Господин Уныние

Уже вечер, а мы с Эмилем всё ещё не разговариваем. Сидим друг перед другом и сверлим взглядом то место, где должен быть третий глаз, потому что в глаза, которые по умолчанию, смотреть было стыдно. Мы уже приняли таблетки, поужинали и готовились ко сну. И тут в окошке, выходящем в коридор, мы увидели мальчика. Он не был похож ни на Алекса, ни на Антошку, это был новый пациент. Дверь открылась, и тётя Женя постелила ему кровать. Теперь нас трое. — Привет, красавчик, — заговорил Эмиль с мальчиком. — Как тебя зовут? Меня аж передёрнуло. Звучало это слегка нелепо. — Я Макс, — тихо ответил парень. — Что забыл здесь? Нездоровится? — вдруг повеселел Эмиль. — У меня голоса. Я обратился к своему врачу и рассказал ему всё, а он вызвал мне скорую помощь. Я вообще-то виолончелист, поступил в музыкальное училище, но я один в этом городе, никто даже не сможет разобраться с документами. Боже, как же не вовремя меня забрали сюда. Он говорил очень несвязно, очень быстро, буквально захлёбываясь. Может быть все виолончелисты такие? — На самом деле я соврал, нет у меня никаких галлюцинаций, просто я очень сильно влюбился в одну девушку, а потом она отвергла меня. Мне просто нужны препараты, чтобы быстрее забыть её, а ничего умнее того, чтобы сказать о голосах, мне в голову не пришло, — уже буквально заревел юноша. — Тише-тише, Макс, не куксись, — обеспокоенно протянул Эмиль. — Постарайся не хандрить, иначе нам всем здесь тошно станет. Вон Костян тоже тут периодически разводит тоску, но я же не плачу. — Константин, — злобно прошипел я. — Не Костян. Макс казался таким несчастным и расстроенным, что мне захотелось его поддержать, но я промолчал, продолжая смотреть на его слёзы в полном недоумении. — Я сейчас точно уснуть не смогу, попрошу таблетку. Или нет, надо срочно сказать, что меня не могут держать здесь, хотя бы просто потому, что я не болен! Я ведь тут совершенно случайно… — говорил Максим. — Ещё один. Тут что каждый третий случайно? Безумие! Я люблю безумие… Алекс, кстати, то же самое говорит, — фыркнул Эмиль. — Я тоже подобное слышал от него, — отозвался я. — Что он имел в виду? — Это весёлая история: Алекс пошёл прыгать под поезд, но его спасла незнакомая девчонка, которая стояла рядом и схватила его за рукав. Он зачем-то выкинул барсетку и телефон, вместе с кольцами на руках и крестиком, а потом его поймали менты, когда он напился в подъезде с горя, что так и не получилось «убиться», — посмеялся Эмиль. Он протараторил свой монолог в ускоренном темпе. Он вообще всегда говорил очень быстро, иногда проглатывая паузы между предложениями. — А потом на его руках нашли порезы и отправили сюда после суток в обезьяннике. А поскольку мама его забрать не могла, потому что она была в отпуске, Алекса, полностью здорового человека, который просто очень тупо поступил, отказались выпускать. Уже тысячи психологов сказали ему, что у него и с памятью, и с мышлением, и с настроением всё нормально, но его продолжают держать в дурке, потому что мама ещё не вернулась. Но зато я видел как к нему приходила бабушка с котлетками и кормила меня ими тоже, — погладил он свой живот. — Действительно, «Совершенно случайно», — мерзким голосом буркнул я. — Ладно, давайте просто смиримся с тем, что нас отсюда так просто не выпустят и пообщаемся, — предложил Эмиль. Максим вытер рукавом глаза, уголки его губ были опущены вниз. Эмиль стукнул стену затылком и обнял руками колени. И тут за стеной кто-то грузно шлёпнул бетон рукой. Вероятнее всего, это была именно рука, потому что шлепок был глухим, но довольно-таки сильным. — О, ничего себе, нам походу ответили! — взвизгнул Эмиль от радости и рассмеялся. Через пару минут повеселевший Максим и Эмиль уже вдвоём терроризировали стену бокса, с каждым новым стуком получая ответ от других пациентов. Я закатил глаза, не желая участвовать в глупостях. «Меня все бросили, я настолько скучный, вредный и обозлённый, что общаться со мной неприятно никому», — пронеслось у меня в голове. Я распугал всех людей вокруг себя, желая уединения, но в чём тогда смысл моего существования? В ледяном одиночестве? Я жалок, я даже не могу измениться. Не могу просто взять и перестать приносить другим людям