Парабеллум

      Задавать вопрос: "почему я?" — было бесполезно и контрпродуктивно. Акула закатывал глаза, начинал нервничать, трясти бумагами и рвать на себе галстук. За годы, прошедшие с последнего выпуска, Ральф уже и подзабыл, каково это - живейшим образом участвовать во всякой домовской самодеятельности. Акула не жаловал отмечание каких-либо праздников и дат, как будто тоже боялся происков Наружности, а вот Старик и Лось, в свое время, обожали всяческие капустники, сценки и поэтические вечера. Но сейчас дело двигалось к выпускному, и в Серый Дом зачастили комиссии и проверки, особенно по случаю юбилейных торжеств и событий. Ральф читал текст сценки к наступающему Дню защитника Отечества, где немецко-фашистские захватчики допрашивали мужественного и несгибаемого разведчика, который конечно же был ранен при попытке взять вражеского языка, но попался сам. Дело за малым: наскрести в Доме фашистов, нацистов и красноармейцев и выучить патетический текст пленного. Потому что он и будет вот этот старлей в рваной гимнастёрке и с разбитым лицом. Ну тут попроще. Слепой будет представлять Венгрию, он у нас и так, как побочный отпрыск Дракулы, — один в один. Чёрного и Сфинкса забреем в непобедимую и легендарную. Не могут же в нашей армии служить всякие задохлики типа Кролика или Гибрида? Не могут. Чернорубашечниками будут Красавица и Горбач, Рыжий и Мертвец представят загнивающих американцев, Викинг и Валет изобразят чопорных англичан. А вот с самураями — проблема, надо искать. И главный вопрос: кто же будет нацисткой гадиной, ведущей допрос? Когда Ральф вошел в третью спальню, Вожак Птиц был занят пикировкой рассады и, убрав волосы под платок, возился с землёй и баночками. Дронт подписывал сорта и клеил бумажки с названиями на горшки. — Скажи что-нибудь по немецки, — Ральф навис над Папой. — Майн херц, — муркнул Стервятник, скосив глаз на воспитателя и держа двумя пальцами нежный перечный стебелёк. — Плохо, — Ральф зашуршал сценарием над макушкой садовода. — Давай что-нибудь типа: партизанен, аусвайс, панцеркампфваген. — Прекратить! — прикрикнул вожак Птиц, грудью прикрывая беззащитную поросль от беспощадного немецкого гавканья. — Вы портите мне урожай! — Не беси меня, — Ральф легонько шлёпнул бумагами по горбатому носу. — Кюхе, кирхе, киндер, — проскрипел недовольно Стервятник. — А в чём собственно дело? — Будешь немецким офицером, — удовлетворенно сказал Ральф и вышел из комнаты, ему еще надо было японцев наковырять.       Он уже разделся и практически залез под одеяло, когда в его дверь заколотили так, что стёклышко с буквой р задребезжало, грозясь выпасть и разбиться. Пришлось мчаться к выходу, как есть, в белье, с заготовленным кулаком для вправления мозгов и прививания уважения и почтения к воспитательским сединам и сну. В коридоре обнаружился злющий Стервятник, лупящий тростью со всей дури в дверь и по стенам. Гнусный падальщик, оттеснив плечом, онемевшего от такой борзости Р Первого, прошествовал в комнату и шарахнул палкой по невинному дивану. — Почему это я нацист?! — прокаркал будущий Штурмбаннфюрер. — Ты бреешься? — миролюбиво спросил Ральф. Других кандидатур на должность священного врага у него не было, так что приходилось усмирить собственное недовольство и быть ласковым и покладистым. — В зеркало себя видел? — уточнил воспитатель. Гитлера и его приспешников очевидно ждало послабление режима в аду, когда до туда дойдут слухи о том, что офицера (белую кость и голубую кровь) исполнял худосочный наркоша в пирсинге, подводке для глаз и сантиметровым маникюром. — Вы еще напомните, что меня зовут, как немецкую овчарку! — занудный гость брякнулся на стул, скрестив руки на воткнутой в ковер трости. — Ну, а кем бы ты хотел быть? — для проформы поинтересовался Р Первый. — Константин Константиновичем, — вздёрнул острый подбородок Папаша. «А что? Похож», — подумал про себя Ральф и решил сесть за стол. Как-то стало неуютно о того, что он в одних трусах пусть и свеженьких, только надетых после расслабляющей хвойной ванны, а его визитёр в рубашке, жилете, и длиннополом пиджаке и брюках со стрелочками. Заменить Стервятника на поприще немецкой военщины