***
Коннор взвесил пистолет, лежащий в руке, знакомясь с новым ощущением. Он попросил Хэнка об оружии, и тот отдал его, и глазом не моргнув; даже не спросил, что Коннор собирался делать с ним. Столько доверия было совершенно незаслуженным, и это показалось Коннору слегка пугающим, но в то же время удивительным образом успокаивающим. Эмоции и правда странная вещь. Коннор сфокусировался на единственном вопросе, заданном Хэнком, который был рожден на почве чистого прагматизма. Основываясь на характеристиках его модели, он должен был суметь попасть в цель с этого расстояния без каких-либо проблем. Однако, если бы выстрел последовал из-за баррикад, была большая вероятность того, что армия пошла бы в наступление в тот же момент. Взрывы были простым предупреждением: будь солдаты настроены серьезно, все они были бы мертвы меньше чем за минуту. Единственным, что останавливало вооруженные наряды, было присутствие прессы и общественное мнение, в данный момент находившееся на стороне андроидов и поддерживающее мирный протест. Но если бы революция приняла насильственный характер… Если он и правда хотел сделать это, то нужно было каким-то образом отвлечь внимание армии от андроидов за баррикадами. Коннор кратко объяснил дилемму Хэнку, не отводя взгляда от Маркуса и Перкинса. С этого расстояния он не мог расслышать, о чем они говорили, а угол, под которым они стояли, делал чтение по губам по большей части невозможным. Однако было совершенно очевидно, что Перкинс предлагал предводителю андроидов какую-то сделку. — У меня есть идея, — сказал ему Хэнк. — Подожди минутку, пойду переговорю кое с кем. Как только мужчина ушел, Коннор заметил, как Маркус бросил быстрый взгляд на баррикады с отпечатанным на лице противоречием. Глаза лидера революции безошибочно отыскали Норт, с которой он, очевидно, был очень близок. Внезапно Коннор понял, в чем заключалась сделка. Сдайся, предай всех остальных, и я сделаю так, что вас с ней пощадят. Или что-то в этом духе. Коннор вспомнил о своих предательских размышлениях в саду Хэнка. В момент слабости он подумал, что с радостью отказался бы от всего движения за права андроидов, если это означало просто остаться в живых и быть рядом с Хэнком. Он запустил скорую реконструкцию варианта, в котором Маркус принимал сделку Перкинса. Неудивительно, что, учитывая, кем был Перкинс, вариант этот заканчивался всеобщим убийством — включая Маркуса и Норт. Перкинс заговорил вновь и в этот раз самостоятельно послал многозначительный взгляд в направлении Норт. И вот оно: в позе Маркуса промелькнул намек на сомнение. Коннор мог видеть, как крушится его решимость. Андроид даже не затруднил себя запуском реконструкции другого выбора. Было видно, что Маркус примет сделку, и он не мог позволить этому случиться. Его глаза отчаянно заметались в поисках Хэнка, в конце концов замечая его стоящим неподалеку и разговаривающим с темноволосым мужчиной с гигантским бугристым рюкзаком. Мужчина кивнул на что-то, сказанное Хэнком, и оттянул две нити по сторонам на сумке. Это загадочное движение повлекло за собой еще более загадочный результат, когда рюкзак упал на землю, словно пустой панцирь, открывая взору пару величественных крыльев, способных раскрыться по меньшей мере на шесть метров. Вереница трепещущих голосов пронеслась за баррикадами, вторя чувствам, что испытывал Коннор, глядя на него. Прежде он видел несколько примеров человеческого модифицирования, но все они были основаны на добавлении модифицированных частей андроидов, таких как усиленные глаза или конечности, в тела людей. Нет, это было чем-то иным. Чем-то, что выходило за рамки его сознания. Тем не менее, у Коннора не было времени обдумывать происхождение крылатого незнакомца, ведь вскоре мужчина направился прямо к нему длинными и полными решимости шагами. — Как насчет полета? — спросил он Коннора скрипучим голосом, принадлежащим старому заядлому курильщику. Но перед тем, как у него появился хотя бы шанс вставить слово, мужчина просто обошел его и обхватил за туловище. Сухое «пристегните ремни безопасности» было единственным брошенным предупреждением перед тем, как они поднялись в воздух.***