страдания, зло, перестать вызывать раздражение и жалость! — Пойду, пожалуй, в душ, — сказал я тихо, чтобы никто не услышал, но факт сохранился в истории. — Мне нужно прийти в себя. Никто не обратил внимание на мои слова. Эмиль с Максом были чересчур увлечены. Выдохнув с облегчением, я подошёл к окну и попросил открыть уборную. Взял полотенце и, прикрыв дверь, начал раздеваться. На секунду Эмиль подбежал к двери туалета и заглянул в щель, пощурившись. — Приве-е-етик, — сказал он. — Кто-то решил помыться? Ну и правильно, а то у тебя голова неделю уже грязная. — Ты не можешь делать выводы, потому что я здесь лежу меньше недели. И прикрой, пожалуйста, дверь, розовый мальчик. Но он не уходил. Видимо, желание позлить меня было сильнее этических норм. — Мне неприятно, когда за мной подглядывают, так что отвали и стучи дальше по своей стене. — Ну уж нет. Это моя месть за то, что ты свинтил и ничего не сказал. — Я сказал, — неуверенно произнёс я, понимая, что оповестил их настолько тихо, что меня вряд ли кто-то сумел расслышать. Макс тоже подошёл к двери и сказал: «У меня есть одна мысль, но она вам явно не понравится…». — Валяй, — еле сдерживаясь от смеха, сказал Эмиль. И тут… Макс захлопнул дверь. — Что ты делаешь? Ты что совсем уже? — в отчаянии сказал я, стоя в трусах и носках около ванной. — Мы тут все того-этого, так что будем сидеть здесь до утра и рассказывать страшные истории, — Макс потёр затылок. — Мне показалось, что это будет забавно. — Я не буду мыться при вас, а сплошная страшная история — это моё пребывание здесь. Эмиль схватился за живот и начал хохотать: «Проверим теперь, как работают эти их скрытые камеры». — Какие ещё скрытые камеры? Ты уверен, что у тебя биполярное расстройство, а не паранойя? — Да не, я не подозрительный, просто за нами реально следят. В левом углу стоит камера. Она, правда, раздолбанная в щепки. Видимо, кто-то уже пытался предотвратить незаконную видеосъёмку, — снова посмеялся он. — А что у тебя с руками и спиной? — поинтересовался Максим. — Ничего, — фыркнул я. — Надеюсь, что медсёстры всё-таки смотрят в эти ваши скрытые камеры, потому что лично я не хочу остаться в туалете до утра. — Мне всё нравится, — сказал Эмиль. — Я люблю страшные истории. — Просто отвалите от меня! И так тошно, — сварливо продолжил я. Эмиль показал мне язык. — Бред какой-то… — сказал я и, натянув больничную футболку, комочком сложился на кушетке под полотенцами. Эмиль и Макс переглянулись и уселись под раковиной. Они ещё долго о чём-то переговаривались, пока я медленно предавался Морфею, ведь от этих таблеток мне постоянно хотелось спать. *** Я стою перед огромным стеклянным окном, ведущим в зыбкую белую гладь. Прикасаюсь пальцами к своему неяркому отражению и… Вдруг чувствую дикую боль в правой ноге, будто чьи-то острые зубы вонзаются в плоть, разрывая её. Я обернулся и в испуге закрыл глаза, увидев перед собой огромное белое существо с высоким лбом и морщинами, избороздившими его. У существа не было ресниц на маленьких чёрных глазах, а крысиный нос прерывисто дышал, раздувая свои отвратительные ноздри. Я закричал от боли и страха, чувствуя то, как стремительный ручеёк тёплой крови спускается по моей ноге. Укус. Ещё укус в левую руку. Меня всё гуще окружают эти существа и их воронки из заточенных жёлтых зубов. Вязкая слюна в полости их ртов особенно мерзка. В ужасе я падаю, обрекая себя на съедение, на мучительную смерть в пастях чудовищ. Они рвут мою одежду, перехватывая куски ткани друг у друга, их рычание эхом отзывается в моих ушах. Я уже было смирился со своей участью, но рёв чудищ вдруг заглушил яростный вой кого-то более сильного. Кого-то, кто мог бы спасти меня. Скорее… Ещё чуть-чуть — и от меня останутся лишь обглоданные кости. Глухой удар. Жалобный скулёж существ и победные возгласы моего спасителя. Я без сил распластался на залитой кровью земле и, открыв на секунду глаза, увидел девушку с огненно-красными волосами. — Спасибо… — протягиваю я в беспамятстве и чувствую, как когтистые руки подхватывают меня, и стекло разбивается вдребезги. Мы оказываемся в окружении яркого света, и где-то вдали слышится голос Клементины. Скоро всё снова будет хорошо, и я опять окажусь рядом с шутом и волчицей. Они