежение правилами приличия и взрывной характер, Кюхён всё же безумно притягателен. Доехав до дома, Кю пишет учителю короткое сообщение "я дома", думая, что тот наверняка нервничает, однако Чонсу не удостаивает его ответом, просто в тихую радуясь, что с мальчишкой ничего по пути не случилось. Следующие три дня Кюхён спокоен как удав: прекрасно пишет контрольную работу по корейскому и тест по физике, не высовывается, не бомбит почту классного руководителя сообщениями с просьбами встретиться, и не пытается остаться с ним наедине, чтобы поговорить. И вроде бы всё замечательно, он тщательно хранит их тайну, на рожон не лезет, самый обычный ученик! Но вот как раз от этого немного не по себе. При взгляде на него у Чонсу сердце сладко сжимается, его запах стоит в носу, и в паху сводит приятным теплом, а на коже будто снова чувствуются его прикосновения. И именно по этой причине те пять шприцов с подавителями, которые сделал для него Йесон, уходят всего за неделю, хотя раньше их могло хватить недели на две-три. От Кюхёна же никаких поползновений – складывается впечатление, будто он начисто забыл об их поцелуе и совершенно потерял ко всему интерес. Что же творится в его голове? На этот вопрос Чонсу получает ответ спустя всего два дня, как раз после безмятежных выходных. В понедельник вечером, когда мужчина, страшно вымотавшись за день, сидит в своём кабинете, скрючившись над кипой тетрадей с домашними заданиями, в дверь кто-то тихонько стучит, заставляя его оторваться от работы. Гостьей оказывается Госпожа Чо – мама Кюхёна. Она говорит, что юноша жалуется на тяжёлую учёбу, новую программу, что он не может догнать класс по темам, к тому же у него начались "проблемы со здоровьем", но для него крайне важна математика и предстоящие экзамены. И в свете этих объяснений она просит классного руководителя взять репетиторство у них на дому, более того – женщина почти насильно всовывает в руки преподавателю пачечку купюр, перевязанную резинкой, и так же быстро ретируется, оставив на столе только свою визитку с номером телефона. – Я влип, – бубнит себе под нос ошарашенный произошедшим Чонсу, оставшись в гордом одиночестве. Иначе не скажешь. Что может быть хуже, чем торчать целый час наедине со своей истинной, несовершеннолетней, течной омегой в его же доме?! "Попадос всей жизни" сказал бы сейчас Йесон, нахватавшись современных фразочек от своих учеников, но в данной ситуации Чонсу был бы полностью с ним солидарен. В тот же вечер, добираясь до дома, Итук старательно продумывает ходы отступления: деньги надо вернуть, поговорить с отцом юноши, затем с обоими родителями, чтобы доходчиво объяснить, что он не преподаёт на дому, и наконец обсудить это с самим Кюхёном, ведь если он в самом деле чего-то не понимает, во что слабо верится, то он может позаниматься с парнем в школе после занятий, или объяснить всё по телефону, или направить к одному из своих коллег-математиков. И на тот момент это правда казалось самым логичным решением из всех возможных. Однако, спустя три дня, после длительных переговоров с родителями, Кюхёном и даже директором его всё же прогибают – он приезжает к дому своего ученика в четверг вечером, закончив работу в школе. Припарковав машину у кирпичной стены уже знакомого четырёхэтажного дома, мужчина глушит мотор и, тяжело вздохнув, откидывается на сидении, закрыв глаза. Надо собраться. Сейчас он окажется запертым в одной комнате с омегой, к которой неровно дышит, и они будут сидеть всего в паре сантиметров друг от друга, и чёрт знает чем это может обернуться. Благо родители в соседней комнате будут мощным сдерживающим фактором, хоть один плюс. – В конце концов, я ведь в любой момент могу просто встать и уйти, – пожав плечами, сам себе говорит Итук, и, глянув на бардачок, тянется к нему. Из-за резкого открытия пластиковой дверцы в его руку тут же падает шприц, который мужчина удачно ловит, затем расстёгивает и слегка приспускает кремовые брюки с нижним бельём, и, сняв со шприца защитный колпачок, вкалывает себе порцию инъекции в паховую вену, немного морщась от неприятных ощущений. Теперь не о чем волноваться, с