Яд

Саунд So Sold Breaking Benjamin — Mister Alex, we have to go. — Not yet, — отвечаю я, салютуя все больше нервничающему китайскому парню полупустой бутылкой рома.       Если бы он знал, что она у меня в рюкзаке, то никогда бы сюда не привел. Я делаю глоток из горла, проверяю сообщения в ВК — от тебя за целый день ничего — и перевожу взгляд на расстилающийся далеко под ногами ночной Гонконг. Улицы — сплошная желтая или красная полоса лавы, небоскребы размером со спичку, весь город как на ладони, а прямо под моей непутевой задницей — утес самоубийц, сорвавшись с которого не соберешь костей ни при каком раскладе, потому что далеко внизу, у основания горы, в которую подниматься пешком больше двух часов, тебя встретят глыбы камней, деревья и мутный ручей, привыкший омывать кровавые трупы. — Mister Alex, are you okay?       Я салютую неспокойному проводнику бутылкой и делаю очередной глоток. Нет, я не в порядке. Я пиздец в каком НЕ порядке, потому что все испортил. В который уже раз? Не сосчитать! Правду говорят: «Благими намерениями выложена дорога в Ад», вот я здесь и оказался. Раньше, чем планировал, и совершенно неожиданно. Ничто ведь не предвещало. Ничто!!! Но…       Тьма, клубящаяся за моей спиной, сыто и в каком-то смысле добродушно посмеивается, потому что она оказалась права, а не я. Никто меня таким, какой я есть, не примет и не полюбит, потому что любое добро, которое я делаю, оборачивается злом, выставляя меня пидором, которому нельзя верить. Я снова проверяю ВК — ничего от тебя. Еще десять минут — и 30 часов изредка прерываемой (мною) тишины закончатся. Я пялюсь на далекий город, кутаюсь в куртку, вздрагивая под порывами ветра, и отматываю пленку назад, чтобы понять, как же так получилось, что я проебал тебя тогда, когда ты стал моим. …       Четвертый день «карантина», в котором мы застряли. Китайцы испарились с улиц, маски исчезли из аптек, но бары, рестораны и казино еще работают, в надежде срубить бабла на застрявших в городе иностранцах по-максимуму. Солнце шпарит так, что даже я — вечная ледышка, наконец, отогреваюсь. Тебе сложнее, ведь ты — та еще печка, и пот с тебя чуть ли не ручьем льет, а потому ближе к обеду мы заходим в гостиницу, чтобы ты переоделся.       И вот тут и начинается то, что в итоге привело меня бухать на скалу два дня спустя. — Сань, ты? — удивленный голос разворачивает меня в дверях лифта. — Вульф? Какими судьбами! — узнаю я в помятом, посеревшем, но абсолютно несгибаемом русоволосом парне своего давнего знакомого — писателя с ФБ.       Он на некоторые мои работы такие отзывы оставлял, что закачаешься, вот мы и познакомились поближе. Ну как «поближе» — созвонились, поболтали-поглазели друг на друга по Вацапу и поняли, что вряд ли между нами будет что-то большее, чем дружеский секс. У него семья и дети, ему на пару раз потрахаться мужик даром не нужен, а у меня — Малой. Зачем менять шило на мыло? — Вы знакомы? — спрашиваешь ты, вытирая лоб платком. — Да, — оглядываюсь на тебя я и киваю в сторону бара. — Я подожду тебя за рюмкой чаю вон под той раскидистой пальмой, хорошо? Поболтаю со старым знакомым. Сто лет не виделись. — Окей, — киваешь ты с таким видом, что я понимаю: тебе сейчас нужен не я, а холодный душ и в постельке пару-тройку часов поваляться. Без секса! — Быстро не жди. — Если что, я знаю, где тебя искать, сокровище мое, — смеюсь я, и дверь лифта закрывается перед моим носом. — Саня-а-а-а, у тебя морда, как у кота, обожравшегося сметаны! — прихватывает меня под локоть Вульф и тащит к бару. — Этот парень в лифте… Неужели ты нашел того, кого так долго искал?! — Да-а-а-а, — смеюсь я и обнимаю его за плечи. — Прикинь?! — За это надо выпить, — решительно машет бармену рукой Вульф. Кивает на столик с диванчиком под пальмой. — Займи место, я ща, коньяку нам добуду. Отметим!       