Станция утешения

****** — Я особенный. — улыбаясь говорит Дэхен. — Правда? — Я умею делать людей счастливыми. Разве ты не счастлив? — Счастлив. — произносит Чоноп, улыбаясь. — Значит, это делает меня особенным, так? — Возможно. — коротко отвечает Мун. — Не возможно, а точно. — напирает младший. — Не наглей… — резко оборачивается Мун и выплывает из очередной фантазии. Ему бы уже привыкнуть завтракать в одиночестве, ведь прошло уже около пяти месяцев с момента исчезновения Дэхена, а он никак не может взять себя в руки и вернуться к прошлой жизни. Чоноп пьет кофе, точнее не допивает, едет на работу, отрабатывает положенные часы, как на автомате, заказывает свежие продукты на складе на следующие три дня, едет домой. Допивает утренний кофе, который после двух глотков отправляется в раковину и идет спать. Хотя, нормальным сном это не назовешь: он лежит полночи пялясь на белый потолок, который совсем не белый, который засасывает и заставляет мерзнуть. Который радуется, что парень остался один, потолок, который скучал по тем дням одиночества хозяина и теперь решил наверстать те пару месяцев, что он упустил. На самом деле, если Чоноп не врет самому себе, то, в то утро вторника, когда он проснулся в постели один, что-то внутри ухнуло вниз, что-то от стен отскочило и рикошетом прямо в сердце вонзилось, давая понять что он ушел. Что этот мелкий паршивец ушел, не попрощался, не сказал и не обещал вернуться. Чоноп не злится, ведь он предупреждал что уйдет, предупреждал в него не влюбляться, сам виноват что не послушал, сам виноват, что позволил забыть о данном обещании. Дэхен отказывается стираться, отказывается так просто уходить из мыслей, из сознания, он просто наглым образом, стоит перед глазами и улыбается. Иногда обнимает, иногда ложится ночью на вторую половину кровати, прижимается и Чоноп бы поверил что Чон вернулся, если бы не холод исходивший от иллюзии, от видения, которое преследует его и не дает нормально функционировать. А вообще, это не честно. Он забыл свое пальто, то самое, которое было на нем в первую их встречу. Идиот. Как он мог оставить такую важную вещь и уйти? Как он позволил себе такую оплошность, Чоноп хочет найти его, только чтобы отдать это пальто, вот честно, увидит его, протянет пальто, развернется и уйдет. По крайней мере он так думает, представляет это у себя в голове, думает, что делает правильно, игнорирует сжимающееся сердце и прикрывает глаза, когда мираж в очередной раз обнимает его со спины, утыкаясь в лопатки. Он бы никогда не заходил на кухню, нет не из-за Дэхена, совсем нет, просто он уже не завтракает, не обедает, не ужинает в этой комнате, спрашивается, зачем ему лишняя комната, может продать ее соседям, пусть сделают лишнюю комнату для детей, им нужнее. Чоноп думает об этом всего секунду, пока не вспоминает, как Дэхен тут хозяйничал, готовил, старался сделать что-то новое. Танцевал, когда было хорошее настроение, пел, параллельно пробуя блюдо на вкус. Недавно он был в гостях у Миен, она была его первой любовью и лучшей подругой, поэтому он решил рассказать ей о Дэхене, но в последнюю секунду, он замолчал и перевел тему в другое русло, потому, что он не захотел делиться воспоминаниями ни с кем. Они были только его и принадлежали только ему, тогда, с какой стати он должен говорить о них кому-либо? И он не сказал. Миен была в растерянности из-за его поведения, его замкнутости, она никогда не замечала за ним такого поведения, но старалась игнорировать и весельем как-то вывести из состояния отчуждения. Миен хотела поговорить об этом с Енгуком, но он уехал куда-то. Чоноп не умеет любить, он понял это когда, спустя некоторое время, прогуливаясь по парку в выходной, к нему подбежал маленький мальчик, в руках у него был леденец в форме петушка, он просил его о чем-то, но Чоноп смотрел на этот леденец, медленно протянул руку к мальчику и отобрав сладость убежал и заперся в квартире. Это было по-детски, придурок. Мун тогда, сел на пол и пристально разглядывал леденец и вдруг в голове пронеслась мысль, что он тоже как тот маленький мальчик у которого отобрали леденец. Мальчик сейчас поплачет пару минут, успокоится, забудет об этом и снова начнет улыбаться, веселиться, радоваться жизни, возможно позже купит себе другой леденец, вспомнит про похищенный, улыбнется. Точно. Чоноп тоже должен так делать, забыть тот леденец, улыбнуться и идти дальше, у него вся жизнь впереди, может он встретит кого-то лучше, кого-то, кто будет любить его и кто позволит любить в ответ. Этот странный парнишка