1
Солнечные лучи уже вовсю скользили по комнате, пробиваясь даже сквозь шелковые шторы, когда юная Лидия потянулась и открыла глаза. — Как же хорошо дома… Только вчера поздним вечером они с Натальей Дорошенко вернулись из пансиона благородных девиц, приехав домой на каникулы. Как же Лидди ждала этих каникул, изнывая от скуки в стенах пансиона! Во время учёбы в гимназии в Киеве было ещё так-сяк, порой даже интересно, а там… Танцы, музыка, вышивание, французский язык, этикет, «язык цветов»… Все, что полагалось знать дворянке того времени, и ничего более. Ну разве можно было представить себе что-то более нудное для живого человека? Лидия удивлённо наблюдала за своей подружкой Натали Дорошенко, которая терпеливо и с удовольствием занималась тем же рукоделием, сама с трудом сдерживая зевоту. Целый год девушка мужественно это терпела, но теперь… «Обязательно поговорю об этом с отцом, — решила для себя Лидия. — Не может быть, чтобы он заставил меня вернуться в эту скукотищу!" Отец… Единственный человек, мнение которого очень многое значило для неё. Как же сильно Лидди уважала его и как до смерти боялась! Грозный Иван Иванович Шеффер был известен всей округе как один из самых богатых и суровых помещиков, не церемонившийся со своими крепостными. …Спустившаяся во двор имения Лидия увидела прикованную цепями к столбу девчонку лет пятнадцати, тело которой, едва прикрытое грязными лохмотьями, представляло собой одну большую ссадину, а голова бессильно свешивалась на грудь. Но, судя по тяжело вздымавшейся груди, несчастная была ещё жива. Радужное настроение молодой хозяйки вмиг улетучилось. — Кто это? — Так хозяйская новая игрушка, — ответил ей высокий широкоплечий молодой мужчина, привезший ее вчера в имение. Раньше Лидди его не видела, похоже, тот появился в имении уже во время её пребывания в пансионе. — Сбежала она со своим хахалем, крепаком Назаром, так вот, вчера поймали да привезли. Пан натешился и приказал ее так здесь оставить. — А… нет, ничего. И резко развернувшись, Лидия стремглав вбежала в дом. Ну почему ничего не меняется в этом доме годами? Там, в Киеве, сначала в гимназии, потом в пансионе, Лидди начала постепенно забывать о домашних реалиях, они уже казались ей чем-то далёким и не таким страшным. Вернулась. … Лидди было шесть лет, когда она впервые начала понимать, какие страшные вещи вокруг неё творятся, почему все время плачет ее мать — редкая красавица Надежда Валевская, родом из знатных, но обедневших дворян, брак с которой богатый Шеффер откровенно называл «прекрасной сделкой». Бедная мать, она так редко гладила и ласкала свою маленькую дочку, а все чаще горько плакала, забившись в угол! Почему отец часто запирался в кабинете с крепачками, и ей, и матери категорически запрещалось тогда даже подходить к его покоям, а слышавшиеся оттуда крики леденили душу и не давали спокойно спать по ночам. Крепачки все время менялись, одни исчезали бесследно, другие появлялись, но маленькой Лидди почему-то ярче всех запомнилась одна — красавица с толстой русой косой, кажется, Соломея. И она потом куда-то исчезла вслед за другими. Поговаривали, что её выкупил кто-то из шефферовских соседей, но это в голове девочки как-то не отложилось. Зато она прекрасно запомнила мать, растрёпанную, с дикими глазами выговаривавшую отцу — Постыдились бы! Весь Нежин знает о судьбе Ваших канареек… И его перекошенное злобой лицо: — Не ври!.. Все, что происходит за закрытыми дверями моего дома — это мое дело, и оно больше никого не касается! А говорунам всегда найдется чем рот заткнуть, вот они у меня где! — и Иван Иванович сжимал крепкие кулаки. — Как же честь?.. Нельзя быть человеком без чести, — голос матери, всегда такой робкой, звенел в ушах девушки и сейчас. Дальнейшее Лидди плохо помнила. Как сквозь сон, видела, как взбешённый отец толкает возле лестницы хрупкую мать, и падающее по ступенькам тело… Через неделю после похорон Надежды девочку увезли в лучшую киевскую женскую гимназию. Потом завертелась её жизнь в столице, отец изредка навещал дочь в гимназии, да были её нечастые приезды домой на каникулы. С возрастом общение между дочерью и отцом стало более тесным, но душевной теплоты в нем было немного… Чаще других ими обсуждались денежные вопросы и пути их решения.***
Теперь, поднимаясь по лестнице в отцовский кабинет, шестнадцатилетняя Лидия боролась со своим страхом. «Как и что я ему скажу? Это ведь так постыдно»… — вертелось в ее голове. Шеффер пил кофе с гаванской сигарой, читая свежий номер нежинской газеты. Высокий темноволосый мужчина с ранней сединой, его можно было бы назвать даже красивым, если бы не надменное выражение «породистого» лица. — Выспалась, дочка? — улыбнулся он, от этой улыбки лицо его потеплело, все-таки красавицу-дочь он по-своему любил. С годами внешне она все больше становилась похожей на мать, но он видел в ней также другое — характер, схожий с его собственным, и это неизменно трогало его, казалось бы, непробиваемую для чувств душу. — Да, papa, спасибо (папа — пер.фр., — прим.