Миссия Будапешт

Январь 1964-го, Австрия Илья возник на пороге в обнимку с чемоданом-прослушкой. Вопрос, который Наполеон ему задал, годами оттачивался на неподготовленных собеседниках. — Что скажете вкусного, tovarisch Kuryakin? Ответ предполагал попытки соригинальничать, однако Илья на провокацию не повёлся — общаться с Ковбоем он уже умел. — Я тебе не tovarisch, — привычно отрезал он, лишив шанса прицепиться. — Мы потеряли последнего информатора. Наполеон вскинул брови и бросил заинтересованный взгляд поверх выпуска «Винер Цайтунг». Вытянутые ноги он не убрал, даже не пытаясь казаться гостеприимным, но Илья переступил через них, пройдя в его комнату со стремительностью ледокола «Ленин». — И что теперь? — деловито уточнил Наполеон, не скрыв ироничного любопытства. Курякин без тени стеснения пристроил на стол чемодан — в приглашении он не нуждался. — План А, план Б или решим за бокалом игристого? Илья взглянул на него, пресекая любые шутки. — План Б. Перемещаемся в Будапешт, как только получим новые паспорта, и дальше копаем на подрывника самостоятельно. Соло кивнул и вернулся к газете. — Чисто теоретически, Угроза, — он улучил момент, пока Илья ещё не надел наушники. — Ты смог бы обезвредить бомбу? Сложно было представить такую область, в которой Курякин признал бы себя несведущим. Возможно, на это Наполеон и ставил: на рвение Ильи заранее заполнять пробелы. — Чисто теоретически, — в тон отозвался Илья, — это включено в базовую подготовку оперативника. — А что ещё туда входит? — не растерялся Соло. — Помимо моторных лодок и шахмат. Илья воздел очи горе и уткнулся в прослушку, калибровать частоту сигнала. В комнате Наполеона ловило лучше, они это выяснили в первый день. Очевидно, что на раскрытие образовательных тайн гэбистов Соло мог не рассчитывать. — Так ты не ответил, — он не отставал. — Идти ли мне за справочником террориста? — Всесторонняя грамотность, Ковбой, на моей памяти ещё никому не вредила. Наполеон улыбнулся себе в газету. — Я знаю одну фронтовую шутку, тебе понравится. Раз уж теперь мы в свободном плавании. Курякин сдвинул один из наушников, без лишнего рвения показывая, что внемлет. — «Есть только один безусловный плюс в работе сапёра — ни один начальник не стоит у тебя за спиной» [1]. Наполеон не видел, но это было ему и не нужно, чтобы быть уверенным: уголок губ Ильи обозначил усмешку. *** Без шампанского всё же не обошлось. После выезда из отеля Наполеон повёл Илью на прогулку, что подразумевало художественный музей и заведение с национальной кухней. «Ужасная» рыжая куртка Ильи («Угроза, либо она, либо я») сменилась на «ужасную» чёрную. Курякин не был сколько-нибудь требователен к гардеробу, если тот позволял незаметно носить макарова, хотя имел тщательно скрываемый вкус и в самом деле разбирался в моде. «Снял свою кепку — и на том спасибо», — сказал бы Наполеон из упрямства, но он промолчал, надо отдать ему должное. Они заняли столик в небольшом ресторанчике, где Соло почти в одиночку управился с бутылкой игристого. Илья помогал ему без охоты. Наполеон авторитетно вещал об искусстве — его вдохновили свежие впечатления. — Шиле, Угроза, это экспрессия. Гиперреальность, гротеск. Чувство. Нервные линии складываются в мучение и надломленность. А эротизм — это не о теле, а о душе. Он начал говорить ещё с самого Бельведера. — Теперь хотя бы понятно, — заметил немногословный Курякин, — на что ведутся все твои женщины. — На что? — тут же полюбопытствовал Соло, карикатурно изображая наивность. — Проехали, — тяжело вздохнул Илья. — Немного жаль, что мы не успели за «Захером» [2]. — Оно того не стоит, — отмахнулся Наполеон. — Километр очереди ради куска торта. Илья посмотрел на него долго, многозначительно, сложив руки