Коннор никогда бы не подумал, что будет летать. До этого утра он не думал и о том, что ему придется пользоваться пистолетом, а теперь эти события происходили в одно и то же время. Они взлетали на головокружительной скорости, и морозный ветер хлестал быстро онемевающее лицо Коннора. Но он не боялся, ведь хватка крылатого мужчины на груди оставалась каменной и не слабела. В очередной раз ему пришлось задуматься, кто держал его в воздухе, но эти вопросы могли подождать. Сейчас ему нужно было сфокусировать все внимание на фигуре Ричарда Перкинса, становившейся все более и более маленькой на занесенной снегом площади под ними. Перкинс никогда не был высоким человеком, но он все еще смог с легкостью одолеть Коннора ранее, ударяя его ножом в грудь и бросая непристойные оскорбления, пока Коннор не предпринимал никаких попыток прекратить это. Потому что ему нельзя было сопротивляться. Ранее Коннор сказал Хэнку, что не использовал баллончик, потому что Перкинс был слишком быстрым, но правда в том, что он сам был слишком медленным. Он почти достал баллончик из кармана, когда что-то остановило его; что-то вроде красной стены в голове, которую ему не удалось сломать. «Пластиковая шлюха, дешевая игрушка», — глумился над ним нападавший, повторяя то, как ощущал себя Коннор. «Игрушки не сопротивляются, а андроидам запрещено вредить людям», — мелькало в голове, пока он чувствовал, как драгоценная голубая кровь хлыщет из груди. Единственным, что ему оставалось делать, было отправить Хэнку свои GPS координаты, думая о том, каким было бы счастьем увидеть его лицо в последний раз перед тем, как отключиться навсегда. Сейчас все было иначе. Коннор понял, что был кем-то большим, чем простой секс-робот. Он подумал о пятидесяти семи прототипах RK800, которые были уничтожены, и еще о двоих, проданных, будто куски мяса. После того, что Хэнк сказал ему в туннелях, он больше не ненавидел себя за решение пощадить Хлою, но его сердце все еще болело за этих андроидов. «За твой народ», — прошептало что-то внутри. Тем не менее, в конце концов не имело значение то, чем или кем он был. Он знал только то, что это был его шанс искупить свои грехи. Если он позволит Маркусу принять сделку, его народ будет обречен. Если Коннор предотвратит это, они все еще могут быть спасены. Он должен был сделать это. За Хелен и Алессандро. За Норт, Маркуса и революцию. За Хэнка. За себя. Наконец, алая стена в его сознании разрушилась, когда держащий его мужчина с крыльями остановился в воздухе. Отсюда Перкинс казался крошечным, словно игрушка, которой он назвал Коннора. Коннор вдохнул леденящий воздух и сжал онемевшие пальцы на пистолете Хэнка. А затем нажал на спусковой крючок, целясь в сердце.***
Хэнк проснулся от руки, нежно и утешительно проводящей по волосам. Он прильнул к ней, фокусируясь на прикосновении и том факте, что он прижимался к чему-то — или, скорее, кому-то — мягкому и теплому, лежащему рядом. Какое-то время он не понимал ни где находился, ни как попал сюда. Хэнк открыл глаза и поморщился на слабый свет, доносившийся сквозь наполовину запахнутые шторы. Свет подсвечивал бледное лицо Коннора, нависающего над ним, окрашивая его мягким золотым свечением, которое наводило на мысль, что сейчас, вероятнее всего, было уже не утро, а послеполуденное время. Когда Коннор заметил, что Хэнк открыл глаза, то ничего не сказал и только улыбнулся, отчего в уголках глаз появились морщинки. — Какой сегодня день? — пробормотал Хэнк, как только воспоминания стали возвращаться беспорядочными отрывками. — Девятнадцатое ноября, 16:23, — спешно подсказал Коннор, плавно убирая руку и терпеливо ожидая, пока Хэнк стряхивал остатки сна. Его мозг работал все еще медленно, но ему удалось сложить два плюс два. >Восемь дней спустя. Спустя после революции. Произошедшее на Харт Плаза неминуемо провело четкую линию, разделяющую время на промежутки до и после, которые казались ничем не связаны, и сегодня был первый день после, который Хэнк провел дома, проспав почти все время. Коннор успел подтвердить его подозрение, что за окном был полдень, несмотря на то, что последним воспоминанием было ночное возращение домой. — Как долго я проспал? — проскрежетал он, и его горло показалось сухим, будто после ночи беспробудного пьянства, хоть он и не выпил ни стакана с… как много времени прошло? «По меньшей мере, восемь дней», — внезапно