«В этом давно изгнившем и окровавленном мире, ты — единственное, что я хочу спасать всю свою мрачную жизнь.»
***
Над крышами Трира медленно сгущались холодные серые тучи, словно голодные волки, охотившееся на дичь. Осень в этом году выдалась настолько пасмурной и мокрой, что на улице вовсе не было людей — как говорили, в такую погоду даже последняя паскуда не выпустит собаку на улицу: кутались не в пальто, а едва не в шубы, прятали носы в шерстяные шарфы; некоторые даже дома грели руки о чашки с чаем или кофе. По стёклам закапал дождь. Сначала слабо, а потом это стало слышно, наверное, даже в кладовой. В городе, вероятно, по дорогам бежали целые реки ледяной воды, заставая врасплох тех, кто всё-таки вышел на улицу — то ли из-за нужды, то ли из-за уверенности, что сегодня погода на его стороне. Первых жаль, вторых — не очень. За стенами дома утробно рычал ветер, выл, скрёб по крыше, словно приказывая его впустить, угрожая, что он вот-вот превратит здание в щепки.Во всём доме стояла гробовая тишина, нарушаемая тиканьем напольных часов, и вышеупомянутым стуком дождя по окнам. Из щелей и вправду дуло, было прохладно, потому стоило надеть носки потеплее и кофту, и штаны, а лучше ещё и накрыться шерстяным пледом, устроиться перед камином с книгой в руках, если на работу идти не нужно. Следуя примеру своих друзей и коллег, у которых на работу выйти не получилось, Вэриан остался дома и сейчас внимательно читал «Мир как воля и представление» Шопенгауэра, подперев голову двумя пальцами. На коленях спал енот, пригревшись к хозяину и иногда лениво открывая глаза, глядя на окна в надежде, что скоро этот кошмар закончится и получится вынырнуть в сад, прогуляться. Юноша погладил енота по голове и задумчиво перелистнул страницу, поправил очки, когда раздался стук в дверь. Вэриан скривился в недовольстве, однако вспомнил, что, возможно, это начальство одумалось и сейчас же вызовет его на работу, заберёт слова об отпуске назад. Руддигер же спрыгнул с его колен и, напуганный резким звуком, скрылся под креслом, словно и не было его тут вовсе Вэриан цокнул, снял очки и положил их вместе с книгой на кресло. Сам же направился к источнику звука, не оставляя надежд услышать голос начальника или увидеть письмо с печатью университета. — Мистер Шрайбер, Вы, право, слишком сильно обо мне печётесь. Я в полном порядке, зачем мне отдых? Я работаю на благо страны, как и другие сейчас, неужели сегодня — то время, когда меня Вы хотите уволить?! Неужели сегодня настал тот день, когда нашей стране больше не нужны учёные?! Инженеры, химики, физики — на нас возлагается будущее Германии! — Вэриан стоял в большом кабинете директора в конце весны, впиваясь руками в стол и едва не кричал от досады и негодования. — Мистер Вагнер! — Старик закурил сигарету, поправил галстук и посмотрел на него сурово, однако тут же смягчился и покачал головой, разглаживая бумаги перед собой. — Вы очень ценный сотрудник, я тронут Вашим рвением помочь нашей империи развиваться, такие люди, как Вы, действительно наше будущее, я рад, что наша молодёжь берёт с Вас пример и понимает, что нас ждёт, поэтому я не собираюсь Вас увольнять! Вам нужен отдых, Вы работаете на износ. Не хватало мне, чтобы Вы свалились прямо посреди лекции в обморок! Или умерли от истощения! Вот когда Вы последний раз ели? Вагнер нахмурился, вспомнив разговор, а стук прозвучал второй раз — ещё настойчивее. — Иду! — Он сделал голос таким бодрым, каким мог, чтобы намекнуть Шрайберу, что, вообще-то, он в отличной форме. Однако на пороге стоял почтальон, держа в руках явно не конверт из университета. Мужчина хмыкнул, накрутил ус на указательный палец, рассматривая то адрес на бумаге, то табличку возле дома. Потом посмотрел на уже разочаровавшегося юношу. — Вэриан Вагнер? — Спросил почтальон и протянул ему письмо. — Да. Могли бы бросить в почтовый ящик, он прямо перед Вами. — Вэриан нахмурился. Дождь капал на пол в прихожей, а ветер силился вырвать и конверт, и сорвать шляпу с головы почтальона. — Verzeihen Sie mir bitte, просили передать лично Вам в руки. Разрешите откланяться! — Мужчина слабо поклонился и ушёл, оставив Вагнера в ещё не до конца разрушившейся надежде на весточку от начальства. Ну вдруг всё же Шрайбер просто подшутил над ним так? Старик ведь весьма любит такое дело! Он же тот ещё проныра! Вэриан закрыл дверь на защёлку, прошёл обратно в гостиную, взял с тумбочки нож для писем и ловким движением распечатал конверт. Уселся в кресло, надел очки, открыл письмо, умоляя Шрайбера о том, чтобы это была его просьба — может, забыл поставить печать в спешке? У старых людей такое бывает! В конце концов, Шрайберу уже седьмой десяток! Нет. Со страдальческим стоном Вэриан откинул голову назад. Первые строки напрочь убили в нём последние капли той самой надежды, которую не добил злосчастный белый конверт: «Дорогой сын…» Нет, Шрайбер порой называл его «сынком», но никогда бы не стал добавлять к этому «дорогой». Значит, отец… Видимо, ему что-то