авт.). Я хотела бы с Вами поговорить… — Лидди начала издалека. — Я ведь приехала на все каникулы, боюсь, что много времени буду тут совсем одна, и… — Знаешь, у меня есть предложение. Сегодня мне обязательно нужно в Нежин, в гильдию. Нельзя упускать выгодные предложения. Не хочешь со мной? Поучишься чему-то, раньше ведь тебе это нравилось. —Ой, papa… — Лидия радостно бросилась на шею к отцу. — Конечно же, я с удовольствием. — Понимаете, мне это в самом деле гораздо интереснее, чем в пансионе, я там не знаю, куда себя деть. — Да уж, наслышан… И поэтому слухи о твоих проделках там до Нежина доходят, — усмехнулся Шеффер-старший. — Эх, испортила ты мой сюрприз, о котором я хотел тебе сказать только на именинах, через две недели… — Какой?.. — девушка замерла в предвкушении. — Пусть отдохнет от тебя Киевский пансионат благородных девиц, не будет из тебя там толку. Лучше скажи — контракты читать не разучилась? — Лидди удивлённо взглянула на отца. — А если по-французски? — То есть? — если честно, Лидия не слишком любила уроки французского. — Я про то, что в Сорбонне тебе придется изучать право и экономику по французски. Прямо с этого года я оплатил твое обучение. В делах имения тебе это ох, как пригодится… Кому мне ещё его доверить? — Papa, не говорите так, мне ещё у Вас учиться и учиться… У Лидии перехватило от радости дыхание. Она поедет во Францию учиться! Учиться тому, что ее интересовало больше всего на свете. Прощайте, занудные уроки танцев и вышивание! Прощай, Киев! Ведь это так здорово, что и поверить сразу трудно. На радостях Лидия закружилась по комнате. — Иди уже собирайся, егоза. Надо достойно представить в гильдии будущую наследницу состояния Шеффер… Когда Лидди с отцом уже садились в карету, взгляд ее снова упал на несчастную прикованную девицу. Солнце поднялось высоко, и столб весь день оставался на солнцепёке, ни малейшей тени возле него не появлялось. — Papa… — робко обратилась юная Шеффер к отцу. — Неужели Вам совсем не жаль ее? — кивнула головой в сторону крестьянки. Иван спрятал недобрую усмешку. — Пойми, дочь… Крестьяне — это скоты, животные, они понимают только один язык — язык кнута… По-другому с ними нельзя, беды не оберешься. Так и только так можно заставить их быть покорными твоей воле, рабами. Как будешь с ними миндальничать — никто тебя слушать не будет, тотчас на вилы вздёрнут. Их вот здесь держать надо — Шеффер сжал сильный кулак, на лице его вздулись жилы. — Эта… Она бежала из нашего имения с крепаком. Помнишь Назара Беспалого, что на краже хозяйского зерна попался, тогда же и пальцев лишился? Вот с ним. Пусть теперь подумает, как себя вести с паном… — Но она же может умереть! На это Шеффер-старший неопределенно махнул рукой — туда, мол, и дорога. — Тогда пусть другие сто раз об этом подумают.2
Нежинские заботы задержали семью Шефферов несколько дольше, чем планировалось. После всех дел ужинали у Дорошенко, Лидия с любопытством вслушивалась в разговор отца и Александра Васильевича, не забывая, впрочем, болтать с подружкой Натали. Сейчас ей было бы о чем поговорить и с Николя, как раз доучивающимся во Франции, хотя обычно они друг друга недолюбливали, но тот пока не приехал домой — дорога оттуда была долгой. Ну, а с Натальей у нее была одна очень актуальная тема для обсуждения… — Вы общаетесь с Косачами? — не выдержав, первой задала интересующий её вопрос Лидия. — У них, похоже, проблемы — Федор Васильевич плохо себя чувствует. Алексей вот-вот должен приехать в Нежин, говорят, ожидается самое плохое. Софья Станиславовна приезжала на днях к papa. Да, те святочные гадания запомнились Лидии как ничто другое, сколько раз после этого она представляла рядом с собой мужественное лицо Алеши, его улыбку, слышала его голос, будивший в ней неведомое ранее волнение… Они не так часто виделись в общей компании, разве что, бывая на каникулах в доме Дорошенко. Когда она узнала, что Алексей поехал в Киев учиться — радости ее не было предела. Ей казалось, что там она запросто сможет встретить его на шумных городских улицах. Увы, все оказалось не так просто, большой город и учеба не оставляли на это особых шансов. Их встречи за эти несколько лет можно было пересчитать по пальцам, и среди других барышень Лидочку Алексей особо не выделял. — Лидди, мы уезжаем, дома много дел, — несмотря на уговоры гостеприимных Дорошенко остаться на ночь, отец был непреклонен. — За пару часов доберёмся домой, с утра ещё владения объезжать, — проговорил Иван Иванович, когда карета тронулась в путь. — Дома всегда лучше. — А мне кажется, они все очень милые люди, — робко возразила Лида. — Такие искренние улыбки… — Запомни, дочь — искренность всех без исключения людей заканчивается там, где начинаются их денежные интересы. Миром правят деньги, именно они дают власть. Если у тебя нет денег и ты не можешь их заработать — ты никто, хуже крепака. За деньги же ты сможешь купить все. — И даже любовь? — голос юной Лидочки невольно дрогнул. — В первую очередь любовь… — захохотал Шеффер-старший, но смех его прозвучал как-то нехорошо. — Знай, твоя искренность никому не нужна и не интересна, напротив, она сделает тебя уязвимой для всех. Что бы ни случилось, что бы ни творилось в твоей душе — пусть лучше об этом никто не догадывается. Никаких эмоций на людях. Ты лучше улыбайся, дочь, — он приподнял двумя пальцами голову Лидии за подбородок и заглянул ей в глаза. — Вот так, всегда улыбайся… Ты стала уже совсем взрослой, скоро нужно будет подобрать тебе достойную партию, — задумчиво произнес Иван Иванович после небольшой паузы. Сердце девушки заколотилось, но ответить отцу она не успела — снаружи кареты раздался грохот, шум драки. Дверца