преследует его во снах, почти каждый день. И почти каждый раз Дэхен окружен цветами. Чоноп запомнил их и очень долго искал в интернете, прошерстил почти все сайты с цветами и наконец нашел. «Симбельминия» — так назывался тот прекрасный цветок, окружавший его мальчика. Симбельминия была прекрасна. Чоноп хотел почувствовать ее аромат, но в голове всплывал только запах Дэхена, то самое яблоко. Он любит яблоки и каждый день ходит в магазин за ними, пытаясь отыскать тот самый «Апорт», который травил его разум и напоминал о том, о ком нельзя говорить. Чоноп заставил шеф-повара включить в меню побольше яблок, ему нравился аромат исходивший из кухни, так, он не чувствовал себя одиноким. Персонал знал о ситуации своего админа, Чоноп как-то раз познакомил их, заставив повара сдержать данное обещание и приготовить лучший ужин, а официантов обслужить по высшему разряду. Прошло уже несколько месяцев, с тех пор Чоноп ни разу не плакал, ни разу не поддался эмоциям, и тем более ни разу не заговорил о нем, не пытался искать или как-то выйти на контакт. Найти его и спросить, почему так внезапно, почему так быстро и почему так больно? Дэхен перед уходом должен был как минимум забрать с собой те три месяца счастья, что они провели вместе. А он? Он просто оставил все на Чонопа, как на старшего, свалил на него, а сам просто ушел. Чонопу хотелось лезть на стенку от не справедливости, но понимал что сам виноват, Дэхен тут не причем и он возможно, вообще не любил его никогда. Но Мун старается об этом не думать, потому что тогда, становится действительно невыносимо. Не лечится ведь. Не проходит. Сейчас наверно еще терпимо, он повторяет себе что все хорошо, но понимает, что он ему еще нужен. Если бы Дэхен предупредил о своем уходе, он попросил бы его остаться еще ненадолго, а потом сам бы отвез его хоть на край света. Он повторяет себе что все будет хорошо, и не верит. Докатился. Не верит самому себе. Он помнит то небо, Дэхен говорил что оно было кроваво-красным, будто кто-то перерезал небу горло, он тогда улыбался, но Чоноп видел не улыбку, он видел крик в его глазах, в жестах, на лице, но не придал значения, потому что, Чон продолжал говорить и что-то упорно объяснять, как-будто Чоноп мог что-то понять, когда под этим кроваво-красным небом Дэхен сам был как нечто не объяснимое и далекое. Сейчас ему подумалось, что наверно должен был прислушаться, продолжить разговор, вместо того чтобы заткнуть его поцелуем, в который он промычал что-то нечленораздельное и ответил. Он бы не прочь, прямо сейчас спросить его, попросить рассказать, продолжить ту историю. Он бы слушал, не перебивая. У него сегодня хорошее настроение, поэтому Мун решает посмотреть кино на любимом диване с пачкой чипсов. Он включает старую плазму и мотает каналы, пока не натыкается на любимый фильм Дэхена, который вызывал в нем всегда бурю эмоций. По большей части негативных и как бы Чоноп не отрицал, ему нравилось наблюдать за злостью младшего. — Я не понимаю этого человека. — говорил Дэхен в один из вечеров посвященных кино, когда друг главного героя совершил суицид, своим поступком сломав и растоптав его. — Ему было не просто. — заступался за суицидника Чоноп. — И все же, если бы он не держал все в себе, а рассказал другу, все было бы намного проще, но он выбрал молчание и это убило его. Он идиот. Я ненавижу слабаков, которые думают что покончив жизнь самоубийством, они обретут покой. Это же бред. — Почему бред? Может они и обретают покой, во всяком случае мы этого не узнаем, ведь никто оттуда не возвращался. — целует в щечку Мун. — Они просто слабаки. Возможно сдохнуть для него было правильным решением. — злится Чон. — И чего ты так разозлился? Это просто кино. — А если бы это было по настоящему, что бы тогда было? Если бы ты вдруг совершил самоубийство, думаешь обрел бы покой? — Страшно не само самоубийство, а тот ад, что творился в душе за секунду до конца, понимаешь? Разные ситуации бывают, у каждого человека свой порог боли. — Смерть не происходит с тобой после петли на шее, она происходит со всеми теми людьми которые остаются жить после твоего ухода, когда они стоят у могилы и пытаются понять как им жить дальше, как дышать, как существовать, понимаешь? Чоноп никогда не пытался остановить поток его мыслей, он был очень милым, как маленький зайчик. Чоноп улыбается своему воспоминанию, досматривает кино и идет заварить себе кофе. Мун бросил курить уже давно, кажется после встречи с ним. Он сам этого не понял, но как-то само бросилось что-ли. Но сейчас руки