на груди. Он знал об очередях побольше Наполеона. Ковбой сделал вид, что не понял. Затем они попросили счёт. *** На границе с Венгрией их проверили от и до, всё как положено — с выходом из машины, досмотром багажника и задних сидений. Илья подозревал Наполеона в обкрадывании музейных коллекций, но ничего запрещённого не нашли. Их пропустили, и спустя милю Ковбой достал из-под коврика пистолеты. Илья сидел за рулём. — Сколько своих насчитал на КПП? — ненавязчиво поинтересовался Соло, засовывая за пояс браунинг. — У меня было ощущение, что мы въезжаем в Союз. — И часто ты пробирался за Занавес? Наполеон неопределённо повёл плечом. Илья усмехнулся и скинул куртку, чтобы надеть наплечную кобуру. Сейчас они доверяли друг другу даже чуть больше, чем было разумно при их работе, но к откровенности не стремились. — Недавно амнистировали участников Венгерского восстания [3]. И тут же объявляется подрывник, — Курякин выстраивал логическую цепочку заново. — Пока что всё объяснимо. — Варшавский договор, — вставил Наполеон. — Именно. Союз не может стоять в стороне. И не будет. Соло помог ему влезть в портупею и рукава куртки, пока Илья следил за дорогой. Шёл хлопьями снег, машины попадались редко, и видимость оставляла желать лучшего. — Тогда проблем у нас на одну больше. Если плохо сыграем — последствия восстания повторятся, — вздохнул Наполеон, откидываясь на спинку сидения. — Антисоветские настроения усилятся, «холодная война» перерастёт в «ледяную». — Сложная метафора, — заметил Илья. — Ты понял, — парировал Соло. — Кофе? Оставалось ехать около двух часов. Илья, подумав, кивнул, и Наполеон потянулся за термосом. В его сумке лежали также свёртки с сэндвичами, отложенные на приезд. Время шло к ночи: не стоило обольщаться насчёт круглосуточных заведений. — А ты поспи, — предложил Курякин, устроив чашку на приборной панели. Салон заполнил аромат кофе со специями, сваренного в венской закусочной. Наполеон, нахохлившийся в свитере и пальто, съехал чуть вниз без единого возражения. Его практичность в таких вопросах Илье, говоря по правде, нравилась. Соло использовал возможности брать от жизни по-максимуму, будь это сон или нечто материальное. Сперва это раздражало, отдавало буржуазностью, а после Курякин всё понял. Здесь не было никакой политики, в вопросе идеологий Наполеон держался нейтралитета. Всё было проще и примитивнее, и лучше всего ощущалось на грани провала. Они за один день проживали месяцы — невольно научишься ценить момент. Такая уж была профессия. Которую Соло не выбирал. *** Январь 1964-го, Венгрия На новой конспиративной квартире Илья первым делом оккупировал телефон. Здесь было тесно, холодно и безлико, как будто бы интерьер покупали вместе со стенами — ни фоторамок, ни даже картин, и цвет обоев подходил цвету книг. Словно в отеле, всё было чисто и прибрано. Не доставало только буклетов со списками, что посмотреть и где пообедать. Газета Наполеона, небрежно брошенная им на стол, вносила хотя бы какой-то жизни. Пока Илья говорил в трубку одноразовый русский код в расчёте на допуск к соединению, Наполеон методично искал прослушку. Им вместе пришлось пройти немало миссий, чтобы перестать проверять друг за другом. Они были напарниками, а не конкурентами. Дух соперничества между ними не иссяк, но превратился в почти дружескую пикировку. Ковбой, пусть и нередко подбешивал, по большей части Илье всё-таки нравился. Курякин ценил профессионалов, а Соло себя показал. При этом он не был плохим человеком, насколько так можно было сказать о рецидивисте с сомнительной склонностью к авантюрам. Пока Илья перечислял сеансы в кинотеатре (обозначая этим уровень обращения), Наполеон к нему вполуха прислушивался. Не для разгадывания системы