экипажа распахнулась. — Точно, это он, — послышались хриплые голоса, и в карету ввалились их обладатели — двое крепких мужиков самого разбойничьего вида. Лиц их было не разглядеть — заросшие бородами, шапки натянуты по самые глаза. Вдвоем они набросились на Ивана Шеффера и, скрутив его, потащили вон из кареты, не обращая никакого внимания на забившуюся в самый дальний угол кареты Лидочку. — Какая встреча, пан Шеффер! Как давно хотел тебя увидеть, — незнакомец добавил ещё несколько крепких слов. — Мне есть за что тебе сказать, и за пшеницу, и за Олесю! Лидди бросила взгляд на руки говорившего, крепко сжимавшие горло ее отца и невольно вскрикнула — на правой руке разбойника не хватало двух пальцев. В голове всплыли слова отца: «Помнишь Назара Беспалого, что на краже хозяйского зерна попался, тогда же и пальцев лишился?». — Нееет! — голос отказывался ее слушаться, но этот крик только привлек к ней лишнее внимание. — Смотри, какая краля панночка с ним! — Не трогай мою дочь! — сдавленно прохрипел Иван. — Дочь? Это ж надо, а мою дочь ты пожалел? — послышался другой голос. — Да, ту самую Матрену, которую ты перед самой ее свадьбой… Утопилась ведь она тогда, позора не пережила. — Давай панночку тоже сюды, будет чем поразвлечься, — грубые руки обхватили Лидию, бесстыдно шаря по ее телу, вот ее завалили на землю, наваливаясь сверху… Карету окружило несколько человек, вооруженных кто чем, не оставляя пленникам никаких шансов вырваться. — Стойте, о панночке и непотребстве речи не было, — вдруг послышался ещё один голос, который на фоне других был гораздо более приятным. — Нужен был Шеффер — пожалуйста, вот он, а дочь за отца не в ответе! — на свет вышел высокий стройный мужчина, лицо которого, как и у остальных, было полностью закрыто, но в глазах не было той оголтелой злобы, которая исходила от других. Как ни странно, он скорее походил на благородного. Вот незнакомец схватил за шиворот навалившегося на Лидию разбойника, отшвырнул его в сторону и наклонился, подавая девушке руку. Та на секунду задумалась, но, встретившись с глубоким взглядом его пронзительно-синих глаз, безропотно подчинилась. Откуда-то у нее появилась непонятная уверенность, что человеку с такими глазами можно доверять… Но со всех сторон послышалось возмущенное: — Как??? Отказаться, когда панночка сама в руки пришла? Пусть Шеффер почувствует на себе, что он делал с простыми людьми… — А я сказал — никто ее не тронет! — мужчина закрыл собой девушку. — Она сама ничего вам не сделала! — Яблоко от яблони…- снова послышалось из толпы злобное…— Прикончить их, и дело с концом! За шумом все позабыли про избитого кучера Шефферов, который теперь смог подняться и встал рядом со своей молодой хозяйкой, всем своим видом показывая, что не даст ее в обиду. Толпа решительно надвигалась на смельчаков. Благородный незнакомец выступил вперёд и крикнул своему союзнику: — Да уводи же ее отсюда, побыстрее!!! — Но я не могу уйти, тут мой отец… — запротестовала она. — Уходи, дочь! — неожиданно послышался голос самого Шеффера, раненого, но ещё живого. — Помни свою фамилию, наследница… — Ты хочешь разделить с ним его судьбу? — голос незнакомца вдруг стал грубым, он не собирался больше выбирать выражения. — Вам сказали — убирайтесь!!! Незачем видеть то, что здесь сейчас будет. Кучер не заставил себя долго уговаривать и, уже не обращая никакого внимания на слабое сопротивление хозяйки, схватил ее в охапку и рванулся оттуда что было сил, а видя, что она продолжает отбиваться — просто забросил ее через плечо. Беглецы не могли уже видеть, какие страсти кипели за их спиной, как убили старшего Шеффера, и как их спаситель гордо удалялся от потерявших человеческий облик разбойников, дравшихся над дележом добычи…3
— Сумасшедший, да пусти же меня! — Лидия что есть силы молотила кулаками по широкой спине мужчины. — Я сама могу идти! Тот наконец остановился, вытирая со лба пот… После быстрого бега по ночному лесу, не разбирая дороги, оба выглядели не лучшим образом — одежда порвана о колючие кустарники, перепачкана в грязи и крови. — Ну хорошо, Вам действительно нужно немного отдохнуть… Он опустил панночку на землю. — Почему ты вступился за меня? Кто ты? Я тебя раньше никогда не видела в имении… — спросила девушка, переводя дыхание. — Просто человек, Захаром меня звать. Ваш батюшка месяц назад меня в Нежине с аукциона выкупил. А с Вами хотели поступить несправедливо. — Сегодня ты спас мне жизнь, а Шефферы умеют быть благодарными. С этого дня ты вольный человек, Захар. Можешь идти, куда захочешь. — Благодарствую, панночка… только сначала позвольте отвести Вас в имение. — Я сейчас не сильно похожа на панночку, — горько усмехнулась Лидия, оглядывая свое разодранное со всех сторон платье, запачканный кринолин. — Видели бы меня такую в пансионе, срам какой! — как-то странно ее сознание отказывалось сосредотачиваться на оставшихся в недавнем прошлом страшных событиях — на убийстве отца, на том, что она сама едва не стала жертвой насилия, сконцентрировавшись почему-то на её внешнем виде, как будто бы это сейчас было самым для неё важным — В любом случае, я рассчитываю на твое молчание обо всем, что сегодня произошло, обо всем, что ты видел… от этого зависит моя репутация, вся моя дальнейшая жизнь. — Не извольте беспокоиться… хозяйка. Улыбка скользнула по губам Лидии, она