***
Мо Гуань Шань спокойно стоял на крыше здания, изредка притрагиваясь к повязке, совсем немного, совсем чуть-чуть, понимая, что получит пизды от врача, если рана откроется. Ему и так велено было не вылазить из постели, ибо: «каким хуем ты думал, когда полез один». «Таким, блять, потому что это все ты, Хэ». Блики на небе, смутно напоминающие луну, то и дело падали на отросшие рыжие волосы, которые из чистой ржавчины обрели какой-то болезненный рубин. Возможно работа так действует или у него реально большие проблемы со здоровьем. «Ага, не считая эту двухметровую хреновину, что прошила мне плечо, а так все зашибись!» Сдавливая окурок дольше положеного, не обращая внимания на шипение то ли свое, то ли пепла в подушечках пальцев, Мо почувствовал проехавшую ладонь по затылку, которая, наверное, должна была ободряюще потрепать по волосам, а не сносить пол скальпа. Не издав и звука, Гуань Шань вперил взгляд светлых как яблочный сок, злых тысячами духов глаз, зажевывая губу, чтобы в конце концов превратить ее в фарш, какая, в принципе, разница, если его придавило той тяжелой блядиной, теперь уже ничего не страшно. «Не считая, конечно, взбешенного Хэ» Ну как взбешенного, проще сказать пассивно-агрессивного, потому что этот упырь с ровной, словно палка, спиной будет медленно убивать взглядом черных глаз, пока ими же не проклюет дыру, забыв о жалости, плюнет своим ядом и пойдет в свои упырские покои. — Ты забыл значение слова 'отставить'? «А ты забыл значение слов 'съебись с горячей точки'» Хэ поднял руку и Гуань Шаню на секунду показалось, что его и так покореженное лицо встретится с бетоном крыши больницы, отчего лечащий врач вновь будет читать скучные нотации, однако удара не последовало, а из темных от пепла пальцев выскользнул окурок, точнее то, что от него осталось. — Так и будешь смотреть, словно я — враг всего сущего? — Вообще-то так и есть… — пробормотал Мо, понимая, что даже если перейдет на ультразвук, то этот упырь все равно его услышит. Окурок полетел на бетон, подбородок Мо схватили холодные тиски пальцев, а светлые глаза наконец устремились на небо, так как в черную дыру напротив смотреть совершенно не хотелось. И так снова и снова. Говорить — если спрашивают, молчать — если приказывают, стоять — если разрешают. Верно, снова и снова одни и те же правила, что созданы до его рождения, что будут существовать после его смерти. А пока он жив, то терпеть эти два шара, что смотрят с укором, ибо: «нехер нарушать правила». «Нахуй правила» А потом: «неверный ответ» И все по-новой, пока в голову не вобьется, пока не заползет под кожу, пока не станешь зубрить, однажды проснувшись по середине ночи, развевая остатки кошмара и взрывы, что будут преследовать слух до самого утра. До пяти утра. А потом очередной водоворот. Мо думает: «лучше уж в ране заведутся черви, чем я буду делать все, как велят»; Мо думает: «вообще-то они там давно в лице моих собственных промахов и обязанностей»; Мо думает: «опять конечная» — Какому отряду ты служишь? — голос Хэ так и веет могильным ветром и поганым запахом убийств, отчего сжимается не только очко, но и сердце. — «Быку»… — едва выдваливает Мо, понимая, что упырь не отстанет, пока не осушит его полностью, и парень не умрет от обескровливания. — Кто глава отряда «Бык»? — в его глазах пляшут черти в танце смерти, а тонкие губы изредка подрагивают, будто из них пытаются вырваться слова «загляни в глаза мне». — Ты, Чэн, — продолжает выдавливать Гуань Шань, игнорируя боль в плече. На самом деле это не такая уж страшная боль, потому что