Я сажусь на диванчик, Вульф присоединяется, и мы дринькаем за встречу. Потом за мое сокровище. Потом за его. Потом еще за что-то, а потом я понимаю, что его сокровище (да и сокровище ли оно?) не с ним и что он смертельно устал не от того, что его, как и нас с тобой, обломали с пересадкой, сколько от того, что все в его внешне счастливой и ровной жизни, не то и не так, потому что любовь — та самая, обжигающая, заставляющая летать и творить — в его творческой душе так и не поселилась. — Сань, вот скажи мне, как ты узнал, что Боярин — тот, кого ты искал? — спрашивает Вульф, касаясь моего плеча своим. — Я не знал, — улыбаюсь я и обнимаю его за плечи, притягивая к себе ближе. Он кладет руку на мою талию и устало утыкается лбом в мою шею. — Ты мне сказал. Наверное, это очевидно. — Очевидно, да… От тебя сейчас такая мощная, позитивная энергия прет, что я, хоть и оборотень, не отказался бы повампирить, — говорит Вульф чуть заплетаясь языком. Коньяк лег на жару и усталость и выбил почву из-под его ног. — Может, это помогло бы мне в своей жизни разобраться. — Боярин мне вчера такой подарок сделал, что я еще долго сиять буду. Как радиоактивный изотоп. Могу с тобой энергией поделиться, хочешь? — смеюсь легкой зависти в его голосе я.       Глажу по плечу рукой и целую в коротко стриженую светловолосую макушку, делясь с ним без его разрешения прущим из меня счастьем. Ты так много дал мне, что грех не поделиться с тем, кому сейчас хреново. — Хочу, да только… Ну его, Сань, — после долгой паузы отвечает Вульф. — Кто знает, куда нас это заведет? — Да брось, сидим мы с тобой на диванчике в общественном месте. Я тебя обнимаю и целую в макушку. Не в губы же! Что в этом плохого? — Ничего. Но! Твой парень может понять нас неправильно. Ты — то еще ходячее искушение, и репутация твоя впереди тебя бежит. Я бы сто раз подумал, прежде чем тебя одного из дому выпускать, и не важно, будь то вечеринка монашек или пьянка со старым другом. — Я не предам доверие того, кто мне безумно дорог, — говорю я и вижу твое отражение в панорамном стекле холла. — И потом, он у меня умный мужик, не по делу волну гонять не будет.       Улыбка растягивает мои губы без моего ведома, яйца тяжелеют, а кровь в жилах вскипает. Не видел тебя пару часов, а соскучился, будто неделя прошла! — Иди к нему, Демон, — толкает меня в бок Вульф. — А то плечо мне сломаешь от восторга. — Все наладится, друг мой. Обещаю.       Я дружески чмокаю его в губы, подрываюсь, иду к тебе и… нарываюсь на едва сдерживаемое бешенство в твоих глазах. Сердце ухает в желудок, а в душе нарастает паника. Что случилось?! — Хороший мой, что… — Я некоторое время назад предупреждал тебя, что я ревнивец и собственник, и просил меня не провоцировать. Мне казалось, мы тогда друг друга поняли. — Да, конечно, но к чему ты… — Меня не было всего три часа, и что? Я спускаюсь вниз, а ты сидишь на диванчике и обнимаешься на глазах у всех с мужиком. Мало того! Ты его целуешь, чтоб сомнений в твоих далеко идущих намерениях ни у кого не осталось, а у него стояк штаны распирает! — Постой, подожди, остынь. Я не знаю, как это