Это синее море красное

Тонкая, изящная кошка хитренько прищуривает правый глаз, всем своим кошачьим видом показывая, как ей нравится тоненькая полоска света, что сочится из приоткрытой двери и падает на мягкую черную шерстку у правого уха. Аккуратно потягивается, деликатно демонстрируя острые коготки и нежные подушечки на лапках, выгибает спину в причудливо ломкой, и в то же время очень плавной линии. Черный тонкий кнут хвоста чуть резко вздымается вверх, будто знак вопроса, затем опадает бархатистой лентой вправо. Кошка довольно щурится и шевелит усами, всем своим видом изображая кошачий эквивалент улыбки. Опытный глаз вмиг ловит момент, ловко щелкая на спусковую кнопку фотоаппарата. Это момент, который больше не повторится. Момент, которого больше не будет. Кто знает, какая погода будет через неделю, сколько еще лет проживет эта кошка, и сколько еще раз пылинки станцуют свой прекрасный вальс в лучах закатного летнего солнца, который будет как этот. А пока все это происходит здесь и сейчас стоит лишь ловить моменты и стараться сохранить их в своей памяти. - Эй, ты чего? – недоуменно звучит мужской голос. Сильная рука резко открывает дверь, вмиг разрушая всю магию момента. Вместо изящной полуулыбки грациозной угольно-черной кошки и причудливого танца пылинок на свету – всего лишь пыльная прихожая с надорванными в углу обоями, да тонкий хвост, что исчезает за стеной кладовки. Белая кисточка на кончике хвоста кошки на секунду замирает, будто старается чуть дольше сберечь в себе красоту, а потом исчезает и она. Будто магии и не было. Будто не было этой красоты. Будто время и не замирало на секунду. На единственный миг не замедлялось пространство. Но часы пробили – карета стала тыквой, а грациозная черная красотка - опять старой бабушкиной кошкой. - Ничего, - девушка чуть сдавленно вздыхает, вновь пряча фотоаппарат в небольшую сумку на плече. «Просто ему не понять» - устало думает она, тем не менее, ничуть не жалея об утраченном моменте. У нее останется хороший снимок и теплое воспоминание в памяти, что филигранно вплетется в узор дней новым стежком. - Это же просто кошка, - настойчиво отвечает парень, стоя в дверном проеме. Солнечный свет теплыми бликами играет на его волосах, и девушке стоит больших усилий удержать себя от желания заснять и это. Он разворачивается и уходит, а она просто следует за ним. Вечер просто звенит от миллионов атмосфер. Вы когда-нибудь замечали, как сильно пахнет солью морской воздух, как пьяняще вьется в воздухе тонкий аромат жасмина, как звонко поет одинокая птица где-то на высокой ели, как четко вырисовывается в небе силуэт одной из последних чаек? Какие четкие линии взмахов описывают ее крылья, как громок среди вечерней тишины ее клекот? Как изломан ее силуэт на фоне красного с золотом пожара заката и как подергивается чернильной синевой уже почти ночное небо на восходе? Шепот прибоя лениво слизывает своим соленым языком признания с шершавого песка, целуя каждую его ракушку, омывая каждый изгиб тела берега, чуть робко касаясь камней так похожих на небольших теплых черепах в лучах закатного света, а потом всепоглощающе страстно разбиваясь о них брызгами. Тонкая грань горизонта, этой линии между двумя вечностями моря и неба, которые любят друг друга до шального безумия, почти стирается в преддверии ночи, даря двум навеки разделенным, но таким единым стихиям целую ночь вдвоем. И только луна и звезды становятся свидетелями этого ночного волшебства таинства любви. Но они никому не расскажут. - Меня беспокоит твое поведение, - старается начать серьезный разговор парень, стоя чуть сзади и наблюдая, как соленый прибой щекотливо целует ноги девушки перед ним. Она улыбается. Он чувствует это почти физически, хотя она и стоит спиной к нему. Это так же очевидно, как и то, что море перед ним синее. - Что в нем странного? – не оборачиваясь спрашивает она, до рези в глазах вглядываясь в стежок горизонта, который медленно, но верно становится нулевой точкой отсчета ночи. Небо окрашивает воду своей кровью в красный цвет. - Ты не от мира сего, - на выдохе отвечает он. Ему совершенно непонятно, отчего они каждый день ходят к морю, делают по несколько сотен кадров по дороге сюда, несколько часов стоят тут, совершенно ничего не делая, а потом среди глубокой ночи возвращаются обратно. Ей-богу, каждый день одно и то же. - И? – меланхолично спрашивает она. Сегодня закат причудливо красный, а небо на востоке с едва заметным оттенком фиолетового. Солнце заходит медленно-медленно, разливая вокруг себя алую вуаль теплого, как парное молоко света. «Завтра будет гроза» - проносится у нее в