Станция утешения

****** Не привычно. Совсем не привычно вот так возвращаться в пустую квартиру, где его никто не встречает, не обнимает, не говорит что любит и тепло по-домашнему не улыбается. Раньше, это его нисколько не волновало бы, раньше, он бы просто прошел на кухню, выпил остывший холодный, еще с утра недопитый кофе и лег бы спать, сверля потолок и размышляя о бренности бытия. Он бы страдал в одиночестве от не разделенной любви и пытался жить дальше вспоминая прошлое. Но сейчас он не может позволить себе пить кофе и лечь спать, он даже не может ступить за порог холодной и пустой квартиры, пока в нем нет того странного паренька. Нет Дэхена. Это первый раз за последние несколько недель, когда он остался совсем один. И эта тишина снова накрывает его с головой, она так остро ощущается и давит на легкие, словно хочет выбить весь кислород и убить его. Дэхен уехал. Он просто взял и уехал. Чонопу не стоило так говорить, не стоило кидаться такими словами и делать его виноватым. Но в тот момент, он ничего не мог с собой поделать, перед глазами то и дело мелькали картинки Химчана и Дэхена, как этот парень касается его, трогает везде и целует его губы, которые должен касаться и целовать только Чоноп. Его взбесила реакция Дэхена, взбесило как он нежно прижимал его к себе, как успокаивал, как с заботой и аккуратно, словно от этого зависела его жизнь, касался его. Чоноп никогда раньше так сильно кого-то не ревновал, кроме Миен, но и тогда он не выходил из себя и дело не доходило о драки, он не говорил ей гадостей, чтобы задеть. Чоноп признает, он перегнул. Ендже сказал, что Дэхен вернется как только успокоится, что пока его не стоит искать и звонить ему тоже не надо. Он тоже был обижен и пытался Енгука выгнать, попросить его уйти, но если Чоноп послушавшись парня ушел, то Енгук даже на сантиметр не сдвинулся. Сегодня был концерт посвященный чувствам Енгука, он не мог так просто уйти, после публичного обещания не оставлять, не покидать и быть с ним до самого конца, поэтому он просто пошел в свою комнату, после того как уговорил врача не выгонять его и дать ему последний шанс. Лиса успокоила парней, сказав что все будет хорошо, что в начале Химчан ей тоже не нравился, но потом они подружились, что он на первый взгляд только выглядит как полный кретин, а так он вполне хороший друг. Чонопу ничего не оставалось кроме как просто поехать домой и дожидаться Дэхена. Уже перевалило за полночь, но от паренька ни слуху ни духу. Чоноп весь извелся, думая над тем как извиниться и что сказать, когда он объявится. Но до самого конца он не признает своей ошибки, ему не понравилось как кто-то посторонний для него говорил гадости про его, на минуточку, парня, он что должен был сделать? Проглотить? Типа так и надо? Кто он тогда после этого, если не может защитить дорогого сердцу человека? Чоноп почти до рассвета сидит на кухне, он не помнит какую по счету кружку кофе он выпил, его голову раздирают воспоминания событий последних нескольких дней, где он счастлив и рядом тот, кто наполняет его жизнь светом, а сердце теплом. Его нет всего несколько часов, а кажется он пропал на несколько веков, пообещав вернуться. Чоноп только сейчас понимает весь масштаб трагедии, потому что он не должен привязываться так сильно, не должен был привыкать и делать смыслом жизни того, кто все равно собирается его оставить. Он ничем не отличается от Енгука, он тоже такой же одержимый, даже больше. Чоноп слышит копошение в коридоре, он успевает только встать со стула, как видит на пороге Дэхена. Уставший, бледный, круги под глазами, а сами глаза красные, как если бы он плакал. Он смотрит так, будто носит на себе груз всего мира, медленно передвигая ногами он подходит к Чонопу и легонько его обнимает, с облегчением выдыхая. Он утыкается носом куда-то в область шеи и принюхивается, словно это дает ему успокоение. Чоноп не долго думая обхватывает его руками и тоже с облегчением выдыхает, ведь он пришел, нашелся. — Прости. — тихо шепчет Дэхен, готовый вот-вот разреветься. — Это мне стоит