сами так и тянутся к старой пачке, спрятанной в нижней полке. Он думает всего минуту, оглядывается, будто кто-то сейчас выйдет из ниоткуда и ударит его по руке, хотелось бы чтобы это был Дэхен, в идеале, чтобы пришел и больше не уходил, Чоноп бы не ругался из-за его ухода, это не имело бы значения, если бы он сейчас вернулся. Но его нет и осознание этого подталкивает Чонопа все-таки взяться за пачку и выкурить ее полностью. Он подсел. Теперь в маркете он покупает только сигареты вместо яблок, Мун решил избавиться от всего, что напоминает о Дэхене, включая и его запах, чтобы не вздрагивать или не застывать всякий раз, чувствуя этот ублюдский запах. Чоноп перекрывает его ароматом дыма, заполняет легкие до отказа и прощается, привыкает просыпаться без него, привыкает засыпать без него, привыкает быть один, снова. Он вспоминает те пять лет после Миен и не вольно сравнивает, тогда было не так трудно как сейчас. Тогда он даже мог видеть ее с другим, видеть ее улыбку и мог терпеть, но сейчас все куда хуже, возможно из-за не возможности видеть так происходит? Но он то знает, что это не так. Чоноп даже думал сделать ремонт дома, убрать все лишнее, оставить только кровать и шкаф, но в кровати его обнимает Дэхен, а в шкафу висит его старое пальто, в котором он был в ту первую ночь их знакомства. Это была лучшая ночь, из всех ночей проведенных вместе. Он честно, не пытался искать его, просто бродил иногда по памятным местам, бывал несколько раз в том самом баре «Muerte», пил виски, все ждал что сейчас погаснет свет, на сцену выйдет парень в маске на пол лица, скажет свое коронное, и начнет петь, потом Чоноп подождет его на улице, перекинет через плечо и заберет домой, предлагая «Давай будем вместе?» Он ждал до самого закрытия заведения, потом еще пару часов топтался у входа, но никто из «Муэрте» так и не вышел. В один момент Чонопу надоедает это сраное ощущение внутри и он решает забыть, насильно вырвать этот кусочек его жизни и выкинуть в мусорное ведро. В самом деле, хватит уже страдать не понятно от чего, сколько можно так жить, пора бы уже попрощаться и начать все заново. И у него даже получается улыбаться персоналу в ресторане, здороваться с бабульками во дворе, снова общаться с Миен и звонить Енгуку. Но весь этот мираж осыпается, когда он однажды видит Дэхена в одном из прохожих в метро. Он выбегает из вагона, пока двери не закрылись, несется как безумный и сердце его билось тогда не из-за бега, оно рвалось к тому, по кому скучало. Чоноп признает силу своей тоски, силу этого притяжения, когда до дрожжи хочется увидеть. Он боится, он не может перебороть этот страх, что гниет у него внутри. Он слаб перед ним. Кого он обманывает, чем больше он хочет забыть, тем сильнее он хочет найти его и приковать к себе на веки вечные. Он скучает. Всегда будет скучать. ****** — Что ты чувствуешь прямо сейчас? — Серьезно? Доктор Чхве, вы хотите это знать? — смеется Енгук. — Да, давай поговорим об этом. — доктор смотрит на него, — Что ты чувствуешь? — Енгук становится серьезным, улыбка пропадает, будто он отдается ощущениям и хочет наполнить ими просторный кабинет психолога. — Я ничего не чувствую, как бы… типа… внутри пусто. — Как давно ты чувствуешь пустоту? — Уже несколько месяцев, после смерти Ендже, я думаю, именно с того дня. — Енгук сглатывает комок в горле, до сих пор не может привыкнуть не реагировать так остро, не может. — Расскажи мне о том дне. — просит доктор. Енгук помнит тот день, как-будто это было вчера, доктору не стоило напоминать, Чхве видит как красивое лицо исказилось в гримасе боли. В тот день, точнее, накануне, Ендже попросил Енгука съездить в город за лекарствами для Дома Ангела, но предупредил, что он может задержаться там на день. Енгук согласился, он всегда был рад помочь хоспису чем-нибудь, поэтому, ничего не подозревая и ни о чем не догадываясь, он оставил на губах своего парня легкий поцелуй и отправился в город. В фармацевтическом складе попросили подождать поставки и дождаться проверки заявки. Запросов было много, поэтому ему пришлось подождать. К вечеру прибыла новая поставка, но заявки на лекарства от Дома Ангела не было, к тому же, поставщик сказал, что сам доставляет все необходимое в хоспис. Енгук ничего не мог понять, не хотелось ехать сюда еще раз, поэтому он хотел разобраться на месте, попросил проверить еще раз, потом попытался позвонить в хоспис, но никто не брал трубку, а телефон Ендже был отключен. Было поздно, автобусы не ехали, поэтому он решил остаться на ночь у хорошего