обязательно помогут мне, они знают больше. — Константин… — прошептала Клементина. — Ты ранен. — Бесы снова окружили портал в Фолк, — прорычала девушка с красными волосами. Я очнулся на её руках. В ужасе я осознал, что у меня нет правой ноги по колено, когда, вновь открыв глаза, оглядел своё изувеченное тело. Из раны фонтанировала кровь. — Волчица, — простонал я. — Избавь от боли, прошу… Клементина засуетилась и начала перебирать пузырьки с лекарствами, пока дьяволица укладывала меня на кровать. — Вот, нашла, — сказала она. — Выпей. — Нам нужно торопиться, Чернокнижник не будет ждать, а идти очень долго. — Не так уж и долго, — отозвалась Клементина. Она поднесла к моим губам склянку, а я отпил из неё, бессильно приподнимаясь. Я взвыл от боли, хватаясь за лоскуты своей одежды. Это было нестерпимо. Ручьи крови сделали алой всю кровать за несколько секунд. Зрелище было жалким. Мне было стыдно, но я вообще мало о чём мог думать в этот момент. Только о том, что меня разрывало на куски от лишних движений, но я всё равно извивался как змея. — Скоро пройдёт, не трать силы, — Клементина ловкими движениями наложила жгут. Она сформировала кольцо из белой повязки, предварительно окутав тканью верхнюю треть моего бедра, и вложила в кольцо маленькую, но твёрдую палочку, закручивая её и придавливая изорванные крупные сосуды. Кровотечение остановилось. Клементина сдула пряди волос с лица и закрепила закрутку турами другой повязки. И к тому моменту я уже почувствовал медленное обезболивание от её настойки. — Константин, я хочу представить тебе Наамах, это она спасла тебя от гибели, — улыбнулась успокоившаяся волчица. — Моё имя обозначает «Ведущая в ад», я демон третьего пояса седьмого круга ада. Можно просто Наа, — ухмыльнулась она. Кларин, стоявший в углу, захлопал в ладоши, но поняв, что все смотрят на него с осуждением, перестал, поменявшись в лице. — Клементина, ты же говорила, что демоны захватили Аасту, поработили её. Но Наамах спасла меня, а ты мило улыбаешься ей. В чём же дело? — спросил я. — Видишь ли, Константин, Наамах за нас. Она устала от желчи и злобы, сейчас ей больше всего нужна справедливая победа над теми, кто так жестоко поступил с нами, жителями волшебного мира. Дьяволица смягчила оскал и обняла своими огромными алыми крыльями Клементину, как давнюю подругу. Если честно, эта Наамах мне вообще не понравилась. Да, она спасла меня, но есть в ней что-то такое жуткое и неблагочестивое. Это вызывает во мне недоверие. — А как ты поняла, что больше не хочешь служить злым силам? — спросил я. — Мой отец — жестокий палач, он самолично пытает тех, кто прожил свою жизнь в грехах. Я не хочу быть такой, как мой отец, — Наа замолчала. А потом резко обратилась к волчице, поторапливая её. — Идём же, Клементина, времени остаётся мало. Господин Армаэль уже выковал для Константина меч. — Да-да, мы уже идём, — суматошно собирала вещи в дорогу Клементина. — А вас не трогает то, что у меня как бы нет ноги? Я действительно очень ловко смогу сражаться вашим мечом, выкованным господином Арма… что-то там. Храбро защищать Аасту и всё то, что вы там без моего ведома решили. Каким образом я смогу исполнить до сих пор неясное предназначение без, чёрт возьми, ноги, которую только что сожрали бесы? — Не паникуй, парниша, — прохрипела Наамах грубым тоном. — Вот увидишь, Чернокнижник поможет в этом нелёгком деле. О, у его живительного фонтана ты испьёшь воды и забудешь о своём горе. — Предположим, что я забуду о горе, но как мне добраться до Чернокнижника? — Где-то был у меня костыль… — прищурилась волчица. — Да сгореть мне синим пламенем, Клементина! Ты хоть когда-нибудь можешь выйти вовремя? И Клементина ещё несколько минут очень громко копалась в подвале, пока Наа кипела от злости, стуча когтями по столу, на который облокотилась в ожидании. — Нашла! — радостно вскрикнула волчица, — нашла под лютней, сто лет на ней не играла и нашла! — Отлично, — вздохнула демоница. — Ну теперь-то мы можем отправиться в путь? — Так дело не пойдёт, рана слишком свежая, чтобы прямо сейчас беспокоить её дорогой, — покачала головой волчица. Наамах закрыла лицо рукой и прорычала: «Одни проблемы с этим человеком. Он слишком слабый и никчёмный, чтобы доверить ему