Сборник драбблов по БНХА

Рождество — праздник для всей семьи. Время волшебства, подарков под искусственной ёлкой, и завораживающего снегопада. Чего-чего, а последнего Хитоши перепало сполна. Каникулы выдались хуже некуда. Мало того, что родители отправили его на Аляску (не метафора) к дальней тетушке вместо Бали ( то ли за разбитую машину, подаренную на день рождения, то ли за заваленную сессию), так он еще и застрял в первом же сугробе на арендованной легковушке. И ведь никто не предупредил его, что добираться до дома одинокой сестры отца придется через лес по единственной дороге — двум протекторным следам какого-то пикапа, и, конечно же, его машина в них не влезала. Пока он безуспешно пытался поймать связь, высунув телефон из окна (не выходить же в толстовке и спортивках, которые оказались недостаточно теплыми для этого края, спасибо, мамочка, за то, что не предупредила!) начался снегопад. Легкие крупные снежные хлопья мило таявшие на его коже быстро превратились в настоящую непроглядную стену, а поднявшийся ветер закружил их в опасном танце, сулящем превратить белую легковушку Хитоши в еще один большой сугроб. И пока парень уныло прикидывал, куда и как долго ему придется телепать до ближайшего человеческого жилища, и не встретится ли ему по дороге лось или медведь, из вечерней холодной тьмы вынырнул силуэт с топором. Прежде чем Хитоши успел наложить в штаны от страха и броситься бежать куда глаза глядят надеясь встретить медведя или лося (что медведи зимой впадают в спячку, он узнал немного позже), силуэт подошел к машине и постучал в окно. Опасным незнакомцем оказался Шота Аизава, вежливо предложивший помочь. И теперь Хитоши, промокший до нитки, вынужден делить крохотную деревянную лачугу вместе с этим странным человеком, потому что машину можно будет вытащить только когда закончится буран. Он смотрит на светящееся яблоко на черном экране айфона и, разочарованно вздохнув, протягивает руки к камину в надежде отогреться и отогреть свой телефон, чтобы снова попробовать поймать сигнал. Тетушку он предупредил, воспользовавшись телефоном Шоты, но вот в твиттер с него не зайти, а Хитоши до ломоты нужно узнать, чем закончилась вечеринка, на которую он не попал, и где Дэнки, придурок, должен был попробовать поцеловать Кёку. Он мог бы быть там, играя в карты против человечества и катая к футболистам. Или мог лежать в шезлонге, наслаждаясь пиной-коладой и шумом океана. Но вместо этого он в богами забытом городке. В крохотном домике, затерянном в лесу, окруженном ветром и снегом. Раздраженно цыкнув, он жмурится, стараясь представить, что все это странный страшный сон, и когда он снова их откроет, то окажется в пятизездочном отеле на Бали в окружении десятка мягких подушек, и ветер, приносящий океанский бриз, просочится сквозь открытые окна. Глубокий вдох. Пахнет совсем не океанской солью, а костром и елью и немного талым снегом с его одежды, сушащейся возле камина. И слышно вовсе не крик чаек и шум волн, а потрескивание дров, завывание ветра за окнами и стук ножа о доску за спиной — это Шота готовит им ужин. Разочарованный, он открывает глаза и еще раз оглядывается, чтобы примириться с реальностью. Большую часть стены перед ним занимает камин из красного кирпича, а по бокам от него ожидаемые в подобном месте охотничьи трофеи. Неужели за этим он ходит по лесу с топором? Убивает несчастных оленей, ну-ну. Ветер с силой ударяет по окном, заставляя их дрожать, и ему в ответ поленья, словно бы начинают сильнее хрустеть, выдавая больше жара. Босые ноги невольно глубже зарываются в высокий ворс ковра, на котором Хитоши разместился, стянув практически одежду, чтобы хоть немного согреться. Ему выдали пушистый теплый плед, укутаться, и в целом, устроиться удалось с уютом. Если бы не осознание, что утром, когда снег уляжется, придется топать откапывать прокатную машину было бы совсем сносно.