флэшбеки прошлого, отдавая гнилыми порывами в голове, показывают, что: «да, Мо, ты пережил куда больше, так что подбери сопли и дерьмо, а затем двигай дальше». — Кому служишь ты? — и последнее слово стало ярким пятном выделяться среди всего поставленного вопроса. И дело даже не в интонации, главный зверь в лице Хэ рычал, рвал и метал, выжидая, что Мо сорвется, вот тогда можно будет показать всю силу, всю власть, упиваться этой властью и почему-то после морщиться от подобного, ведь грязные мысли не часто посещали больную голову. — Тебе, Чэн, — все тише и тише говорит Гуань Шань, а его глаза внезапно перемещаются куда-то в район носа Хэ, потому что нетнетнетянебудусмотретьтебевглаза. Тиски разжимаются, отпуская покрасневший подбородок, Гуань Шань понимает, что наконец может сделать хоть один нормальный вздох, а затем взглядом побитой собаки врезается в сильную, мощную грудную клетку, на которой все еще был нацеплен бронежилет. Хэ Чэн все еще стоит, а взгляд его направлен на окурок, который, словно глаза брошенного ребенка, потух в лужице, образовавшейся от недавнего ливня. Дверь открывается с противным скрипом, неприятно стуча по чувствительным заостренным ушам, а любимая мигрень, почувствовав слабину, вновь начинает наступать на макушку. Клацнув зубами, Гуань Шань сорвался с места, позабыв о том, что приказа уходить не было. «Насрать, сейчас на все насрать» И врезается взглядом в такие же две черные дыры, только без мутной лужицы прожитых лет, более молодыми что ли. И первая мысль Мо: «Похож на брата» Вторая: «Это не мое дело» Уходит, так и не закрыв дверь, продолжая давить здоровой рукой на несчастное плечо ради того, чтобы почувствовать боль, почувствовать себя живым. — Кто это был? — спрашивает вошедший на больничную крышу Хэ Тянь, сжимая в руках какие-то бумаги, должно быть кто-то запряг его с их заполнениями, какой-нибудь Цзянь И. Хэ Чэн несколько секунд смотрит на то, что когда-то называлось сигаретой, вспоминания напуганные, стреляющие ненавистью и обидой светлые глаза, а затем поворачивается в сторону брата, несколько раз моргнув, словно отходя ото сна. — Не твое дело, — роняет он, уходя по следу раненой рыжей лисицы, надеясь, что некую заминку, некую зажеванность в словах младший не заметил, ну или ему хватит ума не обратить на это внимания. Однако соколиные глаза недобро сверкнули, весь их взор направился на дверь, через которую сбежала раненая лисица, а тонкие губы разошлись в неприятной усмешке, которая была полна предвкушения.***
Что за вещь такая дикая, совершенно непонятная для рыжего парня, который, казалось бы, слышал ее много-много раз, а именно: «командная работа». И если бы он являлся хорошим мальчиком, то безоговорочно выполнял бы каждый приказ, как вариант, или же попросту не совался в горячие точки. Хотя, если смотреть с более реалистичной стороны, то будь он хорошим мальчиком, то вообще бы не совался к «Быку». Просто однажды проигнорировал бы одного парня, что посоветовал хороший заработок, проигнорировал «людей в черном», проигнорировал бы «Быка» в целом. Вот только Мо действительно никогда не был хорошим мальчиком.***