выглядело со стороны, но у меня и в мыслях не было ничего неприличного. Я со всеми своими друзьями так обнимаюсь! — Со всеми так обнимаешься?! Да я с тобой в постели обнимаюсь приличнее! — рычишь ты. Спохватываешься. Берешь себя в руки и понижаешь голос, который пилит меня тупой пилой на части. — Знаешь, что я тебе скажу. Я, как ты говоришь, топорный. Меня не вставляют мазохистские отношения, когда мне с вечера затирают про особое доверие, а после обеда разве что не трахаются с тем, кого вроде как и не хотят, но целуют. На моих глазах! А если вспомнить твои виртуальные похождения, так и вовсе тошно становится! Мой опыт вопит мне, что человек вроде тебя патологически неспособен хранить верность. — Неправда! — пытаюсь спасти наш стеклянный радужный замок я, но шпили, башни и перекрытия рушатся и прошивают меня острыми, тонкими пластинчатыми осколками насквозь. — Я умею хранить верность. Я виртил направо и налево до тех пор, пока у меня Малой не появился, а потом всего лишь подкатывал. — Всего лишь подкатывал?! — Да. По привычке… — Ко мне в том числе? — Сначала — да, а потом… Потом все изменилось. Я изменился! Мне больше не нужны ни реальные любовники, не виртуальные, пойми. Мне нужен ты. — Я достаточно взрослый дядя, чтобы понимать, что люди не меняются. Мы то, что мы есть. И уж тем более, я не собираюсь никого перевоспитывать. Это пипец как глупо. Ты или принимаешь человека таким, какой он есть, или нет. — Если уж на то пошло, люди меняются. Ты меняешься! Причем в лучшую сторону! Почему не могу измениться я? — О каких изменениях ты говоришь? Ты до сих пор клеишь всех на автомате, и парень, что сидит сейчас на диванчике за твоей спиной, — яркий тому пример! До сей поры я предпочитал об этом не задумываться, но ты сам ткнул меня в это носом. Поэтому вопрос не в тебе и твоих мотивациях. Весь вопрос в том, смогу ли принять тебя таким, какой ты есть, и идти с этим дальше. — Только не говори, что не знал, с кем связался, — леденею я и расправляю плечи. Это было больно. Очень больно! — Знал. Но я не представляю, что вот прямо сейчас скажу тебе: «Ок, проехали, начнем с той точки, где остановились», потому что теперь постоянно буду думать о том, как и с кем ты сейчас параллельно общаешься в сети, а может, и в реальности, и кого завтра тебе придется «утешать». — Со мной сейчас ты говоришь или твоя ревность? — Я и она неразделимы! И не смей говорить мне, что я тебя не предупреждал! — рычишь ты. — Я помню, что ты предупреждал! Поэтому и стою тут, как попка-дурак, пытаясь достучаться до твоего затуманенного гневом сознания. — Мы сейчас ссоримся из-за такой мелочи, что даже смешно, — снова берешь себя в руки ты и понижаешь голос: — Подумаешь, посидели два мужика, на грудь приняли и обнимаются, а я развел историю, но для меня это не просто история. Это — мое будущее с тобой. Мне нужно время, чтобы решить, готов я к такому или нет, ибо я строю жизнь в целом и отношения в частности по другим принципам.       Сердце, болтающееся в желудке, падает в пятки, гордость пытается поднять голову и вякнуть что-то типа «а не пошел бы ты на хер, ревнивый мудак», но, в отличие от тебя, мне не надо ни над чем думать. Ты нужен мне таким, какой есть: ревнивый, злой, упрямый, прямой, как палка, властный и… влюбленный в меня по уши. Я не могу тебя отпустить. Не могу допустить, чтобы все, что между нами было, закончилось ВОТ ТАК. Но и разговаривать с тобой таким смысла нет. Тебе нужно остыть. Хорошо, что в Англию ты отсюда в ближайшие десять дней улететь не сможешь. Все рейсы отменены.       