извиниться, прости, я не хотел так говорить. — Чоноп крепче прижимает его к себе. — Не уходи вот так, ты не представляешь как плохо мне было, о чем я только не подумал. Не оставляй меня, ладно? Я все сделаю для тебя, все что попросишь, только будь рядом, будь со мной. — шепчет Чоноп, на что Дэхен сильнее плачет, навзрыд. — Ты делаешь мне больно, хен, твои слова причиняют мне боль. Так не честно. Я не хочу, я ничего не хочу. Я ведь просил тебя не влюбляться, просил ничего ко мне не чувствовать. Почему ты проигнорировал мою просьбу, что мне теперь делать? — Дэхен отталкивает Муна и держась за голову оседает на стул, где ранее сидел Чоноп. — Эгоист. Ты думаешь только о себе, о своих желаниях, каждый человек на этой гребаной планете думает только о себе. Как же бесит! Это не возможно, невыносимо уже. Хватит причинять мне боль, хватит думать что мои желания ничего не стоят, прекратите видеть во мне игрушку, которую трахаешь когда хочешь и делаешь больно когда хочешь. — он встает, смотрит на шокированного хена, — Я разве многого просил? Одна единственная просьба, разве я о многом просил? Почему нельзя просто не любить меня, почему всегда нужно вот так мне делать больно? Я вас людей не понимаю! — Дэхен устало садится на стул, делает глоток из кружки Чонопа и опустив голову на стол: — Я устал хён, я так устал. — прикрывает глаза, позволяя маленькой слезе скатится и упасть на стол. — Ты злишься из-за того что было в «Дома Ангела»? — спрашивает Чоноп и слышит как горько смеется Дэхен, тихо, словно не его словам, а куда-то далеко своим мыслям. Его голос такой спокойный, но это не успокаивает, а наоборот, заставляет что-то внутри царапаться и грызть. — Я не злюсь, я знаю каким ублюдком может быть Химчан. — говорит Чон. — И я знаю тебя, ты бы не стал без причины махаться кулаками. — Поговори со мной, я вижу что тебе трудно, не держи все в себе, иногда просто надо выговориться и станет легче. Вся эта ситуация с Ендже давит на тебя, просто поделись со мной своими переживаниями. — просит Чоноп, садясь рядом на стул и беря его руки в свои. — Это ни капельки не просто, хён, это сложно, чертовски сложно. Я устал так жить, я не хочу терять. Я больше не хочу чувствовать эту боль, она постоянно со мной, пожирает меня, живет во мне, как будто я ее дом, словно во мне она нашла свое пристанище, она не дает мне дышать, не дает жить. — по новой заливается Чон. — Хён, она разрывает мне мозг, ты можешь сделать что-нибудь, можешь забрать ее, пожалуйста, прошу хён, сделай что-нибудь. Мне больно, я постоянно думаю о ней, постоянно чувствую ее, прошу, хен, заставь ее уйти, прогони ее. Я не могу так больше. — просил, молит и зарывается в объятьях, умоляя прекратить его муки. Но Чоноп знает только один способ не думать не о чем и если это поможет его мальчику перестать мучиться, он сделает, нет ничего легче. Чоноп поднимает прижавшегося парня на руки и несет в спальню, аккуратно кладет свою ношу на постель и пока тот все еще плачет, Мун стягивает с него кофту, полностью раздевает его, покрывая тело поцелуями. Чон пропускает момент как остается полностью голым в руках хена. Рыдания стихают, на замену им приходят тихие всхлипы и короткие стоны, когда старший утягивает его в легкий поцелуй. Чоноп целует нежно, возбуждая младшего легкими, едва ощутимыми прикосновениями. Чоноп не хочет его трахать, он хочет заняться с ним любовью, показать как это нежно, как это с любовью, хочет показать как скучал все эти часы без него. Дэхен видит, видит его желание на дне его зрачков, видит его намерения, они лежат на поверхности, они так чисты и невинны, что режут глаза, заставляя прикрыть веки. Чоноп устраивается между разведенных ног Чона и медленно проталкивается, попадая по простате и вырывая уже полноценный стон. Он двигается медленно, целуя, оставляя засосы на его шее, где придется, желание оставить на нем как можно больше следов, велико и он не отказывает своим желаниям. Дэхена от такой нежности кроет. Он с силой комкает простыню, утопая в эйфории, кто сказал что рая на земле не существует, пусть