Сирены

— Вот объясни мне, зачем они чеснок друг другу в зад запихали, а? — спросил Швепс, перекрывая вой сирены, пока грузовой автомобиль с гордо-облупленными буквами «Скорая помощь» мчался, разгоняя утренний трафик, словно зазевавшихся тараканов. Дагон сжал занемевшие пальцы вокруг руля. Накатывала усталость. Лоб вспотел и чесался, особенно у основания рогов. Последний вызов в смене всегда самый тяжелый. Даже Раф на соседнем пассажирском сиденье вошёл в энергосберегающий режим — моргать лишний раз ленился. Один лишь Швепс бодрячок: скалился, сверкая своими по-рыбьи прозрачными глазами, и тянулся всем телом вперед — никогда не мог усидеть на своем заднем сиденье, вечно вторгался, словно любопытная псина, между Дагоном и Рафом, нагло нарушая их уютное личное пространство. Раф устало улыбнулся. Сидел, как всегда, прямо, разве что голову откинул чуть назад на подголовник, открывая вид на шею — по-человечески трепетно белую, длинную, словно горлышко античной вазы. Оторвать взгляд было трудно. Дагон в который раз приказал себе следить за дорогой. — Ну ты прям как маленький, — Раф хмыкнул, так и не открывая глаз. — Зачем кто-то вообще в себя инородные предметы пихает? Вот тебе там чужие члены зачем? — Члены — это другое, — Швепс мотнул головой, и его светлые кудри взмыли вверх, как завитки спагетти, подкинутые на дуршлаге. — Я же вот не запихиваю туда, скажем, электрошокер. А эти клыкастые придурки? Совсем спятили? — Хотели ярких ощущений. — Ну так и вышли бы на солнце без очков. Нашим легче: веничком подмел — и готово. — Швепс двинул Дагону в плечо перепончатым кулаком: — Вот я вам расскажу, с дневной бригадой Франса ездил вчера на «неотложный». Приходим — заперто. Ломаем дверь. Заходим, значит, в комнату, а там — полный тунец: человечек уже загнивает. Вот это я понимаю: бумажку заполнил — и вперед. Легкотня! Не то что килькам недоразвитым в жопу лезть. Раф улыбнулся — печально-ностальгически. Глянул на Дагона своими красивыми глазами с круглыми, словно чёрные дыры, зрачками: «Помнишь?» На секунду проваливаясь в засасывающую космическую бездну, Дагон кивнул. Он помнил. Да-да, пять лет назад, впервые столкнувшись со смертью лбами, они говорили точно так же. Шутили, стебались, рисовались друг перед другом крепостью психики — а вечером нажрались в гараже и рыдали в обнимку, попеременно придерживая друг другу волосы, пока блевали над кустами. Раф все так же глядел — сквозь усталость. Ночка выдалась беспокойная. Несколько ложных вызовов, пара семейных драк, двое упившихся в хламину фей, рожающая горгулья, престарелая ведьма с инфарктом и один обнаглевший оборотень-бомж, который чуть не каждую ночь прикидывался умирающим, лишь бы бригада отвезла его на подстанцию, где он мог спокойно помыться и подрыхнуть. Пришлось отвозить, а потом мчаться спасать богатеньких вампиров-секстремалов — от собственной же дури. И вот теперь, под утро, последний вызов. «Неотложный». Швепс похлопал Рафа по плечу и указал зеленоватым пальцем на бардачок. — Зачем ты в две смены работаешь? — спросил Раф, доставая оттуда пакетик солёных кальмаров. — Ты ж соображаешь через раз. Только на соли и держишься. Заведующий отделением вряд ли оценит твое усердие. Швепс выхватил свою отраву и отсел назад. — Ничего не через раз, — буркнул он, шелестя пластиком и заполняя салон неизбывным запахом селёдки. — При чем тут заведующий? Я, может, работать люблю. Дагон надавил на газ, но проиграл