осознал он в тот же момент, когда Коннор ответил ему: «Ты спал двенадцать часов и двадцать семь минут». — Охренеть, — выругался Хэнк скорее по привычке, чем от искреннего желания. Он помнил тот напор, с которым Джеффри, наконец, заставил его пойти домой после недели безостановочной работы, прерываемой краткой дремотой прямо на станции. Терпение начальника испарилось, когда Хэнк едва не свалился прямо посреди их разговора. — Не моя вина, что ты настолько скучный, что заставляешь людей засыпать во время разговора, — проворчал Хэнк на Фаулера, но послушно позволил Коннору довести себя до машины и отвезти домой из участка, где у андроида, по правде, не было никакого права находиться — если только за решеткой. Но все предпочитали игнорировать этот небольшой факт и позволяли Коннору постоянно привозить Хэнку пищу с водой. И если пару раз он заглядывал за чужое плечо, чтобы увидеть, над чем работал полицейский, все предпочитали игнорировать и это. Прошедшая неделя казалась размытой, но Хэнк все еще был в состоянии сложить произошедшие события в хронологическую цепочку. К счастью, после того, как Перкинс упал на колени, хватаясь за грудь, армия не пошла в наступление в тот же момент. По рядам прошелся гул из разряда «Что, черт возьми, здесь делает эта крылатая штука». Оказалось, что удивительное количество солдат отказывались атаковать что-то, показавшееся им настоящим ангелом, несмотря на четкие распоряжения руководства убрать его. Наконец, для поимки Кастора был отправлен вертолет, но он смог сбежать в пристань, где ему удалось потеряться. Было настоящим чудом, что по пути тот умудрился не потерять и Коннора. Меж тем, армии было приказано начать наступление на баррикады, но в тот момент Гэвин и RK900 вернулись с пятью тысячами новообращенных андроидов — такими же передовыми и готовыми к сражению, как и оригинальный RK900 (к которому, в конце концов, прицепилось прозвище «Найнс», когда Гэвин устал от его слишком творческих попыток назвать себя) — и им удалось склонить чашу весов в свою сторону. Впоследствии, андроиды были немедленно признаны разумными существами, а через пару дней и отдельной категорией американских граждан. Их точный статус и права все еще обсуждались, но разрешение на получение зарплаты за проделанную работу и владение собственностью уже было получено, и это было удивительно быстрым развитием, учитывая, с какой скоростью обычно работала правовая система. В общем, все было хорошо, не считая одного пустяка: Коннор был обвинен в непреднамеренном убийстве. По всем правилам, убийство должно было считаться преднамеренным. Он целился в сердце, в конце концов, и признался в этом Хэнку. Тем не менее, за прошедшую неделю мужчина неоднократно и настоятельно повторял ему, что он ни за что не должен признаваться в этом суду. Коннор последовал совету, жалуясь при этом на то, что врать таким образом казалось неправильным. — Просто наша судебная система не сильно любит самоуправства, — объяснил Хэнк. — Это я должен был пойти и арестовать его — хотя этот урод рассмеялся бы мне в лицо и сказал, что у меня нет ордера — а не ты убить его. С законной точки зрения, у тебя не было никаких оснований стрелять в него. Он никому не угрожал в этот самый момент, только «вел переговоры с террористами» — хоть мы с тобой и знаем, что это полная херня — так что тебя посадят за убийство, если сознаешься в намерении убить его: в революционных целях или нет. Поверь мне, у нас будет куда больше пространства для маневров с непреднамеренным. — Звучишь, как мой адвокат, — с легкой ухмылкой сказал Коннор, несмотря на всю серьезность положения. — Боже упаси, — в отвращении скривился Хэнк. — Всегда ненавидел их. Но совсем скоро ты и сам заговоришь так — это часть работы. Тогда Коннор посмотрел на него странным образом, но у них были куда более насущные проблемы, и Хэнк решил проигнорировать это. Прямо сейчас его мочевой пузырь угрожал взорваться, так что он извинился и стащил себя с кровати, напоследок легко проводя рукой по щеке Коннора, как делал раньше. В ванной он боялся даже взглянуть в зеркало. Хэнк был уверен, что выглядел чертовски плохо после того, как измотал себя за последние несколько недель, в дополнение к возрасту, перевалившему за пятьдесят лет, на