Супернизкая скорость

На следующий день. Или это было два дня спустя? Джебом терял счёт дням, пропадая где-то во времени. Он снова сидел напротив доктора Пака. — Итак, — начал доктор. — Ваша музыка. — Ты слушаешь её? — Джебом ухмыльнулся, расправил спину и заглянул в лицо доктора из-под чёлки. — Автограф дать? — Нет, — он покачал головой с хмурым выражением лица. — Блестящий поп-материал — это не моё. — Не моё тоже, — фыркнул он, кивая головой. — Разве ты не пишешь свои песни? — доктор Пак прищурился, ожидая, что это была какая-то очередная шутка. — Не те, которые люди в конечном итоге слышат, — Джебом покачал головой. — Я пишу время от времени, настукиваю что-то, не замечая этого, может быть, бродячая мелодия. Но то, что я создаю и что мне предоставляет компания, обычно совершенно разные вещи. — Откуда пришло вдохновение? — Ну, — вздохнул Джебом. Ответ формировался еще до того, как он успел среагировать. Шаблонным. То, как он отвечал на это десятки раз. — Для последнего сингла компания хотела попробовать что-то другое. Так… — Нет, — доктор Пак остановил его. — Я не имею в виду их песни. Я имею в виду те, которые ты пишешь. — Я не знаю, — Джебом был немного озадачен. Его никогда не спрашивали на самом деле о таком, он пожал плечами. — Жизнь. Я предполагаю. — Что в жизни? — Доктор Пак старательно пытался его разговорить, попытаться высказаться, чтоб это не копилось в нем большим куском прошлого. — Что-нибудь. Книги, фильмы. — Твоя личная жизнь? Джебом задумался на мгновение. — Обычно, — он сделал паузу, думая, как более корректно высказаться. — Я имею в виду, конечно, есть несколько песен о жизни, но люди не хотят слышать, что я хочу сказать. Они хотят свои любовные песни, чтобы они могли на мгновение заблуждаться, даже подумав, что я пою о них. — Ты не пишешь песни о любви? — Нет, — Джебом посмотрел вниз. Немного застенчиво со стороны. — Я просто никогда толком не чувствовал этого. Возможно, когда в детстве, будучи подростком, наверное, было что-то такое, но с моей работой вряд ли можно иметь нормальные отношения. — Его голос становился все тише, пока полностью не умолк. — Никогда? Никакой влюблённости во взрослой жизни? Неужели в шоу-бизнесе всегда подобное? Хотя зачем я это спрашиваю, думаю, это и без того всем известно, — доктор Пак оторвал взгляд от блокнота, в котором он делал пометки до этого момента. Его глаза широко раскрыты. — Я имею в виду, — Джебом почувствовал тепло в его животе. — У меня были… связи с людьми, конечно, спал с ними достаточно. Физическая привлекательность, это легко. — Он взвесил все свои слова, прежде чем сказать их. — Но не о такой любви ты читаешь, то, что вы видите в кино и тому подобное. Действительно зная человека и принимая их за все их недостатки. И они принимают тебя. Доктор Пак терпеливо ждал. Он наконец смог его заставить построить бо́льшие предложения, словно ребёнок в детском саду, который умеет отвечать только «да» и «нет». — Я имею в виду, черт возьми, я не знаю, реально ли это, но если и так, то это, вероятно, не предназначалось для кого-то вроде меня. Доктор Пак смотрел на него, играя с ручкой в ​​пальцах. Его взгляд слишком близок к жалости. — А что насчёт тебя? — Джебом вздохнул, отчаянно пытаясь перенаправить разговор. — А что я? — Ты когда-нибудь влюблялся? — Джебом, — предупредил он, опуская плечи, позволил себе сесть более свободно. Его блокнот закрылся. — Забей на меня, — улыбнулся Джебом. — Да, — доктор Пак не отрывался от его взгляда, ему была интересна реакция. — Я был влюблен. — Ты и сейчас влюблен? — На сегодня хватит, Джебом, — его губы сжались в тонкую линию, но даже так они казались пухлыми. Джебом ощутил, как у него перехватило дыхание. Снова это чувство. Чувство заинтересованности в докторе Паке, и он не знает, как и чем его объяснить. Доктор Пак сразу же обрывает разговор, вычеркивает себя из него. Это было не то, что он ожидал. И его разум громко ревел, издавая слишком много шума. Джебом встал, пробираясь к двери. — Джебом, — позвал доктор Пак. Тот остановился в дверях. — Ты должен попробовать написать свои песни, — он приподнялся с кресла и встал напротив. — Это может помочь скоротать время здесь. Джебом оглянулся на него. То, как его уверенность, казалось, перетекла в нечто большее буквально убивало Джебома изнутри, он восхищался. Словно корни растекаются под его ногами, об которые можно запнуться, но пройдя через них, становится легче. — Хорошо, — он одобрительно кивнул. — Увидимся завтра. Так продолжалось несколько дней. И все они бегали вместе в мыслях Джебома, потому что они все были одинаковыми. Просыпаться, завтракать, лечиться, часами бродить по объекту, гулять в