блокатором он сможет сохранять спокойствие даже рядом с течной омегой. В выходные он будет дома, а в понедельник Чонун подгонит ещё десяток порций новой сыворотки, так что и запас будет. Резкий стук в окно пугает до усрачки и Итук вздрагивает всем телом, оборачиваясь, чтобы встретиться огромными от испуга глазами с непроницаемым лицом Чо Кюхёна. Он, сложив руки на груди, испытующе поднимает правую бровь, глядя на пустой шприц в руках учителя, плотнее кутается в большой чёрный пуховик, походя на забавное пугалко, и кивает в сторону дома, делая два шага назад. Понимая, что мальчишка ждёт его, стоя под прохладным весенним ветром, и вообще спустился только ради него, Чонсу быстро бросает шприц на пассажирское сиденье, возвращает на место брюки, запахивает пальто, проверяет наличие телефона в кармане, и, вынув ключи из зажигания, выходит на улицу. – Если бы я Вас не знал, то подумал, что Вы боитесь зайти в мой дом, – с сарказмом фыркает Кюхён, ёжась от прохладного весеннего ветерка. – Какой резон мне бояться? – хлопнув дверью и деловито нажав на кнопку блокировки на ключах, спрашивает Чонсу, решив не уступать студенту в наглости. Раз уж Кюхён не считает нужным выбирать при нём выражения, то нужно сразу поставить его на место. – А что за шприц? – Лекарство, – отмахивается старший, и кивает в сторону дома, – идём. Согласно покивав, Кюхён разворачивается и ведёт учителя за собой, учтиво придерживая для него металлическую дверь подъезда, а затем входную дверь квартиры. Они быстро раздеваются, Кю скидывает с себя большую отцовскую куртку и забирает у преподавателя пальто, чтобы повесить его на плечики в раздвижной шкаф. – Моя комната дальше по коридору и налево, – кивает юноша куда-то в сторону, и засовывает руки в карманы домашних серых штанов, слегка приподняв низ широченной чёрной футболки, – проходите, а я приготовлю нам чай. Пока Кюхён гремит кружками на кухне, мужчина проходит вглубь дома и с любопытством осматривает комнаты. Здесь довольно уютно: квартира оформлена в традиционном стиле, в большой гостиной стоит телевизор и мягкий раскладывающийся диван, а в дневное время комната наверняка залита ярким тёплым солнцем, проникающим через лёгкие занавески и панорамные окна, в углах комнаты стоят большие пальмы в кадках, и есть милый семейный уголок с фотографиями, медалями и грамотами. Кубок за победу в соревнованиях по волейболу, медаль за олимпиаду по математике, конный спорт, семейное фото, награда по спортивной гимнастике, фотографии маленького Кюхёна и его сестры, их мамы и папы в молодости. Помнится, и у его родителей дома тоже до сих пор есть такой уголок… После гостиной ещё три комнаты: первая пуста, это спальня родителей, судя по большой двуспальной постели, двум прикроватным тумбам и большому шкафу-купе, вторая – комната девушки, о чём свидетельствуют светлые тона и милые подушки с мордочками зверюшек из KakaoTalk, а третья – комната Кюхёна, она угадывается сразу по умопомрачительному запаху, прямо на входе врезавшемуся в нос. Ну, и ещё немного по бардаку. Но волнует другое. Кажется, дома никого. Вернее, не кажется, а дома точно никого нет, и это… полная… подстава… Это полная жопа! Не нужно было приезжать. А раз он уже здесь, то нужно бежать! – Капучино? Уже развернувшись, чтобы трусливо смыться из этой квартиры, Чонсу вдруг резко останавливается, встречаясь взглядом с убийственно спокойным Кюхёном, держащим в руках две кружки: одну побольше, над краешком которой легко колышется молочная пенка с корицей, и одну поменьше, где в кипятке плавают чаинки. – Спасибо, – кивает учитель, двумя руками забирая у младшего кружку с ароматным кофе. – Давайте начнём. Пока Кюхён копается на полках книжного шкафа, выискивая свои учебники и тетрадь, Итук попивает вкусный кофе, рассматривая кровать, небрежно укрытую пледом, что было сделано явно впопыхах, тёмные рулонные шторы, плотно закрывающие окно, – видно, он не любит солнечный свет, – рабочий стол с ноутбуком, на котором царит творческий беспорядок, большой книжный и платяной шкафы, в углу, рядом с кроватью, стоит большая напольная лампа, напоминающая дерево, а на тёмно-синих