Когда наши бесы едины

Ночь давным-давно вступила в свои права. Осеннее ночное небо было необычайно темным, будто даже немного синеватым. Его местами усеяли мелкие звездочки, которые напоминали мизерные осколки разбитого стекла. Воздух стоял повсюду ледяной и угрожающий. Он будто предупреждал, что завтра на улицах будет еще холоднее, чем сегодня. Ветра не было, но ветки деревьев колыхались так, будто их кто-то шевелил слабой маленькой ручонкой. Звезды начинали медленно исчезать, когда откуда-то с северной стороны неба, с самого горизонта, пришла огромная темная туча. Кажется, намечался серьезный ливень, а может и какой-нибудь мелочный дождь вперемешку со снегом, как это обычно бывает глубокой сырой осенью. Николай Ставрогин, по обычаю своему, снова не спал. Обычно свое ночное время он проводил в собственном кабинете, деловито сидя за столом и аккуратно рассматривая высохших бабочек под микроскопом. Ему вечно было интересно смотреть на какую-нибудь одну из них. Эти маленькие прелестные существа были обожаемы им с самого детства. О чем бы он ни подумал, он вечно представлял себя одной из бабочек: он свободно порхает по воздуху, крылья его огромны и величественны. Под маленькие лапки попадается весьма красивый цветок с очень вкусным нектаром. Он потребляет его, словно свой самый сладкий наркотик; всё до последней капли. Но вот вдруг он попадается в ловушку. Детские пухлые пальцы ловят его прямо за хрупкие крылышки. Он дергается, пытается выбраться; но ребенок слишком настойчив; если улетишь - заплачет. Приходится ему лишь только подчиниться и отдаться в плен тесного безвоздушного пространства. Он умрет по такой глупости и просто-напросто предаст весь свой хитрый, но очень красивый народ. Ставрогин вздрогнул от собственных мыслей. За окном послышались завывания ветра. Кажется, дождь уже был слишком близко, и ничем уже его не остановишь. Вдалеке также послышались раскаты грома. Наверное, последняя гроза шла, которая чуть припозднилась в этом году. Хлопоты его вокруг мертвых бабочек продолжились. Он тщательно глядел на каждую из них под увеличивающим стеклом и восторгался каждой из них. Чудесная и неописуемая красота. Эти большие, переливающиеся разными цветами, глаза; этот маленький ротик с хоботком - именно им она употребляет сладкий нектар в красивых цветениях; эти идеально ровные усики, что величественно возвышались над мизерной ее головкой. Николай восхищался не только этим. Больше всего ему было интересно смотреть на легкий пушок на ее хрупком тельце. Из него как раз-таки и росли величественные крылышки с незамысловатым узором. Парень всегда представлял, что узор каждой из них что-нибудь значит, даже первое время пытался расшифровывать. Но судьба ему подсказала, что не так уж это просто - он и прекратил эти работы. Свет настольной лампы робко дернулся, едва за окном раздался где-то вдалеке очередной раскат грома. Николай не придал этому значения - его работе особо ничего и не мешало... До какой-то поры. Знал бы он в тот момент, что неприятности приходят оттуда, откуда их не ждали. - Ставрогин?... - В дверном проеме дрогнул тихий робкий голос. Николай тут же перевел на источник звука свой взгляд. И снова он, Петр Верховенский. Это он стоял на входе в его кабинет. Ставрогин занервничал, но сделал тут же вид, что ему всё равно на его приход, так как есть дела поважнее. - Чего тебе? - вздохнул он. - Я ж тебе наказал спать всю ночь и не мешать мне. Я вернусь очень скоро и лягу с тобой... Верховенский промолчал и медленным шагом, чуть запутываясь в длинных серых штанинах своей сорочки, прошел к Ставрогину в кабинет. Николай внимательно пронаблюдал за ним краем глаза, в то же время глядя на завлекшую его бабочку. - Не