внимательнее взглянула на своего спутника. Широкие плечи и крепкие мускулы Захара внушали уважение, при этом взгляд его был по-детски ясным. Тут же в памяти невольно всплыли другие глаза — ярко синие, такие, каких раньше и встречать не доводилось, и крепкая протянутая рука. Откуда такой человек мог взяться в компании разбойников- беглых крепостных? Вздрогнув, отогнала от себя видение. — Захар, ты умеешь быть верным… я это ценю. — Я не смог тогда помочь Вам и Вашему батюшке. Была драка, меня ударили сзади по голове. Но с Вами я буду… пока буду нужен. При упоминаннии об отце на глаза Лидии невольно навернулись слезы. Она сама не заметила, как разрыдалась прямо на широкой груди Захара. Как же ей хотелось наконец почувствовать себя защищённой! — Не стоит сейчас плакать. Наверное, у каждого свои грехи перед Господом нашим. Мне показалось, или Вы узнали кого-то из нападавших? — Не показалось. Беглый крепак Назар Беспалый, и ещё один… у него была дочь, Матрёна. Ты ведь прав, слезами тут не поможешь. Но так я этого не оставлю… Только месть, — слезы ее мгновенно исчезли, даже голос стал сухим и жестким, опомнившись, она резко отстранилась от Захара. Минутная слабость прошла, и сейчас взгляд ее больше всего напоминал Шеффера-старшего. — Мне срочно надо в Нежин, в полицию! — Воля Ваша, панночка, но, осмелюсь предложить сначала все же идти в имение. Но Вам надо быть осторожной — там у них могут быть сообщники. — Да, ты прав. Мы можем идти дальше, я в порядке. Лидочка не помнила, как она и ее спутник добрались до имения Шеффер. Когда оно показалось за деревьями, на небе уже занимался рассвет…4
Первое, что бросилось Лидии в глаза во дворе теперь ее собственного имения — тот самый столб… И крепостная девица в цепях. Когда-то давным-давно, словно в другой жизни, а на самом деле — только вчера, жалость закрадывалась в сердце молодой хозяйки при одном взгляде на нее. Сейчас, взглянув на несчастную крепачку, Лидия вновь увидела мозолистые руки крепостного Назара без двух пальцев… сжимающиеся на горле ее отца. Ощутила тяжесть навалившегося на нее немытого тела… И в голове ее ясно прозвучал родной голос: «Крестьяне — это скоты, животные, они понимают только один язык — язык кнута. По-другому с ними нельзя, беды не оберешься. Так и только так можно заставить их быть покорными твоей воле, рабами. Иначе никто тебя слушать не будет, тотчас на вилы вздёрнут». Голову молодой панны словно сдавило ледяным обручем… Она подошла к столбу вплотную, случайно задев тихо звякнувшие цепи. Девушка неожиданно открыла воспалённые глаза. «Надо же, жива… Она жива, а papa…» — мелькнула мысль, но вслух Лидия спросила: — Ты — Олеся? — Да, пани, — едва пошевелила губами несчастная. — Так вот из-за кого… Нет, ты — тварь! Это из-за тебя у меня теперь нет отца, никого неееет! — не выдержав нахлынувших эмоций, хозяйка хлестанула её по щеке с такой силой, что на бледной коже появились царапины и выступила кровь… Не помня себя, со звериным воем Лидия вцепилась ногтями ей в лицо. — Уничтожу, дрянь! — от этих слов, казалось, немного отступала боль, обжигавшая сердце. — Запорю насмерть… Сгною… на каторге… Но сил для крика уже на оставалось. Сама грязная и оборванная, тут же, возле столба, Лидия опустилась на землю. — Пани… — негромкий голос сзади вывел из оцепенения. Обернулась. Захар. — Идемте в дом, пани, она никуда не денется. — Отвяжи ее… И уведи прочь с глаз моих! — слова падали с губ тяжёлыми камнями, но хозяйка наконец позволила провести себя к дому.***
— Пани, Вам сейчас надо бы успокоиться… — голос постучавшегося к ней Захара был глухим и каким-то монотонным. — Сказать, чтобы служанки принесли травяного чаю? — Наверное… — Лидия, как вошла полчаса назад в свою комнату и обессиленно опустилась на диван, так и осталась там сидеть неподвижно, не имея сил даже на то, чтобы переодеться и привести себя в порядок. Сейчас она ощущала только безграничную усталость. На смену злости пришло непонятное безразличие и апатия ко всему. — Ты хотел о чем-то поговорить, Захар? — Да, пани Лидия… Я отвёл Олесю в комнату прислуги, но она совсем плоха. От этих слов девушка вся напряглась, отступившая было ярость вновь накатилась ледяной волной. — Все из-за этой дряни! Отец… — хрупкие кисти Лидии невольно сжались в кулаки. — Осмелюсь сказать, пани, Олеся все же не убивала Вашего батюшку, она даже ничего не знала об этом… — Замолчи!.. — голос Лидии сорвался на крик. — Но и среди бандитов нашелся человек со светлой душой, благодаря которому мы сейчас живы. Простите мои слова, но неужели эти люди будут для Вас примером, пани Лидия? Для традиционно немногословного Захара сказанное было просто верхом красноречия. Лидия молча закрыла лицо руками, как бы отгораживаясь от всего произошедшего и полностью замыкаясь в себе. Некоторое время слышалось только её тяжёлое прерывистое дыхание, и Захар, медленно развернулся к выходу, чувствуя, что продолжения у этого разговора не будет. Но, будучи уже в дверях, он услышал показавшийся ему чужим, надтреснутый голос пани Шеффер: — Что ж, раз я теперь здесь хозяйка, то должна позаботиться о своем имуществе. Пригласи к ней доктора… «Может, хоть так я смогу помочь Вашей душе обрести вечный покой, papa»…***
Однако, прибывший в тот же день из Нежина врач уже мало чем мог помочь. Ближе к вечеру Лидии сообщили, что её крепостная скончалась.5.