так думает и дальше, потому что Дэхен убедился что есть, и этот рай рядом только с его хёном, поэтому он никому не скажет, чтобы никто не захотел проверить его слова. Он унесет эту тайну в могилу. Это его личный секрет. Чоноп в такт своим медленным толчкам, обхватывает член младшего и также медленно двигает руками, убивая Дэхена двойной дозой счастья. Мун хочет сделать приятно Дэхену, хочет поделить его боль на два, забрать половину, он не знает получается ли у него, но он сцеловывает каждую слезинку, которая стекает по щеке младшего. Дэхен тяжело дышит после бурного оргазма, старший кончает следом и ложится рядом, снова утягивая младшего в поцелуй, тягучий, сладкий, до мурашек нужный. Если в его руках Дэхен чувствует себя хорошо, тогда Чоноп не будет выпускать его, будет целовать и обнимать, всегда будет рядом. Младший жмется к нему всем телом и вскоре засыпает. Мун сторожит его сон, смотрит, запоминает, проводит пальцем по щеке, скулам, по закрытым глазам, зарывается в волосы, пропускает через пальцы, запоминает запах его шампуня — яблочный вкус. Аромат созревшего и упавшего после ночного дождя «Апорта». Дэхен вкусный. Чоноп отправляет сообщение шефу что приболел и идет готовить завтрак для Дэхена, хочется поухаживать, сделать приятно. Он гуглит как сделать завтрак, выбирает более простой, менее заезженный вариант и приступает к готовке. В его меню вошли: блинчики с вареньем, кофе, нежное яблочное пирожное и фрукты. Да, банально. Слащаво. Но если младший улыбнется, значит это стоило того. На кухне стоит приятный аромат выпечки, когда Дэхен входит и потирает сонные глаза, он одет в растянутую футболку и домашние спортивные штаны, на ключицах красным сияют его следы, волосы в творческом беспорядке, по домашнему уютный, невинно смотрит на завтрак, хотя по часам давно уже не завтрак. — Ты приготовил завтрак? — удивляется младший и тепло улыбается, когда Чоноп подходит и оставляет короткий поцелуй на губах и требует большего. — Я еще зубы не чистил. — смеется в губы Дэхен. — Ты все равно вкусный. — говорит Чоноп, и не обращая внимания на слабые протесты все-таки целует. — Как давно ты проснулся? Тут столько всего. — смотря на накрытый стол, спрашивает Чон. — Не так давно. Я полный ноль в готовке блюд, но кондитерское искусство у меня в крови. — Дэхен идет в ванную, принимает душ и свежим, бодрым садится за стол. Чоноп уже сварил ему кофе, сел напротив и смотрел как младший уплетает вкусности. — Может прогуляемся? — предлагает Мун. — А как же твоя работа? — Я сказал что заболел, так что день полностью свободен, что будем делать? Я знаю ты бы хотел провести его в постели, но давай сходим на свидание? Мы не ходили на свидание ни разу, а, давай? — Дэхен прищурился, внимательно осматривая старшего. — Пытаешься меня задобрить? Хен, ты должен подружиться с Химчаном, он мой друг, чтобы ты не говорил, что бы не делал, он появился в нашей с Ендже жизни задолго до тебя. Он был рядом в трудные времена, был рядом когда был нужен. Ни ты, ни Енгук не сможете запретить нам с Ендже с ним общаться и если не дай Бог случиться так что мне придется выбирать между вами, я выберу его, хён, всегда так было и всегда так будет. Я говорю это сейчас на полном серьезе, ты должен ему понравиться, его мнение в выборе моего спутника жизни тоже важно, поэтому, я прошу тебя, хён, не сразу, постепенно, подружитесь ладно? — Чонопу этот разговор не нравится, Дэхен очень дорожит дружбой с этим парнем, и как бы ему не хотелось ревновать или чувствовать себя странным, он не может перестать контролировать злость, которая снова растет, снова угрожает вырваться и сделать что-то не то. Чоноп сжимает кулаки под столом и выдавливает из себя то ли улыбку, то ли оскал и кивает в знак согласия, но согласия в его жесте ноль целых ноль десятых. — Так куда пойдем? — отвлекает Дэхен. — Куда ты хочешь? — спрашивает Мун, уже немного под растеряв весь пыл. — Хён? — зовет младший, — Задай мне вопрос который хочешь задать, я отвечу. — Дэхен не слепой и видит как быстро поменялось настроение