нужно? Не стал бы он просто так писать посреди недели? Письмо в этом месяце от него уже было, в дополнительном абсолютно не было никакой нужды! Как минимум потому, что отец уже успел вдоволь посмеяться над любимым сынишкой в прошлом конверте. Спорить Вэриан бы не стал — очень остроумно, однако на нервы действует. Между прочим, можно было догадаться, что это не Шрайбер — на конверте был указан адрес, чёрным по белому: город Бамберг. Малая родина, так сказать… — Что ж, пап, если ты решил добавить, то я сожгу это. — Вагнер откинул конверт на столик, поверх книги, и с тяжёлым вздохом облокотился на руку. Почерк отца был ужасным, но с годами Вэриан чудом научился его распознавать — хотя для этого понадобилось сначала научиться распознавать каракули психов, превращая их в слова. Или у него уже было самовнушение, и он находил слова там, где их вовсе не было, как экстрасенс. Готовясь к очередной порции адских букв, Вэриан удивился, когда почерк оказался не таким уж и плохим — вполне себе читабельным… «Дорогой сын, Я знаю, что тебе будет весьма скучно слушать мой рассказ в этот раз, однако я считаю, что ты должен об этом знать, раз уж ты у нас учёный. Помнишь ли ты ту старую церковь в нашем лесу? Ты ходил туда в детстве, Вас воспитывали монахини, прививали любовь к нашему Богу. Конечно помнишь, я уверен! Так вот, говорят…» Вэриан сощурился. Ан, нет, всё в порядке — почерк всё-таки тот же: ужасно корявый и едва понятный. Видимо, первые пару минут отец всё-таки старался выводить буквы, а потом снова плюнул. Вагнер потёр глаза, приподняв очки, и снова склонился над каракулями. Да что за ужас-то такой! Как, как можно так писать?! Как это можно распознать?! Даже ребёнок пишет лучше, даже мертвец — только дайте ему перо! «говорят, что в этой церкви завелось нечто страшное. Оно ходит по территории церкви с искажённым лицом, сверкает белыми глазами, рычит, хрустит своими костями! Всё чаще мы слышим игру органа и крики из леса. Как не придёшь в церковь, чтобы могилы-то старые убрать, так все свечи горят! А главное – неоткуда ведь свечам взяться! А горят, ещё как горят. И завывания какие – на молитвы похожи, только страшные, непонятные, ничего не разберёшь! Как в бочке, сынок!» Вэриан вскинул брови и нервно хохотнул, но тут же прокашлялся. Негоже смеяться над старыми людьми… И всё же — что это там за чудище такое, которое пугает добрый люд? Неужто всё-таки… — Кто на этот раз? — Вагнер глянул на вылезшего Руддигера, что отряхивался от пыли. — Как думаешь? В деревнях России был бабай, в Англии мы с тобой встречали банши, а здесь… ваши ставки, месье? Енот встал на задние лапы и что-то изобразил передними, как руками. Он показывал что-то большое, и Вэриан посмеялся. — Тролль? Руддигер закивал и прыгнул на колени обхохатывающегося хозяина. — Я думаю, будет всё-таки местный сумасшедший. Что ж, если ты будешь прав — куплю тебе то, что сам выберешь в лавке Кремера. Съездить в Бамберг было не то чтобы плохой идеей — можно было и расслабиться, однако не так спонтанно. Вэриан не любил спонтанных решений, да и сейчас он всё ещё надеялся получить весточку от Шрайбера и университета: не могли они его так просто отправить в отпуск! Тем более, на такой долгий… Кто-то явно задумал его подсидеть! Срываться сейчас в Бамберг рискованно: а если срочно вызовут на работу?! С другой стороны, не Шрайбер ли предлагал съездить домой? Да и много чего она наговорил, чего не стоило бы. — Сынок, ну ты послушай меня! — Старик тогда встал, спрятав руку в карман на брюках, обвёл сигарой пространство кабинета и указал на окно, задумавшись на пару секунд, пока Вэриан сверлил его взглядом. — Понимаешь ли, мне жаль тебя. Работаешь тут, пытаешься вбить в бестолковые головы знания, а на себя и времени ведь не остаётся пади? У тебя ж никого нет, а ты мужчина в самом расцвете сил: тебе в твои двадцать семь лет жену, что ли, поискать, наследников завести. А то, не ровен час, слухи всякие пойдут, сынок! Будь ты каким-нибудь Штайном – да я бы даже не приставал, он же лицом не вышел, к нему ни одна женщина не подойдёт по доброй воле – хоть в поле пугалом становись! Но и он, извини меня, женат! Даже он! А ты – красивый умный парень, не бедный, известный – за тобой должен уже паровоз из невест стоять! А ты на работе прозябаешь! Мозги-то хоть пожалей свои – они у тебя уникальные, оставь ты нам свой генофонд, оставь нам гениев, которые страну будут поднимать! — Да я ж не последний учёный в стране! У меня есть ученики, не переживайте же Вы так за мой генофонд! Успею я ещё наследников оставить – мне же не сорок семь, в конце концов! — Это ты так думаешь, что молодой ещё, что ученики такие же умные будут. Я всё же настаиваю, чтобы ты отдохнул, нашёл себе девушку. Ты пойми, я о тебе забочусь: я вот тоже думал, что потом заведу, потом найду – а что сейчас? — Старик затянулся сигаретой и раздосадовано покачал головой, потирая морщинистые пальцы. Вэриан посмотрел на него в полном непонимании и хмыкнул, поправляя очки: — А сейчас Вы директор университета! Кажется, семья и дети не такая уж и большая цена за такую должность и столько достижений. Вас все знают, господин Шрайбер, Вы великий человек! Шрайбер посмотрел на него с грустной улыбкой, хотел что-то сказать, но потом подумал и то ли забыл, то ли просто решил промолчать и тяжело махнул ладонью, лишь прошептав: — Где мои двадцать семь лет! Господи, да дай же ты молодёжи не только мозгов побольше, но и осознанности столько же… Не народ бы был – золото! — Он прошёлся по кабинету и уселся на своё место, расписавшись на листе бумаги. — Нет, мистер Вагнер, у Вас заслуженный отдых. Вы преподаватель молодой, Вам сейчас надо опыта набраться. Вернётесь к нам со следующего года. Я Ваше расписание смотрел, без денег Вы не останетесь: лекции у Вас вот в феврале будут, а за этот месяц я Вам всё до пфеннига выплачу! Ваша роскошная жизнь не пострадает. Съездите к себе в Бамберг, мистер Вагнер. Отдохните как следует, разоблачите пару экстрасенсов, раскройте пару дел о привидениях. Моя сестра ждёт Вас сегодня на ужин, кстати говоря, Вы уж зайдите – моя племянница очень милая девушка. Не замужем. Вэриан выдохнул, откладывая письмо и воспоминания о том разговоре вместе с ним. Все как сговорились, ей богу! Один просит отвлечься, второй отвлекает! Не будет и капли удивления, если окажется, что Шрайбер связался с отцом и просил его написать нерадивому сыну, выдумав легенду про какого-то там духа, призрака… да не так важно! Он выдохнул, потирая виски и расслабляясь в кресле. Медленно открыл глаза и посмотрел на витиеватую люстру с хрустальными украшениями. Она покачивалась от ветра. Туда-сюда… интересно посмотреть, что было бы, если бы люстра рухнула? Вэриан снял очки и провёл ладонями по лицу. Какие интересные мысли его посещают под самый вечер! Может, отец и Шрайбер правы — стоит отдохнуть? Ведь и вправду — можно совсем подохнуть от усталости на работе — тогда он ничего полезного для страны сделать не сможет, как бы не хотел: что-то подсказывало, что с того света студенты не стану его лучше понимать. — Ладно. — Вагнер взял Руддигера на руки и встал, глубоко вздыхая. — Пусть будет так. Поедем в Бамберг, раз все так хотят нас туда спихнуть, да? Предупредим только мадам Буш, чтобы не оставляла нам завтраки и ужины. Юноша расправил плечи, размял их и пустил енота играть на второй этаж. Сам же надел очки, взял книгу, поставил её в шкаф у арки в коридор. Хотел было зайти на кухню и перехватить печенья, что мадам Буш сделала вчера вечером, как входная дверь резко распахнулась, подул ледяной ветер, и Вэриан испуганно бросил тихое «scheisse». Неужели защёлка сломалась? Или ветер настолько сильный? Однако нет, дверь захлопнулась, и Вэриан смог наконец отряхнуться от листьев и взглянуть на вход. Там стояла такая же удивлённая мадам Буш с растрёпанными волосами и мокрым платьем, сапогами по колено. Она комично сдунула прядь кудрявых блондинистых волос и вопросительно наклонила голову, кладя зонтик в корзинку. — Вот и здравствуйте! А я и продуктов-то не взяла… — Протянула она, отряхивая подол платья. — Я-то думала, Вы в городе, будни же! Или я опять сдвинула на день раньше календарь?.. — Нет, всё правильно. — Вэриан подошёл к ней и помог снять тёплое пальто. — Я не говорил? Мне на работе дали отпуск до следующего года... весной ещё, я просто работал кое-где… а как Вы вошли, я же на защёлку закрывал? — Не знаю, дверь была не заперта! — Женщина поставила вещи на тумбочку и кивнула. — Danke, Herr Wagner.***
Через несколько дней, когда погода немного улучшилась, Вэриан уже мчался в поезде, смотря на мелькающие голые деревья. Его нахождение в Бамберге должно было быть недолгим, но обещало усталость от навязчивых друзей, странностей отца, нравоучений о том, что пора заводить семью, а не «маяться дурью». Последнее конкретно надоело слышать от каждой собаки, будто у него на лбу написано, что вот если сейчас не найдётся ни одна девушка, которая выйдет за него (а причины, видимо, не так важны, главное — сам факт), то Вэриан иссохнет, как лимон, и умрёт. На коленях спал енот, иногда дёргая лапками и приоткрывая глаза, когда мимо проходил хоть кто-то с едой в руках. Вагнер поглаживал его по макушке, успокаивая, и продолжал читать, изредка отвлекаясь ещё и на сменяющие друг друга пейзажи за окном. Трир остался позади, они давно выехали за черту города. Навязчивые мысли постоянно лезли в голову, причём иногда настолько резко и надоедливо, что хотелось ругать самого себя, а несчастную книжонку разорвать от злости. Вэриан так, конечно, не делал — он же не зверь какой-то, умеет свои чувства сдерживать. Наверное… Поездка ему нравилась и не нравилась одновременно. С одной стороны — отдыхать он не любил и не привык, так что даже такое мелкое дело радовало: всё лучше, чем сидеть дома и изнывать от скуки, жить от выступления до выступления. С другой — нужно ли ему вот это всё? Может, стоило остаться дома, пить чай или белое вино с фруктами за прочтением любимых