Шел третий день после возвращения Лидии в имение. На сегодня были назначены похороны Ивана Ивановича Шеффера, тело которого в первый же день привез Захар, направленный Лидией на то самое, жуткое для нее место. Сама она не смогла заставить себя с ним поехать, леденящий страх сковывал ее при одной мысли о возвращении туда, где было всё пережито. С трудом подавляя то и дело подступавшие к горлу слёзы, осиротевшая дочь занималась организацией похорон отца. Когда становилось совсем невмоготу, вспоминала его слова: «Никаких эмоций на людях, твоя искренность никому не интересна, она сделает тебя уязвимой для всех. Что бы не творилось в твоей душе — пусть лучше об этом никто не догадывается». «Спасибо, papa, Вы дали мне хороший урок», — вздыхала девушка, пряча эмоции как можно глубже внутрь, и оставляя на лице лишь непроницаемую маску. Времени побыть наедине с собой и все обдумать практически не оставалось, что, впрочем, было к лучшему — как только Лидия оставалась одна в покоях — воспоминания наваливались на нее, одно чернее другого, затягивая в пучину, увлекая за собой в свой собственный мир, мало что общего имевший с реальностью. Хотя для всех она оставалась здесь же — двигалась, говорила, распоряжалась, но в то же время это была как будто пустая оболочка, мыслями сама она была далеко, снова и снова переживая те страшные мгновения, разделившие всю её жизнь на «до» и «после». Особенно тяжело далась ей беседа с полицейским урядником, долго и нудно расспрашивавшим об обстоятельствах смерти отца… Лидия указала на тех беглых шефферовских крестьян, которые были участниками нападения. Отец утопившейся пять лет назад Матрёны до своего побега жил одиноким на хуторе, в нескольких верстах от Шеферовки, его жена не пережила гибели дочери и в тот же год умерла. Поэтому о его побеге узнали далеко не сразу. Никого из их семьи в Шеферовке не осталось. Приметы его, а также Назара Беспалого, были подробно описаны в полиции, и Лидия Ивановна знала — раньше, или позже, но они свое получат. Но о ком не смогла ни словом заикнуться полицейским — так это о своем таинственном благородном спасителе, невесть как оказавшемся в столь не подходящей для него компании. Его синие глаза тогда заглянули, казалось, в самую ее душу, и в голове не укладывалось, как вообще стала возможной эта встреча при таких обстоятельствах? В конце концов, Лидия заставила себя пока позабыть об этой необъяснимой для нее ситуации — других проблем более чем хватало. На похоронах собралось множество людей — практически вся местная нежинская знать, купцы из гильдии, приехали и Александр Васильевич Дорошенко с дочерью. Как ни странно, Лидию не обидело отсутствие Косачей — Федор Васильевич по прежнему болел, и семья никуда не выезжала из имения, направив лишь свои соболезнования. В какой то момент у Лидии мелькнула мысль, что ее вряд ли бы тронуло, даже если бы Алексей вздумал появиться выразить их лично. — Зачем вы только не остались тогда у нас? — в который раз спрашивала у подруги Натали, не понимая, что тем самым ещё больше бередит ей сердце. — Приезжай к нам в Нежин, мы найдем чем развлечься, пусть все будет, как раньше, — приглашала ее Наталья. Глупая, глупая подружка, неужели она не понимает, что как раньше уже никогда не будет? Беззаботное детство с его весёлыми забавами закончилось, ушло навсегда. …"Пусть все это останется со мной, это только мое, и больше никого не касается», — стучала в висках Лидии мысль, и глаза ее оставались сухими и в храме на отпевании, и на кладбище, когда все наперебой выражали ей далеко не всегда искренние соболезнования. Она вдруг, как будто другими глазами, увидела, что многие из собеседников, льющих льстивые речи, с удовольствием воспользуются удобной ситуацией, чтобы при случае вцепиться в горло, во всех смыслах. Особенно ярко прозвучал намек их соседа, на редкость неприятного пана Суслова, который, прокашлявшись, заявил: «Я, конечно, понимаю, пани Лидия Ивановна, что в такой день… Но, ежели Ваш опекун надумает продавать что-то из земель, сообщите мне первому, пожалуйста». «Стервятники» — невольно пришло в голову Лидии сравнение, и она сделала вид, что не расслышала этих слов. Наивность и вера в человеческую доброту была безжалостно растоптана в ее душе, и ледяная маска словно приросла к ее красивому лицу. Только когда все разъехались — с облегчением вздохнула. Наконец-то можно было дать волю чувствам и выплакаться в подушку в спальне, плотно прикрыв за собой двери.6.
«Надо найти в себе силы жить дальше, пора вникать во все дела»… — с этими мыслями Лидия на следующее утро после похорон отца входила в кабинет управляющего имением, пожилого Карла, работавшего у них уже много лет. — Доброго утра, Лидия Ивановна, — учтиво поздоровался седоволосый худощавый мужчина. — И вам, Карл Рихардович. Так получилось, что мне теперь придется вникать во все вместо отца. Я могу рассчитывать на Вашу помощь? — Безусловно, Лидия Ивановна. Вот уж не думал, что придется Вас обучать так скоро. Очень сочувствую Вашей потере, мы столько лет работали с Иваном Ивановичем, столько было всего… — пожалуй, его слова были вполне искренними. — Благодарю Вас. Я приложу все усилия, чтобы его убийцы свое получили. И спасибо Вам за помощь с организацией похорон, не знаю, как бы я сама со всем справилась. А сейчас мне надо как можно скорее освоить хотя бы основное, как отец вел дела поместья. — Вы уверены, пани Шеффер? Конечно, Иван Иванович часто говорил, что хочет ввести Вас в курс дела, что со временем Вы станете его достойной заменой, он гордился Вашим интересом к этому, чувствовал Вашу деловую хватку. Но именно сейчас? — Потому, что я помню свою фамилию, а Шефферов никогда не останавливали трудности. Раз понадобилось, чтобы я занималась всем сейчас — значит, я должна. Тем более у меня есть время этим заняться, я хочу и могу во все вникнуть. — Карл невольно взглянул на молодую девушку с уважением, сейчас он в самом деле узнал в ее посерьёзневшем взгляде своего нанимателя — Шеффера-старшего. Она меж тем продолжала: — Да, не этим я думала заниматься дома, но теперь нет другого выхода. Осенью надо будет что-то решать с учебой. — Я знаю, что Ваш отец перевел деньги в университет в Сорбонне. — Пока не знаю, смогу ли я туда поехать. — Но Вы всегда можете рассчитывать здесь на меня! К тому же пока Вы несовершеннолетняя, и юридически не сможете сами вести дела, пока что у Вас для этого должен быть опекун. — Да, я так понимаю, Вы им и будете? Но к тому времени, как мне исполнится восемнадцать, я должна научиться вести все сама. — Значит, у нас есть время, — улыбнулся Карл, и невольно его улыбка вышла немного покровительственной. — Добро пожаловать в мир деловых людей, пани. Занятия Лидии продолжались каждый день с утра и до позднего вечера, она добросовестно вникала в многочисленные контракты и отчёты, с которыми при отце знакомилась только поверхностно. Это хорошо помогало отвлечься от одолевавших ее мрачных мыслей. Не раз ее старания заслуживали самую искреннюю похвалу от старого Карла. Но, чем больше девушка все изучала, тем яснее понимала, что без многолетнего опыта и специальной подготовки легко ей не будет. — Нет, похоже, теперь без дополнительных занятий по столь нелюбимому французскому не обойтись…7.