спится... - коротко наконец ответил Петр и потупился в стол Ставрогина. Николай чуть отвлекся и осмотрел того. Вид Петра уж точно не внушал доверия о том, что с ним «точно-всё-в-порядке-и-ни-в-чем-он-не-нуждается». Белая легонькая рубашка его ночной сорочки как-то слегка спала с правого плеча, обнажая острые прорисованные ключицы; ноги он как-то будто скрестил и стоял, переминаясь с одной на другую; волосы неопрятно торчали в разные стороны, спутались и прилипли к мокрому лбу. Поза его больше напоминала неуверенного в себе человека: он скромно держался правой рукой за левый локоть, а левая ладонь его что-то будто прикрывала между ног. На щеках его кожа зарумянилась розовым цветом, кое-где выступили испарины. Ставрогина будто пронзило в этот момент острым клинком; в животе завязался весьма тугой и таинственный узел. Он тут же отвел взгляд на другой объект, не стараясь смотреть на объект своей любви-ненависти. - И всё? Ты пришел сюда только за тем, чтобы сказать мне о своей бессоннице? - как-то раздраженно спросил Ставрогин. - О нет, почтеннейший мой! Что вы! - Петр заметно оживился и аккуратно прошел за стол, где рассиживался Николай. Ставрогин только больше занервничал. Дыхание странно участилось, сердце неведомо затрепетало от странных чувств. Он сел на стуле так, чтобы видеть Верховенского перед собой. Петр стоял словно в некотором исступлении и смотрел на Николая сверху вниз. Кажется, и его дыхание теперь стало более частым, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Немного погодя, Петр покорно присел на пол перед Николаем и голодным взглядом незаметно осмотрел область между его ног. - Тогда, - начал чуть дрожащим голосом Ставрогин, - зачем же ты явился? Верховенский ехидно ухмыльнулся. Несмело он приблизился еще ближе. Дрожащие ладони робко огладили ткань брюк Николая на внутренней стороне его бедер. Затем Петр подобрался еще выше, не выжидая от того одобрения. Николай впал в ступор. - Что ты себе позволяешь?! - с возмущением сказал он, резко переходя на шепот. - Прошу, Ставрогин... - также шепотом начал Петр. - Не дергайтесь. Я сделаю вам хорошо. Только не говорите потом об этом никому. Понятно вам? - О чем ты?! Что за чушь ты несешь? Неблагодарный! Ставрогин начал пытаться вырваться из рук Верховенского. Но в то же время тело его не слушалось и как-то ощутимо ослабло. Он даже не мог сообразить ради чего он хочет убежать от собственного обожаемого объекта. Ведь не убить хотят его. Посреди ночи этому чуду Петру просто-напросто сильно захотелось почувствовать себя похотливым и развратным, как бывало с ним иногда. Не иначе как он помешанный и давно выжил из ума из-за своей страсти. Меж тем худые руки медленно подобрались к самому заветному. Петр начал медленно его поглаживать там. Николай не понимал даже, что чувствовал: то ли это было удовольствие, то ли омерзение. Чувства в нем боролись друг с другом в неравной схватке. Кажется, он только что наступил в глубокое болото всего существующего разврата в Верховенском. Он скоро уверенно в нем утонет, даже не успев проститься с жизнью. - Николай Всеволодович, я надеюсь, что вы простите меня грешного... - прошептал Петр, погружая руку в чужие брюки. - Прошу, не казните... Я Вас люблю. Вы - мое божество, которое я сам выдумал. Вы - красавец. Иван-царевич неописуемой красоты! Шепот его уже был больше похож на исступленный. Мрачнее и мрачнее становился его разум с каждой пошлой мыслью. Он приснял брюки Николая, обнажая его самое им желаемое. - Какой же красивый, Ставрогин... - не унимался он. - Я не скрою, что очень хочу вас. Я хочу прямо сейчас испробовать вас. Прямо здесь же! Среди ваших коллекций! Это заводит меня до потери рассудка. Николай даже пошевелиться