Пластыри и поцелуи

Впервые Шастун увидел такой пластырь на пальце Димы. Нежно-розовая полоска с каким-то мультяшным медвежонком, пересекающая среднюю фалангу указательного пальца, привлекла к себе внимание парня настолько, что тот даже застыл, с глуповатой улыбкой глядя на руки Позова. Заметив взгляд Антона, мужчина усмехнулся и кратко пояснил: — Савина налепила. Здорово. Шастун тоже хотел бы, чтобы на его ссадины и синяки клеили что-нибудь подобное, чтобы побеспокоились, проявили заботу. Но, конечно, вслух он об этом никогда не скажет, это разрушило бы в прах его образ дворового парня. — Ясно, — тихо отозвался Антон и отвел взгляд, — прикольные мишки. Дима улыбнулся как-то рассеянно, кивнул, и они вернулись к своему разговору. О чем же он был? Ах, да, о съемках. Именно они являлись причиной того, что на коленках, локтях и ладонях появлялись небольшие травмы. Не такие, чтобы идти в больницу или поднимать панику, но неприятно-болючие, напоминающие о себе при каждом неловком движении. Нет, на самом деле, Шастун любил свою работу, эти эмоции, которые им дарят зрители, поездки по городам, но… каждый раз примеряя на себя новое глупое амплуа, он как будто терял себя. Словно среди фанатов находился не Антон, а этот свойский мальчишка с звеняшками на руках. Антон же настоящий в это время сидел в одиночестве и содрогался от страха, опасаясь остаться покинутым навсегда. «Одиночество в толпе» — так назвал это ощущение Дима, когда внимательно выслушал парня. — Найди себе кого-нибудь, — мужчина пожал плечами, — сколько времени прошло с тех пор, как ты расстался с Ирой? Много. Кузнецова сказала, что больше не может жить с парнем, как она выразилась, на один день. Ей надоели съемки по несколько часов в день, месячные туры, постоянная усталость Шастуна и прочие побочные эффекты популярной и красивой жизни. Даже обещания отвезти девушку в отпуск (Египет, Турция, куда хочешь) не смогли повлиять на ее решение. В общем, ушла любовь, хлопнув дверью, заставив помидоры в душе Шастуна завянуть. А может, оно и к лучшему. На одном из концертов парень упал. Повалился на бок, изображая то ли доминошку, то ли еще что-то. На кисти руки появилась небольшая царапинка и на локте синяк, их он даже не заметил, взбодренный атмосферой концерта и восторженными криками зрителей. А вот за кулисами, когда в теле появилась легкая усталость, а в голове приятная пустота, ссадины стали чуть ощутимее. Дима с Матвиенко собрались быстро, постоянно переглядываясь и толкаясь, словно дети. Дверь гримерки за ними захлопнулась почти сразу же после того, как вошел Антон. А вот Попов остался. Устало вздохнув, он стянул с себя футболку, обнажая широкую спину, покрытую родинками. А еще пластырями. У парня даже дух перехватило от их разнообразия: зеленые с лягушками, желтые с цветочками, красные в белую крапинку, синие… Наверное, Антон пялился слишком откровенно (возможно даже нагло), отчего Арсений обернулся и, поймав его взгляд, смущенно улыбнулся. — Это после танцев. Неудачно упал и все себе расцарапал. Даже для Попова, этого балагура и болтуна, нашелся тот, кто с заботой залечит раны. Непонятно из-за чего надувшись, Шастун резко развернулся и демонстративно сосредоточенно принялся натягивать на руки браслеты. Больше он не смотрел на то, как Арсений переодевается, лишь услышал легкое шуршание одежды и стук обуви о пол. Мужчина направился к выходу. Послышался щелчок замка, но уходить почему-то Попов не спешил. — Антон, — его оклик прозвучал непринужденно, с этой обычной хитрецой в голосе, — а дай-ка мне свою руку. Парень удивленно вздрогнул и обернулся, тут же столкнувшись лицом к лицу с невесть как незаметно подкравшимся мужчиной. Тот улыбнулся и продемонстрировал Шастуну пачку пластырей, еще не распечатанных, в прозрачной упаковке. Словно под гипнозом Антон смотрел на то, как тонкие пальцы Арсения смыкаются на краях пачки, рвут их, а затем выуживают на свет клейкую полоску с маленькими белыми облаками. С легкой улыбкой глядя на парня, мужчина подцепил ногтями прозрачную пленку, убрал ее и, обхватив