Прошло две недели, наступил день именин Лидии. Будучи в трауре, никакого праздника она не планировала, не хотелось даже устраивать прежние посиделки с Натали. А тут ещё прямо с утра ей сообщили, что прибыл полицейский урядник — тот самый, который допрашивал её в день смерти отца. — У меня для Вас хорошие новости — пойманы люди, напавшие на Вас и Вашего отца. — Так быстро? — Лидди не смогла скрыть своего удивления. — Да тут странная история. На них вывел молодой человек, по виду благородный, он сам пришел в полицию и подробно описал, где и когда можно будет найти всю их банду, да так подробно, будто бы сам был рядом с ними… После этого оставалось только направить по нужному адресу жандармов. — Странно… Он не говорил, кто он? — Назвал только свое имя — Андрей. Высокий, стройный, глаза у него необычные, синие… — при этих словах Лидия невольно вздрогнула, но сумела взять себя в руки. — Вы не могли видеть его там, среди остальных? — Нет-нет, точно никого похожего не видела — откуда среди этого сброда взяться благородному человеку? — слишком поспешно отвечала девушка. — Он отказался пояснять что-либо о себе, сказал только, что срочно уезжает и очень спешит, просто готов поделиться информацией. Среди задержанных — пятеро Ваших крепостных. Вы сможете опознать тех, кто напал на Вас с отцом? — Они скрывали свои лица… Но, думаю, да. — Тем лучше, значит, проблема решится быстрее. — А что теперь будет с задержанными? — Известное дело, суд. Скорее всего, их повесят, кого-то, возможно, ждёт каторга. — Безусловно, я буду настаивать на самом жестким наказании для этих негодяев. Расскажите мне обо всех, чтобы я приняла суровые меры к их семьям, — в глазах Лидии полыхнул злой огонь. — Никто не уйдет от возмездия. Урядник попрощался и уехал, оставив Лидию в приподнятом настроении. Из головы молодой панночки не шел этот таинственный молодой человек Андрей с пронзительным взглядом синих глаз. «Почему он сначала был с этим сбродом, а потом спас ее, пойдя против своих же, и сам пришел в полицию?»… Одни вопросы, на которые у Лидии не было ответов. «Надеюсь, он знал, что делает, не хотелось бы, чтобы он пострадал в этой истории. Зато остальные получат наконец по заслугам, никто не останется безнаказанным, — удовлетворённо подумала пани Шеффер. — Неплохой подарок получился на мои именины… Наверное, все-таки стоит сегодня съездить в Нежин к Натали», — пожалуй, впервые с момента смерти отца у нее появилось настроение для общения с подругой.8
По прибытию в нежинский дом к Дорошенко Лидия застала там неожиданное оживление. — О, душечка Лидди, как хорошо, что ты приехала, — Натали искренне обрадовалась приезду подруги. — Вчера вернулся из Парижа Николя, сегодня устроил встречу с друзьями, здесь так весело! — Я рада буду его увидеть. — Думаю, не только его присутствие тебя порадует, — загадочно улыбнулась Натали, провожая подругу в гостиную. Среди находившихся там молодых людей сразу бросился в глаза высокий и стройный молодой человек в офицерском мундире. Волнистые волосы его обрамляли лицо, а улыбка оказалась такой знакомой… — Алеша, Косач… — полувопросительно, полуутвердительно, произнесла одними губами Лидия. — Как же он изменился за то время, что мы не виделись! Действительно, с полгода назад к Дорошенко заезжал почти мальчишка, по подростковому нескладный и угловатый, сейчас же перед ней стоял широкоплечий молодой мужчина. Лидия смущённо опустила глаза, не желая выдавать нахлынувшие эмоции. Святочные гадания, Алеша… Ее суженый. Померкнувший было за последними событиями, его образ вновь заиграл самыми яркими красками. — Посмотрите, кого я к Вам привела — мадмуазель Лидия Шеффер, — голос Натали звучал как сквозь вату, Лидди стояла совершенно оглушенная. Но, перехватив взгляд серых глаз своего давнего объекта обожания, девушка почему-то вдруг вспомнила другие глаза — того самого, своего таинственного спасителя. Как ни странно, это воспоминание отрезвило ее, позволив взять себя в руки. И вот она уже мило улыбалась молодым людям, узнавая среди них и других своих соседей — Григория Червинского с весёлыми чертиками в темных глазах, его приятеля — улыбчивого Кадошникова, и конечно, галантного Николя Дорошенко. Ее словно бы отпустило — не осталось и следа от потребности неотрывно следовать за Алексеем взглядом, ловить его даже самую мимолётную, адресованную не ей, улыбку, чувствовать, как сердце рвется из груди, болезненно сжимаясь от равнодушия своего кумира. Сейчас она отчётливо поняла, что это немое полудетское обожание безвозвратно осталось в прошлом. Интерес к Алексею перестал быть таким явным. И неожиданно — именно такая новая Лидия, со своей холодной отстраненностью, лёгкой полуулыбкой и непоказным равнодушием — вызвала гораздо больший интерес у объекта своих воздыханий. Теперь уже Алексей стремился подойти поближе к своей давней знакомой, перехватить ее повзрослевший взгляд, понять, что с ней произошло, чем вызвано ее непонятное безразличие? Стандартные слова соболезнования об отце, которых девушка в последнее время наслушалась более чем достаточно, не затронули ее душу. Оказалось, его собственный отец за эти дни немного поправился, именно поэтому Алексей смог уехать из дома повидаться с приятелем. Вечер прошел незаметно, молодые люди много танцевали и смеялись, рассказывали друг другу потешные истории о своей жизни во время учебы. В какой то момент Лидия, слушая их, даже почувствовала себя прежней беззаботной девчонкой, как раньше, на таких же встречах, но это длилось недолго — она прекрасно понимала, что уже завтра на неё свалятся проблемы, далёкие от таких ещё детских забот своих ровесников из их общей компании.***
Как ни странно, желание Алексея проводить ее до экипажа, ранее заставившее бы сердце Лидии выскочить из груди от счастья, теперь вызвало у нее только мимолетную улыбку: — Ну, если Вы настаиваете, хорошо, а то уже совсем поздно, и мне пора. Целуя на прощание руку Лидии, Алеша вдруг порывисто притянул девушку к себе со словами: — Если Вы захотите с кем-то поделиться, я готов помочь, — и жаркие губы парня, на миг прижавшиеся к ее губам, окунули было её в прежнюю страсть. Но тут же, опомнившись, Лидия сдержанно поблагодарила Алексея, и приказала Захару быстрее ехать домой. Это походило на бегство Лидии от себя самой, ещё не до конца понимавшей, что же с ней теперь происходит.9