наше спасение. Я, будучи узницей ада, смогла преодолеть толпы стражей и выжить, сквозь боль и сквозь потенциальную смерть… Кусок гнилого мяса!». — Замолчи сейчас же! Он спасёт нас, только… Только дай ему время! — повысила голос она, оправдывая мою беспомощность. — Я жду у выхода, ясно? Если вас не будет к рассвету, то пеняйте на себя. Клементина кивнула и поднесла свечу к моему лицу. Её глаза стали похожи на жёлтые горящие огоньки под стёклами. Её взгляд, заставляющий кровь леденеть, был уставлен на меня, пронизывая каждую клеточку тела. — День закончен, но новый рассвет близок. Да будет благословенна богиня Луна и да поможет нам завтра, даруя свет и силу, мудрость и отвагу, честь и славу. Вступи в мир сновидений, защити раба твоего и освети разум его, в нелёгкий путь сопроводи. Да будет так, — быстро пробормотала она себе под нос и так же стремительно задула свечу, погрузив комнату во мрак. Синеватый дым, ненароком вдыхаемый мной, взвился вверх, и мои глаза закрылись в томном сне. *** Я уже почувствовал, как моё сознание прояснилось, но я боялся открыть глаза. Вдруг я снова окажусь в больнице, в полной депривации? А вдруг я вновь увижу перед собой стены хижины Клементины? Я задержал дыхание и, почувствовав ноющую боль, понял, где же я всё-таки очнусь. Волчица стояла над небольшим котелком и время от времени помешивала содержимое. Как только она заметила, что я проснулся, её уши шевельнулись, а на лице блеснула улыбка. — Константин, как я рада, что ты проснулся, — обратила она свой взор на мою ногу, не отходя от котелка. — То есть я мог и не проснуться? — протёр я глаза, подрагивая от боли. На моём лице выступил холодный липкий пот. — Ну… Пожалуй, что так. Ты бледен и весь дрожишь, Константин… — Наамах сказала, что нам нужно куда-то торопиться? За окном уже появлялись первые лучи солнца. — Да, господин Армаэль, великий кузнец, выковал меч для тебя. Нам предстоит нелёгкий путь к Чернокнижнику. Мы пройдём через дремучий лес, город Гахарит и деревню эльфов, прежде чем окажемся у него во дворце. — А зачем нам идти к Чернокнижнику? Как это поможет в битве? — О, только там мы сможем собрать и снарядить войско. А тебя Чернокнижник обучит магии, что кардинально изменит наше положение… Относительно Бранна. — Господи, ну почему я? Почему именно мне выпало попасть в психушку, лишиться ноги, ковылять через тридевять земель к какому-то волшебному на всю голову колдуну и… Тут Клементина перебила меня. — Что такое «психушка»? — спросила она с удивлением. Я закатил глаза в потолок и, глубоко вздохнув, сказал: «Ниспошлите мне сил». Волчица налила половником отвар из котелка в маленькую миску и подошла ко мне. — Расскажи мне побольше об этом месте, — попросил я. Клементина задумчиво посмотрела на меня, потом на рану и начала разбинтовывать ногу, попутно рассказывая: «О, наш мир состоит из нескольких частей: самые нижние миры — это миры под красивым названием «Лавере», но живут там не столь чудесные существа, а твари, каких не видовал свет. Один из них, миров, фолк. Там живут люди». — Ай, как больно! — взвизгнул я. Нога была синей, а на повязке оставались спёкшаяся кровь и подкожный жир, прилипшие к ней ночью. — Чш-ш, всё нормально, сейчас я всё сделаю, — успокаивающим голосом шептала она и, обмакивая повязки в миску с отваром, заботливо прикладывала их к культе. Кларин, мирно сопящий в соседней комнате, вышел на мои крики. В его широких глазах читался страх. — Кларин, не бойся, выходи. Ты поедешь с нами к Чернокнижнику? — спросила волчица. Кларин покачал головой. — Нам без тебя не справиться, родной, тем более ты хорошо знаешь дорогу и знаком с ним лично, — проворковала она своим бархатным голосом. Это порядком польстило ему, поэтому шут расплылся в довольной улыбке, быстро согласившись на поездку. В комнату ворвалась Наамах и с надменным лицом подошла ко мне. — Болит? — снисходительно бросила дьяволица. — Нет, — сказал я, стиснув зубы, пытаясь не показать свою слабость перед ней. — Ну и славно. Выдвигаемся, — скомандовала Наа. Клементина замотала рану новой повязкой и помогла мне подняться, опереться на костыль. — Пожалуйста, Клементина, дай мне ещё твоего отвара, — простонал я, почувствовав боль, которая стремительно