советского шифрования, та всё равно регулярно менялась. Он явно оттягивал вердикт «всё чисто», чтобы быть в курсе происходящего. Илья сделал жест, мол, «дай мне минуту», и Соло его оставил: он сдвинул шторы и приглушил торшер, а после отлучился в ванную. К его возвращению Илья на крошечной кухне уже допивал их общий кофе из термоса. — На Западном фронте без перемен? — уточнил Соло, усевшись напротив. Как и Илья, он даже не пытался засунуть колени под низкий стол. — Порядок, — подул на чашку Курякин. — Дождусь звонка и отойду на пару часов. — Меня с собой не возьмёшь? — Ни за что. Наполеон разглядел его спрятанную улыбку и отзеркалил её, прищурившись. Чуть погодя они от безделья достали карты — как и обычно, Ковбой выигрывал, хотя играли они в русского дурака. — Мухлюешь, — беззлобно подколол Курякин, тасуя колоду для следующей партии. — Ne poyman — ne vor, — развёл руками Наполеон. — Ты, может, поспишь для разнообразия? Илья отрицательно мотнул головой, будто вопрос не подлежал обсуждению. — А если я следом пойду? — не унимался Соло. — Ты не заметишь. Никто не заметит. — По-дружески говорю: не стоит. Всё было ясно без уточнений, американца у коммунистов не ждали. Наполеон предпочёл перевести всё в шутку. — Ты меня другом назвал, между прочим. Спорю на ужин, что не послышалось. В уголках глаз Курякина собрались морщинки. — Чур ресторан выбираю я. Затем был звонок, и Илья собрался — взял куртку и пистолет. Наполеон ещё раз ненавязчиво предложил своё общество, на что был повторно и лаконично отшит. Не то чтобы Соло ожидал другого. Не то чтобы Илья поверил в его послушание. *** Диван был один, и возле него они встретились — Наполеон, влезший в окно, и Илья. Традиционный вариант через входную дверь его устраивал немногим больше. Хотелось спросить, зачем Ковбою это понадобилось, если с собой у него всегда отмычки, а в этот раз ещё и ключи. Но пересилило всё же глобальное: какого хрена ему не сиделось на месте. Примерно так Курякин и выразился, нависнув над Наполеоном воплощением Красной Угрозы. — У тебя свои дела, у меня свои, — справедливо парировал Соло, воздев ладони в миролюбивом жесте. — Помимо твоих источников в Будапеште есть и другие. — В три часа ночи? — Мои источники круглосуточные. Допытываться дальше Илья не стал, к тому же Наполеон ему показал «улов». Два автомата с запасными патронами, одну винтовку и начищенный дерринджер. Взяв в руки последний, Илья нахмурился. Пистолет, зарекомендовавший себя как дамский, размером был меньше его ладони. — Выбирать не пришлось, — оправдался Соло, стянув перчатки и шапку. В своём костюме из водолазки с высоким воротом и тянущихся, удобных брюк он приобрёл очевидное сходство с домушником. — В пакете деньги и карта города. Она с почтамта, так что должна быть точной. — Телеграфировал Габи? — догадался Илья. — Я стал предсказуем, — наигранно расстроился Соло. Илья закатил глаза, тяжело вздохнув, и опустился осматривать автоматы. Скорее уж подрывник сдастся им в руки с поличным, сделав публичное заявление этим утром, чем уравнение «Наполеон Соло» когда-нибудь обретёт решение. Попыток просчитать его Илья, впрочем, не оставлял, как и не исключал абсурдного финала задания. Ведь пришёл же к ним в Бергене тот безумный гений в обнимку с автобиографическим опусом. Уж больше двух месяцев прошло, а Курякин всё удивлялся. — Хорошие? — деланно равнодушно спросил Ковбой, стирая с подоконника следы ботинок. Илья подержал автомат в руках, повертел, проверил серийный номер. Проделал то же самое со вторым, хотя тот и был один в один с первым, за исключением разве что маркировки. — Хорошие, — резюмировал он наконец, твёрдо решив не интересоваться, откуда, вернее, у кого Наполеон украл калашниковых в ночной