хена. — Кто для тебя Химчан? Не говори друг, я вижу что между вами что-то большее. — сразу откидывает не нужный вариант. — Я видел это в твоих прикосновениях, слышал в твоем голосе, чувствовал, когда ты смотрел на него. — говорил Чоноп. Дэхен около минуты думал над ответом, всего шестьдесят секунд, но для Чонопа казалось, прошла вечность. — Я не знал что ты такой наблюдательный, хён. — смеется Чон. — Не уходи от ответа. — сердится Мун. Младший увиливает и заставляет Чонопа напридумывать себе всякое. — Ты прав. Он мне больше чем друг, он тот кого я никогда не перестану любить и тот кто всегда будет рядом со мной и с Ендже. — честно отвечает Дэхен и видит как мрачнеет старший. — Ты сам просил ответить, прости, я говорю как есть, потому что доверяю тебе и ты мне нравишься. — Ты просил меня не влюбляться в тебя, потому что, на самом деле ты любишь Химчана? — озвучивает случайную догадку Чоноп, боясь посмотреть в глаза напротив и понять что прав. Дэхен медлит. Он снова молчит, не понимая что свои молчанием убивает. Молчание знак согласия? Кто придумал эту чушь? Его молчание по одному обрывает нити которые Чоноп думал уже крепко связаны, он слышит как они рвутся. Лучше бы не спрашивал, лучше бы промолчал, продолжая говорить о свидании, лучше бы позвонил на работу шеф-повару и попросил приготовить самые лучшие блюда, потому что Чоноп собирался привести младшего в ресторан. — Прости, глупый вопрос, да? — приходит в себя Чоноп, пытаясь проглотить ком, вставший поперек горла и не дающий сделать глоток воздуха. — Да. — шепотом произносит Дэхен и Мун прикрывает глаза, чтобы избавится от стеклянной крошки под веками, ему показалось, что это был ответ, признание Дэхена. — Да хен, ты самый глупый человек на планете, потому что, я люблю тебя, а Химчан мне как старший брат и если ты думаешь что, я спал с ним или мы были любовниками, то да, ты самый настоящий глупец. — смеется младший. — Что? Но, ты же говорил что любишь его и выберешь его? — не понимает старший. — Ты сказал, что он больше чем друг, ты только что это сказал! — Я шутил. Я не мог просто простить тебя, но теперь моя душенька спокойна. Ты бы видел свое лицо, я думал ты заплачешь прямо тут, хотел уже за платочком бежать. — смеется Дэхен, пока Чоноп переваривает и когда до него доходит, он срывается с места, разворачивает и припечатав младшего в спинку стула: — Эй Чон Дэ… — Я люблю тебя. — выпаливает младший. — Что? — Прежде чем ты сделаешь что-то травмоопасное, помни я люблю тебя и у меня нет скидки в травматологию. — Дэхен я… — Я люблю тебя. — Нет я… — Я люблю тебя. — Да перестань… — Я люблю тебя. — Я не собираюсь… — Я люб… — не договаривает Дэхен, Чоноп затыкает его поцелуем, сразу врываясь и атакуя его рот, чтобы заткнуть и перестать своими признаниями заставлять сердце тарабанить словно град по крышам. Дэхен сам как лучшая сладость востока, но со вкусом пирожного, поцелуй сносит крышу и подводит его к зоне риска, если пересечь черту, обратного пути уже не будет, да он и не нужен. Чонопу нравится чувствовать как пальчики младшего зарываются в его волосы и с силой оттягивают назад, нравится, как Чон подается вперед, вжимается сам и притягивает старшего, чтобы между ними даже воздух не просочился. Дэхен ранит в самое сердце, но рана приятная, хочется самому стрелу глубже вонзить, потому что это не боль — это желание будоражущее кровь, выбрасывающее адреналин тоннами и как цунами несущееся на берег, чтобы расхерачить скалы в мелкую пыль и развеять по ветру. — Я люблю тебя. — произносит Чоноп в губы и без всяких «тоже» ****** Когда Енгук просыпается и идет проверить Ендже, оказывается что он пошел проводить Химчана до остановки, но как помнит Гук, остановка находится далеко от хосписа. Он срывается за ним, чтобы прекратить бесконечный поток плохих мыслей, которые начали закрадываться, заставляя его почувствовать страх. Ендже не должен был выходить, ведь он еще плохо передвигается. Как он вернется обратно? Как ему позволили уйти, как отпустили? Енгук бежит так, будто от этого зависит его жизнь, и