обоях повсюду налеплены фосфоресцентные звёздочки. Мило, ничего не скажешь. Наверняка, ложась спать, он чувствует себя Маленьким Принцем на одинокой планете, которого окружает бесконечность звёздного неба. Собрав необходимое, юноша притаскивает из комнаты сестры второй крутящийся стул, плюхается в него и, открыв учебник и тетрадь, поворачивается к учителю. – Мне не даются дифференциалы. Объясните? – Диф… – Чонсу удивляется… Да нет, натурально охреневает! Но быстро берёт себя в руки и восстанавливает лицо. – Дифференциалы? Кюхён-а, это же тема старших классов! – Да. Но всю программу для своего класса я уже знаю, – парень пожимает плечами и улыбается, крутя ручку между пальцами, – и хочу знать больше. – Поэтому сказал родителям, что не догоняешь программу? Чтобы они наняли репетитора. – Ага, – с широченной улыбкой кивает Кюхён, – но не просто репетитора. Именно Вас. Вместо ответа мужчина хмурится, отставляя в сторону кружку с отпитым кофе, всматривается в глаза младшего и составляет в голове весь паззл. Он… чёртов маленький жук! Он специально напел родителям о плохой успеваемости, о классном руководителе-математике, чтобы посеять в мыслях родителей идею взять именно его репетитором, а потом мальчишка просто сыграл на жалости, притворившись "умирающим" из-за течки, что навело его предков на вполне предсказуемую мысль: занятия будут проходить дома. А теперь… они наедине в пустом доме. Действительно, хуже просто не придумать. Маленький, самодовольный, дерзкий, хитровыдуманный гадёныш. – Учитель Пак, – смущённо опустив глаза, привлекает его внимание Кюхён, вырывая из мыслей, – возможно, сейчас я буду чутка неправ. И хочу заранее попросить у Вас прощения. – О чём ты? – Чонсу моментально напрягается, меняя весь официоз, свойственный для "учителя-ученика", на неофициально-уважительный стиль общения, придавая при этом своему голосу стали. Кто бы мог подумать, что он будет бояться шестнадцатилетнего мальчишку? Вернее, не его самого, а того, что этот сумасбродный мальчишка может вытворить. Резко встав, так, что крутящийся стул отъехал почти на метр назад, Кюхён делает шаг навстречу учителю, опирается левой рукой о спинку кресла и, наклонившись, легко, совсем по-детски прикасается к его губам в поверхностном поцелуе. Он закрывает глаза, заметно дрожит, и с силой сжимает пластиковую спинку пальцами, вторую руку опуская на колено старшего, чтобы иметь более устойчивую опору. Итук же в свою очередь вообще не может пошевелиться: замерев, он только беспомощно хлопает глазами, мысли в его голове вертятся вихрем, а сердце ускоряет стук от дикого волнения. Вот оно – наказание за опрометчивое поведение пару недель назад. Кто дёрнул прижать школьника в его же доме? Не сделай он этого, может, сейчас и не оказался бы в такой патовой ситуации. Похлопав глазами пару секунд, Чонсу, придя наконец в себя, отталкивает юношу, грубо сжав пальцами его плечи, и имеет удовольствие наблюдать стыд и страх в карих глазах школьника, отступившего на пару шагов назад. – Ты бессмертный что ли? – мужчина повышает голос, что делает довольно редко, вскакивает со стула и лихорадочно соображает, как же поступить дальше. Кюхён напуган, смущён, у него тоже происходит мощный мыслительный процесс, он ошарашен неформальным обращением и точно ожидал другой, более спокойной и тёплой реакции. Но вместо этого наткнулся на крик и грубое обращение, такое априори испугает. – Учитель… – Молчи, – резко обрывает его Итук. Сейчас необходимо поставить парня на место и доходчиво объяснить, что всё это было ошибкой, запретить преследовать его, и рассказать о последствиях такой связи. – Соображаешь, что делаешь? Я твой учитель! – Что-то в прошлый раз Вам это не сильно мешало, – язвит юноша, деловито скрещивая руки на груди. Вот гадёныш! Как он смеет так разговаривать со старшими?! Со своим учителем! Неплохо было бы пообщаться с его родителями по поводу его воспитания и поведения… – Значит так, деньги твоим родителям я верну сегодня же, больше никакого репетиторства, – машинально касаясь перламутровых пуговиц на шёлковой рабочей рубашке, на полном серьёзе говорит Чонсу, чувствуя, как