которые он выглядел даже в лучшие дни. Коннор, с другой стороны, был изумительным молодым созданием и, благодаря новым законам, больше не мог принадлежать никому, даже Хэнку. Он мог пойти куда захочет, мог заниматься чем угодно с кем только пожелает. Хэнк заметил, что сидел на опущенной крышке унитаза по меньшей мере вечность, подавленно уставившись на желтую плитку над ванной, только когда живот протяжно заурчал. Хэнк понял, что был ужасно голоден — неудивительно, учитывая, что в последние дни он не ел должным образом, несмотря на лучшие попытки Коннора заставить его питаться, когда он с головой погрузился в закрытие дела Колибри вперемешку с разрешением последствий революции. Будто в ответ на его мысли, соблазнительный аромат настиг его, заставляя покинуть ванную и последовать за запахом. Войдя на кухню, он тут же был растерзан Сумо, который оставался под опекой Хелен и Алессандро всю последнюю неделю и не мог дождаться того, чтобы обслюнявить лицо законного хозяина. — Интересно, зачем я заморачивался с умыванием, — проворчал Хэнк с наигранным раздражением, когда особенно восторженное облизывание оставило след слюны прямо на носу, однако это не остановило его от того, чтобы продолжить трепать пса по спине и бокам, и гладить так долго, что еда давно была готова к тому моменту, как Сумо наконец в блаженстве свалился на лежанку. Как он и надеялся, Коннор приготовил яичницу, в этот раз не заменяя сливочное масло оливковым или чем-то таким же богохульным. — Я знаю, что уже поздновато для завтрака, но почти вся еда в холодильнике испортилась, так что мои возможности были сильно ограничены. Приготовлю настоящий ужин после того, как схожу за покупками, — сказал Коннор, выкладывая яйца на тарелку и кратко оглядываясь через плечо, посылая улыбку в направлении Хэнка. Мужчина заметил, что Коннор надел рубашку со смеющимися ананасами, которую они купили в их первый и единственный выход за покупками, с момента которого прошла, казалось, вечность. Он все еще думал, что эта рубашка была смехотворной, и что на Конноре она смотрелась так же смехотворно хорошо. Внезапно Хэнка посетило острое желание встать за андроидом, обхватить его за торс и прижаться. Ему захотелось сделать это так сильно, что сдерживаться было почти физически больно. И все же, каким-то образом Хэнку удалось сдержать этот порыв. Он сел за стол и вместо этой мысли сфокусировался на том, каким облегчением было видеть Коннора целым и невредимым. Ему не удалось не почувствовать облегчение от того, что Перкинс исчез навсегда. Поначалу так не казалось. Коннор целился в сердце, но промахнулся — попасть в движущуюся цель с движущейся позиции многого стоило. Вместо этого пуля попала в живот, и врачи забрали его в больницу, пока он все еще был жив, но находился без сознания. Будь это фильмом, позже Перкинс драматично сбежал бы из скорой и попытался убить их всех, произнося в этот момент скучную злодейскую речь, в которой подробно объяснил свои подлые планы. В реальности Перкинс умер от шока после пулевого ранения, в одну из ночей тихо уйдя в мир иной, после трех дней, проведенных в коме. Если у него и были последние слова, рядом не было никого, чтобы услышать их. Позже Коннор все-таки рассказал Хэнку, что узнал от Тома Ивашиты: Перкинс приходил на охоту за потенциальными жертвами — юношами, задумывающимися над своей ориентацией — в «Мерцающую гостиную». Он играл свою роль, чтобы подружиться с ними, а затем заманивал их в пустынные места, чтобы убить. Когда Коннор узнал о «Мерцающей гостиной» и времени, когда подозреваемый обычно появлялся там, он связался с Гэвином Ридом, о котором ранее составил впечатление, как о безжалостном детективе-карьеристе, и быстро составил план, в котором служил приманкой. Он выглядел достаточно молодо, чтобы привлечь внимание Перкинса, и был менее хрупким, чем любой человек, подходящий под такое описание, что делало его идеальным кандидатом. До определенного момента план был успешным. Основываясь на описании, которое дал маленький Том, Коннор сумел вычислить преступника в толпе, замечая его, когда тот общался с другим парнем. Он прошел к паре сквозь танцующую толпу и вскоре придумал способ занять место парня. Когда Коннор намекнул, что находит своих друзей-парней чуть