не мог. Его сковал адский страх и похоть. Хотелось провалиться сквозь землю. Он впервые чувствовал себя на месте Петра - таким слабым и униженным. Но сдаваться еще нельзя. Нужно противиться всему происходящему до последнего вздоха. Николай осознавал это слишком поздно... Умелая тонкая рука его хитрого партнера взялась за пока что невозбужденный орган и соблазнительно начала медленные движения. Ставрогина словно ударило током. Рассудок его чуть помутился словно вода, в которую случайно упала капля черной краски. Он не хотел, чтоб это кончалось; но и не хотел в то же время, чтобы это продолжалось. Этот хитрюга соблазнял его нарочно. - Скажи, что тебе напросто не хватало от меня издевательств... - глубоко вздохнув и задержав стон, промолвил Николай. - Скажи, что ты делаешь это намеренно, дабы мне отомстить... - Нет, Николай Всеволодович... - протянув первое слово, ответил Петр. Его действия только усилились. - Ни за что не смею над вами насмехаться... Мое божество должно получить это удовольствие безвозмездно. Безвозмездно, понимаете ли? Ставрогин ничего не ответил. Он отвел свой немой взгляд в большое окно своего кабинета, за которым уже медленно начинал накрапывать мелкий дождь. Капли уже слышно стучали по стеклам. Гром уверенно продолжал набирать свою силу, грохоча и сверкая везде, где только возможно. Порывы ветра беспокоили безобразные силуэты веток. Верховенский настойчиво продолжал поглаживать его член, медленно возбуждая, поднимая, вводя его в действие. Поистине было захватывающим смотреть на то, как он твердеет под его рукой; как медленно начинает выделяться из него прозрачная смазка. Всё происходило быстро, но очень завораживающе. Ставрогин сгорал со стыда от собственного принижения титула перед низшим человеком. Он завел его всего лишь одной рукой. Как же только ему вздумалось докатиться до такого? Пара минут настойчивых и уверенных действий наконец возбудили его более, чем достаточно. Теперь Петр решил отстранить свою руку и пустить в действие свой горячий и тесный рот. Сначала он облизнул языком горячую твердую головку его органа, а затем уверенно обхватил ее губами. Николай больше не смог сдержаться. Падать ниже уже было попросту некуда. Из его горла вырвался тихий гортанный стон. Как всё-таки стыдно и низко чувствовал он себя на тот момент. Он осознал, что вся происходящая грязь была настоящей, сводила его с ума до полнейшего лишения здравого смысла. Всё это было так грязно, мерзко, отвратительно. Сильная мужская рука легла на голову Верховенского, легонько вцепилась в густую растительность, и Николай толкнулся внутрь его горячего рта уже самостоятельно. Стало несравнимо хорошо: он простонал более отчётливо. Петр чуть ли не подавился, но ответность действий от Ставрогина его даже завела и более раззадорила. Пускай он даже и подавится или умрет от недостатка кислорода, он добьется своего во что бы то ни стало. Он выпустил его член изо рта, когда Николай отпустил его, прекращая хвататься за волосы. Всё стало еще более соблазнительно мокрым. Верховенский слизал собственные слюни, смешанные со смазкой, с твердого возбужденного органа. Особое внимание он уделил головке, тщательно облизывая ее своим горячим языком. Николай задрожал. Ноги его тоже начало трясти, будто из него вырывался бес. Разум его помутнился. Всё внимание сузилось до пространства со стулом, на котором он гордо воссиживал, и сидящего подле Верховенского. - Остановись... - исступленно прошептал Николай, закрывая глаза и чуть откидывая голову. Петр послушался его и прекратил свои действия ртом, на данный момент лишь тихонько мастурбируя твердый член. Николай даже с мыслями собраться как следует не мог. Хотелось только стонать и метаться