Бенефис

Выше слов и выше клятв, Выше, чем предсмертный взгляд, Выше призрачных идей, Не жалеющих людей. Выше птиц над головой, Выше неба надо мной, Выше правды, выше сна, Выше нас она одна. Выше жизни, что не врет, Выше смерти, что не ждет, Выше боли, выше зла, Выше стен, где жизнь была. Выше веры, выше сил, Что терзают этот мир. Выше брошенных на дно, Это чувство у нас одно. «Любовь» Кукрыниксы

За кого умереть? (1999 г.)

1.

— Ты, Костик, на киллера не похож, — сразу заявил Важнов, нагрянув на квартиру рано поутру, ещё и шести не было. — Ты на красноармейца похож, из старых советских фильмов про гражданскую. Плакатный образ. На Важнова порой находила та ещё блажь, Костя давно удивляться перестал, но сегодня задумался, затупил и потом пару минут пялился в зеркало в ванной: рожа как рожа, ну может, нос длинноват, глаза большие и ямочка на подбородке… Бабам он всегда нравился, что есть, то есть, но вот такой бред услышать, да ещё и от Важнова! Красноармеец, надо же! Чья бы корова мычала! — Иваныч, ты чего несёшь, а? Какой я тебе киногерой? Важнов, тут же возникший на пороге — в майке и трениках — бесцеремонно отодвинул его от раковины, порылся в стаканчике, выбирая из десятка старых одноразовых бритв станок поострее, намылил щёки, подбородок и принялся с остервенением соскребать щетину с лица. — Ну не Рэмбо, уж точно. Скорее, Чапаев. И не зыркай на меня глазищами — бог с тобой, это ведь хорошо, что не похож ты на киллера, сам знаешь… Мы же здесь все серьёзные люди, не в бирюльки играем. — Иваныч плеснул в свою раскрасневшуюся физиономию холодной водой и быстро вытерся краем банного халата, висевшего на крючке. — Собирайся, давай, парень, дело планируем, некогда на ерунду отвлекаться, сегодня в ресторане сработать надо точно и быстро, это единственный шанс застать наших клиентов вместе, по одному мы их потом долго убирать будем, шуму наделаем, а нам необходимо сразу и сейчас, пока не опомнились, пока не додумались, что к чему, и Вова дал добро, не будем его разочаровывать. Киллера Барракуду, как не уставал напоминать Важнов, ценили за аккуратность, исполнительность и умение ориентироваться в нестандартных ситуациях; все знали, что он из «карасёвских», но так как он нигде особо не светился и вообще в поле зрения правоохранительных органов не попадал, то за шесть лет уже приобрёл статус легенды — неуловимый, бесстрашный, беспощадный… киллер номер один. Городской фольклор, не иначе! Серёга бы, наверное, оценил такую свою характеристику, у брата с чувством юмора и самокритикой всё в порядке было, только вот он уже третий год в могиле лежал, а Вова, хоть клялся и божился на снайпера выйти, пока лишь руками разводил, мол, ищем, но… А вот Барракуде-младшему быстро применение нашёл. …К Серёге Костя перебрался в девяносто третьем; в Питере ему понравилось, да и как могло не понравиться, что он видел в свои шестнадцать лет кроме родной карельской глухомани — озёр да тайги? А у брата было цивильно: нормальный район, своя хата, бабло водилось. Как привёз его Серёга из деревни, сразу к себе определил, шмоток клёвых презентовал, с друзьями своими познакомил, финансами обеспечил. Пусть и были между ними десять лет разницы в возрасте, относился брат к нему как к равному: взрослому и сознательному человеку. Через год Костя, ничуть уже не напоминавший скромного деревенского паренька, окончательно освоился на новом месте. Ну и многое понял из того, о чём ему раньше прямо не говорили, о чём лишь догадывался. И не сказать, чтоб сильно против такой жизни он был. Тогда поначалу часто снился покойный дед: как в белой рубахе устало садился на скамью у ворот их старого дома и молча смотрел куда-то вдаль, а Костя бросался к нему и просил прощения, но за что именно, поутру не помнил. Только когда уже виниться было в чём, деда во сне он видеть перестал.

2.