более привлекательными и признал, что не знает, что делать с этим открытием, Перкинс в мгновение ока втянулся в разговор, говоря Коннору, что знает, через что он проходит, сам был там, и что открыться неподдерживающему окружению очень сложно — все это со снисходительной улыбкой, которая не доходила до его глаз. Эти глаза выглядели по-обычному карими, без единого красного вкрапления. Но это было не удивительно — едва ли ему удалось бы заманить жертву, будь в нем что-то, настораживающее настолько очевидно. Все проходило гладко, но во время разговора Коннор получил сообщение от Гэвина, сообщающее о смене планов. В нем говорилось, что отряд должен был уйти из-за террористической угрозы, и содержался приказ на немедленное отступление. Но Коннор проигнорировал его, даже несмотря на то, что вскоре после этого Перкинс сменил привычный план и предложил пойти в мотель любви прямо сейчас вместо того, чтобы просто обменяться телефонными номерами и связаться через какое-то время, как было с предыдущими жертвами. У Коннора было точное представление о том, на какую «террористическую угрозу» был отозван отряд Гэвина: конфликт между людьми и андроидами назревал какое-то время, и исход мог повлиять на его жизнь различными способами. У него могло не быть другого шанса поймать Перкинса, который, как агент ФБР, точно был способен повернуть улики в свою пользу. Поэтому Коннор решил проигнорировать приказ Гэвина и принять предложение Перкинса, несмотря на то, что ему пришлось действовать самому по себе. Это было невероятно безрассудно с его стороны. Оглядываясь назад, Коннор понял, что Перкинс, должно быть, воспользовался моментом, пока его внимание было сконцентрировано на чем-то другом, чтобы включить свое особое зрение и обнаружить, что Коннор был андроидом. С другой стороны, он мог быть уже знаком с внешностью RK900 и сделать вывод из этого, так как они выглядели практически идентично. Это и то, как активно Коннор обхаживал его, пробудили подозрение Перкинса, и он решил избавиться от возможной угрозы, попытавшись убить андроида в мотеле. Позже, когда узнал, что Коннор выжил, он попытался убить его с помощью RK900. Вот и все, что им удалось выяснить самим. Глаза Перкинса проанализировали в ходе вскрытия, обнаружив в них сканер, мало отличающийся от того, которым были оснащены андроиды, что позволяло ему собирать любую информацию об окружающих его людях и объектах после взгляда на них. Они были дополнительно оборудованы инфракрасным зрением и повышенным вниманием к деталям: это объясняло, почему места преступлений всегда были вычищены от улик. В дополнение к этому, они искали Целителя, чтобы убедиться, что тот был источником модифицированного зрения Перкинса, но пока что поиск ни к чему не привел, прямо как Хэнк и ожидал. Все, что попадалось им на пути во время расследования, было различными слухами и городскими легендами. Одна из них почти полностью повторяла то, что Хэнк узнал от одного из модифицированных, глася, что Целитель был андроидом-медиком. В ней было уточнение о глубоком рассечении на лице, нанесенном разъяренным родственником пациента, которого андроиду не удалось спасти. Это было больной темой для Хэнка, которая напоминала ему о андроиде-хирурге, который не смог спасти его сына. Тем не менее, в первый раз за три года боль в сердце, вызванная напоминанием, казалась не столько пронизывающей, сколько ноющей. Рана оставалась на месте, и, наверное, навсегда там останется, но она больше не была зияюще открытой. Были и другие истории о Целителе, умудряющиеся быть более чудными. Как, например, одна, в которой говорилось, что он даровал части тела андроидов людям вроде Меган и Перкинса не потому что хотел помочь им достичь своих целей (какими бы они не были), а потому что имел собственный скрытый план по созданию смешанного вида: наполовину людей и наполовину андроидов. Или же — ее обычно разделяли андроиды — он был самим ra9. И, конечно же, более всех полюбившаяся Хэнку: Целитель на самом деле был Элайджей Камски, переодетым в костюм андроида и наебывающем их всех. Только одно было ясно наверняка — не было никакого смысла в его поиске. Что касается методов работы Перкинса, теперь было совершенно очевидно, что он оставлял надписи «ra9» и «Я ЖИВОЙ» на месте