Хитоши снова вздыхает и переводит взгляд на закрытую дверь в другой стене, из такого же дерева как и все стены в доме, как ему сказали, там спальня и в ней дверь ведущая в ванную с туалетом, но пока он туда не заходил. По периметру потолка расположены точечные светильники с теплыми желтыми лампами. А позади него своеобразная кухня. В углу раковина и несколько тумбочек с ящичками на которых уместилась кухонная утварь и газовая одноконфорочная плитка, а над ними навесные белые шкафчики, пожелтевшие от времени, а в другом углу небольшой холодильник, тоже вроде как старый, увешанный магнитами. Между ними у окна стоит большой деревянный стол со скромной скамейкой. У стола Шота размеренно кромсает продукты. К запаху костра и растаявшего снега добавляется слабый сладковатый запах ветчины, и у Хитоши тут же наполняется слюной рот. Он ничего не ел с самолета, что почти шесть часов. В целом все не так плохо, говорит он себе. Дом вроде прочный, ковер неприлично мягкий и теплый, Шота вроде даже не криповый, и, кажется, последнее, что ему нужно, это доставлять Хитоши неприятности. Хотя и странный, конечно. В плане, дома бы Хитоши прошел мимо незнакомца в похожей ситуации. На это есть всякие сервисы, вроде “ААА”, чтобы выручать водителей. Но в такой глухомани он бы закоченел раньше со сдохшей батареей, чем дождался бы помощи. И все же, Шота не побоялся тащить его к себе. А что если бы он был бандитом? Хотя в такую пургу… Да и телосложением он не вышел на всяких дровосеков (а кто еще с топорами по лесу ходит) бросаться. Нда, кажется ему чертовски повезло, что на него наткнулся именно Шота, а не кто-то с логикой Хитоши. Так что как только они поедят (он же не для себя одного там ужин собирает?), и айфон отогреется, можно завалиться прямо тут на ковре смотреть кино, а этот пусть делает что хочет. Книги свои читает, вон у него целая библиотека над камином! Или что еще делают хмурые мужики за тридцать в буран, приютив незнакомого подростка из города? Согревшись, он натягивает выданный ему свитер и поворачивается к Шоте. Тот невозмутимо кромсает хлеб огромным ножом. — А зачем тебе нужен был топор? — задает он сокровенный вопрос. — По дрова ходил, — безэмоционально отрезает мужчина своим тяжелым низким голосом, поправляя упавшие на глаза длинные черные волосы. А ведь и правда, какие-то бревна он вытащил из багажника. Шота довольно красивый для деревенщины. Точнее, он совсем не похож на грязного сгорбленного мужика, каким Шинсо представлял людей живущих на Аляске. У него худое лицо с выраженными скулами и острым подбородком, красивый длинный нос, ухоженные брови, а вместо густой бороды, которыми обычно оснащены все среднестатистические дровосеки в фильмах, у него лишь густая щетина, придающая его и без того суровой фигуре еще больше мужественного вайба. И, возможно, но только возможно, он совсем не против, чтобы Шота немного попортил ему жизнь. А вот одежда у него очень даже стереотипная. Красная клетчатая рубашка джинсовый комбинезон. Закатанные по локти рукава обнажают мускулистые руки, а какими еще руками рубить дрова зимой в лесу, явно не Хитошиными, не занимавшимися ни чем тяжелея скоростного печатания на клавиатуре. — Помочь не хочешь? — спрашивает Шота, снова убирая спавшие на глаза волосы. — Я… не особо хорош в готовке если что, — в его голосе больше ехидства, чем сожаления. Вот еще, готовить!? Но мужчина пожимает плечами. — Намазывать масло на хлеб большого ума не нужно, — он поворачивается к Хитоши и насмешливо улыбается. — Или твоих городских навыков даже для этого не хватит? Хитоши давится воздухом. Это… что… он что… смеется над ним?! Ах он! Подскочив, парень приглаживает влажные волосы и бросается к нему, оставив телефон заряжаться у камина. — Давай нож и масло! — раздраженно командует он, вытягивая руку. — Нож в шкафу, — Шота кивает позади себя, — Масло в холодильнике. Будь как дома. В шкафчиках