— Ну вот тут они сидели, обедали, разговаривали, два часа дня было, ресторан в это время всегда пустой, — Кораблёв обернулся, вновь окинул Машу оценивающим взглядом и склонился к трём трупам за столиком в глубине зала. — А потом к ним киллер подошёл, раз-два-три, они и разбежаться не успели, зайчики. Каждому в лоб зарядил. Но свидетелей нет. Привет, Ваня. Что, жарко сегодня? — Ага, — тяжко вздохнул эксперт, пристраивая свой чемоданчик на высоком табурете. — Жарища. Привет, Маша. Красивое платье у тебя. — В восточном стиле, — тут же тоном знатока сообщил Кораблёв. — У нас не следователь сегодня, а фарфоровая китайская статуэтка. Нам бы работать, а мы только и можем, что любоваться. — Лёня! — одёрнула его Маша. — Перестань ехидничать, ещё бы от тебя я такое не выслушивала! Что ты меня жизни учишь? Мне дома подобного хватает! …Платье было тёмно-синее, строгое и длиной ниже колен, но оригинальное — Альбина подарила, она другой одежды и не покупала — вот Андрей и взъелся, не хватило его даже на две недели без ссор, хотя договаривались, и он уверял, что постарается держать себя в руках, но, конечно, ничего из этого не вышло. — Халат для борделя, — процедил сквозь зубы муж, когда Маша выбирала подходящие туфли. — Андрюша, — вздохнула она. — Давай мы не будем портить друг другу настроение с самого утра, мне это платье нравится, оно удобное. Тем более, сегодня суббота, да и жарко очень. Кстати, Горчакова я сегодня точно не встречу, на этот счёт можешь не беспокоиться. — У вас там и помимо Горчакова есть кому твоей пятой точкой любоваться, да и остальными частями тела, — криво усмехнулся Андрей. — Что я, не замечал, как на тебя опера смотрят? Кораблёв, Винокуров… А ты и рада стараться, в тряпки своей гулящей подруги рядишься! Маша едва не съязвила в ответ, но вовремя сдержалась и, подхватив сумку, быстро выскочила из квартиры. Если уж она что-нибудь брякнет про мешок из-под картошки в качестве повседневной одежды, скандала точно не избежать. И так ведь никаких гарантий… — Машенька! — радостно воскликнул наконец появившийся Панов и, промокая лоб клетчатым платком, вперевалочку подкатился к собравшимся. — Щёчку подставляй! Какая прелесть на тебе сегодня! Какой покрой! Глаз радуешь, Маня, всегда глаз радуешь… А погибшие-то! Нарядные, приличные, потрогать приятно! Ресторан шикарный! — Легко потрепал одного из убитых по плечу. — Правильно сделали, господа, что здесь умерли, а не в подвале каком или подворотне! Слушайте, водички бы, а то изнываю от жары, шутка ли, тридцать градусов выше нуля! Температурные рекорды, небось, все побиты! О, Вань, спасибо, век не забуду!  — Ладно, молча вами буду любоваться, Марья Сергеевна, — уведомил всех Кораблёв. — А вы нашими клиентами полюбуйтесь, вон, какая композиция! Все трое, говорят, в последнее время в контрах с Карасём были, а на этот случай у Вовы, как полагается, всегда одно решение. Зуб даю, это работа мифического Барракуды! — Почему мифического? — удивилась Маша, на секунду оторвавшись от заполнения протокола. — Барракуда, он же Сергей Бородинский, вполне реальный участник ОПГ, правая рука Владимира Ивановича Карасёва, которому и принадлежит этот ресторан. Кораблёв пожал плечами. — Реальный, говорите? А вы знаете, сколько раз РУБОП за последние несколько лет за этим Бородинским ходить пытался? Просто поговорить с ним хотели, или даже с кем-то, но о нём? Вроде и есть человек, а вроде и нет. Поневоле задумаешься! От дел товарищ отошёл? На тот свет ненароком отбыл? А потом вот такой очередной финт в его стиле — промелькнула наша хищная рыбка, кусок отхватила да снова исчезла в мутной воде! — Интересно, — нахмурилась Маша, вытирая салфеткой потекшие чернила в шариковой ручке. — К чему такая театральность? Какой-то самый крутой киллер всех времён и народов получается. Задачка обещала быть любопытной, но не более того: страшно подумать, ещё года три назад подобное дело вызвало бы в её душе бурю ликования, а сейчас — рабочая рутина. Ну и общая атмосфера, конечно же, не вдохновляла. Вот взять того же Кораблёва — раздражать стал неимоверно, а ведь хорошо же общались, пока в убойном был, что на человека нашло? Языком только мелет, а пользы ни на грош, оперативное сопровождение называется! Хотя, скорее всего, Лёня не виноват, это она тут нервозную обстановку создаёт своими бесконечными требованиями и придирками — компенсирует чувство неполноценности. — Пойду, что ли, с персоналом побеседую, пока вы тут бумагу изводите, — пробурчал Кораблёв, выходя из зала. — Может, всё же чего полезного скажут. Спустя пятнадцать страниц протокола Иван сообщил, что закончил. — Гильзочки там девять миллиметров, «Макаров», судя по всему. Постараюсь побыстрее с экспертизой. — С администратором говорить будете? — показался из-за двери нос Кораблёва. — Тут ещё и официанты. Проходите к нам, Марья Сергеевна.