убийства Майкла Броунина — и хотел сделать то же в казармах, где пытался убить Тома Ивашиту, но был остановлен куриной владелицей-латиноамериканкой — чтобы обвинение легло на андроидов. Несмотря на то, что сперва казалось невозможным, чтобы преступник сумел повторить надписи из убийства Ортиса, это было только потому, что никто не подумал на виновника из ФБР, у которого полицейская информация появилась куда раньше, чем у прессы. Поскольку Перкинс умер в больнице, долгое время его точная мотивация оставалась загадкой. Расследование его прошлого в конце концов выявило возможную историю сексуального насилия со стороны старшего кузена. Вот и все. Хэнк расправился с едой и поднял взгляд на Коннора, сидящего напротив, чтобы поблагодарить за вкусный ужин, когда заметил, что взгляд андроида был до странного отстраненным. — Поделишься размышлениями? — предложил он. — Я просто не понимаю, почему он делал это, — сказал Коннор с несчастным хмурым взглядом. — Не должны ли такие люди симпатизировать жертвам, а не наоборот? Почему он хотел убить этих парней? Хэнк вздохнул. — Тебе стоит пройти пару занятий по психологии, прежде чем присоединиться к работе, Коннор. Тогда ты узнаешь все о некоторых ебанутых защитных механизмах, которые заложены в нас, людях. Это называется колесо насилия — жертва превращается в насильника, чтобы получить контроль, почувствовать себя сильным — все такое. Мы никогда не узнаем о Перкинсе наверняка, но готов поспорить: там было что-то похожее. Коннор согласно кивнул, а затем его глаза распахнулись чуть шире, когда к нему пришло осознание. Хэнк упоминал подобное уже во второй раз; в первый, когда Коннор заметил, ему показалось, что это была простая оговорка. После всего, что произошло, он ожидал, что Хэнк категорически запретит ему становиться детективом, а не ободрит его. — Ты хочешь, чтобы я стал полицейским? — переспросил он для подтверждения. Хэнк посмотрел на него так, будто он сказал что-то абсолютно очевидное. — Ну, мне показалось, что ты сам этого хотел, учитывая твою постоянную игру в детектива за моей спиной, даже когда это шло вразрез с моими четкими указаниями. Если только ты не планируешь отправиться в тур с воссоединившимися Радиохэд или что-то в этом духе, — добавил Хэнк, чтобы закончить монолог на легкой ноте. Это вызвало у Коннора улыбку. — Для этого потребовалось бы тренироваться чуть больше. Но ты прав, мне понравилась детективная работа — куда больше, чем домашние обязанности. Но мне бы понравились и… другие занятия, если позволишь, — пояснил Коннор, глядя на Хэнка из-под ресниц. Мужчина прокашлялся, ощущая, как запылало его лицо. Не было никакого смысла притворяться, что он не понял, о чем говорил Коннор. Они кружили вокруг этого вопроса еще с того момента, когда он позволил Коннору поцеловать его в первый раз, но их разговор никогда не заходил дальше. В этот раз будет иначе, был уверен Хэнк. Атмосфера внезапно накалилась ожиданием. — Ты знал, что у меня есть возможность чувствовать не только боль, но и удовольствие? — мягко спросил Коннор, пока его глаза сверлили Хэнка с прожигающей силой. Все, что смог сделать Хэнк, так это глупо помотать головой. Он не знал этого, хоть это и не должно было быть большим сюрпризом. — Помнишь тот раз, когда мы поцеловались в парке, а потом в доме? Хэнк нервно сглотнул. Конечно он помнил. — На самом деле, когда ты прикоснулся ко мне, я почувствовал такое наслаждение, что побоялся, как бы мои схемы не перегрелись. Вот почему мне пришлось вернуться к… Заскриптованным репликам, — признался Коннор с появившимся на щеках голубым оттенком, означающим смущение. — Заскриптованным… Подожди, ты имеешь в виду тот момент, когда ты внезапно начал пародировать порнуху? — уставился на него Хэнк с недоверием. Он никак не смог бы забыть это. — Ты отверг меня, — в полтона сказал Коннор. — Боже, Коннор, это потому что ты внезапно превратился в совершенно другого человека! — оборонился Хэнк. — Уж прости, что нашел это довольно отталкивающим, но не более, чем когда ты сказал, что все равно не хочешь меня. — Я не говорил такого! — с силой воспротивился андроид. — Моими словами было, и я процитирую: «Андроиды не могут желать чего-либо», — Коннор резко остановился и нахмурился. — В ретроспективе, именно