Дни пролетали за днями, дел в имении Шефферов всегда хватало, за ними не оставалось времени размениваться на эмоции. С какой то равнодушной отстранённостью Лидия съездила на опознание своих беглых крепостных, безошибочно указав на Назара Беспалого и второго крестьянина, отца Матрёны — весь вид их был жалок и безобразен, от былой самоуверенности не осталось и следа. Через неделю пришло известие о том, что эти двое повешены по приговору суда, остальные отправлены на каторгу. Не задумываясь, юная панночка распорядилась отправить на каторгу родителей и малолетних сестер Назара, живших в её Шеферовке. Ее не тронули их слезы и мольбы — сердце словно окаменело. Вообще, после гибели отца, отношение Лидии к простым людям сильно изменилось в худшую сторону — она могла ни за что взьяриться и наорать на любого, делая исключение разве что для Захара и управляющего Карла Рихардовича, в каждом крестьянине видя если не врага, то уж точно потенциального недоброжелателя. Несколько раз в имении появлялся Алеша Косач, и они ездили кататься верхом. Лидия немного опасалась этих встреч, не зная, как относиться к пылкости благородного молодого человека и своему изменившемуся к нему чувству. Общаться с ним теперь было приятно и… спокойно, ее уже не бросало в жар от каждого адресованного ей взгляда или ненароком сказанного слова. «Наверное, это нормально, так и должно быть, » — решила наконец для себя девушка. Его поцелуи будили в ней страсть, Лидия отвечала на его порыв, но, большого труда удержать себя в рамках дозволенного для нее не составляло. Участившиеся приезды Алексея не стали тайной для их соседей, в кулуарах нежинской знати уже начались шепотки о скорой свадьбе Шеффер и Косача-младшего. В разговоре с Лидди Алексей как-то упомянул, что в последнее время киевскими офицерами ведётся все больше речей о предстоящей русско-турецкой войне. — Скорее всего, молодые офицеры тоже туда попадут, — говорил Косач, и в голосе его не было страха, напротив, только безудержная смелость. — Важно только знать, что тебя ждут дома те, кого любишь, — с явным намеком проговорил Алексей, и Лидди, улыбнувшись, ответила, что «действительно достойного человека можно ждать и всю жизнь»… Потом все завертелось в круговерти повседневных забот — дело шло к осени, в имении вовсю шла уборка урожая, и исчезновение Алексея из поля ее зрения на несколько недель сильно не удивило. К тому же, до имения Шеффер доходили слухи, что глава семейства Федор Васильевич Косач снова занемог. Тем неожиданнее было полученное однажды утром приглашение Натали поговорить за чашкой кофе о девичьем… Делиться сердечными секретами и раньше было особо не в характере Лидочки, она уже успела позабыть, когда в последний раз секретничала на эти темы со своей закадычной подружкой. Разве что в пансионе, все о том же Алеше Косаче. — Знаешь, я хотела тебе сказать, — робкая Наталья начала издалека. — Я помню твое отношение к Косачу, а в последнее время появилось много слухов о вашей свадьбе. — Люди пустое болтают, — не сдержалась Лидди. — Поверь, ты бы такое узнала от меня. — Но я узнала другое… Мне кажется, и тебе следует это знать. Читай, — перед глазами Лидии лег на стол белый лист бумаги, исписанный безукоризненным почерком Алексея Косача. В нем было красиво зарифмованное объяснение в любви… к ней, к Натали. — Спасибо тебе, но ты напрасно думала, что меня это взволнует, — даже улыбка вышла у Лидии не такой уж притворной. — Это была детская влюбленность, а всё проходит. Если ты будешь с ним счастливой… — Ах, душечка Лидди, как ты могла такое подумать! Я не влюблена в Косача, и никогда о нем не думала, ты это знаешь. Лидия сдержанно поблагодарила подругу, в который раз подумав, как же прав был отец, когда говорил о людской неискренности… «Никому нельзя доверять, и это единственный способ не столкнуться в жизни с предательством». Оставаться в уезде после всего произошедшего не было сил… Дела в имении шли хорошо, сомневаться в надёжности управляющего Карла Рихардовича оснований вроде не было и, когда с курьером прибыло письмо из университета Сорбонны, колебаний у Лидии больше не осталось. Она засобиралась в дальнюю дорогу.10.
В который раз Лидия принимается писать письмо, и в который раз исписанный лист летит в корзину, к куче таких же… Малодушно закрадывается мысль — уехать так, не написав Алеше ни слова, тем более его самого не было видно уже больше двух недель, а тут это его письмо к Натали… «В конце концов, почему он сам совсем ничего не написал ей за это время?» Опять оказалась не нужной тому, кого судьба, казалось, предначертала для нее, но теперь ещё горький вкус предательства ощущался на губах, узнавших его поцелуи. Слеза сбегает по щеке, а на бумагу ложатся ровные строки: «Алеша! Если Вы это читаете, значит — меня уже нет в Нежине, я уезжаю далеко и надолго, но и там со мной останутся те счастливые минуты, что мы провели вместе, за них я Вам навеки благодарна. Желаю всяческих успехов и счастья с той, кого Вы действительно полюбите. С искренним отношением к Вам, Лидия Шефер»… Письмо отнесет в имение Косачей верный ей Захар уже после ее отъезда.***
Алексей непонимающе уставился на доставленный с утренней деловой почтой конверт с таким знакомой подписью «Шеффер». Последние недели выдались тяжелыми для него, пожалуй, самыми тяжёлыми за несколько лет. Отец совсем слег, по словам приглашенных докторов, за которыми Алексей несколько раз сам ездил в Киев, счёт шел уже на дни, надежды на благополучный исход таяли, а вместе с ними катастрофически таяли и финансы семейства Косач, лечение оказалось не дешёвым. Мать, Софья Станиславовна, категорически не могла и не умела заниматься хозяйственными делами, к тому же на ней были младшие Вася с Марианной, а тут ещё заявил об уходе отцовский управляющий. Уборка урожая была в самом разгаре, и Алексею целыми днями приходилось самому разъезжать по имению, пытаясь контролировать все и сразу. А тут ещё, как всегда неожиданно, подошли к окончанию каникулы — совсем скоро надо было возвращаться в Киев в училище, ему предстоял последний год учебы. Все это совсем не оставляло времени на личные дела, хотя он не переставал думать о Лидии. Его всегда притягивали в