голове. - Тебе будет сложно в будущем, если ты не возьмешь себя в руки и не станешь смотреть на мир взрослыми глазами, - он хмурит брови и складывает руки на груди - парень повторяет это уже в сотый раз. Она еле слышно вздыхает, а ее губы складываются в печальную улыбку. - Мне всегда казалось, что гроза влюблена в небосвод, - будто не слыша брата, начинает девушка. – Она всегда готовила для него самые ослепительные молнии, а он для нее – самые кружевные облака. Она шептала ему признание нежнейшими каплями, а он целовал ее шею розовым шелком, - ее совершенно не заботит то, как брат возносит глаза к небу. Будто спрашивая, за что ему дана вечно витающая в облаках сестра. Небо его не слышало. - Может, наконец-то… - хотел было продолжить он, но ему не дали. - А когда после бурной ночи шторма им приходилось прощаться, он еще долго пах ее свежим влажным телом, - она закрывает глаза и улыбается тому, как грань между морем и небом стирается, как они снова становятся единым целым, и как глухо гремит где-то далеко первый аккорд ночной грозы. - Почему мы сюда приходим каждый день? – он устало трет глаза, свыкаясь с мыслю, что на этот раз разговор о взрослении был безнадежно обречен на провал еще с самого начала, и откладывая его на следующий день. Он так делает уже месяц. - У тебя есть лучший друг? – оборачиваясь, спрашивает она. – Тот, кому ты можешь доверить все свои печали, все свои радости и беды, с кем можешь разделить свое счастье, и с кем ты можешь стать одним целым? – ветер легонько играет с ее длинными золотистыми волосами, почти нежно касаясь шеи и худых ключиц. – Тот, кто тебя никогда не бросит, кто останется с тобой до последнего, кто поверит в тебя, когда даже ты не поверишь, кто поможет, когда другие отвернутся? - Я не ищу того, кому бы я мог раскрыть душу, - он все так же хмурит брови, начиная распаляться и совершенно не понимая, к чему весь этот бессмысленный поток вопросов. – За кем бы пошел на край света. Мне это не нужно. К тому же, - с усмешкой на губах произносит он, - я не настолько мечтатель, чтобы так слепо верить в людей. Поэтому все друзья у меня «для развлечения» - когда мне с ними становится скучно, я разрываю отношения. К тому же, это только сначала хорошо и весело, а потом у всех… - он на секунду останавливается, а потом запускает пальцы левой руки в свои волосы, - а потом у всех начинаются какие-то проблемы. Они начинают доверят тебе, надеяться, что ты будешь слушать их никому не нужные бредни и помогать какими-то дурацкими советами, - повышает тон он, почти забыв свои начальные намерения и вообще тему разговора, - верить, что ты им поможешь. Выливают на тебя тонны своих печалей, топят тебя в морях своих слез, и еще, мол, так жалостно – «Ты же мне друг, да? Тебе можно доверять!?», - уже кричит он, хотя его крик и тонет в шуме прибоя и раскатах грома. Она молчит, даже не оборачивается уже. Подол ее летнего платья и длинные распущенные волосы вовсю треплет ветер. Она лишь наклоняется, поправляя сумку с фотоаппаратом. - Ты не умеешь любить, - почему-то на этих словах стихия и все звуки замолкают. Тишина становится почти густой. Дотронься – ощутишь ее мокрую вуаль на пальцах. Хотя, быть может, ему это лишь кажется. – Ты не умеешь любить, - тихо повторяет она, - не знаешь дружбы, а потому и не умеешь ценить красоту. Ты ее просто не видишь. У тебя нет мечты, нет того от чего бы сердце замирало, нет того, что бы дарило тебе ощущение настоящего чистого счастья. Ты во всем стараешься найти выгоду для себя, получить больше, чем отдал. Ты называешь себя дальновидным, практичным. Ты капитан жизни, самопровозглашенный властелин моря и неба, - ее слова бьют, словно пощечины, - но на самом деле не видишь дальше носа собственного эгоизма, - почти шепотом заканчивает она, а гроза в небе разрождается первой молнией, сшивая своей блестящей иглой две вечности небес и морей. Море алеет под последними лучами закатного солнца. - Да что ты вообще знаешь? – резко разворачивается она, и кажется что вместе с ней, вместе с ее гневом, гневается и море, что ее обида – это обида неба, ее грусть – это грусть всего берега. Он не знает, что и говорить. Все это ему кажется совершенно неправильным, и идет против его понятий и принципов. - Это море синее, - говорит он первое, что выдает ему затуманенная рыхлым былым гневом и сбитым с толку эгоизмом сознательность. - Это синее море красное, - со слезами выдыхает его сестра, глядя, как бесконечный шов стирают последние лучи дня, впуская ночь и наконец-то соединяя две навеки безнадежно влюбленных вселенных. Грань реальности размывается. Время перестает существовать.