смог бы, пожалуй, Лорд, но тот валялся в Могильнике с острым бронхитом. — Дайте сценарий, — потребовал гость. — А кто у нас будет героический лейтенант Iva-an Shwetco-оff? — растягивая гласные, прочитал Стервятник. По вдохновлённому сатанинскому блеску в бесстыжих глазах Чёрный Ральф понял, что Папаша уже начал вживаться в роль унтер-офицера Клауса фон Рейхенау. — Я, — коротко подтвердил свой статус Р Первый. — Так что же ты молчишь, krasnaya svolotch? — с верхнесилезским акцентом пропел Стервятник. — Ти бутешь говорит или не-ет? Ральф потерял дар речи от такого обращения, не было в пьеске таких слов! — А ти у нас, Iva-an, откуда родом? — нацистский палач выстукивал коготками по его столу мотивчик «Эрики». — Волос, глаз schwarz, ти jude? «Ах, ты уксусник немецкий, сарделька баварская, — вскипел праведным гневом пленный, — я тебе сейчас покажу юде и звезду давидову!» — Roma, герр офицер, — блеснул лихим разбойничьим глазом допрашиваемый. — Ммм, — недовольно поджал узкие губы фон барон, — ти, наверное, Bolshewik? Штурмбанфюрер поднялся и, не спеша, заложив руки за спину, начал прогуливаться по кабинету, бесшумно ступая по вытертому с проплешинами ковру. — Где будет наступление?! Сколько panzer у фас ест? — неожиданно проорал гад, вылупив свои жёлтые глазища на арестованного и лупсанув ладонью по столу. — Кто командует фронтом? — Рокоссовский, — с удовольствием выговорил Ральф, раскатывая первую грозную «р» и завершая стальным утроенным «с». Его этими штучками психологического давления не возьмёшь, не на того напал, Рекс, тьфу-ты, Клаус. Проклятая немчура заменжевалась и начала грызть ногти на худых длинных пальцах, обвешанных серебряными кольцами. Ральфу показалось, что на одном из пальцев надета мёртвая голова — символ СС. «Что, гад, присрался?! — торжествующе думал красноармеец. — Это вам не сорок первый, погоним мы вас, как скотину худородную!» — Ауген герах дех аус, — прокаркал супостат и, сняв пиджак, начал закатывать рукава на рубашке. «Будет пытать, колбасник», — холодея, подумал Ральф. Герр офицер снял перстни и по одному выложил их на стол перед заключенным, размял пальцы и шастнул за спину несгибаемому сыну отечества. — Хенде хох, — для начала дыхнул ему в ухо изобретательный фон Рейхенау. «Хули, хенде хох-то?» — подумал "Ваня" и не подчинился. Когти прошлись по обнажённой спине, вызывая мурашки и желание почесаться во всех местах сразу, а особенно справа под лопаткой. Гнусный фриц, как будто чуял солдатские страдания и легонько почёсывал везде, кроме заветного местечка. — Млеко, яйки, курка, шнапс? — продолжался допрос с пристрастием. «Врёшь не возьмёшь», — думал молодой лейтенант и молча корчился на стуле, когда немчина начал ощупывать его спереди. Гансик немного притих и чем-то шуршал и брякал за спиной. «Инструмент готовит, падла», — разведка сжала зубы и приготовилась терпеть до последнего. Неизвестность страшила, и Ральф решил напомнить вражине ход исторических событий. — Гитлер капут! — Пфф, — фыркнул Стервятник, — Сталин — dummkopf. — Крепка Советская власть! — скатился в лозунги Р Первый. Подлый офицер, не долго думая, ухватился за эту самую окрепшую от дознавания «власть». — Schnell, майн херц? — ласково спросил фашистский изувер, со звериной жестокостью лизнув, в окаменевшую щеку свою жертву. — Хальт! — просипел Ральф, пытаясь стряхнуть гадину, налипшую на рабоче-крестьянскую спину. — Вартен зи? — удивился Стервятник и покрепче ухватился за орудие пролетариата. — Капитулирен, Iva-an! — требовал подлюка, не сбавляя темпа. — Русские не сдаются, — цедил сквозь зубы Ральф. — Ни шагу назад! — выдохнул пытаемый самоуверенной рукой. Отдышавшись, после первого подхода швабского садиста Ральф почувствовал, как в истерзанную лопатку ему упёрлось нечто твёрдое. Противник унизился до угроз оружием — считай, проиграл. — Вальтер? — с долей профессионального интереса уточнил Ральф. — Люгер, майне либе, — слюнявил ухо враг. — Ну не трынди, Стервятник, — возмутился Р Первый, — откуда в твои семнадцать у тебя такой ствол?! — Хочешь мира готовься к войне, — обессиленно шебуршился истинный ариец, сломленный железной волей советского солдата.