***
Уже в госпитале Беррингтон, отойдя от шока, начал медленно восстанавливать из обрывков болезненных воспоминаний, что напоминали клочки изорванной на части старой фотографии, успевшей пожелтеть, цельную картину пережитого. И если в первые дни Роберта воротило от ужаса, то потом рядовой вздохнул с облегчением: «Я искупил вину, да, искупил. Мальчишка погиб бы без меня. Я спас его, рискнув собой. И у меня получилось! Мне больше нет смысла упрекать себя! Я доказал, что достоин жизни!» Командование даже выразило Беррингтону благодарность за проявленную на грани безумия и самоубийственного порыва храбрость. Все понимали, что низенький и худой мальчишка погиб бы, если бы не вмешался Роберт. Но куда приятнее рядовому оказалось встретиться с родителями парнишки. Никакие церемонии награждения с напыщенными речами офицеров, медали и письменные благодарности не могли сравниться с искренностью и добротой отца и матери спасённого мальчика. Ради того, чтобы увидеть их радость со слезами на глазах и услышать тёплые слова, стоило рискнуть. Государство и командование привыкли разбрасываться человеческими жизнями направо и налево, но страдать приходилось простым семьям. Слова обычных людей значили для Роберта намного больше, чем заявления правительства и речи командиров. «Я смыл позор. Пусть и не перед семьей Рейли, но смыл. Уж лучше так. Я сновал стал прежним, таким, как был до того ужасного дня», — довольно подумал Роберт, лёжа на кровати в палате и осознавая, что у него получилось прогнать демона, жившего внутри него.***
— А твои друзья по-английски хоть говорят? Я по-немецки знаю от силы фраз десять. В армии выучил. По-французски и по-итальянски вообще не понимаю, — поинтересовался Крис, дымя сигаретой на месте пассажира. — Говорят, но как я помню, далеко не все. Можешь не волноваться, тебе будет с кем перекинуться парой слов. Им нужны надёжные люди. Вы должны поладить, — ответил ему Джеймс О’Лири. — Ох уж этот континент! Я давно отвык от леворульных тачек и табличек с указанием километров. Лет девять назад в последний раз на таких ездил. За окном виднелись одиноко стоящие мельницы, усыпанные снегом, сквозь который просматривались пожухшие травинки, поляны и реки с тёмными водами. Молочное небо напоминало Крису о доме. Снаружи шёл снег с дождём. Голландская зима редко когда могла похвастаться сильными морозами и снегопадам. Она больше напоминала позднюю осень со снегом и слякотью. Уж что-что, а слякоть Рейли на севере Голландии видел буквально повсюду. Снег не успевал упасть, как тут же начинал таять. Но всё-таки чувствовался здесь зимний дух. Само же оранжевое королевство показалось Крису довольно привлекательной, дружелюбной и благополучной страной, где честные люди жили безбедно, но тихо, совсем не зная об ужасах деления жителей на первый и второй сорт, презираемое меньшинство и уважаемое большинство. «Тут можно и пожить по-людски», — думал он. — Мне интересно, лоялисты и тут отыщут тебя? Или дальше Британских островов они носа не показывают? Скажи, скольким группировкам ты успел перейти дорогу, пока не уехал? — спросил Джеймс. — Эти коммандос чуть не разнесли в щепки мой загородный домик. Твои друзья, наверное, никогда с тобой не скучали? «Друзья? А они вообще у меня остались?» — задумался Крис, посмотревший в сторону побережья. — Им было со мной так весело, что теперь у меня больше вообще нет друзей. И дома. Я теперь чёртов бродяга, — с раздражением ответил Рейли. О’Лири, сам того не желая, задел Криса за живое: он болезненно переживал утрату своих друзей и изгнание из Северной Ирландии. — Пока