***
Лео, Кей, Каника, Кира и Субира тем временем весело играли в прятки и догонялки, а Мерит смотрела на детей немного печально. Она думала о прошедших годах и своих взрослых детях, с которыми не была во время их первых падений и взлётов. Когда возвестили о прилёте челнока Бастет, Мерит собрала детей и первая вышла встречать воинов. Уставшие и взволнованные, они быстро выходили из челнока. Кира бросилась к матери, и Бастет обняла её, после чего подняла на руки и последовала в пирамиду за Гором. Мерит удивилась, увидев свою дочь, идущую рука об руку с Рамзесом, но потом всё поняла. Гиксоса вывел Эксатон, после чего друга стал поддерживать Рамзес, а Эксатон направился к матери. Кефер вынес на руках какую-то женщину, затем вышла Нейт и закрыла челнок. Каника подбежала к воинам и взволнованно спросила: – А где Амизи? Где моя сестра? – Здесь, – ответил Кефер, кивнув на женщину и сказал и Канике, и матери: – Она под действием заклинания Баала. Что нам делать? – Неси её в пирамиду, в её покои, – ответила Мерит. – У Осириса другие проблемы, – она кивнула на Гиксоса, – да он и не поможет. Сестра Каники лежала в кровати, а вокруг неё ходили Ра, Мерит и Исида, беря у неё кровь и облучая светом специальных камней. Сехмет рассказала им, как противостояла Баалу, и теперь сидела недалеко от кровати девушки, начиная думать, что зря направила поток энергии на подругу. – Подождём, пока она очнётся, – сказал Ра и велел впустить Канику. Минуты тянулись в напряжённом молчании, снопы вопросов роились в головах присутствующих, мучая некоторых из них. Иногда кто-нибудь из детей Ра тяжело вздыхал, и тогда остальные переводили взгляды на лежащую молодую женщину. Наконец она задвигалась и тихо застонала. Привстав, она сразу же схватилась за голову и, переводя дух, сказала: – Что случилось? – Заклинание Баала, – ответила Мерит. Девушка открыла глаза и осмотрелась. – Слишком сильное, видимо. Сколько же я была без сознания? Ого, да мы уже в пирамиде, – она села, отодвинув синее одеяло. – Ладно, не важно, сколько я тут лежу, вы лучше скажите, что стало с Баалом. – Отступил, – ответила Сехмет и вывела вперёд Канику. – Каника, – выдохнула девушка и обняла сестру. – Ты всё помнишь, Амизи? – спросила Исида. – Амизи – это я? – после молчания спросила сестра Каники. – Смена сущности, – сказала Мерит и стала объяснять: – Видимо, Баал хотел стереть память Амизи и изменить её сущность – есть такое заклинание. Но вмешательство Сехмет разрушило часть заклинания, и Амизи просто сменила внешность и забыла своё имя. Но она осталась прежней. – Можно сказать просто смена внешности, – подытожил Ра. – Простите, но называть новый облик сестры её старым именем я не смогу, – виновато сказала Каника. – Тогда придётся усвоить, что Амизи это… Зэма, – сказала Мерит, – а Зэма это Амизи. С этой минуты владелицу этой комнаты зовут Зэма. И это имя вскоре прижилось. Все очень быстро усвоили, что Зэма – это Амизи. Однако оставалась ещё одна невыясненная деталь: что стало с браслетом Амизи. После нескольких испытаний выяснилось, что браслет растворился в крови девушки и наделил её своей силой. Зэма смогла создавать из ничего посох – свой оружие, – а потом растворять его в воздухе – это тоже последствия растворения браслета.***