усиливалась, и что меня начинает тошнить. Через несколько секунд у меня потемнело в глазах. Я больше ничего не мог увидеть, и как следствие, потерял равновесие. Мне стало страшно, животный ужас настиг меня в полном объёме, и я свалился на пол, потеряв контроль над сознанием. Мне казалось, что я умираю. *** — Он потерял слишком много крови, Наамах, — хлопала меня по щекам волчица. — Очнись, Константин, очнись! Твоё сердце бьётся! — говорила мне волчица. Я дотронулся рукой до лба и почувствовал, что он горит. Всё тело раскалывалось на части: ныли кости, пульсировали виски и переносица, каплями по лицу стекал пот, однако при этом меня сильно морозило. Клементина накинула на меня тёплое одеяло, но оно мало спасало от озноба. — Vivĕre militare est, Константин. Борись. Она снова полезла на полку за волшебными склянками. И, достав одну, открыла её с хлопком воздуха. ‐ Aegroto dum anĭma est spes esse dicĭtur, — прошептала она, закрыв глаза. — Пей. Выпей всё. Я послушался, но в глазах снова начало темнеть. — Пей, Константин, не дай ей себя забрать. Жизнь — есть борьба. Так борись же, борись! Я не видел ни горлышка склянки, ни своих рук, голова только тяжелела с каждым медленным вдохом. Но Клементина разжала мои стиснутые от боли зубы, приподняла шею над подушкой и влила в горло что-то очень сладкое. Это гадкое полурастаявшее и ужасно приторное желе я проглотил, чувствуя, как щёки изнутри и снаружи, где случайно скатилась капелька снадобья, начали неметь, вместе с мягким нёбом. Во рту остались вроде кусочки каких-то ягод. Я так и не смог понять, что это. Они были маленькими и твёрдыми. — Раскуси семена, Константин, — строго сказала волчица. Я послушался снова. С первым же раскусанным семенем, пелена мрака отступила, и я прозрел. Теперь я уже мог увидеть лицо Клементины. Круглые брови волчицы приподнялись «домиком», она была обеспокоена, хотя по голосу я бы так не сказал никогда. Со вторым семенем вернулась ясность рассудка, отступила животная паника, сердце забилось в спокойном здоровом ритме. А с третьим семенем отступила боль, эта мучительная боль, ушёл жар, а вместе с ним озноб. Наамах и Кларин тревожно смотрели за каждым действием Клементины и вслушивались в её слова. — Этот отвар один из сильнейших, он возвращает к жизни тяжёлых больных за короткое время. Я возьму с собой лекарства, они помогут нам добраться в срок. Медлить правда нельзя, но никто не мог представить себе, что демоны проберутся к порталу, ожидая тебя. И вдруг она щёлкнула пальцами, и её голова начала стремительно покрываться густой шерстью, всё её тело окутала волчья шкура, на руках и ногах утолщились когти. Я был одновременно восторжен и шокирован тем, что из такой утончённой девушки может вмиг возникнуть опасный лесной зверь. — Садись, — сказала она, — пора в путь. Шут подал мне руку, забравшись на спину Клементины. Волчица вышла из хижины и зашагала рысью, оставляя за собой следы на земле. Наамах взмыла в небо и, следя за нами свысока, по мере необходимости то притормаживала свой полёт, то ускоряла. Она всё делает свысока, даже говорит, будто делая одолжение. Нога периодически кровоточила. Каждое движение Клементины давалось мне с трудом, но как же хорошо, что боли больше не было. Шут позади меня смотрел по сторонам, любуясь лесом, поглощённым мглой. Уже было утро, но вид не радовал глаз. Всё было выжжено огнём и припорошено пеплом. Что же они сделали с Аастой, как можно было погубить это место? Корявые деревья были очень высокими и страшными, но можно было на секунду представить их первозданный вид, ужаснувшись нынешними руинами. — Клементина, ты не договорила тогда о мирах, помнишь? — похлопал я её по холке, пытаясь привлечь внимание увлечённой дорогой волчицы. Она немного замедлилась и, задумавшись, продолжила свой рассказ: «Миры Лавере включают в себя не только фолк, к сожалению. К ним относятся ещё Кальт, Сорг и Бранн. В Кальте очень туманно, холодно и страшно. Его населяют безглазые и зубастые чудища. Они ненасытны и беспощадны, будто демоны в Бранне, но они ничего общего между собой не имеют, разве что такие же негодяи. В Кальте, Константин, живёт твой брат, он царствует над безумием, окружающем стены его замка, и только музыка спасает