ты сидел в Дублине и поддерживал связи, мы там в Белфасте каждый день веселились до упаду и кровавых слёз. А потом ты понимаешь, что они остались там, и орава кровожадных садистов жаждет мести. Весело, просто не соскучишься! Особенно, когда твоя семья тоже осталась там, но твой любимый командир сказал тебе убираться, иначе пуританские мясники и чёртовы «лайми» найдут тебя. Угадай, что они потом с тобой сделают? — Прости меня. Я не хотел. И не знал про твоих друзей. Но скажи, от кого нам стоит ждать напастей? В позапрошлом году Крис в составе «летучей колонны» участвовал в ликвидации одного из вожаков группировки «Коммандос Красной Руки»* по фамилии Рэнделл. Его убили вместе с целой дюжиной протестантских боевиков и состоятельным меценатом в зловещем замке в Шотландии. Лоялисты понесли крупные потери, лишившись одним махом и влиятельного сторонника, и одного из своих авторитетных командиров, британцы получили громкую акцию Временной ИРА за пределами Ольстера. На Криса и других бойцов «летучей колонны» началась охота. Месяц назад Рейли был вынужден бежать в Дублин, чтобы спастись от преследования. Но его настигли и там. — От всех, — коротко ответил Крис. — В Ассоциации обороны Ольстера* небось скоро прознают, кто недавно отправил к праотцам целую машину их головорезов. Нашёлся ведь стукач, выболтавший, кто убил Рэнделла. Найдётся стукач и здесь. — Ты навёл шороху в Белфасте. Все против тебя. — Ещё бы. Пока твои друзья на континенте грабили банки и расстреливали безоружных старичков из правительства, я бросил вызов целой своре садистов. И британцам заодно. Называется, хотел всего лишь дом свой защитить. — И потом привёл террористов ко мне в дом. В Дублине Крису удалось вырваться из лоялистской западни, после чего его устроили в загородном домике Джеймса О’Лири. Правда, враг нашёл его и там. — Думаешь, я в восторге? — нервно спросил Крис. — Ладно, не нервничай. Я понимаю. Мы с тобой вдвоём делали полезное дело. Ты пустил в ход боевые навыки, я — образование. Джеймс происходил из небедной дублинской семьи. За университетские годы он познакомился со многими радикально настроенными студентами в Германии, Франции и Италии. Когда начались «свинцовые семидесятые», кончившиеся уже как две недели назад, они пополнили «актив» леворадикальных террористических группировок. Сам Джеймс хотел помочь Временной ИРА в её борьбе, собирался даже воевать с британцами в качестве рядового бойца. Однако «прово» нашли ему другое применение: О’Лири поддерживали контакты с радикалами на континенте и консультировал ирландских республиканцев по юридическим вопросам. Часть дохода его адвокатской конторы шла на финансирование операций ИРА. С виду же Джеймс походил на североирландского работягу раз в сто больше Криса: огромное лицо, похожее на картофелину, грубые и очень мужественные черты, точно высеченные из камня. Или вырезанные из корабельной стали. Короткие впереди чёрные волосы плавно сращивались с длинными и крайне старомодными баками. Недели две назад начались восьмидесятые, но О’Лири так и не вылез из шестидесятых. Впрочем, как и Крис, только он остался душой в шестидесятых, хоть и внешне от него отдавало донельзя семидесятыми: кожаная «рокерская куртка», лохматая причёска до шеи и брюки-клеш прямиком из эпохи диско. — Я бы не отказался, если бы мы поменялись местами. Образование мне, а боевые навыки тебе, папаша, — пошутил Крис. Рейли в шутку называл Джеймса «папашей», что выглядело странно — между ними разница была всего лишь в восемь лет — О’Лири в этом году исполнится сорок, Крису — тридцать два. Но у Джеймса