венгерской столице. Довольный Соло кивнул с достоинством: иначе быть не могло, — и опустился в кресло у батареи. Илья только тогда понял, что он замёрз, и молча передал ему плед. Напарник не отказался, укутался по уши. Илья достал из-под куртки бумажную папку. — У нас есть подозреваемый, — догадался Соло. — И не один. Это целая группировка, сколько участников — пока неясно, предположительно, не менее десяти. Адресов много. Я заглянул по пути на парочку, всё чисто, никаких следов, они не оставили после себя даже мебели. Хорошо работают. Качественно. — С огоньком, — невесело пошутил Наполеон. — Ладно. Только не очень понятно, почему твоё ведомство не устраняет эту проблему своими силами. Курякин нахмурился и уткнулся в папку, перебирая бумаги дела. — Они не могут лезть в это открыто. Нет доказательств, есть политический интерес. Представь, что начнётся, если уберут не тех. Правительство Венгрии к тому же выступило с заявлением, что будет решать внутренний конфликт самостоятельно. — Уже два взрыва было, — напомнил Наполеон. — И будет третий. А Венгрия по-прежнему не часть СССР и всячески против чужого вмешательства, поэтому нет, Ковбой, в Будапешт не въедут советские танки, а КГБ останется наблюдать. — «По-прежнему», — повторил за ним Соло. Илья послал ему усталый взгляд. Наполеон вздохнул и нехотя поднялся с кресла, выложив из сумки на стол австрийские сэндвичи. Сходив на кухню, он поставил чайник и приволок ещё одну лампу. — У нас много работы, — подвёл он итог. Впервые за разговор без иронии, и Курякин подвинулся, чтобы разложить перед ним бумаги. Они научились работать вместе не сразу — не инстинктивно, как в самый первый раз на памятном заводе Винчигуэрра, а более осознанно, с учётом качеств друг друга и поубавив показательного соперничества. — А всё-таки, — вдруг спросил он Наполеона, впрочем, не поднимая глаз, — почему… И указал на окно. — Следственный эксперимент, — припечатал Соло, и ничего больше не сказал. Илья повторно интересоваться не стал. Каков агент, таковы и эксперименты. Уже светало, они не спали более суток за вычетом дремоты Наполеона в машине. Однако картина не прояснилась — им вновь предстояло охотиться за воздухом. Около восьми Соло поднялся за кофе. В восемь-ноль-две через четыре квартала от них взорвался склад на берегу Дуная. *** Наполеон бродил вокруг, убрав руки в карманы и пряча подмёрзший нос в шарф. Он не маскировался, просто на улице стоял мороз, довольно крепкий по меркам американца. Курякин не застёгивал куртку. Они осмотрели место взрыва несколько раз, в один из которых Илья козырнул своей корочкой. Жертв не было, как и улик, только обломки дерева и бетона. Илья закурил. У него не сходились данные. — Пойдём, — окликнул его Ковбой, когда они оба не нашли, за что зацепиться. — Лицом мы здесь поторговали достаточно. Напарник был прав, и Курякин, нахмурившись, вышел за ним из толпы. — Странно всё это, — прогудел он себе под нос, прекрасно зная, что Наполеон услышит. — Хозяин склада уверял, что никому его не сдавал. — Не врал, — отозвался Соло. — В бумагах чисто. Последняя запись в журнале датирована прошлым годом, аренда закончилась до Рождества. Склад в самом деле стоял пустой. Выходит, кто-то в него пробрался. Илья только покачал головой. Пробрался — зачем? И какой в этом смысл — взрывать абсолютно пустое здание? Площадь Астория, Дом Радио, теперь склад. В первых двух взрывах погибли люди, здесь пострадали только деревянные стены и ящики для хранения. Кудри Наполеона покрылись инеем, нос покраснел, дышал он под воротник. Они провели на улице без малого два часа. Курякин, критически оглядев Ковбоя, предложил ему выпить глинтвейна. Они свернули на улочку около рынка и подошли к расписанным чёрным бочкам. В