светофору. Как назло, перекрёсток запрудился ночными автобусами, не оставляя зазора. Дагон рыкнул, яростно сигналя поверх завывающей сирены. Красный кругляш светофора пронзал темноту — он слегка двоился и пульсировал, манил взгляд, будто говоря, что сегодня, сейчас, он был больше, чем знак, запрещающий движение, будто сейчас это был самый настоящий портал в преисподнюю, откуда в наземный мир однажды проникли демоны. Такие, как Дагон. В груди что-то неприятно зашевелилось, зацарапало, нехорошее предчувствие ткнуло трезубцем в сердце. Рядом тут же затормозила стайка ангелов на новеньком Порше — явно возвращались с попойки. Ну что за бесовский день? — Нет, ты глянь, эти твари рогатые уже и во врачи подались! — слова влетели в приоткрытое окно, словно метко брошенный коктейль Молотова. — Эй, ты, козлина хвостатая, вали обратно в свою канализацию, слышь? Привилегированные ублюдки. Конечно, раз белокрылые — им все можно, особенно с демоном. А вот стоит Дагону глянуть искоса — по судам затаскают. Сосредоточенно игнорируя визгливое тявканье, он вдавил палец в кнопку: стекло неторопливо зашуршало, возводя преграду между ним и улюлюкающей ангельской швалью, но прежде чем окно закрылось окончательно, перед лицом мелькнули полыхающие праведным гневом карие глаза с круглыми зрачками, в нос ткнулись мягкие темные волосы: перегнувшись через него, Раф высунулся наружу, насколько это позволял просвет в окне. — Скажите это еще раз, когда он приедет вытаскивать ваши головы из ваших жоп, вы, мешки с хуями! — показав для убедительности третий палец, Раф вернулся на свое место, позволяя Дагону закрыть окно. Кажется, мальцы кричали что-то в ответ, активно жестикулировали и по-боевому трясли перьями, но в этот момент портал в преисподнюю потух, сменившись милостивым зелёным, и Дагон сорвался с места. Пару кварталов проехали под звук сирен, вой которых так прижился в мозгу, что воспринимался почти тишиной. — Мешки с хуями? — сказал Дагон наконец, стараясь, чтобы его голос не дрожал от смеха. — Не очень-то профессионально. — Зато доходчиво, — Раф пожал плечами, снова входя в режим подзарядки. Дагон выдохнул, расслабляясь. Предчувствие опасности понемногу отпускало, пульс приходил в обычный ритм. Коленями он все еще ощущал тяжесть рафова тела, а в лёгких еще задержались нотки корицы и бергамота. Раф всегда душился чуть больше, чем нужно, будто стараясь заглушить свой естественный аромат, так что запах его любимой туалетной воды впечатался в подкорку — чай с бергамотом теперь неизменно заканчивался стояком. — Я записал их номера, — подал голос с заднего сиденья Швепс. — Можешь накатать жалобу в ОБК. — Спасибо, — сказал Дагон. — На этот раз, я думаю, обойдёмся без борцов с ксенофобией. Но Швепс не успокоился. Упихивая кальмаров за щеку, он пробурчал: — Я вот не понимаю, какого хека к тебе все цепляются? Тот вон дедуля-призрак в прошлый раз вообще отказался, чтобы ты его осматривал. Что за бред? На меня за всю жизнь криво не глянули. — Русалы не развязывали войну с белокрылыми, — мрачно сказал Дагон. — Мои предки обтрепали слишком много слишком важных перьев. — Да когда это было-то? Уж за сто лет пора забыть. Не говоря о том, что ты вообще-то полукровка. Бред каракатицы… — вздохнул Швепс, заедая свое возмущение очередным кальмаром. Больше он ничего не успел сказать, потому что на другой стороне дороги показалась перевернутая на крышу и смятая в гамбургерную котлету машина.