закипает от злости, – о хороших оценках по математике тоже можешь забыть. Всего доброго, – развернувшись, мужчина рвётся к коридору, но мальчишка без труда его останавливает всего лишь одной фразой. – Так Вы меня боитесь? – игриво приподняв правую бровь, Кюхён сверлит взглядом спину мужчины и сжимает губы, чтобы не выдать своей довольной улыбки, пусть тот её и не видит. – Вы боитесь, что я расскажу родителям или друзьям в школе о том, как Вы поцеловали меня, – он говорит вкрадчиво, испытывая, кажется, сильное удовольствие от манипуляции учителем, – в моём же доме. Воспользовавшись моей слабостью, – он видит, как Итук сжимает кулаки, доходя до точки кипения, и где-то в глубине души опасается его срыва, осознаёт последствия своих слов, но не может заткнуться, с каждым словом подкрадываясь к альфе всё ближе. – И Вы также боитесь, что не сможете сдержаться, находясь рядом со мной… – подойдя вплотную к старшему, Кюхён, дрожа от внутреннего напряжения, передающегося от хёна, и неясного предвкушения, осторожно кладёт раскрытую ладонь на его спину, вздрагивая от ощущения холодной шёлковой ткани и горячей кожи под ней. – Потому что это грозит Вашей репутации, целостности моего лица в данный момент, и вполне реальным уголовным сроком. Но… что-то мне подсказывает, – парень уже не скрывает улыбки и с нажимом проводит ладонью по спине Чонсу, впадая в жар от ощущения крепких мышц, скрытых под белой рубашкой, – что ни одно из Ваших опасений не подтвердится. Чонсу-хён… Всё. Имя, произнесённое таким вкрадчивым, низким, бархатным голосом, сорвало все заслонки. Итук дёргается всем телом, заставляя младшего в страхе отдёрнуть руки и отступить на шаг, – в конце концов, кто знает, вдруг учитель ему сейчас пропишет царского леща за эту выходку, – подбегает к двери, с грохотом захлопывает её и оборачивается к мальчишке. Тот, кажется, уже успел пожалеть о своей смелости, раз побелел, слившись цветом с побелкой на потолке. В его голове ярко мелькает одна-единственная паническая мысль "зря я это сделал, очень-очень зря", но все мысли вылетают со свистом, не оставляя никакого сожаления, стоит Кюхёну почувствовать внезапно распространившийся по комнате аромат феромонов альфы. – Что же ты за омега такая? – подойдя к ученику и схватив его за грудки, с силой стиснув чёрную футболку, Чонсу шипит это прямо в лицо Кю, пугая его до полусмерти, а в следующую секунду жадно впивается в его приоткрытые губы. Как же чертовски долго он этого ждал… Кюхён протестующе стонет, упираясь ладонями в плечи старшего, старается оттолкнуть его, не ожидав такого напора, но, стоит мужчине рвануть хрупкую омегу на себя, обвить руками талию и прижаться к нему, как тот, ахнув, перестаёт так рьяно сопротивляться. Но он зажимается, пытается отвернуть голову в сторону, неуклюже кусается, не зная, что нужно делать, и ещё больше пугается, почувствовав внушительный стояк, больно упёршийся ему в тазобедренную кость. – М-м-м! Учитель! – от души укусив старшего в нижнюю губу, Кюхён наконец получает свободу и, тяжело дыша, отходит на пару шагов назад, поближе к приоткрытому окну, чтобы перевести дух. – Я… я никогда раньше… – он отчаянно краснеет, мнётся, не зная, как сказать, и опускает голову, глядя на тяжело вздымающуюся грудь мужчины. – Знаю, – понимающе кивает Чонсу. Медленно подойдя к парню, он кладёт руки на его поясницу, всеми силами борясь с желанием опустить ладони ниже и пожамкать эту сладкую упругую попку, и тепло ему улыбается. – Раз это твоя первая течка, значит, ты ни с кем до этого не был, так ведь? – Да, – согласно кивает Кю, сверля взглядом рубашку на груди хёна, – и я никогда ни с кем не целовался… прежде, – на щеках парня расцветает яркий румянец, ушки краснеют, и он весь сжимается, боясь поднять глаза. – Оу… Это всё, что может сейчас сказать Итук. Так тот поцелуй пару недель назад… был для него первым? Стоило бы догадаться! Чё-ё-ёрт, а он всё испортил, нагло прижав и поцеловав мальчишку! Для него это оказалось скорее непонятно и страшно, нежели приятно и волнующе. М-да, наверняка Кюхён мечтал о нежном и трогательном поцелуе где-нибудь в парке, под