И я отступаю, сворачивая разговор: — Могу я сделать что-то, чтобы склонить чашу весов в свою пользу? — Дай мне время. — Сколько? Час, день, неделю? — Пусть будет неделя, — говоришь ты, не глядя мне в глаза. — Я сниму тебе другой… — Я сам себе сниму другой номер, — обрываю тебя я, леденея насмерть. К такому повороту я готов не был.       Ты вскидываешь на меня глаза, меняешься в лице и берешь мою холодную руку в свою обжигающе горячую: — Если бы ты был не ты, я бы с тобой сейчас в принципе не разговаривал и ни в чем не сомневался, но ты — это ты. Я не могу послать тебя на хер. Ты для меня слишком много значишь. — Значит ты выслушаешь то, что я тебе скажу, — пользуюсь моментом я. — Твоя ревность безосновательна. Мне можно и нужно верить! Я давно уже не виртил ни с кем в сети и уж точно не встречался в реальности. Не интересно. Банально не встает и не вставляет, ведь у меня был Малой, дружеский секс с которым меня полностью устраивал. Но подкатывать я продолжал — это да, а вот виртить — нет. Ты — исключение, воткнувшее топор мне в грудь по самое не балуйся. Сложно, знаешь ли, думать о других при таком раскладе. Я и не думаю, что не мешает мне помогать тем, кому нужна моральная помощь в виде дружеских обнимашек. Я был на самом дне. Я знаю, как трудно оттуда вылезать без поддержки знающих людей, поэтому если я могу помочь такому человеку — я помогу. Без фанатизма. Вульф, сидящий на диванчике за моей спиной, — яркий тому пример. — Я тебя выслушал и понял. Как только приму решение, я тебе напишу. — Напишешь? — Мне. Нужно. Время и пространство, — выпускаешь мою руку из своей ты и отступаешь к лифту. — Вернемся в сеть. Там нам с тобой жить было гораздо проще. — Сеть — ничто, реальность — все. Я искренне надеюсь, что у тебя хватит желания, мужества и банального любопытства продолжить то, что мы начали. — Я уйду из номера через час и вернусь не раньше полуночи, — обрываешь разговор ты. — У тебя будет время забрать свои вещи.       Лифт закрывает двери перед моим носом, и я возвращаюсь на диванчик, где меня обнимает виноватый донельзя Вульф. — Сань, черт, вы из-за меня поссорились? Я ж ничего такого, Сань! У меня же любимый есть! — У меня вот тоже есть, — сползаю головой к нему на колени я. Пялюсь в потолок бездумно и не даю льду в сердце разрастаться. — Или был? — Есть, — гладит меня по волосам Вульф. — Он любит тебя. Я видел, как он смотрел на тебя, Сань. Я бы полжизни отдал за то, чтобы кто-то посмотрел на меня так же. Дай ему время, и он придет к тебе сам. — Ты не понимаешь, дружище, — накрываю лицо ладонями я, как-то вдруг осознавая весь масштаб свалившегося на меня пиздеца. — Он сделал мне вчера бесценный подарок, а сегодня я вытер об него ноги. Не через неделю или через месяц, а на следующий же день! Он мне этого никогда не простит. — Так нечего же прощать. — Теперь это уже не важно, — убираю ладони с лица я и сажусь на диванчик, полным решимости утопить горе в вине. Толкаю Вульфа плечом в плечо. — Ну что, друг мой, погудим? — Погудим, — понимающе усмехается он и машет официанту рукой, в которой зажата пустая бутылка. — Тащи сюда еще две. Да не рюмки, болван, а бутылки! …       Я просыпаюсь утром в каком-то маленьком номере с гудящей головой и смутным представлением о том, как в нем оказался. Вроде бы умница Джен меня сюда пинками запинала после того, как ресторан закрылся. Я тащусь в душ, где долго прихожу в себя и набираюсь решимости. Я никогда и ни за кем не бегал. Ни перед кем не извинялся. Ни с кем не ссорился. Но все бывает впервые, не так ли? И похуй на гордость, справедливость, правду и иже с ними.       