3.

— Константин, вы видели, кто входил в ресторан? — Нет. Не видел. Вот уж кого природа одарила большими глазами, так это следователя Марию Сергеевну Швецову. Ну и остальным не обделила: модельной внешности девушка. Костя нет-нет да и ловил себя на том, что слишком долго задерживает взгляд на её губах в тёмной помаде, на тонких запястьях и нежных мочках ушей. — Где вы были в момент стрельбы? А правду говорить легко и приятно. — На кухню за горячим пошёл, закуску гости как раз съели. Мы с ребятами услышали выстрелы и сразу вызвали милицию. — И стрелявшего вы не видели? — Нет. Нет, старший следователь прокуратуры Швецова и просто красавица Маша, не видел он стрелявшего. Не входило это в планы. Нужно было чисто отработать, Важнов всегда за чистотой следит.  — Погибших знали? А кто же их здесь не знает? Вовины обнаглевшие выкормыши. Прав Алексей Иваныч, вовремя надо вошь вычёсывать. — Только в лицо, обедали у нас иногда. Сегодня — в последний раз. — Именно такой компанией? Тут пришлось постараться, конечно, чтоб не затрепыхались, не соскочили раньше времени, все трое враз заявились. — Вроде бы нет, но точно не скажу. Пожалуй, хорошего понемножку, пора и закругляться, а то от её цепкого взгляда ему уже не по себе стало, словно в душу смотрит, и в глазах — манящая бездна. — Как давно вы здесь работаете? — Почти три года. с тех пор, как брата убили Вроде бы сдержался, не вздрогнул. Голос-то в голове дедовский прозвучал… Считал себя Костя Бородинский, по паспорту — Егоров — человеком с устойчивой психикой, а вот смотрите-ка, мистика всякая мерещиться стала. Плохой знак.

4.

Кораблёв достал из кармана плоскую жестяную банку с растворимым кофе и торжественно поставил на стол. — Вот, Марья Сергеевна, принёс я себе, наконец, что-то приличное, ведь ваш чай из пакетиков — древесная труха, надоело уже эту гадость пить. Раз уж начальство моё меня к вам откомандировало, мне нужен и неприкосновенный запас продовольствия, я же вас знаю, днями и ночами по делу этому работать будем. — А помимо кофе, ты что ещё принёс? — А я ещё что-то был должен принести, простите, запамятовал? Шуточки эти его дурацкие… Маша вздохнула. — Слушай, Лёня, у меня и так голова раскалывается, а ты… — Чуть что, сразу Кораблёв виноват. Как вы с такими нервами на следствии работаете? Вам бы дома мужа ублажать. А то он от вас уйдёт, и правильно сделает. Я вот Кота один раз не покормил, и он к соседке ушёл, а вы… А они с Андреем в последнее время и не ругались вовсе, сын это заметил и спросил, отчего так. Нет, Андрей не смирился — а Маша так и продолжала возвращаться глубоко заполночь, в неприбранную квартиру: долго сидела на кухне с кружкой горячего сладкого чая и думала — ну почему всё так грустно; иногда рядом с ней садился Андрей и молча курил. И больше не спрашивал, что для неё важнее, семья или работа — Маша так и не смогла тогда ответить, а обманывать не хотелось ни его, ни себя; объяснить же, что работа есть работа, а семья есть семья, у неё не получалось. Кораблёв достал из папки распечатки телефонных разговоров Карасёва, которыми с ней и обещал поделиться начальник РУБОП, и торжественно заявил: — Понимаете, Марья Сергеевна, преступников с годами меньше не становится, а вы не молодеете. Бегаете как белка в колесе, а смысл? Вот лет через пятнадцать вам сколько будет? Сорок пять? Сын вырастет, муж к другой уйдёт, с кем вы останетесь? Маша, не задумываясь, выпалила, что с ним, с Кораблёвым, и с мстительным удовольствием заметила панику в его глазах. Не ровён час, сбудется и такое!