Яд

Саунд Zac Brown Band Ft. Jimmy Buffett "Knee Deep" …       Телефон греет ухо: видео отключено, я слушаю твой голос, хмыкаю на истории про абсолютно пустые полки магазинов Лондона, отвечаю фоткой пустых полок с тушенкой из Москвы, мы ржем над паникерами всего мира и аплодируем стоя тем, кто устроил Великое Всемирное Наебалово. Жизнь вносит свои коррективы в наши планы, но нам насрать — помрем и помрем, однако перед этим стоит насладиться жизнью как следует. А как это сделать, если границы закрыты, самолеты стоят в ангарах, а между нами каких-то жалких три тысячи непреодолимых километров?       Мысль осеняет меня под звуки тех, кто всегда поднимает мне настроение, каким бы поганым оно ни было. Zac Brown Band начинает «Knee Deep», и я понимаю, как поднять «настроение» нам. — Боярин, ты сейчас где? — невинно спрашиваю я, но за это время ты узнал обо мне так много, что любой оттенок в моем голосе наводит тебя на размышления, большей частью неприличные, потому что ту ночь в Молдавии мы оба запомнили надолго, как и тянущий внутренности жестокий недотрах. — Дома я, на диване. А что? — Бежать никуда в ближайшее время не собираешься? — К чему ты ведешь?       Твой голос искушающе-задумчив, а я потираю руки, а потом и ширинку джинсов в предвкушении. — В ближайшее время мы не сможем встретиться, но это не помешает нам получать от жизни удовольствие и заниматься безопасным во всех смыслах слова сексом. — Мммм, ты предлагаешь заняться сексом? Сейчас? — Ага. Экспресс-секс тебе на обед, а мне на ужин, — говорю я, глядя на часы. У меня шесть вечера, у тебя три дня. — Экспресс-секс? Это что-то новенькое, — ржешь ты и, конечно же, соглашаешься. — Ко мне или к тебе? — Да ну нах, — кривлюсь я. — Поставь песню, что я скину тебе сейчас, на повтор, и валим из нашей вирусной реальности в другую, писатели мы или где? — Веди.       Твой выдох полон откровенного ожидания очередного подвоха, я смеюсь и тяну тебя за собой в другой мир… …       Лето. Солнце. Средний Запад. Ранчо.       Пыльное торнадо обрушивается на тебя, едва ты высовываешь нос из такси, которое привезло тебя, английского сноба, на мое американское ранчо. Парни забирают внушительный кожаный чемодан из багажника, а также пиджак и тонкую папку из твоих рук. — Рад тебя видеть, — я хлопаю тебя по плечу, затянутому в светло-голубую рубашку, сдвигаю на лоб ковбойскую шляпу, скрывая жар в глазах под предлогом слишком яркого солнца, и добавляю, невинно улыбаясь: — Идем, покажу тебе мое хозяйство. — Хозяйство свое покажешь? — хмыкаешь ты, ловя мячик намека и окидывая меня взглядом, от которого яйца поджимаются. — Ага. — А где? — Что «где»? — Где хозяйство свое покажешь? — Везде, — ржу я и расстегиваю рубашку на своей груди. Жарко. Во всех смыслах.       Ты смотришь на меня в оба глаза, темно-серая ткань очерчивает заинтересованный во мне предмет в твоих брюках, а жилка на твоем виске оживает. — Согласен. — Начнем с конюшни, — предлагаю я и широким жестом показываю направление. — Иди первым. — А рядом не? — Не. — Ладно, — смеешься ты и идешь впереди меня к воротам, изо всех сил оберегая свои когда-то идеально чистые ботинки от пыли, смешанной с навозом, сеном и прикормками.       Я иду следом и облизываю тебя глазами. Ты здесь чужой. Желание раздеть тебя и поставить на одну доску со мной закручивает торнадо в моей душе до того, как я успеваю спрятать ее в глубоком подвале. — Ну и? Что тут у тебя интересного? — спрашиваешь ты, заходя в конюшню. Тень спасает тебя от солнца, но не от духоты, и я вижу, как на виске, на моей любимой жилке, собираются бисеринки пота. — Только не надо читать мне лекции про лошадей. Я из Англии, мы знаем о них все! — Тогда поговорим о коже, — предлагаю я, подталкивая тебя ладонью под зад, заодно проверяя его на ощупь. Ыыыыы! Нисколько с прошлого раза не изменился! — О коже? А чего о ней говорить? Ее надо трогать. Гладить, ласкать, целовать…       Ты косишься на меня, идущего рядом, но не