цветущей вишней, с любимой девушкой или парнем, но обязательно с истинной парой, и чтобы там птички, музыка, и прочая сопливо-розовая хрень. Или о чём там ещё мечтают юные омежки, воспитанные на историях об истинных принцах? И хотя Кю далеко не самая простая и наивная омега, но всё же именно сейчас следует уделить ему максимум внимания, напрочь забив на себя, и поставить в приоритет его желания. Но… он так смущается… Может, будет лучше оставить его в покое? В конце концов, если подумать, своими действиями учитель в эту самую минуту роет себе нехилую такую могилу. – Прости, – вздохнув, Чонсу всё же принимает решение отступить, крупицами трезвого мозга осознавая всю опасность сложившейся ситуации, – мне не стоило терять голову. Я пойду, хорошо? – Учитель, – Кюхён резко вскидывает голову, с надеждой глядя в карие глаза мужчины, и вцепляется в рубашку на его груди, комкая отутюженную ткань, – останьтесь. Пожалуйста. Клянусь, всё останется в этой комнате, я не стану ставить Вас под удар, – он сводит бровки умоляющим домиком и трогательно приоткрывает рот, всей душой источая искренность, – взамен хочу попросить продолжить урок и… научите меня правильно целоваться? Последнюю фразу он произносит слишком быстро, полыхая румянцем как мак, и опускает голову, стыдясь своих слов. Что вызывает у старшего только улыбку и умиление, а ещё дикое желание выполнить его просьбу. – Подними голову, – мягко просит Чонсу, прикладывая правую ладонь к горячей щеке юноши, – можешь закрыть глаза, если хочешь, – он ласково поглаживает румяную щёчку и улыбается, когда мальчишка следует его наставлениям, закрывая глаза, – а теперь расслабься и просто чувствуй. Склонившись над парнем, Итук сначала обдаёт его губы тёплым дыханием, затем играючи касается кончиком языка верхней губы, замечая лёгкую дрожь донсена, и осторожно прикасается к его губам в поверхностном поцелуе, совсем как делал это Кюхён десять минут назад. Дыхание мальчишки ускоряется, он забавно сопит носом и весь напрягается, ожидая продолжения. Для начала мужчина несколько раз просто чмокает его в губы, затем играючи касается кончиком языка верхней губы, потом нижней, и, надавив большим пальцем на подбородок мальчишки, с томным вздохом проникает языком в его рот, неосознанно сильнее прижимая омегу к своему телу. Испугавшись новых, неизвестных ранее ощущений, Кюхён до побеления костяшек сжимает рубашку на груди мужчины и парализуется, но уже через минуту расслабляется и доверительно жмётся к старшему, обвивая его шею руками. Быстро сообразив, что к чему, он начинает отвечать: шире открывает рот, играет с языком хёна, покусывает его, перебирает пальцами волосы на затылке и, не сдержавшись, стонет, почувствовав широкую ладонь, лёгшую на правую ягодицу и слегка сжавшую её. Чонсу теряет голову ровно в тот момент, когда юноша стонет, непроизвольно подаётся навстречу, вжимаясь в него бёдрами, давая почувствовать свою эрекцию, и его запах начисто выметает все здравые мысли, уступая место голым инстинктам. Неуклюже развернувшись, мужчина толкает Кюхёна на кровать, рядом с которой они так удачно стояли, и, не дав ему времени опомниться, нависает над ним сверху, втискивая колено между его ног и вновь затягивая в жаркий поцелуй. Кажется, у Кю мозг тоже сказал "досвидули", поскольку теперь он тихо стонет, покачивает бёдрами, обтираясь стояком о бедро старшего, и больно сдавливает пальцами его плечи. Больше не возникает мыслей вроде "это неправильно" или "что мы делаем", всё вытесняет голое животное желание. Навалившись на юношу всем телом, Итук жадно целует его, сжимая чёрные волосы на макушке, чтобы придавить голову к подушке и не позволить ему лишний раз двинуться, переходит на шею, ласково покусывая нежную кожу, но притормаживает, почувствовав внезапное сопротивление и панику. – Остановитесь! – жалобно хнычет Кюхён, дрыгая ногами и упираясь ладонями в плечи хёна. – Только не кусайте! – Не бойся, – успокаивающе шепчет Чонсу, широко улыбаясь, чтобы были видны зубы, – видишь, у меня нет клыков, – мальчишка заметно успокаивается, глянув на ровный ряд белоснежных зубов, но его карие глаза