книг, помогать домработнице, видеться с коллегами по цеху? В конце концов, что ему не давало сыграть в шахматы с мистером Вульфом? Старик всегда был рад его видеть, а его жена к приходу Вагнера делала незабываемые угощения — руки у неё точно были золотые. Того и гляди, можно было бы уговорить Шрайбера отменить эту экзекуцию (потому что иначе лишение работы трудоголика не назвать). Да и призрак… звучит смехотворно. Но не то чтобы совсем неинтересно, стоить заметить: может, можно будет найти материалы для докладов или статей? Если дело, разумеется, будет достойным: писать об очередной городской недострашилке Вэриан не собирался — пусть этим занимаются дешёвые журналисты. Когда-то и сам Вагнер был на их месте — когда только начинал пробиваться в карьере. Не то чтобы журналистом, но старался узнать побольше, написать об этом, а особо интересные дела можно было и в газету отправить. За некоторые ему не стыдно и сейчас, а какие-то он предпочёл бы забыть — слишком очевидные и глупые, их можно было бы уместить в три примитивных предложения: «Испугался. Заявил. Оказалось, подтекает крыша.» Всё же, некоторые люди были наивны. Нет, не некоторые — большинство. Большинство людей наивны до безобразия, до неприличия доверчивы. Как можно верить человеку, который водит руками над стеклянным шаром или деревянной доской, несёт откровенный бред и говорит заунывным голосом, выдавая этот вой за «голос умершего». Разве что голоса умерших от смеха чревовещателя и актёра, которые увидели эту бездарную постановку? Вэриан считал своим долгом разоблачить каждого такого идиота, показать его истинное корыстное лицо, бессердечие и жестокость, скрывающиеся за маской доброго и бедного человека, который «рад бы помогать бесплатно, но кушать тоже хочется». Да, ему не раз давали пощёчины и шарлатаны, и их клиенты за то, что разрушил веру, но он был готов вытерпеть что-угодно, чтобы трезвость ума восторжествовала над слепым доверием. Пусть больно принимать смерть родных, но зачем же жить в иллюзии? Это делает только больнее. Да, встречу со смертью страшна, но она неизбежна для каждого, поэтому нельзя строить сахарные замки на этот счёт. Нельзя ведь думать, что эту жизнь можно дожить в несчастье и слезах, а на том свете воссоединиться с умершим мужем, женой, дедом, бабушкой, мамой, папой, сестрой, братом, ребёнком — да кем-угодно! Вэриан хмыкнул. Он закрыл книгу, поняв, что сосредоточиться на тексте он так и не сможет, положил её в сумку и задумчиво глянул в окно. Давненько его, всё-таки, не было в Бамберге. Интересно, что там изменилось? И изменилось ли? С одной стороны, было бы приятно попасть на улицы своего детства, с другой – мысль о неизменности удручала, ведь это значило неравномерное развитие страны… Хотя больше сейчас юношу интересовал факт того, что отец в письме говорил о давно сгоревшей церкви. Монастыре, если быть точнее. Вэриан отчётливо помнил, как ходил туда в пять и как играл недалеко от неё со своими друзьями, когда ему было уже около семи лет. Потом он занялся наукой, но от христианства так далеко и не ушёл, хоть верующим и не был: это было скорее просто интересно, как какая-нибудь книга, но не что-то дико важное. Сколько бы веру ему в детстве не прививали, а привить, видимо, так и не смогли. Он помнил некоторых служителей той церкви: все они были милыми и добрыми, хотя сейчас Вэриан понимал, что иначе и быть не могло — детям нужно было показывать хороший пример, убеждать, что здесь всё хорошо, словно в Эдеме. Но особенно ему запомнилась монашка, что всегда была готова играть с ним. Вероятно, потому она и запомнилась так хорошо. Имя у неё было необычное: Кассандра. Она, кажется, была не из Германии вовсе, откуда-то ещё — это Вэриан слышал от родителей и других взрослых. И что в этом старом месте могло так напугать местных жителей? Что же, они думают, будто призраки от нечего делать зажигают свечи и молитвы поют? Может, какие религиозные фанатики или сектанты что удумали. На месте разберётся.***
«Башни монастыря возвышались в глубине леса. Не было точно ясно, почему его решили построить здесь — в отдалении от всего, рядом с озером. В округе, разумеется, стояли некоторые частные дома, однако их было ничтожно мало в этой части густолесья. Высоко в небе сверкало солнце, то скрываясь за белыми облаками, то снова выглядывая, словно играя в прятки с маленькими детьми, бегающими по саду под присмотром монахинь. Слышался смех, тихие разговоры, шорох листьев, потревоженных прохладным летним ветром. Отбрасывая тень, прямо рядом с кладбищем стоял высокий столетний дуб с густой кроной. Он шумел громче остальных деревьев в округе, занесённый сюда то ли по случайности, то ли специально посаженный кем-то из служащих много-много лет назад. Кто знает. В этой тени Вэриан читал книжицу, которую ему дала одна из монахинь. Мальчик с интересом следил за событиями, но, честно говоря, тяжело воспринял половину громоздкого текста, иногда просто пропуская абзацы — слишком было тяжело вникнуть