Уже несколько недель шли в тишине и покое. Баал не мог оправиться от удара, и новых нападений не было. Зэма в это время осваивала новые приёмы, учась у Сета технике владения посохом. Бастет и Кира остались в городе, предварительно слетав к себе, узнав, что монстры больше не нападали и передав бразды правления на время своего отсутствия старшей сестре Бастет – Мафдет. Гиксос ходил с рукой на перевязи – Осирису пришлось изрядно попотеть с раной ученика: плечо немного раздробилось спереди, и учёный скреплял хрящи и кости специальным раствором, а потом сшивал кожу на руке. В этот день Гиксос возвращался к себе от Нейт – она была на страже города. Изобретатель хотел ходить с ней по стене, как делал раньше, но Страж, увидев, что ему плохо, отослала его лежать на кровати и принимать обезболивающее. Возле пирамиды Гиксос наткнулся на Рамзеса, пребывающего в хорошем настроении. – Ты чего такой грустный? – спросил разведчик. – Я от Нейт. Она велела мне принять обезболивающее и отослала лежать, – ответил Гиксос. – Подумаешь, немного пошатнулся, и кольнуло в плече! – возмущённо добавил он. – Лучше здоровье не запускай. – И ты туда же, – недовольно сказал изобретатель, махнув рукой. – Мы с тобой росли почти как братья, Гиксос, как я могу не волноваться за тебя? – Почти, – заметил Гиксос и пошёл дальше. – Ну и что? Моя мать всегда была рада видеть тебя, – догнал друга Рамзес. – Но не отец. Больше наказаний я получал только от бабушки, – от этих воспоминаний Гиксоса передёрнуло. – Он хотел заменить тебе отца, поэтому и был строг. Со мной он поступал так же, не переживай. – Вместо отца мне был Осирис. У него я учился все эти годы, от него получал выговор или наказание, от него получал подарки на день рождения в детстве, а когда мог, он защищал меня от бабушкиных побоев, – Гиксоса снова передёрнуло. – Но из всех историй вытаскивал тебя я, – засмеялся Рамзес и натянул клафт Гиксоса на его глаза. – Эй, не начинай, – засмеялся Гиксос и поправил клафт. Хорошо, когда есть друг, с которым можно подурачиться. – Ладно тебе. Кстати об Осирисе – он ищет тебя. – На перевязку? – иронично улыбнулся Гиксос. – Не знаю, но он был взволнован. Друзья распрощались и направились каждый по своим делам. Гиксос раздумывал, почему Осирис был взволнован, и что понадобилось ему от бывшего ученика. В памяти вдруг стали всплывать картины из детства и юности. Вот он получил от Осириса первый подарок, вот он нечаянно взорвал реагенты, но Осирис даже не нахмурился, вот они вместе сидят на гонках на колесницах, а вот бабушка стегнула его плетью и подняла крик, а затем и руку для нового удара, но в этот момент появился Осирис, и удара не было, а вот и похороны бабушки и кто стоит рядом с ним? Осирис. «Во всех важных событиях он был со мной рядом», – подумал Гиксос и обнаружил, что уже дошёл до лаборатории Осириса. Дыхание почему-то спёрло. Гиксос с минуту стоял в нерешительности, но потом, постучавшись, вошёл. В лаборатории никого не было. Изобретатель усомнился, туда ли он пришёл, но в этот момент как раз из-за стойки с книгами и пробирками вышел учёный. – Как твоя рука? – спросил он обычным голосом, но глаза его смотрели как-то по-другому. – Кольнуло… в плече… однажды, – немного растерялся изобретатель. У Осириса был незнакомый взгляд, и это настораживало воина. – Ты наверняка задаёшься вопросом, зачем я тебя позвал, – учёный поманил Гиксоса за собой. – Дело в том, что у меня к тебе есть очень серьёзный разговор. Изобретателя передёрнуло: так обычно говорила его бабушка перед тем, как объявить о наказании – отстегать плетью или ещё что похуже. Осирис заметил, что Гиксос начал нервно дышать, и в лице учёного появилась печаль, что немного успокоило Гиксоса. – Ты помнишь, от чего умерла твоя мать? – тихо спросил Осирис, когда они пришли в небольшое закрытое место. – От неизлечимой по тем временам болезни, – осторожно ответил изобретатель, сбитый с толку, – которую сейчас мы уже можем вылечить. Бабушка рассказывала. – Тебя