знакомого, а утром уже поехать в хоспис и разобраться в этой неразберихе. С самого утра он чувствовал странную тревогу, старался не обращать внимания на нее, но когда он доехал до хосписа, тревога усилилась, он уже не мог ее контролировать. На первый взгляд, все было как обычно, как всегда, тихо, птички поют, пациенты играют, наслаждаются теплым солнышком, но его морозило, вымораживало просто. Гук побежал в комнату Ендже, но она была пуста, матрац был свернут, как если бы пациента выписали. Он знал что это означает, он много раз видел как матрац сворачивали после смерти больных. Но Ендже ведь не умер? Не умер ведь? В палате пахло хлоркой и чистым постельным бельем, ничего не напоминало о том, что здесь жил его парень. Все исчезло. — Он просил передать тебе это. — протягивает Лиса, сдерживая слезы. — Где он? — Он не хотел чтобы ты видел… — продолжает говорить, игнорируя Енгука. — Он перевелся в другую палату? — Прости, Енгук. Это было его последним желанием, мы не могли ничего сделать. — В какую палату вы его перевели?! — закипал Енгук, ему жизненно необходимо увидеть Ендже прямо сейчас. — Ты знал что так будет, ты знал все с самого начала, пожалуйста, прими и отпусти… — заливается слезами Лиса. Она плакала только когда люди к которым она привыкла уходили. — Почему ты плачешь? — встряхивает Енгук за плечи. — Прекрати плакать! Никто ведь не умер! Чего ты ревешь?! Где Ендже? Где он?! — кричал Гук, привлекая внимание больных, которые теперь смотрели на него с жалостью и сожалением. — Ендже нет. Он ушел. — шепчет девушка. — Ты врешь мне! Скажи, что ты врешь? Скажи это! — требовал Гук. — Где его врач, куда он дел Ендже? Где мой Ендже? — он бежит по коридору в кабинет врача, который слышал его истерику и приготовился говорить. — Куда ты дел моего Ендже? Лучше сам скажи, пока я тебя не убил! — угрожает Енгук. — Пациент Ю Ендже умер вчера в шесть часов вечера, его тело кремировали и по просьбе самого умершего, прах увезли на остров Чеджудо, чтобы развеять над океаном. — чеканит доктор прямо в лоб, одним выстрелом уничтожая всю его надежду. Енгук ничего не чувствует из-за шока, он еще не понял, до него еще не дошло, осознание еще не ударило наковальней по голове. Они говорили, что человек сразу понимает когда она приходит, говорили, она пронизывает до костей и ломает тебя на двое, а потом ещё и ещё, кромсая и бросая остатки гончим псам на съедение. Обманщики. Лгуны. Маленькие глупые дети, которые верят во всю эту чушь про сломанные кости и разбитое сердце. Енгук ничего не чувствует, не может даже если и хочет, а он хочет, хоть что-то. Это не боль — но в груди все равно давит, пусто, и все эти байки про сломанное сердце хуйня, потому что внутри ломается что-то поважнее костей. Енгук не чувствует боли — её нет. Она не обволакивает его словно купол, не лишает кислорода, не дробит сознание пулями реальности, которые стягивает твои нервы до такой степени, что ты уже теряешь эту связь красной нити. Она не разрывает его душу, не делает ему больно, не забирает последние остатки сил и не улыбается в ответ на сумасшествие в глазах напротив. Енгук не плачет, с чего бы ему тратить драгоценные слезы на парня, который кинул его в это болото, руками и ногами втаптывая в грязь, заставляя тонуть. Гук бы и рад добраться до дна, но дна нету. Он тонет бесконечно. Он знал что этот день придёт, Лиса плачет, а доктор серьёзен как никогда, он верит им? Должен ли он поверить им? А что если это розыгрыш? Что если Ендже спрятался и тихонько хихикает в укрытии, радуясь, что смог обмануть самого Бан Енгука? Да, наверно так и есть, это просто фарс, обман, надо пойти и найти своего малыша, он решает не ругать его за шалость, а просто обнять и сказать как скучал, как тосковал. Как ночью несколько раз порывался забить на все и приехав, уснуть в его объятьях. Так он и сделает, надо только найти шалунишку. Енгук обходит все кабинеты, бежит в сарай за хосписом, нет, нигде нет Ендже. Тут Гук вспоминает про беседку и сломя голову бежит туда, но там тоже никого не оказывается. Он комкает письмо парня в руке и чувствует как что-то острое и болючее прорывается сквозь защитный купол и тонной ложится на плечи, заставляя упасть на колени и безмолвно ронять слезы. Енгук бы и рад кричать раздирая горло, до хрипоты, до истощения, но сил нет, его будто выключили и забыли как старый, не нужный шарф, заталкивая в тёмный чулан, говоря, что отныне он только здесь и будет жить, пылится и гнить. — Он и правда ушёл? — тихо спросил Енгук, не отводя взгляда от скамейки на