воздухе витал аромат пряностей и вина, но атмосфера праздника поутихла. Гирлянды не светились, прохожих было немного. Снег падал ленивыми, большими хлопьями, а белое небо как будто лежало на крышах. Протягивая торговцу форинты, Наполеон неожиданно замер. Он медленно моргнул, озадаченно сдвинул брови и плавно обернулся к Илье. — Давай-ка вернёмся, — сжав свой стакан, он двинулся обратно к складу. Курякин пошёл за ним без лишних вопросов. *** Ковбой умел удивлять не хуже циркачей, глотающих полуметровые лезвия, ну или фокусников, вылезающих из подводного сейфа. И в напряжении иногда держал не меньшем, но Илья свыкся — нужно было лишь подождать. Безвыходных ситуаций с Наполеоном не существовало, он начал догадываться об этом в Риме, когда вместо пули получил часы своего отца и работу в «А.Н.К.Л.». Зевак возле склада не становилось меньше, однако Наполеона это не интересовало. Он вёл Илью к какому-то конкретному месту на развороченном и обожжённом плато. Затем, обойдя кучу обугленных досок, он тронул их носком ботинка. Илья нахмурился, ничего не поняв, и наклонился, чтобы рассмотреть поближе. Чёрное дерево, доски в копоти. Толщина в сантиметр, длина у всех разная. Чёрные доски, вдруг понял Илья и поднял на напарника взгляд. Чёрные бочки с расписанными мелом боками: глинтвейн, цена в разных валютах. — Ковбой, — прошептал Курякин. Конец этой фразы он не придумал. Наполеон отсалютовал ему стаканчиком, показав вариацию покорившей космос улыбки. Илье впервые захотелось его обнять. *** — Гиперреальность, гротеск, чувство. Что дальше? Ты говорил о Шиле. Уже стемнело, они сидели в засаде, Илья наблюдал в прицел. След ярмарочных бочек привёл их на окраину города — пришлось повозиться, чтобы обнаружить нужные. Как оказалось, Соло запомнил одну на снимке из добытой Курякиным папки, где в объектив попала рождественская аллея. Взрывоопасный глинтвейн был связан и с Домом Радио: в вырезке из газеты, вышедшей за день до взрыва, упоминались «зимние угощения». Сложить два и два оказалось просто. Склад всё ещё не вписывался в идею народной мести, однако Илье для решения этой задачки по-прежнему не хватало данных. — Ты правда слушал? — не поверил Наполеон, придав лицу изумлённое выражение. Больше непредсказуемости и интуиции в нём удивляли, пожалуй, только эмоции: внешне Ковбой был по-джентльменски сдержан, весьма деликатен, почти хладнокровен, однако мимика у него тянула на Оскара. Илья увидел его гримасу боковым зрением и не сдержал еле заметной усмешки. Они начали болтать, чтобы не засыпать. Наполеон лежал с автоматом в обнимку, устроив голову на мешке с песком. Когда они разговаривали, изо рта вырывался пар. — Тебе не понравилось про Шиле. Тебя отталкивает эротизм, — вздохнул Наполеон почти огорчённо. — Но вместе с тем ты оценил его «Объятия». Илья перехватил винтовку, размял затёкшие плечи. Он пролежал в одной позе не менее двух часов. — Мне больше понравился Климт. Соло задумался буквально на пару секунд, лёг поудобнее и уставился в потолок. — Не думал, на самом деле, что тебе хоть что-нибудь там приглянется. — Представь, Ковбой, — улыбнулся Илья, — мне близок не только Дейнека [4]. — Ты что, — наигранно изумился Соло. — Ещё как минимум Самохвалов. Илья фыркнул, Наполеон посмеялся. Стояла ночь, подрывники всё не объявлялись. — Однажды, — продолжал трепаться Соло, — мне заказали картину Герасимова. Илья отщипнул кусок от вишнёвого ретеша, не переставая смотреть в прицел. Оружие, кстати, как и рулет, они поделили поровну, в итоге у каждого было по автомату, только у Наполеона вместо винтовки дерринджер. Ещё у него оставался браунинг, как у Ильи — его родной макаров. На ретеш Наполеон, как оказалось, не покушался. — И что? Неужели