под телом своего партнера. Но эти мысли он тотчас отогнал прочь. Нужно было твердо и уверенно действовать, чтобы не дать доминировать Петру. - Поднимись... - попросил Николай Верховенского. Тот его послушался и поднялся с пола. Ставрогин встал со стула следом, подхватил Петра на руки так, что его ноги обвили его торс и прижал того к стене неподалёку от стола. Коралловые тонкие губы Николая соприкоснулись с такими же тонкими губами Петра. Всё началось более чем медленно и возбуждающе, плавно переходя на бешеный и страстный темп. Их языки сплетались и исследовали тесное пространство во рту. Петр и Николай застонали в поцелуй практически вместе. Верховенский стонал чуть громче, так как для него было непривычно и невыносимо приятно ощущать себя полностью любимым собственным партнером. Он хотел его полностью. Хотелось полностью прочувствовать всю гамму приятных ощущений. Он с нетерпением ждал, когда его обожаемый Ставрогин ворвется внутрь него; раздвинет эти узкие и чувственные стенки так, что он едва почувствует, как теряет сознание от перенасыщения удовольствием. Тело содрогалось при каждой мысли об этом. Поцелуи с губ медленно перешли на шею. Кожа Петра была необычайно нежна и отзывалась на каждые действия. На каждом участке кожи тотчас появлялось небольшое красное пятно. Николая это возбудило. Голову ему вскружила мысль о том, чтобы оставить прямо на видном месте его шеи крупный засос. Это будет его пометкой о том, что этот человек уже занят и кем-то был тронут. Его никто больше не посмеет целовать, кроме Ставрогина. Подобравшись к основанию шеи Петра, Николай сначала усыпал кожу мелочными поцелуями, а вскоре длительно и нежно задержался на одном участке. Верховенский приятно и довольно громко всхлипнул. Тонкие руки сжали белую рубаху Николая на спине. Он почувствовал, как начал теряться в пространстве и будто даже падать в глубокую бездну. Глаза его резко зажмурились от скорой опасности, рот открылся в немом исступленном крике. Николай в последний раз прикусил чувственную кожу и отпрянул. В районе, где проходила его нижняя челюсть и самое начало шеи, красовалось бордовое небольшое пятнышко. Петр выдохнул и снова простонал; дыхание участилось: грудь часто-часто вздымалась. Щеки так сильно покраснели, что казалось произойдет непредвиденное. Петр готов был клясться, что еще немного и у него уверенно получится сгореть со стыда или от удовольствия. Пуговицы на ночной рубашке Верховенского оказались небрежно расстегнуты ловкими пальцами. Николай прильнул к его груди, которая от его неестественной худобы просвечивала ребра насквозь, и начал усыпать ее настойчивыми поцелуями. Каждый поцелуй сливался со следующим, был чуть приятнее предыдущего. Петр снова закрыл глаза, отклонил голову назад, упираясь в стену, и погладил по голове своего партнера. Тонкие пальцы тотчас провалились в густоту его волос, которые доводилось ему трогать и ощущать впервые. Никогда бы ранее Николай не позволил бы их тронуть. Но сейчас настал момент безразличия ко всему. Николай и Петр отдались друг другу абсолютно полностью, переставая соображать, что по сути они - всё еще не ярые любовники и никогда таковыми не являлись. - Николай-Всеволодович... - слитно прошептал Петр в жутком изнеможении. - Прошу... Возьмите меня... Прямо так... Ворвитесь же в меня, о милейшее божество!... Всё это звучало так, будто он молил о пощаде. Голос дрожал, и к горлу подступали слезы. Ставрогин внимал его мольбам. Не прекращая исцеловывать грудь партнера, он добрался руками до резинки его брюк и яростно начал их ненамного стягивать. Чем больше он делал это, тем больше стонал и извивался в его руках Верховенский. Тело его адски дрожало и покрылось липким потом, замочив