пытаешься убрать мою руку со своей задницы. Соскучился… Это заводит меня страшно, но я не поддаюсь эмоциям и заканчиваю мысль так, как планировал: — В моем амуничнике собрана коллекция уздечек со всего мира. Их, конечно, можно гладить и ласкать, но вот на счет целовать… Не самая лучшая мысль. — Засранец! — ржешь ты. — Я уж было подумал… — Про хозяйство ты тоже «было подумал», а я всего лишь строения на ранчо имел в виду. — Язык у тебя без костей, язва. Продолжишь в том же духе, и я тебе… введу то, что ты имел в виду. Не отвертишься. — Если я введу тебе первым, то обещаю в ответном раунде не вертеться, — ржу я и подталкиваю тебя на небольшую тахту возле окна, зажатого с одной стороны висящими на подставках до самого потолка вдоль всей стены седлами, а с другой — длинной чередой уздечек.       Ты садишься на тахту и прислоняешься к нагретой солнцем стене спиной. Я беру в руку ближайшую уздечку и с умным видом сую повод тебе под нос. — Зацени, английская. Выделка — первый класс. — Ага, — киваешь ты, послушно беря уздечку в руку.       Тебе на нее глубоко плевать, как и мне, но у меня есть план, и отступать от него я не намерен, а потому встаю между твоих ног так, чтобы твое лицо оказалось напротив моего пресса. Слышу рваный выдох и продолжаю: — Пощупал? А теперь сравни с качеством моего ремня, который, между прочим, американский. — Ах ты, провокатор! — ржешь ты, но усилием воли убираешь улыбку с лица и становишься профессионально серьезным, откладывая уздечку в сторону. Смотришь на меня снизу вверх, кладешь палец на ремень и, едва касаясь кожи живота в распахнутой рубашке, от чего у меня в паху тяжелеет, ведешь к пряжке. Переводишь взгляд на нее. — Какая интересная пряжка…       Поддергиваешь меня ближе, я спотыкаюсь и плюмкаюсь в твое лицо животом, но ты невозмутимо отлипаешь и продолжаешь обрисовывать пальцем узоры на пряжке, сводя меня этим с ума. Я хочу, чтобы твой палец рисовал узоры на моей коже! — Надо рассмотреть ее получше. — Далась тебе эта пряжка, — бурчу я.       Ты поднимаешь на меня глаза и начинаешь медленно расстегивать ремень. Очень-очень медленно! — Предлагаешь рассмотреть ремень? — Ага, — хрипло выдыхаю я, и ты вытаскиваешь его из петель моих джинсов, а потом… утыкаешься в него носом. — Офигенный ремень. — Да чтоб тебя! — ржу я и не выдерживаю: хватаю тебя за подбородок, откидываю ремень в угол и жадно целую в губы.       Ты отвечаешь, а улыбка в твоем поцелуе прожигает замки на моей душе и падает на самое дно сияющей каплей света. Или яда? Ты тянешь меня на кушетку, но я вырываюсь: придерживаю тебя за плечо и сажусь на тебя верхом, лицом к лицу, чтобы рано или поздно оказаться членом к члену. Скидываю рубашку. — Оооо! — хрипишь ты тихо и от того щемяще-восторженно. — Ага, — хмыкаю я.       Наклоняюсь и затягиваю тебя в глубокий поцелуй, в борьбу языков и в торнадо желаний, свободной рукой шаря в твоем паху. Пряжка… Расстегнуть ширинку… Запустить руку в брюки… Огладить каменный стояк… Чертыхнуться… — У тебя что — дедовские труселя?! Концов не найти! — Конец там только один, — ржешь ты и тут же жалобно сопишь над моей блудливой рукой в паху. — Ищи быстрее, я взмок уже! — Нехрен на свидание в куче тряпок приезжать, — ворчу я. — Готовиться надо заранее! У меня вот, например, под джинсами ничего нет, только член в нетерпении.       Ты сопишь, а потом отводишь мои руки. Я отклоняюсь назад, ставлю ладони на твои колени и смотрю на твою руку, когда ты достаешь свой член. Это безумно эротичное зрелище: широкая мужская рука в которой розовеет крепкий головастый член. — Нравится? — А то! — Вот. Держи. Пользуйся.       Я ржу, а ты пользуешься моментом и ведешь собачку на моих джинсах вниз. — Показывай, как там ковбои… Без бельишка… Не трет?       