его от того, чтобы не сойти с ума. В Кальте нет солнца, с каждым днём этот мир всё сильнее сжимается тисками смерти. Сорг… Сорг для меня равносилен одиночеству. И он уже полностью поглощён смертельной хваткой неизбежной гибели. Там скитаются души, не нашедшие покоя. Души, которые потеряли рассудок при жизни. Души, которые умертвили сами себя». Клементина на секунду замолчала. Я не видел её глаз, но мне почему-то казалось, что они у неё очень грустные. Она всегда с такой скорбью говорит об Аасте, что мне становится жаль её до глубины сердца. — А про Бранн тебе лучше Наамах расскажет, хотя ты и сам всё прекрасно знаешь. И про круги, и про своё прошлое. — Что ж, а что-то, кроме миров Лавере, существует? — Да, конечно. Дальше идёт Нижний Мидтен, он практически полностью состоит из леса, там находится мой прежний дом и… Один наш хороший друг. — Кто же этот друг? — О, придёт время… После того, как он потерял свою сестру из-за проклятых демонов, Мун отправился к господину Армаэлю, постигать кузнецкое дело. — Мун, значит… Мы познакомимся с ним? — Да, думаю, что вы поладите. Хотя ты уже видел его в своём видении. Помнишь? — Это тот парень с пепельными волосами, который подарил нам с Диавалем цветок? — Да, лунную лилию, — уточнила волчица. — Хорошо, ну а что же дальше, Клементина, не томи? Что находится выше? — с азартом в глазах продолжать спрашивать я. — Выше по уровню Мидтен, сейчас мы передвигаемся именно по нему, он не так сильно изувечен огнём. Тут есть ещё нетронутые леса, которые, как прежде, благоухают и цветут, но здесь так мало этого осталось… Я сочувственно погладил волчицу и наклонился к ней. — Самым верхним миром принято считать Апер, на нём держится вся наша жизнь и, если демоны захватят его, мы в мучениях погибнем и станем рабами Бранна. В Апере есть только одно единственное дерево, под которым расположена огромная голова оленя по имени Хьорт. Из левого его рога течёт вода в Апер, а из правого во все остальные миры. На дереве же находится огромный феникс, который гонит своими крыльями по небу Луну и Солнце. Луну мы просим о помощи в осуществлении желаний, о защите. Порой, когда трудно разобраться в своих мыслях и чувствах, жители Аасты посылают ей молитвы о даровании им терпения и мудрости. Солнце же, сильное и яркое, отвечает за военный успех, логистику, победу и продуктивный гнев, которого часто не хватает воинам. Каждую ночь феникс сгорает алым закатом, а потом из пепла возрождается вновь, символизируя конец предыдущего дня и начало нового, лучшего. — Ого, по описанию этот мир мне нравится больше всех. — Да, для нас Апер — недоступная при жизни материя. Это прототип вашего выдуманного «рая», только реальный. В отличие от людских религий, мы каждый день и ночь видим на небосводе наших наставников, которым посылаем молитвы, в полной уверенности, что будем услышаны. Однако следует быть осторожными со своими желаниями. — Но кто создал столь совершенный и прекрасный мир? — спросил я. — Этим вопросом задаются многие. Ни в Фолке, ни в Аасте никто точно сказать этого не может. Остаётся лишь гадать что же это, случайность или преднамеренная и продуманная стратегия по организации бытия? — А как ты сама считаешь? — интересуюсь я. — Нет ничего более божественного, чем случайность, не осквернённая лукавым мудрствованием, — загадочно произнесла Клементина. Я задумался над её словами, они показались мне правильными. Почему мы перекладываем ответственность на Бога за то, что он создал что-то идеально, а что-то нет. Взять хотя бы человека: его организм работает как слаженная открытая система, однако в мыслях творится такой беспредел… Он побуждает конфликтовать и развязывать войны, но разве это не наша вина? Мы стыдим Бога за свои пороки, говоря, что он сделал наш разум несовершенным и судит нас за грехи, хотя истина где-то рядом, в самих нас. Это только наш выбор и только наша ответственность. Нет ничего более божественного, чем случайность… Всё то, что существует — плод внешних неустойчивых связей в действительности и проявление результата пересечения независимых процессов или событий. — О чём ты задумался, Константин? — спросила уставшая Клементина. — Ты осмысленно говоришь очень мудрые слова, — благодарно сказал