приборов оказывается всего ничего, на двоих, максимум троих, и то не полный набор. А холодильник забит едой и пивом. — Так, ты тут один живешь? — спрашивает он, распаковывая пачку холодного масла. Ну вот, все пальцы теперь жирные будут! — Нет, я живу в городе. — Шота протягивает ему пачку нарезанного хлеба. — Мажь каждый второй кусок. — А что ты тут делаешь? — Это домик моего друга, он приезжает сюда в отпуск охотиться, а я просто привожу его в сносное состояние к его приезду. Проверяю приборы, дрова и забиваю холодильник. Приезжаю по выходным, конечно же, на барбекю. — И когда твой друг приезжает? — осторожно уточняет Хитоши. Не хотелось бы проснуться от чужого недовольного взгляда на себе. — Через несколько дней, если погода не подведет. Хитоши кивает. — А ты откуда? — в свою очередь спрашивает Шота, принимаясь рвать листья салата. Значит, на ужин бутерброды? Ну все лучше чем бледная курица и пресная картошка из самолета. — Из Калифорнии, — Хитоши прикусывает от усердия кончик языка, борясь с холодным маслом, не желающим размазываться по хлебу. — Оно и видно, — хмыкает мужчина, забирая у него масло и относя его к микроволновке. — За какие провинности тебя сюда сослали? — С чего ты так решил? — обиженный Хитоши скрещивает руки на груди. — Может я сам захотел? Впервые увидеть, где тетя живет. — Ну тогда ты очень плохо сделал домашнюю работу, — Шота возвращает ему масло, которое стало намного мягче и охотнее мажется на хлеб, не разрывая его. — В толстовке и кожанке ты тут разве что до толчка на улице добежишь. — А что… — сглатывает Хитоши. — У вас туалеты на улицах? — Ага, — кивает мужчина. — А вместо душа мы моемся снегом. Хитоши так и застывает с ножом, занесенным над хлебом. Его родители на смерть послали?! Зачем тогда он тащил целый рюкзак средств по уходу за волосами и кожей?! Шота снова поднимает на него глаза, и, не сдерживаясь, улыбается. — Издеваешься?! — шипит Хитоши. — Ты в следующий раз за языком следи в машинах незнакомых людей. — Ну я же не тебя конкретно пещерным человеком называл! — оправдывается Хитоши, хотя уши пристыженно горят. — А тебе было бы приятно, если бы я приехал в Калифорнию и называл всех сторчавшимися неудавшимися актеришками? Хитоши прыскает. — Это не далеко от правды, так что, я бы решил, что ты местный. — Так за что ссылка? — Сессию завалил, — неохотно признается парень. — На кого учишься? — На юриста. — Судя по голосу тебе не особенно нравится, — замечает мужчина. Хитоши пожимает плечами. — Не то, чтобы мне нравилось что-то еще. Так что без разницы. У родителей своя фирма, а я вроде как наследник. Шота кивает. — Оборо, владелец дома, тоже юрист какой-то крутой, у себя в Нью Йорке, — говорит он медленно, словно бы продумывая каждое слово. — Всегда какой-то заебаный и времени ни на что нет. Но, наверное, деньги того стоят. Хитоши неопределенно хмыкает. — А чем ты занимаешься? Что-то в воздухе издает короткий пищащий звук, и свет отключается. Хитоши вздрагивает, чудом не уронив хлеб, на который накладывал ветчину. — Замечательно, — вздыхает Шота. — Похоже генератор накрылся. — И… эм.. что теперь? — парень испуганно оглядывается по сторонам. В свете камина тени удлиняются, и все кажется жутче, а темнота за окном будто бы стала гуще. — Ничего, — пожимает плечами тот. — Можно достать лампы, но света и с камином достаточно. Провода генератора выходят на улицу, с таким ветром могли оборваться. Если нам чуть более повезло, то он просто отключился, так как я давно его не включал. Иногда такое бывает. Завтра проверю, сейчас его точно не включить. Хитоши сглатывает, и осторожно кивает. Телефон, конечно же, зарядиться нифига не успел. Может, все же удастся Шоту уломать позволить ему зайти в твиттер… Спасибо походной газовой плите, им удается вскипятить воду для чая. Кофе у Шоты только растворимый, и Хитоши, кривясь, отказывается. Они устраиваются у камина с