по-прежнему блестят, выдавая беспокойство, – я бы ни за что не стал тебя метить. Никаких следов, – он наклоняется, соприкасается с юношей носами и смотрит строго ему в глаза, чтобы тот наконец поверил в искренность его слов, – обещаю. Чёрт, ты невообразимо соблазнительно пахнешь… – выдохнув последнюю фразу, мужчина резко дёргает вверх широченную домашнюю футболку Кю и касается губами разгорячённой груди. Едва не разорвав несчастную ткань, Итук покрывает поцелуями тяжело вздымающуюся грудь младшего, оглаживает ладонями бока, слегка прикусывает и всасывает в рот правый сосок, получая в ответ стон, но вдруг останавливается, наткнувшись на грубый белёсый шрам, пересекающий несколько рёбер. Кажется, он восстановлен с помощью какого-то особого оборудования, о чём свидетельствуют точки по краям давно зажившей раны. – Откуда это? – Чонсу осторожно проводит пальцем по длинному шраму, на что омега нервно дёргается и хватает его за запястье, не позволяя прикасаться к увечьям. – Я заметил их в тот день, когда ты подрался с Нагёном. Нахмурившись и сморщив нос, Кюхён зло отталкивает его руку, подтягивается на локтях, выползая из-под мужчины, и, схватив его за плечи, не без труда переворачивает, заваливая на спину и седлая бёдра. Поёрзав, юноша зажмуривается и кусает губы, почувствовав каменный стояк старшего, который теперь упирается ему прямиком между ягодиц. К дьяволу правила приличия! Кого это волнует, когда взрослый, возбуждённый, чертовски сексуальный альфа, забыв обо всём, лежит под ним, и смотрит так… будто готов съесть. Всё тело прошивает дрожью, отдаваясь в паху мучительной истомой. Он сам ложится на мужчину, целует его, собственнически зарываясь пальцами в мягкие карамельные волосы, жарко выдыхает и стонет, когда чужие руки ложатся на ягодицы и сжимают их, запуская табуны мурашек по коже. Чонсу с удовольствием жамкает упругую попку мальчишки, заползает под футболку с намерением её снять, однако юноша активно сопротивляется, одёргивает ткань вниз и ахает, в следующую секунду почувствовав прикосновение этих рук под мягкой тканью домашних штанов. Мужчина пробирается под резинку нижнего белья, с силой сжимает нежные полушария, заставляя Кю тихонько застонать и зажмуриться, и, пользуясь его потерянным состоянием, прикасается к влажному от естественной смазки анусу, дразняще надавливая на него средним пальцем. – Намеренно не принял блокаторы перед встречей со мной? – он говорит это уже даже без тени удивления: своим поведением Кюхён явно дал понять, что намерен был соблазнить его сегодня. Но интереса ради спросить всё же стоит. – Ты течёшь, – Чонсу прикусывает нижнюю губу, переживая сильнейшую волну возбуждения, прошившую всё тело от прикосновения к влажной дырочке. В паху всё болезненно тянет, воображение ярко рисует ощущения от девственного тела юноши, сердце колотится так, будто готово выпрыгнуть из груди, а жалобный стон омеги добивает эту картину. – Я принял две таблетки… – задыхаясь, выпаливает Кюхён, и, опёршись о грудь старшего ладонями, выгибается, как кошка, непроизвольно открывая рот, почувствовав осторожное проникновение. Стараясь не делать резких движений, мужчина левой рукой оттягивает ягодицу в сторону, чтобы было удобнее, и вводит средний палец в плотно сжатую дырочку, глубоко, сразу до костяшки, отмечая большое количество выделившейся смазки. Как же давно у него не было омег, а течных – тем более. С этой выматывающей работой и дополнительными занятиями было как-то совсем не до отношений. А тут так удачно ему подвернулась эта омежка – разительно отличающийся от сверстников, бесстрашный и опрометчивый, хитрый, и чертовски соблазнительный… Взять бы его прямо сейчас, грубо, сорвав с него мешающую одежду, прижать к кровати, завести руки за голову, чтоб не смел сопротивляться, войти медленно, мучая удовольствием, довести до самого яркого оргазма, и вонзить зубы в его шею, оставляя на нём свою метку. Он же истинный омега… Как жаль, что сама омега в силу возраста этого ещё не понимает. К слову, о метках. Быстро, тяжело дыша с широко открытым ртом, Кюхён ёрзает, потираясь бёдрами об эрекцию старшего, и непроизвольно