я. — Пожалуй, нам стоит остановиться здесь, — произнесла она запыхавшись. Клементина остановилась и привлекла своим глубоким грудным воем внимание Наа, повисшей над нами в воздухе. Мы оказались в сказочной роще, где так непривычно много кустарников, ярко-зелёных трав и деревьев с густыми кронами. Где-то вдали чирикали невиданные птицы, всё вокруг восхитительно вкусно пахло. Шут спрыгнул с волчицы и помог мне опереться на костыль. Я, не в силах устоять, упал на залитую росой траву. — Как красиво! — воскликнул я. Клементина встала на задние лапы, и её шерсть будто начала впитываться в фарфоровую кожу, а волчьи когти и длинные клыки выпали, с негромким звуком укладываясь на землю. — Фу, как омерзительно мокро! — Наамах гневливо стряхнула росу с ног. Волчица восхищённо посмотрела в небо, а Наамах, будто бы забыв о мерзкой росе, глубоко в лёгкие вдохнула запах леса, подглядев, что Клементина сделала так же. Я увидел, как её руки покрылись мурашками, а крылья дрогнули, будто от небольшого электрического разряда. Полагаю, она пыталась артистично сыграть любовь к природе. Но, скорее всего, этой кошмарной девушке было плевать. Это было видно. Видно, как она «выдавливала» и дрожь, и мурашки, скривив выражение лица. — Я хочу набрать целебных трав до наступления вечера, пригляди за Константином, — обратилась она к шуту, не отрывая влюблённых глаз от листьев деревьев. Кларин кивнул и принялся сверлить меня взглядом. — Не беспокойся, поверь, я не смогу сбежать от тебя, — проговорил я, разделяя каждое слово и пытаясь показать его жестами. Клоун беззвучно рассмеялся, в недоумении пытаясь понять, что я делаю. — Он же немой, а не глухой, Константин, — усмехнулась Клементина и, виляя хвостом, будто бы она не волчица, а игривая мартовская кошка, отправилась в глубину леса. Наамах кинула на меня презрительный взгляд и, фыркнув, прислонилась к дереву с золотыми листьями. — Щекотно, — забасило дерево. Я замер в изумлении. Поверить не могу, что здесь ещё и деревья разговаривают! — К-Как? Т-ты говоришь? — невнятно пробубнил я. — Моё имя — шелест этих листьев в лунную ночь. Я уже сто с лишним лет стою на одном и том же месте, здесь, у этого родника… — Извините, если я вдруг наступила на Вас ненароком, — неохотно извинилась Наамах. — Я не в обиде, — заскрипело оно вновь. — Испейте воды, что течёт под моими корнями, это всё, что я могу предложить вам взамен на вашу милость поговорить со мной. — Не беспокойтесь, пожалуйста, — обратился я к дереву на «Вы», испытав глубокое уважение к его возрасту. — Мы рады говорить с Вами… И так мы ещё долго вели беседу. Я набрал воды из ключа, бьющего из-под его корней, в руки и отхлебнул, вытирая забрызганные щёки рукавом. Вода была чистой и сладкой, намного слаще той, что я когда-либо пил. — Ты выглядишь странно, — прохрипело старое дерево. — Одеяния твои не из нашего мира. — Он не здешний, — ответила за меня Наамах. Солнце стало потихоньку заходить. — А куда вы держите путь? — Мы идём к господину Арма… — Армаэлю. За мечом для этого коротышки, — перебила меня дьяволица. — Я слышало о нём. О, он воистину великий кузнец! — А где Клементина? — поинтересовался я у Наамах. Она отмерила двумя пальцами нахождение солнца на небосводе и спохватилась. — И вправду! Её нужно отыскать! — с испугом в глазах сказала она. Я с трудом привстал и, еле поспевая за быстрым шагом Наамах, поковылял в чащу, оставив дерево в одиночестве. Клоун побежал вместе с нами. — Клементи-и-ина-а-а! — позвала она. — Клементи-и-ина! — вторил ей я. — Она зашла слишком далеко и, наверное, потерялась, — сказала взволнованная дьяволица. Я устало опустился на пень, находящийся вблизи. Становилось всё темнее и темнее, и звёзды, мерцающие синим льдом, рассыпались по всему почерневшему небу. Сумерки опустились на лес, зажглись огни светлячков, и только тихий стрекот ночных насекомых был слышен в замирании и пустоте звуков чащи. — Где же нам теперь её искать? — спросил я Наамах. Шут расплакался, спрятавшись за моей спиной, схватившись за мою одежду, порванную кровожадными бесами. Бор глухо зашумел, навевая страх. Ночной холод собирался в миллиарды чернеющих крупинок, щекотавших озябшую кожу. Через пышные дымчатые облака мчался ветер, и тени