Сирены

Белые стены, изрисованные вечерними тенями деревьев. Еле слышное радио из коридора. Теплый воздух, пропитанный свежей грозой. И вдруг — шаги. И голос. И бергамот. Дагон улыбнулся, откидываясь на больничную подушку. Открыл глаза, только когда к щеке прижались губы. — Забери меня, — взмолился он, вглядываясь в смешливые карие глаза, а потом косясь на тонкую занавеску, отделяющую его кровать от соседней. — Не могу больше слушать, как эти извращенцы сосутся, когда думают, что я сплю. Я тебе серьезно говорю, Швепс скоро будет в трахательном состоянии, и я тогда точно на рога встану. Занавеска обиженно дернулась, и из-за нее показался взъерошенный Швепс. — Ага, а я сколько смотрел, как вы сохнете друг по другу — и ничего, молчал. — Он приветственно кивнул Рафу: — Новости есть? Раф опустил пакет с апельсинами на тумбочку и сел на край кровати. — Все по-старому. Сирена в коме, суккуб в розыске. Амулет разбит, что стало с сущностью, заключенной в нем, неизвестно. Грейс особо ничего не знает, дело у федералов. Дверь отворилась, и в нее пролез, пригибаясь, Макфайер. — Мистер Годдс, мистер Хоррус, мистер Швепс, — сказал он, окидывая палату холодным взглядом. Его обычное высокомерие дало трещину при виде широкой русалочьей улыбки, и он смешно затоптался на пороге. Из пакета у него подозрительно воняло солеными кальмарами. Он неторопливо прошагал до постели Швепса, поставил пакет на тумбочку и рванул, задергивая, занавеску — так, что цветочки испуганно вздрогнули. Вскоре оттуда стало доноситься нежное воркование пожарного гидранта и бодрое хихиканье флиртующей рыбы, а потом тишина, прерываемая вздохами и сопением. Дагон поднял молящий взгляд: — Забери меня. Глаза Рафа были полны сочувствия. — Покажи. Дагон послушно заголил плечо, и Раф аккуратно отлепил пластырь. Пальцы у него были прохладные и мягкие. Чувствовать их в качестве пациента было необычно и приятно. Раф улыбнулся. — Зажило, как на демоне, — сказал он, погладив нежную новую кожу, затянувшую две раны, а потом приложив ладонь слева, туда, где билось дагоново почти человеческое сердце. Раф послушал мерное биение, а потом стрельнул глазами на подрагивающую занавеску. — Что-то мне подсказывает, заведующий будет только рад выписать тебя досрочно. — Сейчас? — спросил Дагон с надеждой. Раф еще раз пробежался глазами по груди, плечу, вверх по шее и неровно выдохнул. Он открыл рот, но его опередили. Из-за занавески донеслось резкое: — Валите.

***

Квартира встретила промозглыми сумерками, но тепло от Рафовых рук на боках все еще обжигало слишком ярко, чтобы мёрзнуть. В коридоре было темно и тесно, но не хотелось ни включать свет, ни идти в комнату. Хотелось вечно стоять рядом, дышать бергамотом и слушать, как заполошно бьётся сердце. Весь дом молча замер, будто тоже опасаясь разрушить волшебство робкого счастья. Казалось, даже стены сжимались, подталкивая их друг к другу, пока пальцы Дагона не нащупали мягкость футболки и твёрдость мышц под ней. Неужели? Неужели теперь можно? Пройтись по груди, вниз по животу, вдоль ремня. Почувствовать жар под тканью, запустить ладонь внутрь, коснуться кожи. Раф резко выдохнул. — Даг… В груди взбрыкнуло счастье, вылезая наружу улыбкой. Дагон подался вперед, тыкаясь губами сначала в кончик носа, а потом целуя колумеллу — трогательную, чуть пушистую складочку между ноздрями. — Чертов демон, — застонал Раф и обхватил за плечи, вдавливая в стену и впиваясь в губы. Опалил сладким дыханием, заласкал мягким языком, запустил пальцы в волосы. Прижался бедрами, потерся стояком, а потом отстранился. Потянул из коридора. «Пойдем…» Едва