вот он видит остановку, видит как одинокая фигура сидит на скамейке, опираясь на трость и выдыхает. Нормализовав свое сердцебиение и успокоив свою злость он осторожно подходит и садится рядом. — Тут как-будто воздух другой. — тихо говорит Ендже. — Знаешь, чистый, не такой затхлый как в хосписе, легкий и приятный. — подставляя лицо лучам солнца и порыву ветра, шепчет Дже. — Давно ты здесь? — Гук смотрит на профиль парня, на его еле заметную улыбку и тоже улыбается. — Химчан уехал прямо перед тобой. — Как он? Ему бы следовало полежать еще не много. — А тебе следовало бы не избивать его. — твердо говорит Ендже. — Прости, я иногда просто не в силах контролировать свою злость, особенно если речь идет о тебе. — Знаю. Ты эгоист, говорил уже. — Ендже спокоен, но все еще раздражен. — Я люблю тебя Гукки, ты мой парень, а Химчан мой друг, ты не можешь ревновать меня к нему. Между нами ничего нет и не может быть, он мой приятель, как старший брат. Я очень хочу чтобы вы подружились, для меня это очень важно. — Ендже говорит спокойно, следя за маленькой бабочкой, которая кружит над его ногами, видимо желая присесть. Ендже не делает резких движений, старается даже не дышать, чтобы не спугнуть ее и хмурится, когда Енгук садится к нему спиной и предлагает понести его на спине до хосписа. — Тебе надо на процедуры. — но Ендже встает, проходит мимо него и медленными шагами идет в другую сторону от больницы. Енгук за ним. — Думаешь, у меня не было отношений до тебя? Я тоже встречался, тоже любил, я тоже когда-то был счастлив, улыбался, тоже клялся в вечной любви, но люди приходили в мою жизнь, заставляли меня привыкнуть, полюбить, а потом уходили. Оставляли меня одного, брали мое сердце и на моих же глазах растаптывали, кидали в грязь, вонзали гигантские иглы и прокручивали до крови. Сначала было больно, потом притуплялось, а дальше я привыкал и уже не было так обидно и боль уходила. Всегда так было, единственными кто оставался со мной были Химчан и Дэхен, они мои друзья, Енгук, те, ради кого я с легкостью отдам свою жизнь. Мне не жалко, ради них мне не жалко. — говорит Ендже, не плачет, голос не дрожит, он уверенно и твердо произносит каждое слово, таким тоном, говоря что не шутит. Енгук верит. — Прости. — Если ты бьешь Химчана — ты бьешь меня, если ты не уважаешь Химчана — ты не уважаешь меня. Если ты не принимаешь моих друзей, я не приму тебя. Я люблю тебя, но друзей я люблю больше, прости, я не буду тебе лгать, знаю грубо, но я не позволю обижать моих друзей Енгук. — Прости. — Прекрати опекать меня, некоторые вещи я и сам могу сделать. Я не настолько беспомощный каким ты меня видишь. Ты возишься со мной как с маленьким ребенком, мне не приятно знаешь ли, знаю, ты заботишься обо мне и я благодарен, честно, я благодарен тебе, но иногда ты переходишь границы, как сейчас, ты собирался нести меня на спине, думая, что я не смогу сам подняться? — Ендже говорил ровно, не повышая тона и не упрекая, просто говорил, — Если мне понадобиться помощь, я попрошу тебя об услуге. Возвращайся в город, возвращайся на работу, к друзьям, я не хочу быть тем, кто отнимает твою жизнь, тем, кто забирает тебя у друзей. Я хочу чтобы ты занимался музыкой, у тебя дар, а ты, вместо того чтобы создавать очередной трек, прозибаешь здесь с больными, которые сдохнут сегодня-завтра. Не лишай себя того, чего нет у нас Енгук. Знаешь, сколько людей в хосписе готовы заключить сделку с самим дьяволом, чтобы жить по ту сторону ворот «Дома Ангела»? А ты, упускаешь, теряешь время, вместо того чтобы веселиться и радоваться жизни. — заканчивает Ендже и отворачивается. — Все сказал? — сердится Гук и развернув его к себе, заставляет смотреть в глаза. — Да, у меня была нормальная жизнь, была работа, друзья, я занимался любимым делом, пел, выступал, да, у меня было все это, у меня все это есть, я ничего не терял, как ты думаешь. Я проживал эту жизнь изо дня в день, но жить по настоящему я начал лишь встретив тебя. Я люблю тебя, я хочу быть рядом, что плохого в том, что я хочу быть ближе к тебе? Вся моя