котором любил сидеть Ендже и смотреть на звёзды, как бы больно ему сейчас не было, он не хочет отводить взгляд. — Да. Прости. — прошептала Лиса, в этот раз ей не хотелось говорить о смерти пациента родственнику, потому что больно смотреть, больно чувствовать боль самой от одного вида Енгука, он будто весь сдулся до тощего скелета. Взял все самые прекрасные моменты и ощущения и спустил их в унитаз, оставляя место только пустоте и боли, которые и рады новой квартире. Они уже выбирают обои, решая надолго остаться в новом хозяине. Сделать его своим сосудом, своим домом и как бы Гук не хотел их чувствовать, у него нет выбора. Страдания — делают нас сильнее, сказал однажды какой-то слабак, а остальные слабаки за ним повторили. Ублюдки. Енгук вышел тогда из «Дома Ангела» — без своего ангела, купил на остановке пачку сигарет, самых дешёвых и больше не возвращался. Енгук уехал на Теджудо на три месяца, он ни с кем кроме Чонопа не связывался, звонил ему раз или два в неделю, говоря что жив ещё и отключался. Он снял комнату в маленьком домике не далеко от берега, ходил на пляж гулять, рисовать, поговорить. Он говорил с Ендже о всякой ерунде, рассказывал много историй из жизни, ругал его за то, что не позволил попрощаться и поцеловать. — Я уже не помню нашего последнего поцелуя. — говорит Гук, горько улыбаясь и рисуя странные силуэты в блокноте. — Наверно поэтому и не помню, потому что не думал, что он будет последним. В его рисунках много чёрного на белой бумаге, резкие, непонятные штрихи, чего-то сломанного, не летающего и падающего в бездну человека или чудовища, не ясно. Енгук не плачет, ни разу с того момента не заплакал, он думает это защитный рефлекс или типа того, но постепенно он замечает что вообще ничего не чувствует. Пустота. Это должно бы пугать, но так легче, так справедливее. — Не о чём рассказывать. — говорит Гук доктору, который своим взглядом кажется и сам все понял. Гук тянется за сигаретой и Чхве позволяет, так, он думает выстроить доверительное отношение. — Как давно ты куришь? — С того дня, как Ендже ушёл. — бросает Гук, затягиваясь. — Не думаешь, что Ендже засел в тебе слишком глубоко, всего за пару месяцев? — Не думаю, он засел во мне в первую секунду как только посмотрел, док, так что тут вы не правы. — Ты не думал попробовать отпустить? — осторожно спрашивает психолог. — Отпустить? Шутите? — улыбается Гук, из-под отросших волос, смотря на доктора. — Тебе надо жить дальше, пойми, жизнь продолжается, все люди умирают, все когда-нибудь уходят. Этого не изменить. Такова природа, такова жизнь. — Зачем? — Затем, что надо жить «здесь и сейчас», а прошлое оставить в прошлом. — пытается объяснить доктор. — Я бы отдал свое «здесь и сейчас» — за возможность ещё раз увидеть и обнять свое прошлое. — тушит сигарету о пепельницу и идёт к окну, смотрит на закатное небо, кроваво-красное, как его душа. — Расскажи мне о нем. О Ендже. — просит Чхве и следит за взглядом Гука и тоже на мгновение задумывается. — Как сильно ты любил Ендже? — Как сильно? — переспрашивает Бан, — Я никогда не думал об этом… как сильно… — а действительно, как сильно он любит его? Странный вопрос, как сильно он любит Ендже? Он никогда не узнает ответа на этот вопрос, просто потому что его нет. Ответа нет. Как можно измерить чью-то любовь? Кто-то разве способен на это? — У меня нет ответа на ваш вопрос. — просто говорит Гук и снова отдаёт свое внимание закату. — Ты не думал взять перерыв, забыть о нем ненадолго? — говорит доктор и снова слышит тот смех, который больной и который колючий. — Как это сделать? Вы знаете способ? Поделитесь рецептом доктор, как мне отвлечься? Как начать чувствовать что-то кроме этой тишины, этой пустоты, а, док, поделитесь? — он поворачивается, тянется к пачке сигарет простого фильтра, закуривает и снова говорит: — Я рад буду если хоть что-то почувствую, мне похуй что это будет: боль, отчаяние, страх, облегчение, похуй, я на все согласен. Эта тишина внутри меня, убивает, жрёт меня каждый день, гасит воспоминания и все обещания уносит в небытие. Вы можете сделать с этим что-то? — Енгук говорил спокойно, без эмоций, без криков и таким же покерфейсом посмотрел на доктора, который лишь вздохнул. — Иногда лучше перетерпеть. Время — лечит. — Чушь собачья. — не соглашается Енгук. — Время не лечит, оно колечит, притупляет, убирает в дальний шкаф и достает когда ты остаешься один. Оно пытает как самый искусный убийца, раз за разом вонзая иглы глубже, делая больнее, заставляя заживающие раны, кровоточить. Это вы