Ты нужен мне, как кровь вампиру. Наверное, я вампир и есть. Попробовал тебя на вкус и помешался. Мне мало тебя — твоего тепла, твоего ворчания, твоего юмора, твоей прямоты, твоего тела и твоего члена, которым ты однажды, я знаю это абсолютно точно, доведешь меня до обморока. Я не позволю тебе лишить меня всего этого. Нас обоих! Ты не понимаешь, что можешь потерять, потому что никогда не любил, а я понимаю. Еще как понимаю! Потому что любил и потерял. И умер вместе с любимым.       Ты заставил мое сердце биться снова. Подарил надежду и заставил прогнуться куда глубже, чем я позволял Всаднику. И прогнулся сам. Я не могу разочаровать тебя или оставить в покое. Я обещал дать тебе время, но знаю, что если выполню обещание, то потеряю тебя навсегда. К черту честь, клятвы и обещания! На кону стоит куда больше! Так что телефон в моей руке оживает бело-голубым, и я пишу тебе: — Привет. Я помню, что обещал дать тебе время, но я неуравновешенная творческая личность, а потому буду слать тебе послания, а также открытки, печальные или не очень, в надежде получить ответ. — Ну, валяй, — отвечаешь ты через пару часов. — Ы-ы-ы! Вот мое тебе первое послание. Благодаря этой истории, я вспомнил одну очень важную вещь. Эмоцию, не знаю, состояние, что ли, когда не важно, сильно ты накосячил, не сильно или вообще только воображаемо, но ты готов извиняться и просить прощения круглосуточно. — Мне твои просьбы до пизды! Я вчера весь вечер бухал и боролся с желанием найти твоего Вульфа (или как там его), чтобы набить ему морду. Подозреваю это светлое чувство посетит меня ещё не раз. А человек мне даже ничего не сделал. Это все ты!       Я падаю на постель спиной в немыслимом облегчении. Пока ты переписываешься со мной, у меня есть шанс все исправить. — Постарайся понять того, у кого в подписи всегда стоит «Обнимаю, Феникс». Да я всех в ВК по сто раз на дню обнимашковыми стикерами заваливаю уже шесть лет как. Это же ничего не значит! — Я стараюсь. — И как успехи? — Пока я понял только одно: если бы у тебя достало сил и такта дождаться конца недели, то я бы чего-то в тебе недопонял) — Меня не хватило даже на сутки (((Пожалуйста, перестань кубаторить в одного и поговори со мной по-нормальному! — Нет.       Я рычу в подушку и выметаюсь из номера. Мне нужно выпустить пар, чтобы не наворотить дел и все не испортить. На тебя нельзя давить. Черт меня дернул влюбиться в упрямого, несговорчивого и ревнивого осла! Я отправляю в твой номер корзину с цветами и тремя бутылками сухого белого вина. Не хочу, чтобы ты шлялся по городу в поисках приключений, потому что неприкаянность — это мой удел. Тьма согласно скалится, отвоевывая в моем сердце очередной закуток, и я иду в дебри Гонконга собирать приключения на свою задницу, не позволяя себе заплывать за буйки. Вдруг ты ответишь? Но ты молчишь. …       Утро. Маленький номер. Башка не трещит, во рту не помойка, а одежда аккуратно наброшена на спинку кресла. Вот такой я молодец. Слава мне! Я беру телефон и кидаю пробный шар: — Привет. Ты что-нибудь решил? — Я ничего не решил, — отвечаешь ты через пару часов. — Но понял, что рано или поздно кого-нибудь убью по твоей милости, и меня посадят. Ты готов к такому развитию событий? — Ради тебя я готов на