жизнь имеет значение лишь тогда, когда ты рядом. Я хочу писать песни, хочу жить, веселиться и радоваться каждому дню, но как, если не позволяешь мне быть рядом и заботится о тебе. Прошу, доверься мне. Ты веришь мне? — Енгук смотрит в глаза, но Дже отворачивается, он не хочет снова ошибиться, не хочет снова чувствовать боль, а он будет ее чувствовать, потому что этот парень не кто-то чужой — это Енгук. Парень, который сумел разбить панцирь и проскользнуть под слой защиты, парень, который делает его счастливым и заставляет отвлечься от самых страшных и плохих мыслей. Который одной лишь искренней улыбкой, может вылечить и хотеть жить, бороться за жизнь. Ендже не хочет рисковать и снова ставить все на кон, чтобы потом снова искать смерти, если вдруг Енгук решит, что Дже не достоин его внимания. Если Енгук решит бросить Ендже — он умрет. Потому что он глубоко, глубже чем думает, прямо под ребрами, у самого сердца. — Не веришь. — констатирует, выносит вердикт самому себе, потому что, без него он не сможет дышать, даже на небо поднять глаза не сможет. Бешено бьется в груди его сердце, истерзанное молчанием. — Ты должен отпустить меня. — Отпущу — умру. — со спины обнимает Гук. — Я отпускаю тебя. — шепчет Ендже и поднимает глаза на небо. — Не поступай так со мной. — молит, голос ломается, першит в горле, требует чего-то. Енгук чувствует как от каждого сказанного слова, его сердце поднимается к горлу. Он боится что выблюет его и не сможет больше вставить на место. Так нельзя, это против правил, против природы, Ендже не должен такое говорить, даже думать о расставании грех, не то чтобы расстаться. — Так будет лучше нам обоим. Так правильно. Пока не поздно давай расстанемся, пока это не разбивает нам сердце. Когда я умру, только тебе будет больно, не обрекай себя на мучения, прошу, одумайся. — Ендже сжимает руку, которая отказывается отпускать его. — Ты не умрешь, я не позволю. Я люблю тебя, Ендже пожалуйста, не разбивай мне сердце, ты делаешь мне больно. — Енгук не понимает в какой момент его разрывает от жгучей боли и он начинает плакать. Он плачет как не плакал никогда, навзрыд, словно потерял уже самого близкого, он близок к этому и осознание потери делает его бессильным перед парнем, который своими словами режет его без ножа и заставляет падать в бездну. — Если ты не уйдешь сейчас, я не смогу отказаться от тебя, это твоя последняя возможность уйти. — предупреждает Ендже и поворачивается в объятьях, стирает мокрое от слез лицо и всматривается в глаза, пытаясь найти в них, тот ответ который всегда преследовал его, в который он верит как в Бога, он ждет что от него откажутся, ждет, что его отвергнут, что пойдут сейчас на остановку и уедут первым же рейсом до Сеула. Но он не знает, даже не подозревает что любовь Енгука настолько велика, что ни время, ни место и тем более ни сам Ендже не смогут поменять его чувств. — Сколько раз мне сказать что люблю тебя чтобы ты поверил? Я знаю, тебе трудно вновь поверить, но я не тот кто причиняет боль и отказывается от своих слов, пожалуйста Ендже, прошу тебя, умоляю, дай нам шанс. — Енгук никогда не был тем кто умоляет, никогда не понимал тех людей, которые цепляются за человека, который не хочет их видеть, который не любит, а наоборот отталкивает всем видом показывая что не нужен. Он презирал таких людей, говоря что они слабые и никчемные, потому что нет гордости и самообладания чтобы принять реальность и уйти с высоко поднятой головой, думал что они слабые и старался не сближаться с такими людьми, потому что боялся что сам станет таким, одержимым и зависимым. Он бежал от таких людей подальше, не замечая что стал таким, а от себя ведь не убежишь, как не старайся. Если ты бежишь от кого-то или от чего-то включая свои чувства, то должен помнить что бегая от себя, ты берешь и самого себя, позади остаются лишь люди которые вовсе не виноваты в твоих мучениях. В тот день Ендже все-таки вернулся в хоспис на спине Енгука, который заставил его забраться к нему на спину и пройти весь путь от принятия чувств, до признания