это недопонимание было моей ошибкой, и мне жаль, что я запутал тебя. Мне следовало сказать «нельзя» вместо «не могут», поскольку я ссылался на отсутствие разрешения, а не возможности. — Чего? — Хэнк уставился на него с недоумением. — Я имел в виду, что хотел тебя, хоть и знал, что это запрещено. Но тогда я этого не понимал, — тихо сказал Коннор, продолжая смотреть Хэнку в глаза. А теперь понимаешь? Вот что хотел спросить Хэнк, но слова застряли в горле от серьезности, которой были полны карие глаза Коннора, мягкий изгиб его губ и его правая рука, лежащая на столе ладонью кверху, в ожидании, когда Хэнк соберется с духом и преодолеет небольшое расстояние между ними. Но у него не хватало мужества, так что на мгновение он беспомощно уставился на Коннора, перед тем как осознал, что что-то изменилось с момента, как он проснулся. Это был голубой диод на виске андроида, который оставался пустым больше недели. — Ты снова установил свое кольцо настроения, — заметил Хэнк вслух. Коннор только кивнул, ничего не объясняя. Но мужчина не мог сдержать любопытства. — Зачем ты поставил его обратно? Я слышал, что множество андроидов избавляются от них: видят в этом знак рабства или чего-то такого, — заметил он. — А другие все еще видят в них символ индивидуальности и предпочитают оставлять, — ответил Коннор нейтральным тоном. — Ага. Так вот почему ты установил его. В этом есть смысл, — глубокомысленно кивнул Хэнк. Уголок рта Коннора шаловливо приподнялся. — Я такого не говорил. Когда мы играли в ту игру, где делали наблюдения о людях, которых видели на улице, ты всегда говорил мне не бросаться в выводы, — сострил он. — Надо было сделать мне кофе, раз хотел использовать высшие функции моего мозга, — раздраженно пробормотал Хэнк. — Я подумал, что кофеина за последнюю неделю тебе должно было хватить до конца жизни. Но, думаю, я могу сделать тебе еще одну чашку, — великодушно уступил андроид, тут же поднимаясь из-за стола. — Все в порядке, — остановил его Хэнк, жестом говоря ему сесть обратно. — В любом случае, ты не должен потакать каждой моей прихоти. Но сейчас я не в состоянии играть с тобой в угадайку, Коннор. Зачем ты переустановил его? — прямо спросил он. — Я хотел, чтобы ты лучше понимал, о чем я думаю, — просто объяснил Коннор. На это Хэнк моргнул. Это было неожиданно, если не сказать больше. Но затем мысль посетила его. — Разве это не поставит тебя в невыгодное положение? Не похоже, чтобы я мог установить себе такое, — возразил он, легко постукивая по виску. Выражение лица Коннора стало серьезным. — Ты должен понять, что у нас были некоторые… недопонимания в прошлом, — осторожно начал он. «Это еще мягко сказано», — подумал мужчина, вновь переживая моменты, когда Коннору приходилось справляться с его пьянством, депрессией, и с ним, пытающимся держать дистанцию, чтобы уберечь себя от боли, и не думающем о том, как это влияло на андроида. Черт, да Хэнк заставил его стать свидетелем ебаной попытки самоубийства, и самым грустным было то, что это не было худшим из всего, о нет. Мужчине казалось, что этот сомнительный приз скорее доставался тому моменту, когда ему не удалось спасти Коннора от Перкинса даже не единожды, а дважды за одни и те же сутки, и то, что не будь там Целителя или Гэвина, андроид был бы мертв. Хэнк внезапно ощутил, как сперло дыхание от осознания, куда направлялся их разговор. «Коннор мог идти куда и с кем ему угодно», — напомнил голос в голове. Зачем ему было оставаться с законченным пьяницей в лице Хэнка Андерсона и его букетом проблем, к которым никто в здравом уме не захотел бы прикоснуться даже трехметровой палкой, и с вопиющей неспособностью защитить тех, кого он любит? От вида какого бы то ни было выражения на лице Хэнка, диод Коннора кратко закрутился желтым. Затем андроид потянулся, чтобы взять чужую руку, и мягким движением провести большим пальцем по его ладони. Он часто делал это — трогал мужчину так, как обычно прикасались к напуганным животным. Хэнк обнаружил, что был не против этого. — Мне не нужен твой диод, чтобы увидеть, о чем ты думаешь прямо сейчас. Пожалуйста, остановись и послушай меня, Хэнк. Я хочу тебя, я люблю тебя, и я никуда не ухожу. Разве что обратно в спальню. С тобой, — подчеркнуто сказал Коннор. «Тогда почему