деревьев, согнувшихся в коряги, причудливые ужасающие формы, выстроились в пугающе чёткий ряд. Были видны очертания лица Наамах, но видны едва ли: её алые губы посинели настолько сильно, что я вмиг поверил в сверхъестественность здешних ночей. Бесконечно подробная глубина тёмно-синих оттенков мучила меня своей загадочностью, в воздухе запахло тревогой, повисшей над запахом благоухающих трав и цветов, свернувших свои листья в тугие бутоны. Мой беспомощный взгляд в небо оставался в его тьме пронизывающими линиями отчаяния. Мы заблудились… Все… И тут кто-то дотронулся до моего плеча. — Кто здесь? — вздрогнул я. В ответ я услышал лишь шелест листьев. — Наамах, кто-то дотронулся до меня! — сообщил я ей. — Не выдумывай! И без тебя тошно, — проворчала дьяволица. Тонким звоном ветвей пронеслось в моей голове: «Ну что? Потерялся, человек?» — Ты слышала это? — Слышала что? — недовольно огрызнулась она. — Чей-то голос… Перед нами, сливаясь с тёмно-зелёным лесом, появилась девушка. В её волосах, на шее и длинном хвосте с кисточкой, были листья и цветы. Острые уши, отдалённо напоминающие форму ушной раковины эльфов, были опущены вниз. Узоры на щеках и лице, вьющиеся зелёные волосы и зелёное платье, будто бы украшенное росой. — Кто ты? — спросил я. Наа недоверчиво смотрела на незнакомку. — Я Марфа, дух леса. Вы, наверное, её потеряли? — она щёлкнула пальцами, и рядом с ней появилась Клементина с травами в руках. Она бросилась к нам в объятия, восклицая, что очень испугалась, что рада видеть нас. — Большое спасибо, Марфа! — сказал я с благодарностью. Наамах захотела пожать ей руку, причём вряд ли это было из-за неуважения, просто, видимо, она не умела по-другому. Но оцепеневший дух леса растворился в ночном тумане. Как странно. Загадочная девушка. Но мы в радости, не думая о печали, отправились по пыльной дороге, тянущейся длинной лентой, измождённой силуэтами пугающих деревьев, в поисках ночлега. Теперь они, деревья, не выглядели такими чужими, ведь всё в мире можно воспринимать благосклонно, если ты в хорошем расположении духа. Я еле плёлся, опираясь на костыль, долгая ходьба по лесу порядком вымотала меня. Кларин улыбался и жался к Клементине, выражая свою радость и, как мне показалось, детское повиновение родителю. Наконец мы нашли то дерево с золотыми листьями, у которого я испил воды. — Сладких снов, странники, — загудело дерево. Так мы и уснули без сил, в мыслях о предстоящей дороге. *** Я дёрнулся, находясь ещё несколько секунд вне времени и пространства. Сквозь бредовую пелену тьмы я различил отрывки причудливых сюжетных линий. Волчица, Кларин, дерево. Сердце бешено колотится, по моей спине стекает холодный пот, но лицо и грудь горят адским пламенем. Перед глазами стоят ужасающие картины. Я жив или нет? — Ксения Александровна? — спросил я в пустоту. Вижу её милый образ в очертаниях мрака. — Неужели моё лекарство стало для тебя болезнью? — будто эхом спросила она. И тут я окончательно проснулся. Под раковиной спали Эмиль и Макс, мирно похрапывая. Дверь открылась. — Вы чего тут делаете? — испуганно спросила тётя Женя. Наверное, она не нашла нас по камерам и спохватилась. Эмиль открыл глаза и протёр их кулаками, пытаясь пробудиться ото сна. — Это беспредел, мальчики, мы себе все волосы на голове выдернули уже, а вы тута… — А мне такое снилось, тётя Женя! — сказал Эмиль. — И что же? Так, а ну-ка вылезайте, а то нам врачи по шапке надают, — поторопила она нас. — Мне снилось, что Мария Дмитриевна зашла к нам с пистолетом, приставила его к виску и сказала: «Смотрите, как надо, слабаки!»… И выстрелила. Представляете, тёть Жень? — захохотал он спросонья. Его заспанные глаза, казалось, широко улыбнулись. — Глупости какие-то тебе снятся, — сказала тётя Женя. Но по ней было видно, что она сдерживалась от смеха. Знал бы он, что снилось мне… Я огляделся. Нога была на месте, но я как будто ощущал боль, которой не должно было быть. Эмиль, Макс и я встали и вышли из уборной. — Ты чего хромаешь, а? Костян, не пугай меня, всё же вечером нормально было, — побеспокоился Эмиль. — Отлежал, наверное… Воздух казался таким затхлым после цветущего леса, будто бы его сто лет продержали в пустыне. На столе, как всегда, стояла каша и чай.