чаем и бутербродами. Шота рассказывает про свою работу, на удивление он не лесоруб какой-нибудь, и даже не оленевод, а механик. В понимании Хитоши, механики это что-то вечно на полу под машинами, поэтому рутина механика в такой холодрыге ему не особенно ясна. Но рассказ о ней выходит довольно занимательным. Особенно та часть, где за запчастями порой приходится ездить в столицу, застревая по дороге в глухих лесах или помогая попутным сломавшимся/застрявшим. Или о том, как он выменивает работу на еду или необходимые предметы или другие услуги. Тут Хитоши проглатывает высказывание про деревню. Оказывается, что в целом, люди здесь живут обособленно, многие занимаются фермерством летом и охотой зимой (ну да, как в деревнях, но говорить об этом не стоит). Иногда Шоте приходится забираться в горы или к черту на рога в лесную глушь (нет, дом Оборо не находится в глуши, бывает и глуше), и тогда больше чем получить зеленые бумажки ему хочется еды, тепла и бани по возможности. Хитоши не выдерживает и все же высказывается про жизнь в деревне. На что получает очень многозначительный взгляд, обещающий подколки про его городскую жизнь позже. Но на самом деле рассказ Шоты завораживает его. Он не может себе представить, как это: жить на какие-то минимальные выплаты государства и те копейки, что ему здесь удается заработать. Как это? Просыпаться каждый день и не торчать в пробках, не покупать Старбакс и не заниматься одним и тем же унылым перекладыванием бумажек в офисе или, в случае Хитоши, ненавистной зубрежкой терминов, законов и постановлений. А еще его чем дальше, тем больше завораживает сам Шота. Как живо он говорит, умудряясь не использовать маты через каждое слово, к чему Хитоши привык дома. И как забавно он вечно поправляет свои волосы, ободка у него что ли нет? И его улыбку в самых уголках губ, когда он пересказывает особенно интересные случаи с машинами. “Представляешь, там был рог оленя! Рог оленя проделал дыру!” И как внимательно его глаза изучают Хитоши. Очевидно, не нагло и не кринжово. Скорее, с легким любопытством “Хм, и такие звери бывают”, и почему-то сам Хитоши дико краснеет от этих взглядов, а сердце очень не к стати начинает биться быстрее. Они расправляются с бутербродами и чаем, убирают посуду и разваливаются на ковре на принесенных подушках и одеялах. От горячего чая и костра продрогшее тело млеет, и в мышцах появляется приятная тянущая усталость, но Хитоши все равно внимательно слушает, перевернувшись набок и подперев голову рукой. Шота копирует его позу, вводя его в краткий экскурс по выживанию на Аляске, не уставая вворачивать едкие комментарии об абсолютной беспомощности Хитоши с его калифорнийским стилем жизни (туше). —... С одеждой ты очень сильно промахнулся, — продолжает мужчина, когда Хитоши описывает привезенный скудный гардероб. — Здесь есть несколько магазинов, я отвезу тебя. Хитоши охотно кивает и с наигранной скорбью признается, что тетя будет работать и ему очень не помешает проводник. Он еще много чего готов сказать, лишь бы Шота не исчез завтра из его жизни. — На ночь перед Рождеством мы обычно собираемся всем городом… — “деревней”, — поправляет про себя Хитоши. —... на ярмарку на главной площаде. А на озере у нас каток. Ты как с коньками? Понятно, не ссы, это не сложно. И Хитоши тает. Растекается розовой, уставшей лужецей, потому что не может поверить, что в самый дурацкий день в своей жизни встретил такого потрясающего человека, который, похоже, станет его единственной радостью в этой холодной и неприветливой Аляске. Он рассказывает про Калифорнию и поездки с друзьями к океану, но по собственным ощущениям не так увлекательно, и, кажется, Шота его слушает вполуха, хотя смотрит, не отрываясь, от чего по коже бегут мурашки, и слова запинаются. Шота решает, что все дело в усталости и предлагает ложиться спать. — Раздевайся, — командует он, сам отстегивая лямки