— Вообще-то этот нож не стоит чистить до дыр, он нам еще пригодится, — раздался едва слышный эхом чей-то голос из проема двери. Оторвавшись от чистки и без того идеального ножа, Гуань Шань посмотрел в сторону звука, понимая, что где-то видел этого парня. «Точно, братишка пожаловал» Он действительно похож на Чэна, словно Чэн в молодости, да, опреденно им тест на родство не нужен. Им нужен скотч, чтобы вовремя закрыть рот и не раскрывать его в сторону рыжего не по делу. Хэ Тянь стоял облокотившись о косяк, скрестив руки на груди, по-птичьи наклонив голову, словно перед ним не человек с ножом, а обезьяна с палкой. Вспоминая свои первые уроки самообороны, Мо с внутренним смешком понимает, что примерно так он и выглядел. Но это было достаточно давно, так что этот богатый сосунок-брат-Хэ-Чэна не смеет так на него смотреть. — Детское время закончилось два часа назад, — не без усмешки сказал Мо, наконец откладывая холодное оружие. И правда, что-то он задумался, ему, как человеку, которому то и дело приказывают, думать вообще не положено, однако, к несчастью Хэ, он тот еще подвид убийц. — Ох, ну простите, дяденька, вы же не пожалуетесь родителям, — принял игру Хэ-младший, отходя от двери. — Вообще-то мне восемнадцать, — уже более серьезно. — А вам сколько? — с любопытством. — Много, — только и ответил Мо, складывая ножи в чехлы. На этом рыжий решил разговор закончить, но не тут-то было, раненое плечо обдало теплым дыханием, а сам Мо чертыхнулся, поскольку забыл нацепить хотя бы майку. — Мне сказали, что вас насквозь… А это больно? — с некой хрипотцой спросил Тянь, напоминая щенка, который сейчас от радости какого-то открытия пустит лужу. — Если так интересно, то сходи в заброшку, снеси балку и встань под ней, от результата зависят все твои чувства, — съязвил Гуань Шань, медленно отстраняясь от Хэ-младшего. Вообще этот Тянь действительно похож на упыря: любопытный как собака, лезущий не туда, куда позволительно и любящий нарушать чужие личные пространства. Тот еще фрукт с привкусом кислинки. «Я ведь не просил, чтобы всякая крипота на меня карой божей сваливалась» Мо не верил в бога.***
Очередное задание показало всю тупость некоторых людей, которые приспокойно лежали с дырыми в головах, а их мозги и неиспользованная серая жидкость растекались по стене. Стерильной (!) до того момента стене. — У них вместо яиц тухлые помидоры что ли, — злобно пробормотала женщина — одна из редких гостей отряда «Бык». — Странно это слышать от вас, мэм, — усмехнулся Мо, краем глаза замечая мелюзгу в лице Тяня. Это его первое задание и, как бы не хотел признавать Мо, он неплохо так держался. Хотя со своим завтраком ему все же пришлось расстаться, теперь вокруг него бегали такие же желторотики, щебетали что-то успокаивающее, хотя у самих так же поджилки трясутся. И тут стальной взгляд встречается с глазами Гуань Шаня, в них появляется искра насмешки, смазанная лужей страха. Ну хоть не обделался. — Я на передовую, — пробормотал Мо, понимая, что женщина не будет его останавливать. Плечо все еще обдавало болью, но она была менее назойливой, чем пару дней назад, можно сказать, что за три недели он оправился, что, конечно же, не верно. Но кто будет спорить с бешеной рыжей лисой, которая совсем не в настроении выслушивать чужие советы (в принципе, он всегда не в настроении). Хэ Чэн уже открыл рот, чтобы послать рыжего на хуй, понимая, что перспектива теоретически звучит заманчиво, однако слыша свист пуль совсем неподалеку, забывает о своих мыслях, принимая в ряды раненого. — Шило у тебя в заднице, — в сердцах пробормотал Хэ, однако палец все еще вдавливал в курок, метя ровно в цель. Иногда Мо думал, что у этого отбитого фетиш такой — попадать точно в голову. Как собак бродячих отстреливает, не моргнув и глазом. Казалось, на собак он и руку бы не поднял, только на тех, кто вечно лезет к отряду, а кроме людей к отряду даже мыши не рискуют подойти. В глазах Гуань Шаня стоял лишь красный цвет, много, много