называете лечением? Енгук не понаслышке знает об этом докторе — о Времени, которое до сих пор не смогло определить болезнь, выписать лечение и вылечить, уже гниющее сердце. — Как думаешь, Ендже понравилось бы видеть тебя таким? Разве он этого хотел для тебя? — спрашивает доктор, чтобы вывести его на эмоции, но Енгук вдруг вспоминает то маленькое письмо которое оставил ему Ендже. » Наверно я должен оставить тебе записку или письмо, да? Так обычно делают люди, когда хотят сказать что-то на прощанье. Гукка, я люблю тебя. Я так виноват перед тобой, что буду гореть в адском котле вечность. Я не имею права говорить тебе что делать, но прошу тебя, ты должен быть сильным, должен писать песни и проживать ту жизнь, которая тебе дарована. Вспоминай меня как хорошего друга, который хоть и не долго, но был рядом с тобой. Я уверен, спустя несколько лет, ты будешь с улыбкой вспоминать о нас. Прости, что ухожу вот так, но я бы не смог смотреть тебе в глаза, я настолько трус, что прощаюсь с тобой клочком бумаги. Я очень рад, что ты появился в моей жизни, хоть это и звучит эгоистично, но я благодарен Богу за такой подарок. Ты мой самый лучший подарок. Он всегда забирал всех кого я люблю, но я скажу ему спасибо, за тебя. Будь счастливым ради меня. Я люблю тебя. Прости. Прощай.» Енгук перечитывая ее с каждым разом запирался в клетке, он потерял мечты, он потерял себя. Как Ендже посмел просить забыть его и жить дальше? Как он подумать что Енгук сможет улыбнуться, когда он закроет глаза? В его душе теперь нет места для любви, нет места другим чувствам, кроме пустоты, убивающая его медленными, неторопливыми пулями, которые добираясь до его плоти, медленно вонзаются, разрывая в мясо душу. — Мы никогда не узнаем чего хотел бы Ендже. Я думал, мы будем на три метра выше неба, как в том кино, но он сейчас на два метра ниже под землей, док. Мы все подделки и лжецы доктор, и не вы, не я, не сможем изменить того факта, что он внутри, во мне, даже тогда, когда внутри у меня все выжжено. Я ненавижу этот город, город в котором пропал человек и его никто не ищет. — Кто пропал? — Я. ****** Чоноп закуривает третью сигарету, сидя на капоте своего мерса, ждет Енгука, который вот-вот должен выйти от доктора Чхве. Мун тоже смотрит на закат, который уходит за бугор, оставляя после себя мрак и темноту. Когда Чоноп узнал о Ендже, на время он забыл о себе и своих чувствах. Он искал Енгука, а когда нашел, был рядом, помогал другу пережить потерю, хотя пережить, громко сказано. Это Чоноп уговорил друга записаться к психологу, Гук не возражал, ему было похуй, что творится в его жизни. Енгук какое-то время после приезда из острова жил с Чонопом, но потом перебрался в хоспис, решил стать волонтером и помогать людям. Врач Ендже принял его с радостью, потому что Лиса, улетала за границу на учебу и лишняя помощь была бы очень кстати. Енгук не брезговал никакой работой, он делал все о чем бы его не попросили. Так он хотел бы быть ближе к Ендже, чтобы связь с ним никогда не разрывалась. Чоноп был только рад, Енгуку нужно отвлекаться на что-то, чтобы не утонуть с головой в своем горе. Но становилось хуже, везде были больные, смерть, болезни, крики и это не помогало, наоборот, казалось он сходил с ума. Мун нашел доктора Чхве, старого друга его отца, рассказал о ситуации и попросил помочь, доктор не отказал, и вот уже месяц как Енгук прилежно наведывается к доктору. — Долго ждал? — вырывая из пальцев сигарету, спрашивает Енгук, садясь на капот рядом. — Только приехал. — Врешь. — констатирует Гук, считая бычки под ногами друга. — Куда поедем, в хоспис? — интересуется Мун. — Поехали к тебе. Не хочу в больницу, ехать долго. — Я знаю местечко получше. — говорит Мун и докурив одну сигарету на двоих, они садятся в машину и трогаются с места. В тот день, Чоноп отчетливо видел аккуратным почерком выведенное имя в календаре, до последнего не веря в происходящее. Он даже нашел рисунок среди тысячи рисунков умерших больных и единственным отличием были волосы. Все рисунки лысых больных а этот с волосами так сильно выделялся и бросался в глаза, что пропустить его было не возможно. Енгук так ни разу не посмотрел на календарь и на стену с портретами. Возможно он до сих пор не признается самому себе, живет в панцире, не хочет реальность пропускать вперед, поэтому отключил чувства, впуская пустоту. Они приехали в «Muerte». Енгук бывал тут пару раз и ему не понравилось. — О чем ты думаешь? — после долгого молчания за бутылкой виски у барной стойки, спрашивает Енгук. Чоноп всегда