все. Даже бегать за тобой собачонкой на четвереньках) А я, между прочим, никогда и ни за кем не бегал. — Я — исключение из правил) — Я в курсе) Я это… Что хотел-то… Я понимаю, ты ничего не решил и все такое, но можно я тебя быстренько в макушку чмокну? И убегу. — Ну попробуй))) — Представь, как я крадусь на цыпочках с таинственным лицом. Скрип. Скрип. Знаю, что выгляжу идиотом, но все равно скриплю. Тока быстрее, а то заметишь, и будет мне вместо твоей сверкающей в свете лампы лысины сверкающий под глазом фингал. Скрип-скрип-скрип. Чмок! Скрип-скрип-скрип-скрип. И подпереть закрывшуюся дверь спиной. Фух. — Беги, Форест, беги)       И тишина. Мои нервы натянуты до предела. Ты посмеялся моей шутке сегодня, но мне было совсем не до смеха, потому что я знаю, что наши отношения висят на волоске, который вот-вот оборвется. Ты не будешь скандалить или что-то доказывать. О нет. Ты просто напишешь мне: «С меня хватит», и улетишь первым же рейсом подальше отсюда, не важно, в какую страну мира. Я не смогу сделать того же. Английский паспорт не чета русскому, и открывает куда больше дверей.       К полднику меня находят приключения в лице зазывалы на улице, обещающего потрясающую экскурсию на утес самоубийц, с которого Гонконг как на ладони, и я вижу в этом знак. Тьма за плечом пацана-экскурсовода манит меня в гору, лежащую посреди города темным монстром. Три часа пути — и я сижу на утесе ногами в пропасть, любуясь закатом. Еще два часа — и я втыкаю в огни ночного города, допиваю бутылку рома и прихожу к неутешительному выводу, что прямо сейчас мне абсолютно похуй, вернусь я в отель или нет. Знакомый анабиоз тех дней, когда умер Всадник, погружает меня во Тьму — желанную, уютную и беспощадную. — Вот ты ко мне и вернулся, — ласково шепчет она. — Я предупреждала тебя, помнишь? Он тебе не нужен. Тебе никто не нужен, кроме Всадника. — Он умер, — пытаюсь убрать мертвую петлю со своей шеи я. — А я жив. — Твое тело ничто без сердца, а оно мертво. — Боярин вернет его к жизни. Я уверен в этом! — Он расчетливый слабак, Феникс. Ты ему не по зубам. От тебя слишком много проблем. — Зато я могу сделать его счастливым. По-настоящему счастливым! — Он не знает, что такое настоящее счастье, и никогда не узнает. — Узнает! — не сдаюсь я и набираю сообщение в телефоне: — Кто-то говорил, что взрывается громко, скандалит яростно, а остывает быстро. Судя по твоему молчанию тебя разорвало на мелкие кусочки. Может, хватит уже? — Кто-то обещал дать мне неделю, не? И вообще, я уже остыл. Можно подумать, я неделю на истерику взял, а не тупо, чтобы решить, что дальше. Я сейчас сборище противоречивых желаний: нажраться в говно, кого-нибудь убить и затрахать тебя насмерть. И если ты хотел настоящих, забытых эмоций, то ты (как и я) получаешь по полной. Только я хз, че делать и куда нас это заведёт. — Может, из трех вариантов ты выберешь "затрахать меня насмерть"? Так хотя бы удовольствие получим. — Ты порку хорошую заслужил, а не удовольствие! — Ирония ситуации в том, что я ничего от тебя не скрывал. Мы с другом сидели в холле гостиницы, и, пусть и не слишком прилично, обнимались. Я ждал тебя и надеялся, что ты поймешь меня с полуслова и, может, даже похвалишь. Я ошибся. Так кто кого предал? — Блять, короче это я виноват?! Это я тебя предал?       