не интересовало, где твой отец? – Интересовало, конечно. Но бабушка была о нём плохого мнения и на расспросы не отвечала. – А как ты сам считаешь? – Осирис внимательно посмотрел воину в глаза. – Я лишь знаю, что бабушка винит в маминой смерти его, – Гиксос совсем растерялся, но решил рассказать всё, что думает: – Я этого не понимаю даже сейчас. Он что ли заразил её? Или как тогда? – У тебя есть изображение матери? Гиксос достал из-за пояса небольшой шарик и нажал на знак в форме капли. Появилось голографическое изображение красивой молодой женщины с ассиметричным каре, красивыми большими глазами, нежными и округлыми чертами лица. На ней было короткое зелёное платье с шестиугольным вырезом на животе и лёгкие балетки. На правой руке у неё был золотой браслет, украшенный изумрудом каплевидной формы в золотой оправе. Женщина шла, словно предлагая что-то. – Ты хотел бы узнать, кто твой отец? – спросил Осирис, и голос у него на последнем слове дрогнул. Гиксос кивнул, взволнованный не меньше Осириса. Тогда учёный взял цилиндрической формы устройство и развернул, словно свиток. Голографическое изображение показало мужчину, женщину и младенца с погремушкой в правой руке. Все трое были счастливы, ведь они – семья. Гиксос совсем растерялся и непонимающе смотрел на изображение, настолько шокированный, что не мог говорить. – Но это же… – еле выговорил он. – Сядь-ка, – сказал Осирис, усаживая изобретателя на стоявшую рядом тахту. Тот послушно сел, продолжая рассматривать свою мать, себя-младенца и молодого Осириса. – Теперь ты понимаешь, почему твоя бабушка винила твоего отца в смерти своей дочери… Я не смог спасти её… – Почему ты мне раньше не рассказал об этом? – с горечью спросил Гиксос, не понимая, то ли он радуется тому, что узнал, кто его отец, то ли обижаясь на учителя за правду, скрываемую столько лет. – Она забрала тебя после судебного заседания, сказав, что я не смел бы говорить с тобой. Но разве я мог забыть о собственном сыне? Если она не допускала, чтоб я говорил с тобой как отец, то как твой учитель – разрешила, хотя это право далось мне с боем. И потому я все эти годы старался быть к тебе как можно ближе, заступался за тебя и следил за твоим воспитанием. – Ты бы мог мне рассказать после её похорон, – Гиксос смотрел в пол. Он не мог радоваться прежде, чем узнает ответы на все вопросы. – Не всё так просто, мой мальчик. Я тоже чувствовал на себе вину за смерть Хатор, за смерть твоей матери. Мне всё казалось, что я мог стараться больше… – Ты не мог её спасти! – прервал его криком Гиксос, на которого нахлынула волна горьких чувств. – Ты знаешь об этом! Но ты даже не рассказал мне, своему сыну, её сыну о том, что ты мой отец, даже после смерти моей бабушки! – его голос стал срываться, он покраснел и чувствовал какой-то комок в горле. – Я не был готов, ты не был готов. И считаю, не готов и сейчас… Но вот ты прилетел раненый, а мог бы и умереть, никогда ни о чём так и не узнав. Я много раз собирался рассказать тебе, но не мог; всякий раз, как я пытался, что-то вставало у меня поперёк горла, и я не мог говорить. Вспомни, ты наверняка замечал за мной такие странности, когда я вдруг не мог говорить, – Осирис с несчастным видом смотрел на сына. Этот взгляд был каплей, переполнившей чашу. У Гиксоса вырвался нервный возглас: – Оте-ец! – и он прижался к Осирису, всё ещё часто дыша. Будь он маленьким, непременно бы расплакался. – Сын, – проговорил Осирис, поглаживая Гиксоса по голове, о чём так давно мечтал. Так они и сидели, двое учёных, и у одного в голове крутилось: «Мой сын!» – а у другого: «Он мой отец! Он мой отец!»