сорочку полностью; руки беспорядочно гладили волосы Николая. Ставрогин был полностью готов войти в собственного партнера. Сейчас он делал это нежнее, нежели во все другие разы, когда он попросту нагло его насиловал. Член едва уперся головкой в его вход. Петр вскрикнул: то ли ему стало больно, то ли наоборот стало невыносимо хорошо. Позволив привыкнуть к неудобным ощущениям, Ставрогин плавно продвинулся дальше. Верховенский чуть вскрикнул и совсем напрягся. - Расслабься, я не смогу войти дальше... - еле слышно, почти на ухо, шепнул ему Николай. Рука его нежно прошлась по щеке партнера. Он учащенно дышал ему в лицо. - Николай Всеволодович... - жалобно промямлил Петр от тупой боли внизу. - Я.. Я не могу... Чувства и эмоции переполняют меня... Николай не растерялся и взял ситуацию под контроль. Он нежно и очень влажно снова поцеловал его в губы, проникая языком в рот, - это должно полностью было расслабить Петра и усыпить все его опасения. И это постепенно срабатывало как надо. Верховенский расслаблялся, начиная горячо и учащенно, но более умиротворенно, дышать. Николай прекратил поцелуй и толкнулся еще дальше. - А-а-ах!... Николай Всеволодович... - протянул Петр, отчётливо ощущая в себе неистово горячий орган. - Вы внутри... Мне так хорошо... В некоторые моменты ему казалось, что всего одно мгновение отдаляет его от того, что Николай точно повредит его именно там. Предостаточно он не мог расслабиться - приходилось превозмогать затупленную боль. Но, черт возьми, как давно он мечтал о таком! Ведь это же самое неистовое проявление чистой и искренней нежности от его равнодушного партнера. Он точно его любил и уже необязательно в его влажных снах и мечтах. Всё происходило на самом деле. Данное осознание вызывало дрожь в теле и искорки перед глазами. Николай тем временем старательно совершал поступательные движения своим тазом навстречу телу партнера. И представить было нереально, что чувствовал он в данный момент. Он больше не мог утаить от себя тот факт, что Петр в своем непотребном виде сводил его с ума. Верховенский нравился ему, страшно нравился. Не будь он таким суровым, черствым и равнодушным, он бы на весь мир прокричал о том, как любит он его и никуда от себя боле не отпустит. Такое хрупкое и чувствительное существо не мог тронуть еще кто-либо, кроме него одного. Ставрогин станет даже собственником ради своего возлюбленного, лишь бы его не касалась чужая рука. Петр начал чувствовать, как подступает оргазм. Стоны стали прерывистыми, но довольно частыми. Всем телом он прижимался к Николаю и словно искал спасения от неминуемого. - Ах!... С-Ставрогин!... - судорожно вскрикнул он. Но было поздно. Его сотрясла последняя мощная конвульсия, и он излился на собственный живот, задев также и одежду Николая. Ставрогин тоже больше не смог сдержаться. Сделав последний толчок, он излился внутрь тела Верховенского. *** В кабинете стало тихо. За окном уверенно поливал и без того сырую землю ливень; особо крупные капли врезались в окно, создавая много шума. Грозовая туча повисла точно над квартирой Ставрогина и грохотала где-то сверху. Он снова сидел за своим столом, отходя от произошедшего. Сил его словно никогда и не бывало: тело обмякло до невозможности. На руках его мирно спал Петр, громко сопя во сне. Он изредка вздрагивал во сне, видимо, переваривая полученные впечатления. Никогда еще ему так не было хорошо со Ставрогиным. Да и сам Николай больше не стеснялся осознавать тот факт, что теперь он и Верховенский больше, чем просто враги. Теперь он уверенно понял, что они по уши влюблены друг в друга и не расстанутся вовеки. Кажется, их бесы воссоединились в одно единое прочной связью светлой любви. Это было самым ценным.