удержавшись за стену, они вслепую добрались до комнаты и уткнулись коленями в диван. Только забыли сесть, так и стояли, слипшись губами. Дагон опомнился первым. Усадил Рафа, встал на колени, звякнул пряжкой. Пальцы тряслись. Голова шла кругом. Между ног все горело. Дьявол, как же давно он мечтал об этом. Зато теперь имел право на все: уткнуться носом в ширинку, замереть, вдыхая теплый запах кожи, прикусывать сквозь хлопок твердый ствол. Раф вздрогнул, напряг живот, дернул бедрами. Хотелось больше — заставить стонать, толкаться, шептать имя, но для начала хотелось налюбоваться. На идеальный белоснежный ангельский член с розоватой головкой и витыми почти прозрачными венками. Глупый Раф, разве такое может разочаровать? Смотреть на эту красоту можно было вечно, а уж ласкать и подавно. Дагон смаковал: то едва касался, поглаживая языком, то заглатывал по полной, до слез и счастливого спазма. Раф замер, откинув голову на спинку дивана, и громко дышал через рот. Был красив до одури, такое не могли испортить даже перья. Дагон обтер с подбородка слюну и прошептал, касаясь губами горячей кожи: — Отключи. Раф распахнул глаза. Облизнулся. — Ты первый. Сдернув футболку через голову, Дагон нажал кнопку на браслете. Зажмурился. Сначала за спиной выстрелили крылья, потом между ног захолодил хвост. Раздался еще один щелк. Когда он открыл глаза, Раф — уже синеглазый, золотоволосый и крылатый — потянулся навстречу. Пробежался пальцами вдоль рогов, спустился по плечам до крыльев и заскользил прохладными ладонями по тонким складкам. Дагон задохнулся стоном. Никто никогда не трогал его крылья. По ощущениям, он сейчас терял девственность. Глаза сами собой закрылись, и он вздрогнул, когда губы коснулись губ, перья зашелестели вдоль кожи. Ждать сил больше не было. — Хочу, хочу… — Скажи, чего хочешь. — Всего… — С чего-то придется начать. Дагон выпутался из джинсов, выдавил смазки и прошёлся ладонью вдоль белоснежного члена. Забрался Рафу на колени, заерзал, потираясь промежностью о горячий ствол. — Пять лет мечтаю об этом. Улыбка Рафа стала кровожадной. — Пять лет мечтаю, что ты это скажешь. Дагон опускался, давая себе передышки. Внутри теперь было жарко и так хорошо, что кончить можно было парой движений. Но торопиться не хотелось, поэтому, устроившись на коленях, он вздернул Рафа за подбородок и открыл шею — такую белую, с брызгами крошечных родинок, чуть выпуклым шрамом под челюстью и благородной волной кадыка. Такую запретную. Сейчас — полностью в его распоряжении. Лишь немного поводя бедрами, он присосался к сладковатой коже. Принялся целовать, скользить языком, прижиматься губами под ухом. Когда же он прикусил зубами мягкую мочку, Раф охнул: глянул — пьяно и жарко, обхватил за спину и опрокинул на диван. Навис, позволяя привыкнуть, лизнул по щеке и задвигался, толкаясь нежно и неглубоко. Дагон зашипел от удовольствия. Вот молодец. Вот так очень даже хорошо. Только он приготовился подмахивать, как Раф склонился к уху. Зашептал, смущаясь: — Погоди… я читал… что демонам приятно… когда за рога… Черти. Чертов ангел. Чертов любимый, бесстыдный, до звезд возбуждающий извращенец. Дьявол. — «Читал»? — переспросил Дагон, прикусывая ухмылку. Раф, уже вполне розовощекий, покрылся багрянцем. — За пять лет я пересмотрел все существующее в интернете порно с демонами. Дагон застонал. Все еще ругаясь, повернулся на живот. Тело сводило от предвкушения, и он раздвинул ноги, пригласительно поднимая хвост. В паху бушевал настоящий инферно. Спасительным холодом капнула смазка. Пальцы втолкнули ее внутрь. Дагон задержал дыхание. Раф вошел