саду. Он принял совет доктора Пака. Он достал из глубины рюкзака тетрадь, которую не трогал уже несколько недель. Он начал записывать слова, ничего особенного, лишь несколько строк, которые циркулировали через его голову. Остановка на скамейке в саду, чтобы пролить их на страницу. Что-то о вспышке в чьих-то глазах. О тепле, которое протекает по его венам. Прошло несколько часов, и Джебом читает эти строки снова и снова. Он издевался над собой. Было бы желание, выцарапал бы это, вырывая листы. Он не был таким наивным. Конечно, если бы у него была такая возможность, он бы сразу же трахнул доктора на этом диване, пока все медсестры не услышат, но те вещи, о которых он писал, — не были настоящими. Они были какой-то проекцией скуки и одиночества. И в это было намного легче поверить в любом случае. Джебом перестал принимать наркотики. Нельзя бросить сразу, это происходит постепенно. Никогда не было момента, когда бы он не принимал их, когда хотел. А ведь ему и сейчас хотелось. Потому что даже без сцен, огней и толпы все ещё было чувство, которое он никогда не сможет пережить. Но сейчас он был увлечён совершенно другим. Написание текстов отвлекало. Сначала он отказывался принимать и соглашаться с тем, что общение с доктором Паком идёт на пользу, но это и правда так. Сейчас Джебом это понимает. Раньше, когда он только приехал в больницу, не мог без дозы. Бросать нужно постепенно, никуда не торопиться, иначе хуже будет только себе. Сейчас он чувствует желание, которое, вроде бы, может сдержать. Но справится ли он, когда вернётся на сцену? Опять возвратится это чувство, опять появится зависимость. Без наркотиков он чувствовал, что это поглотит его целиком. Эти неразборчивые дни продолжали складываться в определённую картину, некий текст, который был заучен. И Джебом продолжал просыпаться, каждый день немного ближе к ощущению человека, несмотря на все боли в теле, которые начинались в его голове и заканчивались на мучениях в конечностях. Но его желудок был не таким болезненным, как раньше, и поэтому, когда они приносили завтрак, он охотно принимал еду. Его голодный рев проснулся впервые за несколько дней. — Ты сегодня выглядишь лучше, — прокомментировала однажды медсестра. Может быть, это был восьмой день или десятый? Джебом только слегка приподнял лоб, прежде чем сунуть в рот больше риса. И где-то около полудня, после нескольких долгих часов бездействия, он пошел по тем же коридорам к кабинету доктора Пака. — Какого это? — Доктор Пак сел с ним. — Ты про что? — Жизнь без таблеток, выпивки или секса, — отсчитал доктор Пак. — Это ужасно, — он криво усмехнулся, пытаясь незаметно следить за доктором, который сегодня сидел рядом с ним, а не напротив. — Жизнь каждого такая скучная? И доктор Пак рассмеялся. Глубоко от его груди и широко раскрыв рот. Его рука поднимается, чтобы прикрыть голос. И от всего этого Джебом улыбается не меньше. Он подметил эту привычку давно. Доктор Пак всегда прикрывает рот, когда улыбается. Мило. — Реабилитация скучна, — согласился доктор Пак. — Ты уйдешь отсюда раньше, чем думаешь. Вспомни о туре. — Верно, тур… — С нетерпением ждешь этого? — Это сложно, — начал Джебом. — Гастроли — ничто, сопровождаемое взрывом всего и сразу. Просто ходить в эти прекрасные места и не иметь времени исследовать. Только есть время сидеть в каком-то месте, которое становится неотличимым от любого другого, сидеть в залах ожидания и делать саундчеки и засыпать во всей этой подготовке в косметическом кресле. Все это со временем очень быстро надоедает. Слишком беспокойно, слишком громко, слишком много людей. А потом ты уходишь со сцены, и все возвращается на круги своя. Не думаю, что я справлюсь со всем этим. Я уже вижу, как опять сажусь в самолёт, опять достаю лекарства, а потом снова захожу в этот кабинет, и снова я в этом здании. — Тебе нравится это, или нет? — Доктор Пак не совсем понимал его чувства, хотя был уверен, что ему просто страшно от неизвестности. — Трудно сказать, когда ты так об этом говоришь. — Это не так просто, — усмехнулся Джебом. — Ты не понял. Ты не знаешь, каково это быть на такой сцене. — Не знаю. Просвети меня, на что оно похоже? — Свобода, — Джебом откинулся назад. Он задумался на мгновение, облизывая губы. Доктор Пак оглянулся на него. Без слов, будто прося его продолжать. — Все смотрят на тебя, конечно, но толпа видит только то, что они хотят видеть. Они не могут увидеть за пределами своих собственных ожиданий того, кем они тебя считают, — он сделал паузу, улыбаясь. Ему и правда было как-то неловко такое обсуждать с доктором Паком. — Создаётся некоторое пространство. Пространство между этим ожиданием и тем, кто ты есть на самом