обнажает зубы, позволяя мужчине увидеть острые клыки. Для альф и омег это нормально, клыки начинают расти в период полового созревания и становятся острыми в сезон гона и течки; окончательно повзрослевшими считаются те, кто научился прятать их, что Кю ещё только предстоит освоить. Хотя ему клыки очень идут, про себя отмечает Чонсу, он похож на юного вампирёныша. Осторожно двигая пальцем внутри омеги, мужчина не отрывает глаз от его лица, стараясь запомнить каждую чёрточку, каждую эмоцию, милый румянец на щеках, испарину на лбу, растрёпанные чёрные волосы, припухшие от поцелуев губы необычной формы, и язычок, машинально проходящийся по губам. Он горячий внутри, тугой, и, судя по реакции, ему совсем не больно, скорее наоборот – он покачивает бёдрами, постанывает, с надрывом дышит, и хнычет, сжимая белую рубашку на груди хёна. А между тем на его серых штанах, поднимающихся палаткой в паху, уже проступило мокрое пятнышко. Надо бы и этому местечку уделить внимание. – Поднимись чуть повыше, – так же тяжело дыша, просит Чонсу, – сними футболку и наклонись. – Нет, – отрицательно мотает головой юноша, сильнее трепя чёрные волосы, – а… Учитель! – он вскрикивает и обессиленно падает на грудь старшего, содрогаясь всем телом от непривычного, нового прикосновения. Вынув левую руку из белья донсена, Чонсу кладёт её на эрекцию парня, поглаживая твёрдую плоть через ткань, и добавляет к среднему пальцу безымянный, немного ускоряя движения, теперь растягивая Кю двумя пальцами. Мальчишка стонет, едва не плачет, и утыкается носом в плечо альфы, вдыхая его яркий аромат, притуплённый подавителем. Апельсины. Сочные, сладкие апельсины, по которым Кюхён ещё с детства с ума сходит. Этот запах кружит голову, запускает мурашки по телу, и возбуждает донельзя. – Вы пахнете апельсинками, – жарко выдыхает Кюхён куда-то в плечо старшего, – люблю апельсинки, – и, рванувшись вверх, он уже открывает рот, собираясь вонзить клыки в шею мужчины, но резко останавливается, моментально трезвея. Он хватается за руки Чонсу, приподнимается, тяжело дыша, и, смотря в удивлённо расширившиеся глаза старшего, прислушивается к каждому шороху в доме, а услышав стук в коридоре, весь холодеет, мгновенно вскакивая с кровати. – Чёрт! Кажется, мама с работы пришла! – шёпотом "кричит" Кю, начиная метаться по комнате. Он распахивает окно, впуская в спальню больше свежего весеннего воздуха, чтобы выветрить лишние запахи, наспех вытаскивает чистые чёрные штаны из платяного шкафа, успевает натянуть их только на правую ногу и, прыгая на левой до двери, кивает учителю на свой рабочий стол. – Садитесь, пусть думает, что мы всё это время занимались, – шипит он, прислоняясь ухом к двери, чтобы по слуху определить, где мама, что она делает, и исходя из этого – сколько минут у них есть на сокрытие "следов преступления". Надо сказать, Итук тоже не на шутку пугается, слыша в коридоре шелест одежды и стук каблуков; он спрыгивает с кровати, в полёте поправляет смявшуюся одежду, ловит маленькую синюю подушку, которую швыряет в него юноша, и падает в крутящееся кресло, тут же хватаясь одной рукой за кружку с давно остывшим кофе, а второй за учебник по математике. – Сынок, ты дома? – громко зовёт мама, оборачиваясь в сторону спальни, услышав там шум. Кажется, вопрос придаёт мальчишке ускорения. Натянув наконец чистые штаны, Кюхён взъерошивает волосы, прыгает в кресло рядом со старшим, дрожащими руками хватает баллончик с мицеллярной водой и от души брызгает себе в лицо, пытаясь, видимо, таким образом быстро снять румянец возбуждения. Что, признаться, не даёт никакого результата – его торчащие клыки, пылающая шея, выпуклость в штанах, и расширенные зрачки наглядно показывают чем они тут занимались. – Кюхён? – женщина заглядывает в комнату как раз когда Кю со стуком ставит баллончик на стол, а Чонсу делает вид, будто что-то показывает в учебнике. – Мы занимаемся, мам! – сходу повышает голос Кюхён, неуклюже хлопая ладонями по коленям, таким образом удачно прикрывая эрекцию. – В таком случае, не буду вам мешать, – Госпожа Чо приветливо улыбается, обменивается с красным, как рак, Чонсу