в то, что пытался сказать автор. Сколько бы Вэриан себя не пытал, его голова отказывалась переваривать нечто подобное и просто отказывалась дальше поглощать информацию. Однако и играть с другими детьми в догонялки, где Вэриан точно бы проиграл, случайно выронив очки или споткнувшись о камень, тоже не хотелось — станет потом ещё объектом их насмешек, этого только не хватало! Уж лучше посидеть себе спокойно под старым дубом до обеда, а там можно будет посмотреть… Послышались чьи-то шаги, и юный Вагнер поднял взгляд на приближающуюся монахиню в рясе. Она держала подол руками, чтобы было удобнее идти, словно принцесса, улыбалась ему; она присела рядом, приобняла его за плечи и вопросительно наклонила голову, прошептав почти неслышное «ну как ты, малыш?» Голос у неё был бархатным, но хрипловатым, будто чуточку сорванным. — Я так давно тебя не видела — ты так вырос. — Она грустно улыбнулась. — Совсем не навещаешь меня. — Мама сказала, что мне нужно больше времени уделять учёбе в школе, чем здесь. Она говорит, что так у меня больше шансов вырваться из Бамберга и уехать куда-нибудь в лучшее место. — И ты уехал? — Казалось, Кассандра смотрела на него, но в то же время взгляд её был устремлён куда-то мимо. — Вырос и оставил меня здесь?.. — Я не оставлял. — Вэриан хмыкнул и тоже посмотрел на неё, вглядываясь в размытые временем глаза. Он не мог увидеть что-то конкретное — только общие черты, какие-то мотивы её лица. — Оставил где?.. — Здесь. Завтра меня уже нет. Но я подожду здесь, может, ты вернёшься вчера?»***
К тому моменту, как поезд прибыл на место, в Бамберге наступил вечер, а Вэриан готов был быть выть ну луну из-за боли в спине. Ему даже пришлось просить помочь кондуктора вынуть вещи и, естественно, доплатить ему. Нет, всё-таки койки в поездах ужасные! Поясница просто отваливалась, иначе не скажешь, а уж про позвоночник и горевшие от неудобной позы лопатки стоило просто промолчать. Шею эти адские подобия кровати тоже не пощадили. Сейчас он вспомнил, наконец-то, почему так долго не бывал дома: пересадки и просто безграничная туча часов в поездах постоянно убивали его кости. Следует это куда-нибудь записать, чтобы в следующий раз подумать получше прежде, чем соглашаться на такие путешествия. Зато Руддигер, проведший всё время на коленях или плечах хозяина, был весьма рад: он прыгал на вокзале, пока Вэриан приходил в себя на скамье. Юноша тщетно разминал шею, уже представляя, как свалится в первом попавшемся отеле на уже хоть какую-нибудь кровать — главное, что она будет нормальной, а не чудовищем Франкенштейна от мира мебели. Немного отдохнув и кое-как выйдя из здания вокзала, Вэриан вздохнул и потянулся. Он хотел быстро заехать в какой-нибудь номер, пока окончательно не стемнело. Повозок было не так много, да и выбирать сейчас ему было просто человечески лень, потому и сел в первую попавшуюся. То, как они добрались до отеля, Вэриан почти не помнил. Он расплатился с извозчиком, тот пожелал ему доброй ночи, сняв шляпу, улыбнулся и, ударив лошадей поводьями, скрылся. Только стук копыт звучал эхом по тёмным улицам. Однако это не мешало некоторым горожанам с каким-то целями бродить по Бамбергу и о чём-то говорить между собой. Так, кто-то из них быстрым шагом явно направлялся в его сторону, однако Вэриан предпочёл сделать вид, будто не замечает этого, и ускорился, чтобы успеть войти в гостиницу быстрее, чем его настигнет незнакомец или, не дай боже, знакомый. И когда рука потянулась к дверям, чья-то ладонь оказалась куда быстрее и накрыла его плечо. Вэриан поджал губы и обернулся, вскинув голову. Он был готов увидеть практически кого-угодно, но всё же Рапунцель удивила его больше остальных м если честно, Вэриан был уверен, что она уже давненько так уехала в какой-нибудь Берлин или вообще в Англию. — Боже мой, Вэриан! А я даже подумала, что мне кажется! Ты здесь какими судьбами? — Девушка откинула назад каштановые волосы и усмехнулась, осматривая его лицо. Она приобняла его. — Ой, а ты почти и не постарел! Помятый только… Она была дочерью Фредерика, губернатора. Когда-то Рапунцель росла вместе с Вэрианом, однако она была глубоко верующей, как и её отец: насколько Вагнер знал, девушка ходила в церковь каждое воскресенье. — Guten Abend, Рапунцель. Да, я всегда забываю, что в тактичности тебе не занимать, благодарю. — Вэриан отстранился и натянуто улыбнулся. — Уж не знаю, каким я должен быть после дороги из Трира сюда. В который раз жалею, что не получилось устроиться в Лейпциге тогда — было бы куда проще добираться… Вообще-то, в Лейпциг его приняли, но он был слишком близко к Бамбергу, в который Вэриан возвращаться не хотел, а вот в Трире преподаватели были крайне нужны. Так что сейчас он, всё-таки, привирал, однако ни капли не жалел, ведь иначе в Бамберг пришлось ездить едва ли не каждые три-четыре месяца. Странно предполагать, что с его данными его могли куда-то не принять… — Это ты правильно думаешь! — Рапунцель улыбнулась и посмотрела на название гостиницы, странно нахмурившись. — Ой, ты знаешь, это не очень хорошее место. Почему ты не остановишься у Квирина? Он бы мог дать тебе ключ от квартиры твоей матери… — Разве он её не продал? — Юноша вскинул брови и поставил чемоданы на землю. Он поправил очки и скрестил руки на груди. — Мне казалось, мы с ним это давно обсудили… — Не продавал, кажется. Я такого не помню, по крайней мере. — Девушка пожала аккуратными плечами и мягко улыбнулась. — Давай я тебе помогу до него добраться? Заодно поговорим, я так давно тебя не видела! Ты, наверное, уже и жену себе нашёл! Я помню, была у тебя девушка… кажется, её звали Лора? У вас с ней сложилось? — Да, конечно? Только не сегодня, я устал. Да и скажешь тоже, будто мы лет сорок не виделись.