плавно, жарко, на всю длину. У Дагона аж когти выстрелили, и он зарылся в подушку, чтобы заглушить стон. Очевидно, ангельское терпение кончилось. Теперь Раф брал в жестком ритме, простреливая искрами до кончика хвоста. Диван трещал и молился. Дагон уперся руками в подлокотник, буравя полировку когтями. В анусе влажно хлюпало, член нещадно терло о жёсткую обивку, под веками расползались красные круги. Дагон глухо застонал, бессловно моля о разрядке, и Раф понял. Погрузившись в очередной раз до предела, он обхватил рога и дернул назад, заставляя выгнуться — до сладкой тягучей пронизывающей все тело боли. Дагон вскрикнул и больше не сдерживался. Кричал на каждом ударе, пока его втрахивали в диван, а когда не выдержал пытки, завыл от адского счастья, дрожа и сотрясаясь под жёсткими финальными толчками. Раф замер. Выругался, вдавился сильнее и наконец отпустил. Дагон упал лицом в подушку. Зарылся в мягкость, вытирая влагу с ресниц. Тяжело дыша, Раф упал рядом. Прошёлся футболкой между ягодиц и поцеловал в основание шеи. А потом над крылом. Просто лежать рядом было хорошо. Слушать вой соседа, глухие шаги наверху, дребезжание вытяжки. Чувствовать, как Раф легонько гладит вдоль хвоста, а скользкий паршивец своевольничает — дрожит, тыкается в ладонь, обвивает запястье. Тепло расходилось волнами, и член томно заныл, напоминая, что одна аппетитная белоснежная задница так и осталась нераспробованной. Дагон тихонько заурчал, предвкушая. — Все хорошо? Дагон кивнул, поворачиваясь и натыкаясь на поцелуй. Говорить не хотелось. — Что там у тебя за письмо в прихожей? Из отдела по борьбе с ксенофобией. Вот ведь глазастый. Даже со стояком все заметил. — Штраф. — За что? — За снятие блокиратора в публичном месте и мелкое хулиганство в виде полёта. Раф приподнялся на локте: — Ты их спас, а эти ублюдки тебя штрафуют? Дагон дернул плечами. Когда Раф лежал рядом, даже это не так удручало. — Говорят, закон. Раф упал на диван, провел по лицу ладонями. Повернулся, запуская пальцы себе в волосы. О чем думал? О том, что сказал тогда Бальтазар? Что «шаг за шагом» — это слишком медленно? Дагон много об этом думал, пока был в больнице. Время для любви они выбрали самое неудачное. Какое будущее их ждет? Ангел и демон — разве такое возможно? Особенно сейчас, после нападения? Что скажут друзья Рафа, его семья? Только теперь стало ясно, почему за все пять лет Дагон их так и не видел. Возможно, им так и предстоит держать отношения в тайне. Прятаться всю жизнь. Мир меняется, но «шаг за шагом» — и в самом деле почти вечность. Но ради того, чтобы вновь ощущать затылком родное дыхание, Дагон был готов ко всему. — Даг, — Раф прошелся пальцами вдоль предплечья, — ты… захочешь познакомиться с моими родителями? В животе застыл холод. — Они знают про меня? — Ты геройствовал в прямом эфире, — усмехнулся Раф. — Весь мир знает про тебя. Дагон обернулся: — Нет, они знают про… тебя и меня? Раф посмотрел — с внимательной любовью: — Я едва уговорил маму не нестись в больницу — она все хотела обнять демона, который спас ее сына. Отец неделю зубрил адский, пока я не объяснил ему, что ты на нем не говоришь. А сестрёнка не снимает игрушечных рогов даже в постели, потому что когда вырастет, хочет быть демоницей. Дагон почувствовал, что ресницы снова намокают, и отвернулся, сжимая похолодевшие пальцы в кулаки. Теплые руки скользнули вокруг талии, Раф прижался сзади, зарываясь носом в волосы. Дагон хрипло выдохнул и прикрыл глаза. — Хорошо. Мир меняется. Возможно, «шаг за шагом» — это и в самом деле медленно. Но ведь когда шагаешь вместе — можно и подождать.