ладонью чужую руку, приложил пластырь к царапине. — Мне показалось, что ты очень больно упал, — в ответ на завороженный взгляд пояснил Попов, — так что вот тебе знак утешения. Знак утешения? Пока Антон раздумывал о странном поступке и словах Попова, мужчина уже сунул упаковку себе в карман и вышел из гримерной. А в груди у Шастуна в это время гулко билось о ребра сердце, тронутое такой непосредственной нежностью. Мысли об Арсении, его пальцах и пластырях с облаками не желали покидать голову парня ни через день, ни через два, став частью его повседневной жизни, как кольца. Он думал о Попове утром, когда просыпался и вместо бурой корки видел на руке небесную полоску, днем, когда выходил на пробежку и менял браслеты на напульсники, и даже вечером, когда отмокал в ванной и специально не касался ладонью воды, чтобы ненароком не размочить пластырь. Шастун однажды где-то услышал фразу, что у людей есть либо психологи, либо друзья, поэтому многие проблемы из жизни парня становились проблемами Димы. Тот всегда качал головой, откладывал свой мобильник, поправлял очки и внимательно молчал, словно всего себя отдавая рассказу Антона. — Ты реально думаешь, что проблема в пластырях? — А в чем еще? — Шастун сунул руки в карманы и фыркнул, — ладно, может, в его внимании или типа того. Просто, знаешь, все вокруг такие… не одинокие. Бесит. — Ага, особенно Арсений, щенком перед тобой крутящийся, — Дима усмехнулся, — какие же вы придурки вдвоем, боже мой… Больше Позов ничего не сказал, только загадочно ухмыльнулся на вопрос Шастуна о значении его слов. А спустя несколько дней Антон упал уже случайно. Поскользнулся, неудачно выскочив на, оказывается, довольно скользкий пол на сцене. Судя по ощущениям, в этот раз он неплохо разбил колени, но встревоженный гул зрителей заставил его подняться и, улыбнувшись, сказать, что все отлично. Сережа ободряюще похлопал Шаста по плечу, как только тот сел рядом с ним в кресло и, увидев ободряющий взгляд, успокоился. Да, конечно, его смешило, когда люди феерично падали, но не настолько же часто и не так… больно. Жестами показав обеспокоенному Попову, что с Антоном все хорошо, он обменялся хитрой усмешкой с Димой. Сразу после концерта Шастун стянул с себя штаны и осмотрел колени. На левой красовался небольшой синяк, а на правой ссадина, но, в целом, все выглядело не так плохо, как могло показаться сначала. Осторожно коснувшись посиневшего участка кожи, он тут же одернул руку и болезненно зашипел. — Снова ты падаешь, — насмешливый голос Арсения разорвал тишину, заставив парня вздрогнуть, — уже как-то неловко перед зрителями. Не дожидаясь ответной реакции Антона, мужчина опустился перед ним на колени и осторожно, едва касаясь, провел пальцами по ссадине. И снова Шастуна будто загипнотизировали. Он слышал лишь стук собственного сердца и шелест пластырей, вытаскиваемых из упаковки. -Ты… — фраза почему-то была произнесена шепотом, словно тайна, — ты не обязан этого делать. — Не обязан, — согласно хмыкнул Арсений, сосредоточенно приглаживая оранжевый пластырь к чужой коленке, — но хочу же, — он поднял взгляд и обескураживающе улыбнулся. Один за другим на коже Шастуна начали появляться пластыри с самыми разными картинками от кошек и зайчиков до черепов с саблями, пока поврежденная кожа не была полностью скрыта. Затем Попов взялся за запястье Антона. Тот сразу и не заметил, но на нем тоже осталась небольшая царапина, видимо, появилась, когда парень вставал. На нее легла обычная белая полоска с небольшим желтым месяцем в центре. — К ранам души ты кота приложи? — усмехнулся Шастун, и Арсений, изображая, видимо, того самого кота, мурлыкнул и легко коснулся губами чужого запястья. -- Что ты… — Забудь! — мужчина вскочил на ноги и, рассеянно улыбнувшись, направился к выходу. Обескураженный парень даже не сразу сообразил, что случилось, но, собравшись с мыслями, все-таки окликнул Попова. Тот обернулся. — А знаешь… — в глазах Антона появились хитрые искорки, — у меня, кажется, еще и на губе царапина, — он склонил голову на бок и усмехнулся, — посмотришь?