… Вы с Юджином так и живёте вместе? — Да, мы даже поженились пару лет назад. — Будничным тоном протянула Рапунцель, показывая золотое кольцо с фиолетовым камнем на безымянном пальце. — Он сделал мне предложение в канун рождества, представляешь? Это было очень романтично! Я играла на пианино, а он закрыл мне глаза, взял за руки и завёл в заснеженный сад! Юджин даже попросил служанок обставить сад свечками и спеть что-нибудь из классики, обложил столик в беседке омелой… И всё как надо: на коленях, с благословением отца! — Да, я не сомневался, Юджин такой романтик… Мои поздравления. — Вэриан снова натянуто улыбнулся, потому что по-настоящему порадоваться не мог ни за кого — он хотел просто лечь спать побыстрее. Может, он порадовался бы за себя, если бы оказался в тёплой постели после долгой поездки. А уж что касается Рапунцель и Юджина — Вэриан ни секунды не сомневался, что они поженятся. Он даже удивился, что они припозднились с этим делом, а не поженились ещё лет десять назад. Хотя, вероятно, это было связано с ссорой Фредерика и Эдмунда, которые не могли договориться. Чёрт не разберётся в этой их заварушке — «Ромео и Джульетта», не меньше. — О, у нас очень много новостей! — Хитро улыбнулась Рапунцель, заворачивая за угол. — Юджин сейчас на работе, ему дали новую должность, представляешь?! Он вернётся вечером, и вы сможете поговорить с ним! — Да, в этом я тоже не сомневался, он ещё полтора года назад что-то говорил об этом. Слушай, у вас тут, говорят, «призрак» завёлся? — Вэриан остановился, отряхнув пальто. — В старом монастыре. Расскажи мне поподробнее вот об этих новостях. — Ты уже в курсе? А… Так вот, что тебя сюда привело. — Рапунцель хмыкнула и нахмурилась, поставив ладонь на пояс. Она поймала какого-то извозчика, помогла Вэриану загрузиться и продолжила, потирая руки: — Ох, да! Такая жуть! — Девушка потёрла плечи и нервно усмехнулась. — Отец говорит, что от неё нужно избавиться, но, Вэриан, я видела её, она спасла меня! Я чуть не провалилась в какой-то… подвал что ли… а она меня так оттолкнула! Понимаешь, как ангел-хранитель!.. Что ты так странно улыбаешься? Думаешь, я сумасшедшая? Вагнер пожал плечами и тихо посмеялся. Он посадил Руддигера на колени и посмотрел на мужчину, что насвистывал какую-то мелодию. Вэриану она показалась смутно знакомой, и извозчик будто бы прочитал его мысли — посмотрел на юноше через плечо, усмехнулся как-то странно и тяжело вздохнул, снова вглядываясь в дорогу. Вэриану почудилось, будто сейчас старик заговорит, однако его перебила Рапунцель: — Вэриан, нет. Её руки… — Девушка посмотрела на ладони и поёжилась, взялась за запястья Вэриана. — Они… Словно дымные, но такие ледяные, понимаешь? Будто напуганная… Она не пугает людей, она будто потерялась… Ты бы видел глаза – несчастные. А потом её лицо так резко исказилось, что мне поплохело. Мне так стыдно, что я закричала, но эти черты… — О вестнице толкуете? — Извозчик наконец подал голос и, кажется, был абсолютно серьёзен, даже немного напуган. — Да. — Рапунцель посмотрела на него. — Вы тоже слышали о ней? Видели её? Мой друг не верит мне, видите ли, он у нас весь такой из себя неверующий скептик! Какими-то историями его не тронешь… — Что за вестница? Это этот ваш дух? Почему её так называют, мистер...? — Вагнер наклонился к мужчине и коснулся своего кошелька, ожидая, что старик сейчас же запросит за информацию денег. Однако тот кивнул. — Уолтер. Видел я её, видел, конечно. В лесу, подле монастыря. Там похоронили мою дочь, я ходил на могилу. Вестница гуляла возле озера и пела молитву, мистер Вагнер. Стояла ко мне спиной. И лучше бы не поворачивалась – это было ужасно! Её лицо… Мистер Вагнер, я видел, как создавалась наша страна, я был на войне! Но то, что я тогда увидел было сравнимо только с самим адом: сожжённое, безглазое лицо, сухие руки, похожие на старый гнилой помидор, из которого сочилась кровь. Если Вы докажете, что я и госпожа Фицерберт просто сошли с ума или не то видели – я буду Вам благодарен. — Мистер Уолтер говорил негромко, но слышно его было. Вэриан нахмурился, дослушав до конца, и хмыкнул, выпрямившись в кресле. Он потёр подбородок, погладил Руддигера по голове и посмотрел на тёмные улицы. Юноша долго молчал, и никто не смел его