ты попытался самоуничтожиться, когда я сказал, что чувствую то же самое по отношению к тебе?» — пронеслось в голове Хэнка, но он сдержался от того, чтобы озвучить мысль. Его высшие мыслительные функции все еще были замутнены, но сейчас он понял, что протокол самоуничтожения не был чем-то, что можно остановить простыми словами, не важно, как много истинных чувств они в себе содержали. Признания в вечной любви едва остановили бы пули, так почему здесь должна была быть какая-то разница? Тогда Коннор был не в себе, так что не было никакого смысла направлять его действия против него самого. И если это прекрасное существо, способное раскрывать преступления и стрелять в убийц из неба так же хорошо, как заставлять Хэнка есть овощи и играть на гитаре, совсем немного не попадая в ноты, говорило мужчине, что любит его сейчас, когда к нему вернулся полный контроль над разумом и действиями, у Хэнка не было ни единой причины не верить ему, несмотря на то, каким незаслуженным это казалось. И не было причин не сказать те же слова в ответ, в этот раз получая гораздо более предпочтительную реакцию: Коннор поднялся со стула, потягивая его за руку, за которую все еще держал его, пока Хэнк не сделал то же самое, и тогда они стояли так близко, что едва не соприкасались. Вскоре стерлось и «едва»: Хэнк обхватил Коннора за талию, притягивая еще ближе. Коннор обнял в ответ, пряча голову под чужим подбородком. Они стояли так какое-то время и просто наслаждались близостью. Коннор, наконец, разорвал объятие, только чтобы посмотреть на Хэнка со слегка приоткрытыми в приглашении губами. Они уже целовались раньше, но в этот раз что-то было иным. В первый раз они были равны друг другу и не имели никаких недопониманий. О, Хэнк был уверен, что в будущем их будет полно: у него все еще были проблемы, и сейчас он был уверен, что и у Коннора их было достаточно, раз его короткая жизнь была даже более насыщенной событиями. Более того, работа Хэнка была тяжелой и требовала много времени, что было одним из факторов, поспособствовавших разводу; он предполагал, что это могло бы добавить напряжения и в отношения с Коннором. Он искренне надеялся, что им удастся снять с Коннора обвинения в непреднамеренном убийстве и дать ему работать в Департаменте полиции Детройта, но он знал, что достичь этого будет непросто. Однако Хэнк знал, что, каким-то образом, им удасться сделать все правильно. Потому что несмотря на все, что произошло, они смогли дойти до этого момента. Он не мог не чувствовать небольшую гордость за них обоих. Их поцелуй оборвался, и Хэнк поднял руку, чтобы провести пальцами по голубому кругу на виске Коннора. «Как светофор в Японии», — внезапно подумал он, когда старое непрошеное воспоминание ворвалось в память. Это было лето после второго курса колледжа, когда он использовал все свои сбережения и отправился в двухнедельное дорожное путешествие по Японии сам по себе. Хэнк смутно помнил, что проехался по всему туристическому маршруту: «Токийская башня» (в то время куда более высокое «Небесное дерево» все еще хранилось на чертежном столе), «Золотой павильон» в Киото, великолепный «Замок белой цапли» — в магазине неподалеку он купил бонсай, который до сих пор хранил на рабочем столе. Где-то все должны были храниться фото — он мог вспомнить больше деталей об этих местах, если бы просмотрел их — но большая часть воспоминаний давно исчезла. Но яркое воспоминание, которое прямо сейчас посетило его, было об одном из первых дней этого давно минувшего путешествия. Теплый июльский вечер, когда он шел пешком по небольшому городу, название которого не помнил, и остановился у перехода, ожидая зеленый сигнал светофора. Только когда свет, наконец, сменился, вместо зеленого он оказался голубым. «Что за черт, тут даже светофоры отличаются», — подумал тогда Хэнк, но нисколько не почувствовал себя раздраженным; напротив, маленькая деталь показалась ему завораживающей, полной обещаний приключений в необычной новой стране, которую он мог исследовать. И это было именно тем чувством, которое он испытывал сейчас, глядя на Коннора. Он погружался в новое приключение, и этот прекрасный, чистый, голубой свет давал ему на это разрешение. «Давай же, оно может быть твоим». И Хэнк последовал за светом.КОНЕЦ