Член вырывается из тесного плена и гордо выпрямляется рядом с твоим. — Ой, трет. Так трет! — делаю горестную мину я. — Приласкал бы кто…       Ты ржешь, качаешь головой в показательном неодобрении моего притворства и прихватываешь мой член у основания, чтобы медленно провести по нему пальцем вверх, до головки. Я кладу руку на твое плечо и веду по нему на спину, на руку, на ключицу и к стыку плеча и шеи. Ты спускаешь руку по моему члену и снова поднимаешь, но уже с подворотом, а я склоняюсь к тебе, выдыхаю в висок, нахожу твои губы губами, отвлекая от всего на свете, и беру твой член в руку: сильно, властно, без расшаркиваний. — Ууууух! — выдыхаешь ты в мой рот и ощутимо вздрагиваешь, а я начинаю безумно пошло и беспринципно тебе дрочить, подворачивая руку, оттягивая кожу, накрывая головку или прихватывая яйца.       Тебя ведет, а я шумно дышу тебе в висок и схожу с ума от желания завалить тебя на тахту и жестоко выебать. Но твоя задница недоступна, так что я отклоняюсь и перехватываю в руку оба наших члена. Полностью обхватить, конечно же, не получается, но большого пальца на моем члене мне вполне достаточно. Ты опускаешь голову и смотришь на наши члены вместе со мной. — Они такие разные, но такие… совершенные, — хрипишь ты, поглаживая руками мои бока и спину. — А головки над твоей рукой вгоняют меня в транс. — Смажь их, — предлагаю я, не подумав. — Не вопрос, — киваешь ты, поднимая голову, и медленно, безумно пошло облизываешь два пальца, глядя мне в глаза.       Ведешь пальцы по языку, и тонкая ниточка тянется за твоими пальцами. Это выбивает меня из седла: смазка выступает на головке моего члена, и ты размазываешь ее вместе со слюной по своей головке, через мгновение возвращаясь к моей. — Блеать, — шиплю я, поджимая пальцы на ногах, которые толком не поджимаются. Сапоги же! — Научил пальцы облизывать на свою голову! — На свою головку, — поправляешь ты, пошло ухмыляясь, и тянешь вязкую нить, прекрасно видную в пыльном солнечном воздухе, с члена на член. — Пиздец мне, — сдаюсь я, содрогаясь в судороге оргазма, и выплескиваюсь на твой член и на твою рубашку.       Ты догоняешь меня буквально через мгновение и утыкаешься лбом в мое плечо. — Ррррр… — Ыыыы, — поддерживаю тебя я, целуя куда придется и под шумок стаскивая с тебя рубашку.       Ты недовольно поддаешься, не отрывая лоб от моего плеча и возвращая руки на мою спину и плечи сразу, как я их из рукавов вытащил. Я кидаю рубашку между нами, веду по тебе руками, целую в стык плеча и шеи, поднимаюсь губами к уху и к виску, потихоньку отодвигая тебя от себя, чтобы поцеловать в губы: долго, глубоко и ненасытно. — Меня чуть тепловой удар не хватил, — отстраняешься ты и замечаешь то, что я хотел скрыть: пока мы целовались, я вытер с нас сперму твоей пафосной рубашкой. — Ах ты! Засранец!!! — Не хочу джинсы в стирку отдавать. Это ж мои любимые, — ржу я и успеваю соскользнуть с твоих коленей до того, как ты меня остановил.       Получаю за это по заднице, но лишь смеюсь громче и аккуратно упаковываю член в джинсы. Надеваю рубашку, но не застегиваю. Нахлобучиваю шляпу и склоняюсь в поклоне: — На этом осмотр моего хозяйства предлагаю считать оконченным. Прошу на выход.       Ты ржешь и идешь первым, а я иду за тобой, смотрю на твою спину, на прекрасно сидящие на твоей заднице брюки, на всего тебя: гордого, упрямого, уверенного в себе мужика, который намеренно хапнул смертельного яда, но сумел после этого выжить. Ты идешь по конюшне, как ледокол по Арктике, а я оскальзываюсь на осколках разбитых льдин и тону в ледяной воде твоего фарватера, превращаясь в атомную подводную лодку, чей реактор настолько нестабилен, что впору объявлять экстренную эвакуацию. Некуда вот только эвакуироваться. Эта мысль, как и беспощадное солнце, приводит меня в себя. Я догоняю тебя, обнимаю за талию в опасной близости от бедра, и веду к дому, недвусмысленно ускоряя шаг. — Куда ты меня тащишь? — ворчишь ты. — Переодеваться, — улыбаясь, отвечаю я, нахлобучивая свою ковбойскую шляпу на твою сияющую на солнце лысину. — Мне нравится ход твоих мыслей, — смеешься ты, обнимаешь меня за плечи и ускоряешь шаг. Москва-Лондон 18.03.20