отвлекать: мистер Уолтер направлял лошадей, а Рапунцель перебирала кружева платья. Было видно, что они оба волнуются, боятся чего-то. — Я соболезную Вашей утрате. — Наконец тяжело протянул Вагнер. — Я сделаю всё, что в моих силах. Уверен, никто из вас не сумасшедший, вероятно, место само по себе жуткое. Всё-таки, там произошла трагедия: нормально, когда люди ощущают себя плохо в таких местах, видят нечто. Порой эти видения одинаковы… — Я с Вами согласен, господин Вагнер. Однако не могу отрицать: я видел то, что видел. Но госпожа Фицерберт права: та девчонка, что вестница, напугана. Не она ль кричала в тот день, когда сгорел монастырь… — Так почему вестница? Почему её так зовут? — Вэриан заинтересованно наклонил голову на бок. Господин Уолтер помолчал пару секунд. Потом хмыкнул и пожал плечами, почесал затылок. — Чёрт их знает! То ли оттого, что она обычно перед ночью появляется, как вестница ночи, то ли оттого, что она, говорят, беду кликает, когда появляется... всё может быть, господин Вагнер. Всё может быть.***
Квирин работал в огороде около своего дома у леса. Когда он в очередной раз выгнул спину, от чего та прохрустела, мужчина вдруг заметил среди деревьев размытый силуэт девушки в чёрной рясе. На её плече восседал огромный филин. От начала леса до забора, что отделял границу территории дома, было всего несколько метров. Так что Квирин, стоявший у самого ограждения, мог легко рассмотреть незнакомку. Вот только её голова была устремлена в землю, а капюшон закрывал лицо. Лишь чёрные пряди волос слегка выбивались из-под ткани. Руки сложены на груди крестом, словно девушка готовилась к причастию. Она что-то шептала, но слышно не было. — Мисс? Что Вы тут делаете? — Квирин всадил лопату в землю и прищурился. Он сделал несколько шагов к ней, и фигура показалась ему смутно знакомой. Где-то они встречались раньше, это точно. — Вам помочь, Вы потерялись? Вы монахиня? Собор в городе, мисс. Здесь нет церквей рядом. — Вечный покой даруй усопшим, Господи, и да сияет им свет вечный. Да покоятся в мире. — Певуче протянула девушка, но голос её будто отразился от каких-то невидимых стен и отдался эхом в округе. — Аминь. Она подняла на него взгляд, и Квирин отшатнулся, едва не падая на спину — лицо незнакомки выжжено, где-то даже виднелись кости, а вместо глаз — впадшие глазницы. Она напоминала глубокую старуху без кожи, словно освежёванная скотина; она тянула к нему сморщенные ладони, державшие в руках молитвослов, открывала рот, словно беззвучно что-то говорила или пыталась сказать. С каждым шагом назад Квирин видел, как всё больше и больше уродуется тело этого существа: словно его рвали, какие-то лапы затаскивали обратно в лес, срывали рясу, вырывали остатки волос, пока не коснулись глаз и просто не разорвали череп, оставив лишь рот. Квирин почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, а существо глубоко вздохнуло и вдруг завизжало так, что, казалось, из ушей потекла кровь: в голове затрещало, захотелось зажмуриться, сжаться, спрятаться. Но крик был полон отчаяния и боли: существо пыталось криком выразить свои страдания, свой гнев и невозможность что-то сделать. Вместе с этим пониманием разрывалось и сердце. Момент был скоротечен, как выстрел, но мужчина не сдержался и склонился над забором. Он сплюнул желчный сок и содрогнулся уже в тишине. Никого не было рядом. Ни странного существа, ни рук, утаскивающих его в чащобу тёмного леса. Но теперь казалось, что из-за деревьев на него смотрят чьи-то глаза. Впрочем, скоро они дважды моргнули и тоже скрылись, оставив после себя ужас, сковывающий тело. Квирин долго смотрел в темноту, не в силах отвести взгляда, боялся глянуть назад и держался за бешено стучавшее где-то в желудке и висках сердце. Что это такое было? Нет, не так… Кто это был? Что за чудовища? — Отец! — Мужчина обернулся на знакомый голос. — Сын?! — Квирин сначала не признал в высоком парне своего мальчика. — Ты как здесь? Вэриан ловко перепрыгнул через забор и быстрым шагом направился к отцу, задирая рукава, а как только оказался рядом, сразу коснулся лба и стал проверять шею на пульс. — Сколько раз я тебе говорил – найми ты себя рабочего, пусть он тебе огород твой ненаглядный держит, но нет же – будем сами до гробовой доски здесь ворочаться! Я стучал-стучал, ты мне не ответил! Я что должен думать, скажи мне, пожалуйста? Ты меня быстрее до удара доведёшь такими своими выходками, я уже не знаю, что с тобой делать! Ещё раз так сделаешь – я тебя заберу в Трир, будешь там у меня под присмотром мадам Буш сидеть, надоело! — Юноша усадил отца на скамейку и вытер собственный пот, потом показал отцу палец и медленно отодвинул от себя. — Что видишь? — Да в порядке я! Что ты паникуешь сразу, как наседка! — Квирин отмахнулся, разминая шею. — Всё со мной вон хорошо! Звери какие-то в огород пытались забраться, вот я и… не услышал, наверное. — Какие звери, пап? Тут зверей лет двадцать уж как нет никаких! Что ты мне тут рассказываешь? Так, а ну