своей беспомощности перед ними. С того самого дня все было по другому, по-новому, потому что Енгук не собирался отступать от своих слов данных перед всеми на концерте. Он впервые полюбил, и это чувство было выше всего на свете, он не знал что может быть больше, что может быть чище, что может быть прекраснее, чем Ендже который просыпался только в его объятьях и улыбался каждому дню. ****** С того дня прошло около двух месяцев, каждый прожитый день терял свое значение и счет, потому что не поспевал за влюбленными сердцами, не успевал останавливать их, не успевал говорить что в сутках есть двадцать четыре часа и что каждый из них надо проживать. Такая странная любовь витала в воздухе, что казалось она будет длиться вечность, что она создана чтобы существовать всегда. Эта любовь сидит у костра, считает каждую подбрасываемую головешку в огонь и принимает решение гореть вечность, делает выбор, что огонь вечен, как в парке победы над фашистской властью. Прячет искры в ладошку и не знает что варежка может загореться и опалить руку, ей это знать не обязательно, пока она слепа, пока может дышать и видеть синее, без туч небо, оно живет надеждой, ожидая что биение под грудью заменяет жизнь и прошлое лето, когда не было всего, не было любви и только синие звезды снились чтобы облегчить существование. Пока кто-то держится за желтые листья, не желая отпускать это лето, на их ресницах тают те самые снежинки которые и делали это лето самым прекрасным временем года. Это не заканчивается так просто и бесследно, потому что эти два месяца счастья, когда они писали друг другу глупые и нелепые письма, два месяца, когда они думали что нашли свой рай, думали, что нашли свой май, свой луч оконного света. Они не уйдут из мыслей друг друга, не оставят так просто догореть тому костру, не позволят ветру так просто срывать так полюбившиеся желтые листья. Они понимают что нужны друг другу, что еще не время, что еще чуть-чуть в объятьях будет достаточно чтобы отпустить. Они так решили. Они уже запутались где правда, а где ложь, эта книга жизни уже перестала считать страницы и говорить когда следующая глава, когда нужно радоваться, а когда прятать слезы. Они не умеют красиво говорить, красиво расставаться и наоборот, прижиматься в объятья друг друга. Им никогда не было стыдно говорить о любви, потому что говорили они это только себе, но не кому-то постороннему, который стал больше чем кем-то из толпы. Они стали мечтать, каждый из них начал мечтать, тогда, когда был уговор не делать ничего, но они поддались соблазну и отдали это лето внутреннему «я», которое не подчиняется ни одному закону физики и не желает слушать разум. Они расправили крылья, только рядом с теплыми губами и надежными руками они могли летать, не боясь падения, не боясь быть отвергнутыми и это делало больнее чем что-либо на этой сраной планете. С каждым нежным поцелуем, с каждым грубым и властным прикосновением они чувствовали как летели все ближе к солнцу, умирали и воскресали, становясь свободней. Пока это самое теплое и нежное солнце не начало опалять их крылья, пока не начало делать больно и по-тихоньку лететь вниз, угрожая разбит о землю если не перестанут держаться за лишний груз в виде чувств и позволят уже бросить. За окном проходит еще один месяц, они не понимают были ли они здесь или это только мираж, созданный их потаенными желаниями, но они здесь и сейчас сгорают в пламени чужой-своей любви. Они знают что должны были отпустить еще в тот день когда еще стоял выбор, но сейчас сгорая в любимых руках, в поцелуе, утопая в вечном огне, который сжигает все на своем пути, они не могут противиться своим желаниям. Быть ближе. Быть глубже. "— Ты готов?" " — Думаешь, пора?" " — Самое время." " — Ты не жалеешь?" " — Я сделал все что хотел." Это был обычный вторник. Тот самый вторник, когда просыпаешься и думаешь что понедельник, самый трудный день недели прошел, просыпаешься не много с облегчением. Это обычный вторник, который прошелся холодным потоком ветра по постели, говоря, что теперь так будет всегда.