имелась двадцатилетняя дочь, он давно, ещё студентом, познал прелести отцовства. — Нет, спасибо. Никогда не поздно получить образование. А вот воевать я уже староват, — дал ответ Джеймс, повернув к мосту. — Сороковник — не приговор. — Тридцатник тоже. — Твои друзья годятся на что-нибудь серьёзное? Я понимаю, они платят и заказывают музыку. Мне нужны деньги на исполнение моей американской мечты. В Америке меня точно никто не достанет, — как и бесчисленное множество ирландцев, Крис прошёл путь борьбы с британцам и теперь собирался отправиться в Новый свет за лучшей жизнью. — Но я бы хотел «почитать» их «послужной список». После тяжёлой схватки в Ирландии Крис и Джеймс, получив одобрение (Рейли считал тот момент «подписанием развода» с ИРА), отправились на просторы Континентальной Европы. Там О’Лири решил свести Криса со своими давними знакомыми (они остро нуждались в толковом бойце). Местом встречи избрали Голландию, так как там за ними не числилось никаких грехов. Встреча в Италии или Германии обернулась бы для них полицейской облавой. — Поищи его в архиве полиции и служб безопасности, — пошутил Джеймс. — А если серьёзно? Как они вообще? Есть крупные акции на счету? — Серьёзно… мне шепнули тайком. В прошлом году они попытались убить президента Кабреру у себя в Германии. Тот прилетел подлечиться и отдохнуть на своей вилле. Даже не спрашивай, откуда она у него. Диктаторы тоже люди, а швейцарские банки работают даже с ними. — И как всё прошло? — Проще говоря, покушение провалилось. Даже помощь Хуана «Змея» не помогла. Он вроде звезды на континенте среди террористов и революционеров. Охрана Кабреры оказалась им не по зубам. Там встретились не только латиносы. Ты был тогда занят. — Кабрера, Кабрера. Это очередной банановый фюрер? Какой-нибудь генерал-чемпион по борьбе со своим собственным народом в мундире с кучей золотых побрякушек, купленных на рынке в Марселе? Откуда он? Гондурас? Гватемала? Боливия? — А ты откуда знаешь про рынки в Марселе? Ты же никогда не бывал во Франции. Сам говорил: Германия и всё. А Лондон не в счёт. — Знакомый рассказал, что там можно купить любую медаль. — Вот как? Купим потом тебе парочку, значит. — Да зачем? Толку-то? Медальки — пустой звук. Значок для дурачков, — мнение Криса о военных наградах даже после службы в британской армии осталось неизменным — он считал их бесполезными. — Помню фильм про войну, «Железный крест» называется. Там один немецкий выскочка так страстно жаждал получить железный крест, что наворотил столько делов. Хотя казалось бы, обычная железяка, повесил на грудь и остался тем же, кем и был раньше. — Ты отвлёк меня. Но ты прав. Генерал Альфредо Рафаэль Кабрера Эррера, кажется так его зовут полностью. У себя на Аламоне* он приструнил оппозицию и поубивал своих товарищей по хунте. У них целую неделю менялись президенты — по одному генералу из хунты в день. Вышла целая неделя президентов. Ходят слухи, что в правительстве у него сидит итальянский неофашист, а в личной охране числится фламандский неонацист. Больше о нём тебе расскажут мои друзья. Меня интересует кое-что другое, — Джеймс сменил тему. Их «ДАФ» ехал по дороге у береговой линии. — Почему ты не убил того англичанина? Он остался жив и знает, что мы уехали. В ходе схватки с лоялистскими мстителями у домика Джеймса Рейли заметил, что на их стороне действовал оперативник британских спецслужб. Его выдал выговор. Из всех нападавших выжил он один. Крис нашёл его раненым и с окровавленным животом. Выбросив пистолет британца, ирландец не стал добивать его из своей «Астры Констебль» A50. — И что