дыхни. Пил, что ли? Доктор Энгельс что говорил? «Никакого алкоголя, это вредно для сердца», а ты что тут делаешь? Небось на ночь пьёшь, да? Так, пойдём в дом, сейчас я тебе отвар дам, всё будет хорошо. Давай, вставай. Квирин хотел было снова возразить, но потом махнул рукой, осознавая, что спор с сыном будет таким же полезным, как битьё стенки горохом. Мужчина встал, опираясь на колени, тяжело вздохнул и зашёл в дом вместе с Вэрианом, что двери и запер на несколько замков. Потом он занёс свои вещи, не переставая причитать, поставил чайник, уже даже заварил какое-то там лекарство, а бубнить всё не прекращал. — Ой, да перестань ты! Приехал, чтобы меня ругать, что ли? Раньше вон пили и на ночь, и на утро, и ничего — все живы были! А тут пришли: «Это вредно, то вредно»! — Квирин отпил немного отвара и поморщился. — Пей давай. Твоя отрава тоже горькая, а это хоть полезнее будет. — Младший Вагнер закатил глаза и снял пальто с жилетом. Отнёс их куда-то вглубь дома, потом вернулся переодетый в домашнее. — Ну, знаешь ли, раньше и в пещерах жили, и лечились чем попало — не за столом будет сказано. Пили всё, что под рукой было, а потом помирали раньше времени. Сейчас хоть жить можно стало, не то что тогда. Так что ты, папенька, не ворчи тут мне, вот тут-то я точно лучше знаю: что хорошо, а что – плохо. — Ой, скажешь тоже… Ты чего приехал-то? Не пойми неправильно, я-то рад тебя видеть хоть когда! Или тебе стало скучно обучать твоего енота инженерии, ты сюда подался? — Квирин усмехнулся, довольный своей шуткой, а Вэриан поправил очки и вскинул бровь. — Обхохочешься. Ты сам мне про вашу эту вестницу написал. Вот я и тут. Со мной тут уже поделились впечатлениями от духов: фантазия у вас, господа, на высшем уровне. Вы если что-то употребляете, хоть со мной поделитесь, а то нечестно выходит. Поначитаются своих статей про мошенников, а мне потом разгребай! — Это ж когда я тебе написать про вестницу-то успел? Врёшь и бровью не ведёшь, сынок. — Квирин залпом отпил отвар и поморщился, закашлялся. — Ох, ну и дрянь! Что ты мне постоянно привозишь? Отравить меня решил! — Это ты себя отравить решил дешёвым алкоголем и нескончаемой работой, как будто ты раб какой-то! Пап, ты если будешь пить своё пойло – помрёшь быстрее, чем от любой отравы. Прекрати надо мной смеяться: мы серьёзно разговариваем. Я всё-таки сюда приехал для тебя, чтобы помочь вам жить спокойно, а ты мне умирать собрался, здоровье своё губишь, смеёшься надо мной. — Вэриан нахмурился, нервно переминая в пальцах какой-то кусочек бумаги. — Ладно… не будем дальше, у меня голова болит. Оставим этот разговор… оставим. — Вот и оставим. Давай я тебе хоть поесть положу, ты небось с дороги-то уставший! И худой весь – совсем не кормят в твоём этом Трире? — Старик встал и замельтешил на кухне, абсолютно не слушая протесты сына и просто отмахиваясь от него. Его предложение, скорее всего, было мыслями вслух, приказом, который не терпел «нет». Квирин накрыл на стол за считанные минуты, выставив то, что было, и каждый раз усаживал Вэриана за плечо, чтобы он не лез и не старался помочь. «Ты с дороги, устал – сиди и отдыхай, завтра успеешь намаяться!» — и это тоже звучало, как приказ, а совсем не волнение или просьба. Словно баран, старик упёрся в самостоятельность и, почти как лис за добычей, следил за тем, чтобы сын, не дай Бог, не встал. В итоге, откормив Вэриана, ещё раз поругав его за излишнюю заботу и наплевательское отношение к себе, Квирин позволил ему всё-таки помочь составить посуду в раковину, постелить кровать, убрать из сада и огорода инструменты. Сделал он это без особого удовольствия, словно его приказа ослушались. Они говорили о чём-то отвлечённом: о политике, о том, как скачет погода последние несколько месяцев, о людях, о детстве и многом другом. Потом, отогрев воду и выслушав тираду Вэриана о том, что пора уже либо переехать в квартиру, либо провести нормальный водопровод, Квирин прогнал сына мыться, всучив ему полотенца и одежду, а сам уселся читать какую-то книгу. Мысли же, однако, не сильно были увлечены какими-то событиями из романа: больше Квирин размышлял о том, что произошло за несколько минут до прихода Вэриана и сам его, собственно, приезд в Бамберг. Сын никогда родной город особыми чувствами не одаривал, намеренно выбирал место работы подальше, порой даже во вред себе. А теперь он тут, да и, как странно, после всего того, что видел Квирин у себя на огороде. Что за ужасы ему вдруг приснились? И с чего, чёрт возьми, что-то настолько жуткое? Не к добру это. Ещё и молитва за усопших! Нужно будет посмотреть в записных книжках — может, у кого-то скоро поминки? Кто-то поминовения требует? Только, навскидку, никто не умирал по осени, только Арианна — да и та ближе к декабрю померла, на похоронах было до одурения холодно, суставы потом болели ещё месяца полтора. Стоило сходить к Гектору, пусть растолкует этот сон. Может, поможет, он в этих делах лучше просвещён, лучше разбирался. Если это было сном, разумеется.