Тьма читает твое сообщение и смеется так, что меня накрывает. Алкоголь взрывается в голове нескончаемыми петардами. Пропасть под ногами манит. Всего одно движение — и я встречусь со Всадником по ту сторону этого мира. Он знает, как сделать меня счастливым. Всегда знал. Вот только он мертв, а я все еще жив и не хочу умирать только потому, что тот, на кого я поставил все, что у меня есть, тупит. Я набираю сообщение по частям. Трудно писать связные предложения, когда штормит, а ром буквы даже не двоит — троит. — Просто. Затрахай. Меня. Насмерть! Иначе. Я сделаю то. О чем пожалею. — Что именно ты сделаешь? — пишешь ты тут же. — Я сижу. На утесе самоубийц. Забавно будет. Если наебнусь. Вид охуенный, — тыкаю по кнопкам я, промахиваясь и набирая снова. Скидываю фотку.       Телефон взрывается звонком, и ты орешь мне в ухо так, что задремавший проводник вскакивает на ноги. — Охуел?! Хули ты на этом утесе делаешь?! — Не ори. На меня, — морщусь я и ложусь на спину. — Лежу я. На город гляжу. — Пьяным в говно, да? — Плохо мне. Имею право. — Кто тебя туда привел? — Проводник. — Дай ему трубку!!!       Ты рычишь так, что твой рык разгоняет алкогольный дурман в моей голове, меня отпускает, и я сажусь. Трясу головой, хлопаю глазами и ерзаю от края пропасти подальше. Ну его нахер! И правда ведь наебнуться могу. Ты жутко сопишь на меня в трубку, и я понимаю, что ты наверняка подумал всякую хуету. — Расслабься, — говорю я, поднимаясь сначала на колени, а потом на ноги. Меня пошатывает, и я шуршу булками подальше от утеса. — Я не собирался сигать вниз головой. — Я тебе не верю. — Ну да, кто я такой, чтобы мне верить, — грустно говорю я, делаю знак повеселевшему китайцу. — We go home, my friend.       Мы начинаем спуск с горы по самой длинной, но зато безопасной и удобной тропинке, ты рычишь на меня и требуешь назвать мое точное местоположение, но меня прорывает, и ты вынужден закрыть рот и слушать: — Ты представить себе не можешь, как мне сейчас жаль, что ты не рядом, и я не могу объяснить тебе разницу между всеми и тобой. В тот день я был счастлив до зелёных соплей тем, что было между нами, из меня выливалось! И я хотел, чтобы… Не знаю… Чтобы не было несчастных? Чтобы мир во всем мире? Я говорил с Вульфом о тебе и том, как мне с тобой хорошо, а в итоге выставил себя распутным говнюком, которому плевать на драгоценные подарки от дорогого человека. Ты говоришь, что это будет продолжаться. Не будет. Я не дурак, все понимаю с первого раза. — Ты не дурак, да. Ты сумасшедший! Сколько еще тебе спускаться? — ворчишь ты, но я перевожу дух и продолжаю: — Твоя гордость… Та еще стерва, ты знаешь это? Ты нагнул и вынуждаешь оправдываться не какого-то там задрота или авторшу с недотрахом, кошками и комплексами. Речь идёт обо мне, черт возьми! Как-то этот момент твоя гордость благополучно упустила. Мое слово чего-то да стоит! И не надо говорить, что я нарушил его и давлю на тебя. Нахер тебе эта неделя не нужна, в одного кубаторить хуйню всякую! Я знаю это. Я чувствую!       Я так увлекся наездами, что забыл, что спускаюсь не по освещенной асфальтовой дорожке, а по горной дороге с фонариком на голове, а потому споткнулся и наебнулся, больно прикладываясь коленом и ладонью о мелкие острые камешки. — Блять… — Феникс? Что случилось?! — рявкнул твоим голосом телефон и хрястнулся о дорогу, конечно же, экраном вниз.       Я взял в поцарапанную до крови руку разбитый в говно телефон, с матом поднялся на ноги и, в обнимку с проводником, похромал дальше в полной тишине. Надеюсь, за те три или четыре часа, что я добираюсь до отеля, ты себе ничего очень уж страшного не накубаторишь. 30.06.20