он знает? «Лайми» и так бы поняли, что мы дали дёру, даже если бы я прикончил его. Пока врачи отвезли его в больницу, мы успели затеряться. Гарде* он ничего не скажет. Отношения у Дублина и Лондона сейчас такие же, как у двух нервных и злых соседей. Он центр оповестил с большим-пребольшим опозданием, — объяснил Крис, вспомнив лицо скорчившегося от боли противника. Тогда Рейли оказался перед лицом бесчеловечного выбора. Однако поступил он по совести. — Довольно интересно ты объясняешь. Одна холодная логика. Я слышал, таким же тоном обычно объясняли, почему человека нужно убить, а не оставить в живых, — удивился О’Лири. — Дело не только в прагматизме. Я ведь живой человек, не камень. Я дал маме слово, что не стану чудовищем. И стараюсь держать его. Я, знаешь ли, не привык бросать слова на ветер. Когда я держал раненого «лайми» на прицеле, мне вспомнился один гадкий случай. — Слишком часто ты вспоминаешь гадкие случаи. У меня такое впечатление, что других случаев у тебя не было. — А я думал, университетская корочка делает людей вежливее и учит не перебивать. Я бы посмотрел на тебя у нас в Белфасте в году этак семьдесят втором. Тебе бы очень понравилось. — Прости. Вырвалось. Понимаешь, я не привык видеть убийства каждый день. Я пытаюсь как-то разрядить обстановку. Что за случай? — В августе стукнет девять лет. Да, в семьдесят первом было дело. Я тогда зашёл проведать маму, — далее Крис обрисовал общий фон жизни в Белфасте в ту пору, чтобы Джеймс лучше понял, насколько значима была для Рейли встреча с матерью. — В дом к нам стучался солдатик. Впустишь его — свои убьют за помощь британцам. «Прово» тогда очень злые были. Я на их фоне просто плюшевый мишка. — Ужас. Как же так можно? — А ты думал, что за свободу воюют по идиотским джентльменским правилам? У меня для тебя плохие новости. Все убивают, все там запачкались. По-другому не бывает. Это ж война, приятель. Какая между нами разница, если мы убиваем? — Тебе бы антивоенные демонстрации собирать. — Беззубые пацифисты никогда не победят военную машину. Вояки понимают только язык силы. А как их тогда победить, если ты не собираешься с ними драться? — Иногда тебя страшно слушать. Ты убиваешь надежду. — Поживи с моё, и я на тебя посмотрю. За солдатиком тем гнались двое наших, он ворвался к нам в дом. Сначала угрожал мне, потом убежал на второй этаж, завидев упырей в масках. Я пытался убедить их уйти. Маме моей хватило всяких выродков на улице. Не хотел, чтобы они убили солдатика прямо у нас доме. Ладно я, меня трупами не испугаешь. Но вот мама… В общем, уроды в масках не ушли и искали солдатика в нашем доме. Он спрятался где-то, — далее Рейли перешёл к сути. — Потом, когда его нашли, солдатик влетел на кухню и принялся угрожать нам. Орал, что убьёт нас, если гады в масках не уйдут. Целился в безоружных людей и мог, чёрт его подери, убить нас. Выстрелить в тех, кто не может дать сдачи. Понимаешь? Убить её ни за что! Нам просто повезло, что «прово» ушли. Иначе бы я с тобой не разговаривал. Чёртов солдатик решал, кому жить, а кому умереть. — Бедная твоя мама! Да и ты тоже! Ты бесстрашный и смелый. — Нет. Я просто за маму боялся. Боялся за неё больше своей смерти. Но я и умереть права не имел, чёрт возьми! Полная задница! Проклятье! Вот тварь! — прорвало Криса. Потом он выдохнул и произнёс: — За героизмом иди к бульварным писакам. Я понимаю, солдатик боролся за жизнь. Но какой же гнусный поступок он совершил! Мне по началу тоже пришлось выбирать между смертью — дать солдатику умереть или погибнуть. Повезло, что всё обошлось. Но я увидел, как неплохой