sentence executor

Нэйтан мог сосчитать по пальцам эти моменты. Может, не все. Может, только половину или треть, не особо важно. Когда бухаешь «по-чёрному», запоминаешь только реанимацию. Будто сам выкапываешься с шести футов, расцарапав крышку гроба алкогольного отравления. Затем тонешь в литрах воды, жрёшь медикаменты, блюёшь и жрёшь опять, ощущая в голове исключительно шорох профилактики. Так и есть. Фронтмен открывает глаза — тяжеленные ворота замка на ржавых петлях. Его всегда кладут боком на эту ёбаную кушетку. Он всегда с неё падает, рассекая до крови лоб. Что он пил? Сколько бутылок? Где его нашли в этот (седьмой, двадцать первый, тринадцатый) раз? Уже не вспомнить. В голове остаётся причина — а значит, всё снова пошло по пизде старой шлюхи. Оффденсен жив, жив, жив, жив. Но сделал ему так охуительно больно, что даже цистерна абсента станет бесполезной.