украл? — Обидно, Угроза, — почти возмутился Соло. — Мне заказали снять точную копию. Дали фотографию, срок в месяц и предоплату. — Сумел? — Красиво исчез с авансом. Срисовывать с фото не взялся бы даже я. Тем более с чёрно-белого. Илья улыбнулся и качнул головой. Прибрать предоплату это не помешало. — Что за картина-то была? Известная? — «Dva vozhdya posle dozhdya» [5]. Наверное. Но Сталин там, разумеется, был. Курякин на это хмыкнул. — Висела раньше на каждом углу. Уверен, тебя проверяли. — Я так и понял, — беспечно улыбнулся Соло. — Давай-ка я тебя сменю, а ты мне расскажешь про шахматы. Подумав, Илья кивнул и передал винтовку Наполеону. Два утомительных дня на ногах и половина ночи в засаде в конечном счёте Илью победили. Он задремал, подробно описав защиту Кохрана, и в эту минуту на них с Наполеоном напали. Кто на кого готовил засаду — вопрос. Эффект неожиданности им не достался. Они отстреливались, противников было больше. Соседняя комната взорвалась, Илью оглушило, вокруг начался хаос. Он помнил, как расстрелял кого-то в упор, стоя с Наполеоном спиной к спине, а после Соло потратил одинокую пулю в дерринджере, чтобы Курякин не поймал грудью нож. Снова был взрыв, Илью прибило к стене, и Соло его вытолкнул из окна. Упав со второго этажа в кучу снега, Илья не сразу понял: Наполеон его спас. В сложившейся ситуации с очевидно неравными силами он предпочёл отступить без потерь, но не успел — повезло только Курякину. Илья снизу видел, как Соло получает прикладом, как его брови трагично сходятся под углом, как он теряет сознание и грузно падает, не показав на этот раз чудеса находчивости. Илья поднялся, несмотря на боль во всём теле, и шумно выдохнул через зубы. Красная пелена застилала ему глаза, руки дрожали, сердце стучало набатом. — Прошу простить, господа, — процедил он низко, теряя над собой контроль. — Но я здесь ещё не закончил. *** Винить Наполеона было не за что — на них напали внезапно, исподтишка. Злился Илья на себя и только, он ведь уснул, как первогодок в дозоре. Предел возможностей не оправдание, если на кон поставлена миссия. Он мог быть мёртв. Мог быть убит и Соло, а это… не в смену Ильи. Об этом он думал, впрочем, позднее. Намного позднее, когда прошёл аффект и разум стал медленно проясняться. Способность критически оценивать обстановку вернулась к Илье не сразу. Моменты приступов он фиксировал плохо и, в основном, по последствиям. То, что осталось за его спиной, Курякина совсем не обрадовало. Он ощущал себя опустошённым, выжатым. Ещё отвратительно пахло кровью. Соло сидел перед ним, побелевший, наспех привязанный к деревянному стулу. Он говорил ему что-то, Илья не слышал, в ушах стоял раздражающий звон. Вдруг осознав, что держит в руках чьё-то тело, Илья тут же его отбросил. Ещё одно лежало под ногами, двое — в дверном проёме. Что было в коридоре, Илья не видел. Ковбой не боялся. Он это вряд ли уже умел в свои насыщенные тридцать с лишним лет, на которые пришлась война и все последующие события с побегом от полиции четырёх стран. Хотя его взгляд Курякин запомнил надолго — оцепенение, холод и… нечто. Оно было сложное, болезненно нехорошее, похожее на бессильное сожаление. Илья отвёл глаза и крепко зажмурился, по старой привычке сжимая виски. Пальцы дрожали и были неприятно липкими, холодными, даже не так — ледяными. — Угроза, — гулкий голос Наполеона звучал будто из-под воды. — Ты слышишь меня, Угроза? У нас минуты, ты слышишь? Илья. Ковбой очень редко обращался к нему по имени, и это у них было взаимно. «Наполеон» по особенным случаям: если кто-то из них, к примеру, при смерти, «Соло» — когда заканчивалось терпение. Во всех остальных случаях был «Ковбой». Поэтому «Илья» подействовало отрезвляюще. — Не подходи, — предупредил