вежливыми поклонами, и быстренько ретируется из комнаты, оставляя их наедине. Едва дверь щёлкает вошедшим в паз замком, оба растекаются в своих креслах и облегчённо выдыхают. Кюхён зарывается пятернёй во влажные от мицеллярки волосы, сумасшедше посмеиваясь, опрокидывает голову на спинку стула и смотрит на улыбающегося учителя из-под прикрытых век. Кажется, первый шаг сделан и барьер социальных статусов между ними сломан. Можно больше не бояться и не лезть из кожи вон, придумывая планы по соблазнению – учитель уже сдался. – Обсудим? – делает первый шаг Итук, закидывая ногу на ногу и прикрывая подушкой бёдра, чтобы спрятать эрекцию. Трезвый рассудок возвращается, когда кровь приливает от члена обратно к голове, и возникает яркая мысль "что же я натворил", а после ещё более трезвое "зря я это сделал". Но самобичеванием он займётся позже, дома, в компании соджу и любимого питомца, а сейчас куда важнее чувства и мысли мальчишки. – Не стоит, – отрицательно мотает головой Кюхён, открыто улыбаясь, – как и обещал, я не стану трепаться о произошедшем. При условии, что Вы не откажетесь от репетиторства со мной, – его улыбка меняется на хитрую ухмылку, что заставляет старшего поёжиться. Смышлёный омега. И хитрый, падла. – Ты же понимаешь, что это было ошибкой? – Чонсу делает глоток холодного, утратившего свой вкус кофе и испытующе поднимает правую бровь. – Моей ошибкой. Я не должен был… – Это был я, – бесцеремонно и нагло обрывает его Кюхён, – я первым поцеловал Вас. Сегодня. Но не стоит зацикливаться на этом, всё дело лишь в моей течке, не более, – он игриво закусывает нижнюю губу, оценивающе окидывая мужчину взглядом, и покачивается в своём кресле. – Вам пора, наше время вышло, – он вдруг резво вскакивает с кресла и хлопает в ладоши, – как насчёт следующего занятия в среду, часов в шесть? Вам будет удобно? – Да, у меня уроки как раз до пяти. – Знаю, – широко улыбается парень, явно чувствуя превосходство над преподавателем, – идёмте, я Вас провожу. Растерянно кивнув, Чонсу поднимается, бросает подушку на кровать, хватает свой телефон со стола и следует за Кюхёном в гостиную, слыша по пути, как Госпожа Чо гремит посудой на кухне. Юноша обходителен, он заботливо протягивает старшему его пальто, смотрит, как тот одевается, обувается, и никак не может перестать улыбаться, чем жутко смущает мужчину. – Не опаздывай завтра, – сгорая от неловкости, Итук говорит это на автомате, просто чтобы сбавить градус напряжения, а мысленно уже заворачивается в одеялко в своей квартире, готовясь грызть себя за сегодняшний день. – Хорошо, – Кю согласно кивает и делает шаг навстречу старшему, – Учитель Пак, – он произносит обращение нарочито громко, чтобы мама на кухне наверняка услышала и не подумала ничего лишнего о сыне, – спасибо Вам за занятие. Неожиданно для Чонсу Кюхён вдруг привстаёт на носочках, обвивает правой рукой его затылок, резко притягивает к себе и впивается в его губы страстным поцелуем, на который мужчина сразу же отвечает. И эта запретность, опасность быть замеченными пьянит и возбуждает ещё сильнее. В любую секунду Госпожа Чо может выйти в коридор и увидеть, как преподаватель с ярким запахом альфы собственнически сжимает в объятиях и жадно целует её сына, что грозит учителю не только увольнением, но и уголовным кодексом. Но как же сложно оторваться от пленительных губ мальчишки… Кюхён прижимается к старшему всем телом, больно стискивает пальцами кожу на шее, податливо открывает рот, впуская чужой язык, и как бы невзначай кусает мужчину в нижнюю губу, отчего он сдавленно мычит. – Извините, – без тени смущения шепчет Кю, игриво улыбаясь и слизывая кончиком языка выступившую в месте укуса кровь, – до завтра, Учитель Пак, – запахнув полы пальто на учителе, юноша посмеивается и щёлкает замком, открывая дверь, буквально выпихивая альфу из дома. – Да… До завтра, – еле выговаривает Итук, выходя на лестничную клетку и наблюдая за тем, как Кюхён скрывается за металлической дверью квартиры. – Я убью его, – шипит себе под нос мужчина, машинально слизывая кровь с нижней губы и засовывая руки в карманы пальто. – Или скорее сам свихнусь.