комбинезона. Хитоши давится вдохом. Вот так сразу? И как он узнал, что понравился Хитоши? Да и вообще, ни вина ни прелюдии… А смазка? Видимо заметив сложный мыслительный процесс на его лице, Аизава объясняет: — Камин потухнет, будем греться друг о друга. — И тут же добавляет, — не бойся, приставать не буду. Он улыбается, давая понять, что это шутка, но Хитоши быстро опускает голову, скрывая разочарование. Окей, да, он был бы не против. Он стягивает штаны и берется за свитер, но замирает, следя за пальцами Шоты, расстегивающими пуговицы на рубашке. Начиная сверху он открывает выступающие ключицы и хорошо заметную ямочку между накаченными мышцами груди. Хитоши сглатывает выступившую слюну и, как завороженный, спускается взглядом за пальцами к проступающим кубикам пресса и темной дорожке волос от пупка до виднеющийся черной резинке трусов. А потом Шота делает очень плавное движение плечами, сбрасывая рубашку до локтей и раскрывая грудь целиком. Очень блядское движение, черт возьми. Так рубашки снимают в засмотренных до дыр любимых порнушных фильмах Хитоши, и парень чувствует, как тело очень знакомо отзывается на это движение. Мурашки возбуждения прокатываются по позвоночнику и скапливаются внизу живота и бедрах. Он облизывает вмиг пересохшие губы и стягивает с себя свитер, осознавая, что по сравнению с Шотой выглядит твинком. Так вот во что превращается тело механиков в суровых полевых условиях. Нда… Кажется в его поисковом запросе на порнхабе появятся новые теги. Выныривая из свитера, он снова осторожно косится на мужчину, стягивающего свой комбинезон. На правом плече у него небольшая татуировка пентаграммы в духе “Сверхъестественного”. Надо сказать, в его представлениях у Шоты нет телевизора, но конечно же он просто дурак. И как самый последний дурак он выдавливает какой-то тупой комментарий о сериале, замечая, что Шоте татуировка очень идет, да, и вообще у него классное тело. Боже блять, он это вслух сказал! Ну точно дурак. Мысленно залепив себе затрещину (сделать это в реальности — только больше продемонстрировать свой идиотизм), он ныряет под одеяла, которые они сложили друг на друга. Шота подавляет смешок — боже как неловко — и тоже накрывается. Они лежат лицом друг к другу, не прижимаясь, но достаточно близко, чтобы Хитоши чувствовал тепло чужого тела и слабый мускусный запах смеси дезодоранта и кожи. Шота даже пахнет как-то очень мужественно и сексуально. Хитоши чувствует, как наливается тяжесть внизу живота, и если бы не усталость от долгого перелета и мерзлоты в машине, то у него бы уже встал. А так сердце пару раз сбивается с ритма, а руки начинают подрагивать в безумном желании прикоснуться к нему. — Извини, — вдруг говорит Шота, пока он судорожно отметает неуклюжие поводы его коснуться. — Тебе должно быть чертовски странно лежать без одежды с каким-то мужиком под одеялом. Хитоши прыскает. Нет. — Когда ты так это преподносишь, действительно, странно. Но, — он осторожно проводит пальцами по его руке от запястья до локтя. — Мы же взрослые люди, все понимаем. — Не хотелось бы проснуться ледышкой, — соглашается Шота, и Хитоши чувствует ответное осторожное движение на своей коже. Подушечки пальцев Шоты шершавые, щекочут нежную кожу внутренней стороны руки, и у него перехватывает дыхание. Ветер стучит в окно и дверь, угрожающе завывая. Он поднимает взгляд на Шоту. В чужих черных зрачках отражается танец огня. Кажется, ничего красивее Хитоши еще не видел. Он снова облизывает губы и нерешительно придвигается ближе. Шота тоже придвигается, так что их плечи и груди соприкасаются. Хитоши коротко выдыхает, чувствуя чужое сердцебиение. — Спокойно ночи тогда? Рука Шоты соскальзывает ему на поясницу. Такая горячая. Нет, это его спина такая горячая. Боже. — Спокойной ночи, — выдыхает Шота ему на ухо, пуская новую волну мурашек по коже. Нда, вряд ли эта ночь будет для Хитоши спокойной.