Наполеон, когда заметил, что достучался. Он указал кивком себе на грудь, обмотанную уже знакомой взрывчаткой. — Сколько? — прохрипел Илья, прожигая Ковбоя взглядом. — Прошло две минуты и ещё секунд сорок. Не знаю, сколько осталось. Илья вопреки услышанному шагнул ближе. Наполеон резковато мотнул головой, заставив его застыть. — Есть вероятность, что обезвредить её невозможно, — для человека, находящегося на волосок от смерти, Ковбой казался невероятно спокойным. Его непрошибаемость, нередко выводившая Илью в моменты покоя, теперь оказалась кстати. — Поэтому послушай меня, пожалуйста. Уходи. — Не обсуждается, — отрезал Курякин. Он не сказал это — хрипло выплюнул и преодолел разделяющее их расстояние. Поверх взрывчатки вились провода, и как назло — все одного цвета. — Durak, — поморщился Соло. — Давай мы выясним отношения позже. Илья присел перед ним на корточки. Он вспомнил вопрос Наполеона в начале задания: «Ты смог бы обезвредить бомбу?». Ковбой не мог тогда знать, насколько ответ для него будет важен. — Три минуты, — услышал Илья, внимательно осматривая взрывчатку. Он было потянулся к спутанным проводам, но обнаружил, что дрожь из рук не ушла. Пришлось несколько раз сжать и разжать кулаки, глубоко вздохнуть и сосредоточиться. — Какой ты всё-таки невозможно упрямый, — никак не унимался Наполеон. — Я дал тебе две попытки уйти живым. Курякин начал перебирать провода, как только уменьшился тремор. — А я напомню тебе, — хмуро ответил он, — что русские так не поступают. Соло смотрел на него наверняка осуждающе. Проверив, так ли это, Илья смутился: Ковбой ему улыбался. — Ну точно durak, — заключил он уверенно. — Хотя для тебя есть слово получше. — Какое? Илья наконец заметил, что Соло освобождает из верёвок запястья. Никто до сих пор не знал, как ему это всегда удаётся. Вполне мог украсть дневники Гудини и изучить их за чашкой ристретто. — Закончишь — скажу. Может быть. Когда-нибудь, — пообещал он на голубом глазу. — Четыре минуты. Угроза? Илья выбирал между двумя проводами, не зная, какой из них правильный. — Я слушаю тебя внимательно. Наполеон прокашлялся — у него пересохло в горле. До Ильи дошло: этот разговор по душам с очень большой вероятностью мог оказаться у них последним. Такая возможность принималась по умолчанию в каждой миссии. — Учитывая обстоятельства… Я должен сказать. Курякин поднёс к проводам тонкое лезвие и вопросительно посмотрел на Соло. Чёрт знает, что скрывалось в его лице, но что-то, Илье ещё непонятное. И искреннее — сомневаться не приходилось. — Ты совершенно никакущий шпион. Пункт для досье: смех у Ковбоя был заразительным. — Раз так, то позволь заметить, — Илья вскинул брови, склонив голову набок, — что я терпеть не могу с тобой работать. Они встретились взглядами, и Илья снова увидел… нечто, однако другое, понятное ещё меньше. А после перерезал провод. *** Ничего не было — никакого взрыва. Ничего не случилось, но десять напряжённых секунд Илья и Наполеон не дышали. Бомба не активировалась, Курякин снял её с Соло и осторожно сложил на пол. Наполеон опасливо на неё покосился, неловко поднялся и растёр запястья. Но не успел сделать и шага в сторону, как Илья сгрёб его в объятия. Именно сгрёб, вжав в себя с такой силой, что следовало опасаться за рёбра. Как есть медведь. Наполеон округлил глаза, — убьёшь же! — и вежливо попытался высвободиться. Не получилось, Илья держал крепко. Наполеон, в конце концов, сдался. — Suka, — обжёг ему ухо Курякин, и в этом слове было больше, чем нужно, чем он хотел сказать, и точно больше, чем мог. Чаще всего происходящее на совместных заданиях поддавалось описанию только по-русски. Соло улыбнулся Илье в плечо. Впервые за долгое, очень долгое время ответить ему было нечего.