деле. И это пространство, в котором я процветаю. Потому что в этом пространстве не имеет значения, что я делаю или говорю, кого я трахаю или сколько я пью, потому что никто не может даже увидеть этого. Потому что они не ищут его, им достаточно видеть того меня на сцене. Идеального и послушного, тот самый образ, который они себе придумали, другого им не надо. — Всё не похоже на свободу, как по мне. Звучит одиноко, — Доктор Пак задержал дыхание на мгновение, прошёлся языком по сухим губам. — И именно поэтому ты сидишь там с блокнотом, дипломом и трезвым отношением ко всему, а я стою на первом месте в каждом рейтинге какого-то шоу в современном мире. — «Настоящий» Джебом, твой настоящий мир. Тот, кого никто не видит, потому что они его не ищут. Что насчет него? — Он не имеет значения, — Джебом посмотрел в окно, в котором виднелся закат. — Почему ты так думаешь? — Потому что он никогда не воспринимался всерьёз даже мной, — Джебом сглотнул, поворачивая голову в сторону доктора. — Он имел значение только тогда, когда я стал JB. — Как насчет взросления? Каким оно было? — Оно… — Джебом почувствовал оттенок грусти, которое потихоньку зарождается внутри. — Просто еще один ребёнок, который ничем не отличался от других. Ничего особенного в нем не было. — Твои родители? Джебом чувствовал легкую нервозность от того, в какое русло шёл разговор. Но когда он поднял глаза, то увидел глаза доктора Пака. Этот взгляд его слушает. Совершенно отличается от какого-то интервью, в котором всем плевать на смысл твоих слов. Главное, чтоб ты отвечал хоть что-то, удовлетворяя фанатов. — Моя мама была со мной, но я не был в её планах. Для нее я был просто занозой заднице. Бабушка же действительно заботилась обо мне. Поэтому, когда она умерла и моей маме пришлось заботиться обо мне, её отношение ко мне не менялось, она не хотела этой ответственности. Поэтому, как только меня приняли на работу, она отправила меня в Сеул на стажировку. Поэтому, она так просто меня отпустила. — Ты когда-нибудь видел её? Я где-то читал, что вы с ней не знакомы лично. — Ты точно не мой фанат? — Джебом как-то хитро перевёл взгляд на доктора, от чего тот лишь нежно улыбнулся, пожимая плечами. — Нет, не видел. Я отсылаю ей деньги несколько раз в год. Но нам не о чем говорить. Она не видела, как я расту. Она не знает меня. Что мы могли бы обсудить? — А отец? Что с ним? — Тоже самое, — улыбнулся он. — Моя мама никогда не хотела говорить о нем, бабушка так же молчала. Я всегда задавался вопросом, почему. Итак, пару лет назад я получил свою первую крупную награду. Я заставил Марка, моего менеджера, выследить его. Оказывается, он был просто фермером, во время службы находился рядом с моей мамой. Вероятно, никогда не знал обо мне. Я думал о попытке протянуть руку, познакомиться, рассказать, что я вообще существую, но этот придурок не дожил даже до пятидесяти. Такой же наркоман и алкоголик, как и я. Доктор Пак не присоединился к разговору, а лишь продолжал слушать. Но Джебому хватало и этого. Тот успокоился, чувствуя себя неловко в тишине. — Это звучит нелегко. Все, через что ты прошёл, наверное, достойно похвалы, — доктор Пак первым нарушил ненужное молчание. — Ошибки случаются. Я был одной из них. Я не должен был прийти в этот мир, но теперь я не уйду, пока все не узнают, кто я. Вот так я, наконец, буду судить судьбу. — Но они на самом деле не знают тебя, — напомнил ему доктор Пак. Он несколько раз подумал, нужно ли это произносить вслух. — Они знают JB. Достаточно близко к реальному мне, верно? — Не совсем. — Не пора ли тебе поделиться со мной? — он посмотрел на часы на стене. — Хорошо. — Каково жить в идеальном мире? — Джебом уселся поудобнее, подпирая голову локтем, а взгляд направляя на доктора. — Очень отличается от твоего опыта, — Доктор Пак сел в ту же позу, что и Джебом, так, чтоб видеть его, закрывая блокнот. — О, — воскликнул Джебом. — Я уверен. Позволь мне сделать предположение. Доктор Пак одобрительно кивнул. Ему и правда было интересно послушать, какой образ он создал в глазах Джебома. — Единственный ребенок. Любим родителями. Президент студенческого корпуса. Поступил в лучшую школу в Сеуле. До сих пор ходит домой каждый Чусок. Первая любовь, которую никто из твоих бывших никогда не забудет. Доктор Пак на мгновение замолчал. — Я всё правильно сказал? — Джебом произнёс это с такой гордостью, чувствуя себя неким детективом. — У меня есть две старшие сестры, — мрачно сказал доктор Пак. Джебом рассмеялся, громко и ярко. Лицо доктора Пака сломалось, и он тоже засмеялся. — Увидимся завтра, Док, — Джебом встал, направляясь назад к двери. Он подмигнул, прежде чем повернуть назад по коридору.