красного цвета. Смешанного с редким белым от костного отлива, мясного оттенка. Когда-то Мо работал в мясном прилавке, цвет был похожий, но менее свежий, а вот запах точно такой же: запах плоти и крови, сочный, въедающийся в легкие, а ноздри, казалось, заполнило красной коркой запекшейся крови. Словно обезумивший мясник, Мо палил по всем без разбора, превращая все в фарш, расширяя от увиденного глаза и крылышки носа, заставляя рядом сидящих бойцов блевать, а Хэ невесело ухмыляться, ведь он хотел все сделать по чистоте, чтобы белый пол заброшенного, простреленного годами здания, перестал то и дело окрашиваться в красный. Слишкоммногокрасного. «Я больше не выйду с ним на передовую — однажды сказал Чжань Чжэнси, указывая на рыжего, — Это же ходячая, неуравновешенная базука смерти, после него и веганом стать не долго.» Однако Хэ так не считал, с удовольствием уплетая кровяной стейк, вспоминая всю страсть в светлых глазах.***
«В моих действиях же нет смысла?» однажды задал самому себе вопрос Мо, разглядывая почти зажившую дырку в плече. Рядом маячил Хэ-младший, рассказывая что-то, однако рыжий его не слушал. В голове вертелся образ человека-жука, о котором рассказывал Франц Кафка — такой беспомощный, существо, что никак не может совладать с собой, побороть свою сущность, перестать ползать и сделать уже что-нибудь, пусть от него и отвернулись все те, кого он считал семьей. Семья Мо — это «Бык». Поэтому, уйди он из отряда, так и не смог представить кем был бы без него. Наверное это хорошо отображалось во взгляде, поэтому Тянь наконец захлопнул рот, позволяя далеко не светлым мыслям вертеться в рыжей голове.***
Давать по морде должнику было последнее, что Гуань Шань планировал делать в вечер воскресенья. Он давно должен был быть дома: закрыться от этих раздражительных, любопытных глаз со всех сторон, включить свой зомбоящик или на худой конец компьютер, забыться в каком-нибудь фильме, а может почитать какой-нибудь венстерн, разрешая сюжетной линии гулять в голове. Но никак не смотреть на крошившийся от удара передний зуб, наплывающий синяк, закрывающий и без того узкий глаз, распухший нос-пяточок. Мужик то и дело выл о том, что, якобы, не знает место нахождения главного босса их задачи, умоляюще смотря в глаза Хэ Тяня. Кажется он смекнул, что просить рыжего бесполезно — в его светлых глазах не было и намека на жалость. — Ну же, это так просто, ответь — где он, — приторно-ласково пропел Тянь, отчего Гуань Шаню захотелось прополоскать рот, за одно помыть руки, за одно провести масштабную чистку. Мужик всем телом задрожал от пущенной в лоб пули, а затем, напоследок вздохнув, вытаращил глаза в небо, так и не успев прочитать молитву на ночь своей шестилетней дочери, которая так и не дождалась отца-диллера дома. А в голове Мо как всегда: «Это всего лишь работа» И: «Ничего личного»***
— А ты знал, что лебеди живут парами, а когда кто-то из них умирает, то второй погибает от тоски, звучит грустно и мило одновременно, — однажды разговорился Цзянь И, поправляя сползавшие перчатки. — Заткнись и работай, — неотрывно следя за руками Чженси, что порхали над трупом в поисках наркотиков, проскрипел Мо. Кто же мог подумать, что залежи будут именно в теле? Однако Чэн на то и Чэн, чтобы безжалостно заставить именно эту четверку искать по всему телу эти чертовы пакетики. И ладно бы просто искать, так нет, угораздило Мо вляпаться во что-то мягкое, сырое, точно не кожа и даже не мышцы, возможно селезенка. С тихим «блять», рыжий предложил сию работу Чжаню с его-то медицинским образованием. — А у тебя есть свой лебедь? — вдруг спросил Цзянь, на этот раз сохранив серьезность в словах. Мо посмотрел на него как на слабоумного, а затем отвернулся, слыша позади смешок Тяня.***