***

— Грейс, — бросил Дагон приветственно, торопливо опуская чемодан с медикаментами рядом с хрупкой фигурой в полицейской униформе. — Кто-то живой? Грейс высунулась из-под покореженного корпуса. — Вроде, не могу понять, — сказала она, поправляя пучок спящих змей на макушке. — Женщина. По внешним признакам, русалка. — Пустите! — Швепс юркой рыбкой нырнул под корпус. — Темно тут, как у вампира в жопе, — он щелкнул фонариком. — Точно, русалка. — Вылезай, будем доставать, — Дагон привалился плечом к капоту. — Не успеем, — глухо отозвался Швепс. — Дыхания нет, пульса нет. На грудине глубокая рана от лобового стекла. — Из темноты вынырнул перепончатый кулак в резиновой перчатке: — Раствор соли. Раф сунул уже приготовленный шприц. Все замерли в напряжённом молчании. — Ну что там? — спросил Раф. Послышалась возня, сопение, сдавленные ругательства. — Не помогает, — рыкнул Швепс. — Что ты мне дал? Почему не помогает?! Еще одну дозу! Раф подскочил с другой стороны машины, заглядывая через разбитое боковое стекло. — Это не русалка, — сказал он, светя фонариком на рану. — Сдурел? Что я, свою не узнаю? Ты жабры не видишь? Перепонки? — В рану ей загляни, — голос Рафа был обманчиво спокоен. Швепс мазнул лучом света по вспоротой грудине и отпрыгнул, как кот от огурца. — Тунец полосатый! Что за хрень? В пробоине под ключицами не было внутренностей — лишь прозрачная субстанция, похожая на желе. Дагон схватил Швепса за неоновый жилет и вытряхнул наружу. — Доппельгангер, — сказал он, сам залезая под машину. Внутри было темно и мокро, пахло дорогим парфюмом и жженым пластиком, на языке осел едкий привкус рыбьего жира. Сунутый Швепсом фонарик выхватил красивое бледное лицо, спутавшиеся розовые кудри, пухлые накрашенные губы. Девица и впрямь была похожа на русалку, но прозрачный пластилиновый наполнитель под кожей не оставлял сомнений: жабры, перепонки на пальцах, по-рыбьи большие глаза — лишь форма. В голове мелькали страницы учебника по анатомии: жизненно важные органы редких и потому не до конца изученных доппельгангеров — мозг и сгусток энергии в груди, управляющие нейронными сигналами. Сейчас внутри раны была темнота. Упоминая всех демонов в алфавитном порядке, Дагон положил руки на смятую белую кофточку на груди и сделал три резких толчка. Рассчитал три удара — и снова нажал. Под ладонями у него вспыхнул пронзительно-белый свет, будто заново вкрученная лампочка. Напомаженный рот распахнулся, с шумом вдыхая, огромные глаза раскрылись, глядя на Дагона отчаянно, дико. — Возьми, — прохрипел совсем не русалочий голос. — Возьми. Никому не отдавай. У них везде свои. Отдай тому, кто придет — он сам тебя отыщет. Возьми… да возьми же! Доппельгангер чуть дернулась, разорванная ткань скользнула, под воротом блеснул небольшой кулон: перламутровая раковина, болтающаяся на чёрном шнурке. — Возьми… — грудь опустилась в выдохе — и больше не поднялась. Свет внутри окончательно погас. Ну уж нет! Дагон вжал руки в белую кофточку. Было жарко и тесно, пот щекотал виски, рога царапали обшивку, но он судорожно работал ладонями, не замечая времени, воя сирен, нервных голосов вокруг. — Даг, — услышал он, сквозь кровь, бьющую в виски. — Даг, вылезай. Даг! Он опустил руки. Выпутав рога, вылез наружу. Сел, вытирая лоб рукавом. — Ты сделал все, что мог, — голос Рафа успокаивал, а пальцы так приятно сжимали плечи. Дагон рассеянно кивнул. В голове была мутная хмарь, в лёгких — горьковатый запах бергамота, а в ладони — кулон в виде перламутровой ракушки. Что за бесовский дьявольский день?!