был рядом и даже сейчас помогает, Гук должен хотя бы спросить о его здоровье. — Дэхен так и не появился? — Не появился. — горько усмехается Мун и залпом выпив виски, просит бармена наполнить стакан. — Я бы хотел быть рядом в такой момент. Нам может быть больно, мы можем страдать что потеряли друга или парня, но ему намного больнее, он потерял брата, друга, он потерял семью. Я не могу представить как он с этим справляется. Он был тем, кто дарил людям счастье, он это говорил, я это чувствовал, я так хочу оказаться рядом и подставить плечо, стереть его слезы. То, что я не с ним — убивает меня Енгук. — Все будет хорошо. Мы справимся. — хлопает по плечу Гук. — Я рад, что это говоришь мне ты, друг. — чокается с ним Чоноп и опустошает стакан, косо поглядывая на виски, который напоминает о Дэхене. — Я понимаю твои чувства, брат. — Поймешь — когда похоронишь. — отрезает Гук и замолкает. ****** На следующий день они едут в хоспис, Мун туда давно не ездил. Шеф дал ему неделю отпуска, чтобы отдохнул и пришел в себя, он решил побыть в хосписе пару дней, к родителям съездить, сходить в гости к Миен, ее дочка растет как по часам, хотя прошел всего месяц. Енгука встречает бабулька, еле волоча ноги, она обнимает его как внука, похлопывает по спине, спрашивает поел ли он, тепло ли оделся. Мун умиляется с такой картины и еле сдерживает смешок, когда она щипает его за задницу. Гук кажется краснеет, отчитывает старушку, но тоже не много улыбается. Со стороны все выглядит идеально, Енгук не разбит смертью любимого, бабушка не умирает от болезни, она просто встречает решившего навестить ее внука. Но вся иллюзия трескается когда Чоноп входит в здание и снова видит тот календарь и стену с портретами, Енгук проходит мимо не поднимая взгляда. «Ендже» — читает парень и делает глубокий вдох, мысленно прося Дэхена справиться и пройти через это. Он снова проходит мимо стены, смотря не появились ли новые портреты, да, появились, всего парочка. Всего два листка. Два портрета, но сколько же в них боли. Чоноп двигается дальше и в самом углу, на маленьком клочке бумаги он видит очень знакомые цветы, нарисованные простым карандашом и подпись внизу «Чон Дэхен». Чоноп не дышит. Он моргает пару раз, чтобы мираж ушел, но рисунок по прежнему на месте. Он срывает листок и присматривается, он не мог ошибиться, это она — Симбельминия — цветок, который снился ему ночами на пролет. Это точно она. Но как? Почему она здесь? — Дэхен любил кактусы, всегда покупал Ендже, когда приезжал, но однажды они поругались и Ендже выкинул все его кактусы в мусор, тогда Дэхен нарисовал этот цветок и прикрепил сюда. — спокойно говорил врач, который застал его за рассматриванием портретов. — Я не помню названия, но он говорил, что эти цветы росли на могилах его предков, как бы в благодарность за то, что они делали при жизни, оберегая их покой после смерти. — Где он жил? — спросил Чоноп, осознавая, что ничего о Дэхене не знал, ни чем не интересовался. Идиот. — Кажется в Пусане, — задумывается врач, — точно в Пусане. Он даже брал Ендже с собой, чтобы навестить умерших, в прошлом году. — вспоминает доктор. Чоноп благодарит, бежит найти Енгука и сказать что хочет поехать в Пусан, может сможет найти Дэхена. Енгук на это лишь пожимает плечами, но когда друг стоит на пороге с рюкзаком за спиной, он все-таки подходит и крепко обнимает, желает удачи. Пусан встречает Чонопа холодным дождем, Мун бронирует гостиницу, умывается, переодевается, кушает и садится за ноутбук. Шерстит интернет в поисках кладбища, где растет Симбельминия и найдя, решает отправиться туда завтра утром, синоптики обещали солнце. Ночь проходит в беспокойстве, он ворочается, не может уснуть, думает из-за перелета и засыпает только под утро. Часам к десяти утра, он заказывает такси до кладбища и когда он называет адрес, таксист выглядит очень довольным. — Я знаю это место, в городе нет наверно ни одного человека, кто бы не знал семью Чон. — Правда? — интересуется Чоноп, в надежде выведать у него как можно больше информации. — Династия врачей как никак, они спасли много жизней. Специально для них сделали отдельное кладбище, оно рядом с городским, но все равно отличается. Чоноп задумывается, он хотел бы о многом спросить, разузнать, но пока этой информации ему хватило. А ведь Дэхен говорил что врачом работает, но кроме хосписа он нигде не работал, поэтому Чоноп решил что он просто врет и не придавал значения его словам, а тут вот оно как. Таксист много болтает, рассказывает о случае с дочкой, который