парень превратился в гнусную сволочь, готовую на любую гадость лишь бы выжить. И вот тогда, перед раненым англичанином я вспомнил этого солдатика. И почувствовал себя мразью. Теперь уже я решал, кому жить, а кому умереть. И мне ни черта не понравилось! Я хотел остаться человеком. Целиться в безоружных, тех, кто тебе не даст сдачи — слишком подло. Гнусно. Я воевать не рвался и кайфа от убийств не ловил. В цирке уродов я пытался быть самым красивым и нормальным из всех. Этим я жил целых девять лет. Выжить, но не превратиться в конченную тварь. И чтобы близкие люди знали, что я не сломался. — Приятно слышать, что ты не озлобился и остался самим собой в таком ужасном водовороте. Тебя загнали в угол, но ты не уподобился другим и остался верен себе. У вас в семье, как я понял, живут люди сильные духом. Непростая, даже тяжёлая история одной семьи, как и вся история Ирландии. Ты очень удивительный человек, Крис. — Почему? Некоторые считают, что я негодяй и подлец. — В тебе сочетается несочетаемое. Помнишь, с каким цинизмом ты говорил со мной о политике, войне и различных идеологиях? Порой твой цинизм не просто поражает. Он пугает похлеще взрыва бомбы. Возьмём даже твоё отношение к военным медалям. Люди рискуют жизнями, чтобы получить их. А ты их называешь значками для дурачков. Но стоит тебе заговорить о семье и о друзьях, я будто говорю с другим человеком. Он светлый, добрый и готовый на самопожертвование ради близких. Как одно может сочетаться с другим? — Легко. Всё, чем я обязан, дала мне семья. Не государство, не политики, не идеологи. Нет, этой поганой своре лжецов я ничем не обязан. Они сказали, что такие люди как я, как мои родители, как мои друзья — это вовсе и не люди, а второй сорт. Белые негры и рвань, которую нужно держать на положении оборванных и никчёмных рабов. Отец, который ишачил за гроши в пятидесятые, когда еду давали по карточкам, мама, воспитавшая нас и простившая мне мои ошибки, дедушка, дававший советы в трудную минуту, и мой братишка Майки — им я всем обязан. Они для меня всё. Да, мой старик и сыном меня не считает, а брат гниёт за решёткой. Но они никогда не обманут и не предадут. Мой старик прямолинеен до безобразия, грубит и хамит, но мне это чертовски нравится. Таким я его люблю. Лучше честный грубиян, чем вежливый обманщик. У меня ведь больше никого и ничего нет в жизни. Хорошо, что хотя бы семья есть. Я бродяга. Теперь вот ввязался в сомнительное дело, чтобы срубить деньжат на проживание в Америке. Диаспора в Бостоне поможет мне. Только не хочу я прилететь туда с пустыми карманами. — Знаешь, я бы хотел увидеть твоих родных. Если циничный человек, такой как ты, становится совсем другим от одной мысли о своей семье, то эти люди, должно быть, просто идеальны и достойны восхищения. — Тебе будет проще. Появись я в Белфасте — мне сразу крышка. Но я выбрался оттуда, как и мечтал ещё со школы. Да, чёрт их возьми! Я выполз из болота! Я напишу тебе адрес. Пусть у меня дома знают, что со мной всё хорошо. — Хорошо. Моим друзьям будет интересно с тобой поговорить. Ты из рабочего люда, а они на заводе и дня не проработали. — Поглядим на них. Вскоре чёрный «ДАФ» остановился у маленького домика, позади которого раскинулись усыпанные снегом и почти бескрайние поляны. Девушка по имени Эльфрида, встретив Джеймса и Криса, отвела их в дом. Она приглянулась Рейли. Через полчаса ирландский изгнанник, подхваченный ветром судьбы, точно сорванный трилистник, понял, что девушка вместе с другими обитателями домика жила на совсем другой планете. Он никогда не видел её, но зато много о ней слышал.