***

— Швепс, вы вчера приняли и отправили в морг труп из девятого округа? — загремело из глубины коридора. Таким голосом обладал бы пожарный гидрант, если бы вдруг решил заговорить. Пока эхо испуганно билось об стены, в болезненный свет больничных ламп выступило человеческое воплощение дракона. Черный ёжик на макушке агрессивно топорщился, ядовито-рыжие глаза полыхали огнём, темная кожа глянцево блестела. В этом облике заведующий отделением Макфайер был даже более устрашающим, чем в другом — четырехлапом и огнедышащем. — Учуял, гад, — шепнул Швепс, отступая. — Ну я, — сказал он громче. — И вам добрейшего утра, мистер Макфайер. Заведующий дракон глядел своими файерболами так, что желудок прямо под кожей превращался в шашлык. — Тогда потрудитесь напомнить мне первое правило при осмотре трупа, — прошипел он. Швепс чуть отступил, но улыбку свою огнеупорную еще держал. — Мистер Макфайер, говорите уж сразу, в чем я… — Первое правило при осмотре трупа, Швепс! Под обжигающим взглядом Швепс покраснел, казалось, даже кудри заискрили. Глаза его наполнились осознающей свое идиотство болью. — Первое правило при осмотре трупа… убедиться… что он не зомби… Слева сдавленно прыснул Раф. Макфайер побагровел еще сильнее. — Вы отправили в морг уставшего, выпившего снотворное гражданина! — рявкнул он, явно едва сдерживая пламя. — Уважаемого человека! Члена академии научного общества! Размер иска, который грозит отделению, соразмерен лишь объёму вашей тупости! Это ж надо было на этаж ошибиться и вломиться к ни в чем неповинному жителю! Вы что, спите на смене? Швепс опустил глаза, болезненно скривился. — Что… что с человеком, к которому я не пришел? — тихо спросил он. Макфайер махнул рукой: — Там все в порядке, обычная головная боль. Но дела это не меняет! — Полыхнув на прощанье взглядом, он зашагал дальше по коридору: — Отчет через час мне на стол! Швепс стоял в печали, Раф — в сочувствии, Дагон — в откате. После адреналиновой встряски пальцы все еще дрожали. Раф похлопал сникшего Швепса по плечу. — Иди поспи, слышишь? — Он глянул на Дагона: — И ты тоже. Дагон кивнул. Поспать бы не мешало. Но сначала — в душ.

***

Тёплые капли били по самой макушке, отскакивая от рогов и распадаясь на миллион нежных искорок. Дагон стоял, позволяя им смывать с себя усталость. Адреналин покидал тело вместе с пылью, и можно было наконец послать к черту приличия и отключить браслет-блокиратор — со звуком открывающегося зонта за спиной расправились жесткие крылья. Дагон сладко выдохнул: будто целый день ходил в наручниках, и вот — свобода. Теперь капли глухо барабанили по натянутой коже, тёплые струйки приятно щекотали затекшие складки. Дагон оперся одной рукой в гладкий больнично-нейтральный кафель. Мысли возвращались к аварии, но не так, как он будет отчитываться психологу мисс Арнетт. Упрямые мысли-молоточки работали, забивая очередной гвоздик в воспоминание: сильные руки на плечах, теплое дыхание в шею, успокаивающий шёпот в уши. Бергамот и корица. И полуулыбка. Та, что только для него. Дагон фыркнул, капли брызнули с губ. Рука сама потянулась к члену. Двигался размашисто, торопливо. Мыльные пальцы хорошо скользили, примагничивая ощущения к паху, смывая пыль теперь и изнутри. С мозга словно тоже снялся блокиратор, перед глазами вспыхивали совсем запретные картинки, нереальные, но такие желанные: Раф, бесстыдно ухмыляясь, стоящий перед ним на коленях… облизывающий губы… тянущийся к нему красивым розовым языком… Дверь скрипнула, разгоряченную спину защипал ворвавшийся холод, а ветер донёс чуть горьковатый запах бергамота. Черт. Черт-черт-черт. Черт. Дагон отдернул руку, будто обжегшись. Крылья покрылись гусиной кожей. Позвоночные бугорки встопорщились. Хвост нервно метнулся по кафелю, чувствуя насмешливый взгляд. Ну скажи что-нибудь, не стой там, будто медузой заколдованный. Сзади послышался вздох. Или усмешка. Или кашель. Черт, что это было? — Я… попозже зайду. Дверь осторожно закрылась. Да что же это за бесовский дьявольский сатанинский день?! Дагон постоял, слушая удаляющиеся шаги, и лишь потом принялся стучаться лбом о стену.