произошел в детстве и как доктор Чон спас ее. Они быстро доезжают до городского кладбища, таксист говорит, чтобы он прошел до конца и свернул налево и тоже до конца, и он выйдет до кладбища Чонов. Чоноп благодарит таксиста, расплачивается и идет в глубь. Когда он подходит ближе, замечает цветы Симбельминии, которые растут вокруг кладбища и на самих могилах, будто белым одеялом прикрыли. Красиво. Эти цветы действительно прекрасны, точно также как и в его снах. Он проходит внутрь через калитку, читает надписи на надгробиях, эти имена ему не о чем не говорили, пока он не дошел до последнего. Он думает его глаза его обманывают, впервые за двадцать семь лет, глаза врут. Он хочет чтобы глаза врали, потому что такой реальности он не выдержит.

» Чон Дэхен. Родился — 28 июня. Не друг. Не брат. Не любимый. Обретет покой.»

Первосортная, качественная, высшей пробы, одобренная самыми заядлыми наркоманами — боль, прошивает его насквозь, так что он перестает дышать. Эти буквы выжигаются на дне его зрачков и кажется что он горит. Что-то изнутри горит, разгорается, давит, ломает его кости, дробит последние остатки разума. Он хватается за грудь, хоть как-то стараясь запустить воздух в легкие и начать дышать, но перед глазами то и дело маячит могила с очень знакомым именем. Почему люди не могут жить долго и счастливо? Почему им приходится проходить через такое, что лучше бы умереть. Она заполняет его всего, не оставляя ни одной свободной клеточки, ни одного шанса, на то, что это чья-то глупая шутка, он перепутал могилы, перепутал город или вообще перепутал вселенную. Его скручивает, кажется он потерял какой-то орган, потерял что-то настолько важное, что без этого даже жить не хочется. Этот орган просто сгнил и вывалился. Он не выдерживает этой боли, он словно бьется в предсмертных муках, но не умирает. Он не может поднять глаза и посмотреть на маленькое фото на гранитном камне и признать в нем Дэхена, он не в состоянии. Чоноп глотает воздух большими глотками и посмотрев в небо кричит, воет. Истерика накрывает его с головой, он продолжает кричать, продолжает истошно выть, потом бросается к могиле, срывает цветы, что успели вырасти на новой могиле и руками начинает копать, шепча, что такого быть просто не может, что люди просто перепутали его с кем-то, бывает же такое, правда? Охранник прибегает когда Чоноп уже вовсю испачкался в еще мокрой после вчерашнего дождя, земле. Он оттаскивает его, держит что есть силы, но обезумевший Чоноп не дается в руки, ругая его за то что похоронили не того человека. Боль так сильна. Она разъедает его с такой силой, будто проводит ядерное испытание, но Чоноп не так силен, он слабый. Слабак, который скучает, который безумно хотел увидеть Дэхена, обнять его и попросить не уходить. Она разливается по венам, испаряет всю кровь, обезвоживает и бросает в пустыню, чтобы сдох, чтобы сгорел, обуглился и стал кормом для стервятников. Это жестоко. — Зачем ты так со мной? — кричит Чоноп, смотря на фото улыбающегося Дэхена. — За что ты так со мной? Зачем ты ушел туда? — Мун уже не вырывается, виснет в руках охранника, так он хоть какую-то опору чувствует. — За что? За что? Почему ты ушел? Я так много хотел тебе сказать, так много хотел показать. Я ничего не успел. — по новой заливается Чоноп. Он смотрит на могилу и не может поверить, не верит, впервые в своих глазах сомневается. — Ты не умер. Ты жив! — не унимается парень, охранник насильно оттаскивает его в свою комнату и запирает его там. Чоноп кричал, молил, угрожал, опять кричал, чтобы его выпустили, но охранник не выпускал. Он делал свою работу и спустя три часа, когда голос Чонопа охрип, а сам он безвольной грушей сидел на полу разгромленной комнаты. Охранник не бесился, не ругал его за беспорядок, он прошел в комнату, налил в стакан воды и протянул Муну, но тот отшвырнул его в сторону разбивая об стену. Сил ни на что не осталось, ни чтобы встать, ни пойти, ни поехать, ни попрощаться, ни дышать и тем более ни жить. Это конец, Чоноп не хочет продолжать свое жалкое существование, влачить бездушное тело и делать вид что живешь. Охранник говорил что это был суицид. Он говорил, что Дэхен убил сам себя. Что за чушь он нес? Чоноп встает на ноги, опираясь на стену, охранник спешит помочь, но Мун жестом показывает что не нужно. Он достает мобильник, набирает номер Енгука и когда на том конце провода слышит его голос, говорит: — Я наконец-то тебя понял, брат, доктор Чхве тебе не поможет. Синоптики обещали солнце, но для Чонопа теперь всегда будет лить дождь.