«Слишком много Хэ-который-Тянь» Однажды пришла мысль в голову Мо, когда тот занимался любимым делом. Поставив утку в духовку, Гуань Шань открыл дверь, впуская сосунка-Тяня. Ему все еще восемнадцать, он все еще считает себя взрослым. Но Мо не мамочка, чтобы что-то ему запрещать. Именно поэтому он не сопротивляется, когда однажды, казалось бы, совсем неопытный сосунок, зажимает его в стенах базы, где обычно после задания нет ни души. Это стало их вроде бы обрядом: Мо остается чистить ножи, Тянь тенью проскальзывает в помещение, проводя кончиками пальцев по веснушкам на голых плечах. Когда Тянь впервые его поцеловал, Гуань Шань почувствовал, что хочет дать ему в морду. И дело даже не в том, что ему не понравилось (он соврет, если скажет так), а в том, что ответь рыжий, то увлечется и все — пропал черныш, ведь по своей тропе молодости он ходить уже не сможет, пока старая раненая лиса не умрет. Вот только Тянь не считал его старым, раздвигая языком тонкие губы, чувствуя на них металлический привкус, он едва успевает отступить, так как Мо клацнул зубами, едва не откусив ему язык. Рыжий пообещал засунуть ему в зад дуло пистолета, если тот посмеет еще раз к нему сунуться. Вот только Хэ-младший сунулся, еще и еще, до тех пор, пока Гуань Шань не смог из тысячи на угад узнать именно его губы. Тысячи он не целовал, но был уверен, что узнает: едва чувствительную корочку, на которой были следы от зубов (нехер кусать губы на ветру), нежные десна и нёбо с привкусом зубной пасты или коллы. Тянь лез целоваться везде: на базе, вне базы пока никого нет, на заданиях, даже тогда, когда Мо откусывал сникерс, а Тянь ловил зубами оставшийся шоколад. Рыжий считал это отвратительным, пока не привык, ведь никто еще за эту жизнь не вылизывал так старательно его рот. И вот, когда Тянь впервые оказался дома у рыжего (без приглашения), то первое, что он почувствовал помимо радости — запах запеченной утки. Желтый диван Мо мягкий, хоть и поскрипывает. Завалиться на него после еды — было дело святым. Гуань Шань, вроде бы, не особо от этого в восторге, однако прогонять не собирался, лишь плюхнулся рядом, обдавая чувствительный нос Хэ пряностями после готовки. На вкус кожа Мо сладко-соленая, около шеи горчит из-за одеколона и мазей для раны. Руки пахнут кофе, металлом и корицей, и эта смесь запахов сводит Хэ-младшего с ума. Больше, конечно, обнаженный рыжий с едва заметно подрагивающим телом, однако ради одного только запаха Тянь готов убивать. От Хэ же пахнет тем же кофе, кончики пальцев сигаретами и клубничной смазкой, которую он припер в надежде на десерт, который Мо, собственно, и предоставил в лице себя. Честно говоря он не планировал все это, да и сосунка-брата-Чэна он знает всего четыре месяца, однако ему хватило и этого, чтобы на своей шкуре испытать фразу «втрескаться по уши». «Да пошло оно все к…» Подумал Мо, принимая Тяня в себя, толкаясь на встречу этому, казалось бы, сосунку, облизывая собственные пальцы от бессилия, упиваясь властью над ним и радуясь, что удалось сохранить хоть что-то хорошее в своих чертовых, серых воспоминаниях.***
На очередном задании Чэн промолчит о том, что видел искусанную шею рыжего; на очередном задании на «Быка» пройдет масштабная оборона с многочисленными свистами пуль; на очередном задании наконец рухнет старое здание; на очередном задании Мо Гуань Шаню прострелят голову.