женщинах загадки, а в ней они следовали просто одна за другой. Он мимолётно помнил ее с момента знакомства, три года назад, это святочное гадание, устроенное у Дорошенко, и пронзительный, не детский взгляд юной Лидочки. Слушая добродушные подтрунивания своего закадычного друга Николя про самую завидную невесту уезда по деньгам ее папочки, он тогда ощутил только протест и возмущение. Откровенные взгляды и немного наивные попытки юной панночки обратить на себя внимание после этого ещё больше раздражали. Их встречи за эти годы можно было пересчитать по пальцам. И тут вдруг — этот летний вечер у Дорошенко в честь приезда Николя. Он с трудом узнал ту, на которую раньше не обращал внимания, настолько она изменилась, вернее — изменились ее глаза, но ведь недаром их зовут зеркалом души. Перед ним стояла уже не трепещущая под его взглядом девочка-подросток, это была взрослая, умудренная жизненным опытом женщина, равнодушно-холодная, словно снежная королева, и блуждающая по ее губам лёгкая полуулыбка словно подчеркивала, что она лишь наполовину здесь, а сама словно витает в одной ей известном таинственном мире… И разгадать эту окружающую ее тайну показалось для Косача важным, настолько важным, что все, бывшее до этого, уже как бы не считалось. Но чем дальше — тем этих загадок становилось больше. Лидия вроде как отвечала на его чувство, но что-то все равно было в ней не так, постоянно чувствовалась некая отстраненность и недосказанность. «Надежды полусвет, желаний полутон», — невольно пришло в голову Алексея где то раннее услышанное. И вот, когда казалось, что она сейчас откроет ему свою душу, на него свалились все эти проблемы. И апофеозом стало вот это письмо. Кажется, он ее окончательно потерял.***
В это время возмущенный до предела Николай Дорошенко гневно смотрел на свою младшую сестру, сжимая в руках тот самый злополучный лист бумаги, который Натали всего несколько дней назад дала прочесть своей давней подруге Лидочке Шеффер. — Ты откуда это взяла? Из моего письменного стола? Кто тебе разрешил так делать? Наталья смущённо опустила голову. — Да, прости, этот лист выбился из папки, лежавшей на твоём столе, я не смогла удержаться. — Это был сюрприз… на твои именины. Мой друг Алексей Косач умеет действительно красиво писать стихи, и я попросил его сделать для тебя посвящение, в подарок. — Так это… Было написано по твоей просьбе? — Да, я же сказал, это сюрприз для тебя на день именин! Был. Надеюсь, этого никто больше не видел? Натали отрицательно замотала головой, в ужасе понимая, что же она натворила… Об отъезде подруги во Францию она уже знала. «Ничего… — подумалось ей. — Я все напишу Лидии в письме. Напишу и все объясню»…11
Алексей Косач рвал и метал… Неужели бывает, чтобы все беды сваливались на голову вот так, одновременно? И почему это оказалась его голова? На днях состоялись похороны его отца, Федора Васильевича Косача, которому так и не смогли помочь ни врачи, но дорогостоящие лекарства. Мать который день была не в себе, восьмилетняя сестра Марианна уже хорошо понимала, что произошло, а маленький братишка Вася, видя всеобщее подавленное состояние, постоянно плакал. Теперь Алексею предстояло самому заниматься продажей нового урожая, не надеясь в этом вопросе ни на мать, ни тем более на нечистых на руку управляющих. Денежные запасы их семьи стремительно приближались к нулю. На днях предстояло возвращение в Киев. А в сердце занозой сидела мысль о Лидии, он не понимал ее мотивов, побудивших написать это странное, прощальное письмо. «Почему я не нашел времени повидаться с ней??? Тогда, наверняка все бы было иначе»… Не сильно прояснил ситуацию и разговор по душам с другом детства Николя, единственное, что он смог рассказать — Лидия уехала учиться в Сорбонну, на днях туда выезжал и сам Николя, которому предстоял последний год учебы. Горячность натуры Алеши требовала немедленных действий, но, пересчитав имеющиеся в семье деньги, мысли о поездке во Францию вместе с другом пришлось отбросить, к тому же это означало бы оставить мать наедине со всеми проблемами и грозило отчислением из офицерского училища, а этого он допустить сейчас никак не мог. Он написал длинное пылкое письмо, в каждой строчке которого заверял Лидию в своей вечной любви и в том, что обязательно дождется ее возвращения, взяв с Николая обещание при первой же возможности передать его адресату.***
Николай покидал Россию, держа путь в Париж, где ещё год ему предстояло «грызть гранит науки». Отец Александр Васильевич Дорошенко намекнул ему, что уже подыскал для него неплохое место по окончании его учебы — адъютантом у киевского вице-губернатора, что открывало для него очень широкие перспективы, поэтому настрой у молодого человека был весьма приподнятым. «Наконец-то получится вырваться из этого провинциального болота, какая же здесь скука после ставшего уже привычным за несколько лет учебы Парижа!» В дорожной сумке Николая было два письма, оба адресованных Лидии Шеффер, одно из них отдал Алексей, второе вчера сунула ему в руки сестрёнка Натали, буквально требуя передать его как можно скорее, говоря о какой-то особой важности. За окошком экипажа мелькали поля, залитые первыми осенними дождями. Хлеб с них давно убрали, и осиротевший голый их вид навевал молодому человеку невесёлые мысли… Мысли эти были о его закадычном приятеле, Алешке Косаче. «Ну почему кто-то получает все и сразу, не прилагая усилий? Почему, стоило им где то появиться вместе, как все женщины, словно по команде, не сводят глаз именно с его друга — высокого широкоплечего красавца, и никому из них уже не интересна «глубина твоей души», твой ум и проницательность, тебя на его фоне просто не замечают?! Не стала исключением и юная Лидочка Шеффер после тех святочных гаданий. Холодная красота наследницы соседнего имения не могла не впечатлить и Николая, но максимум, чего он мог добиться в общении с ней — вежливо-отстраненной улыбки. А уж после встречи Лидии с Алексеем его шансы вообще свелись к нулю. С тех пор Николя, зная отвращение друга к одной только мысли о женитьбе на «денежном мешке», ни разу не упускал возможности поддеть Алёшу тем, как тому повезло «зацепить» самую богатую невесту уезда. Видя, как злится от этих слов его приятель, он постепенно исподволь подводил его к тому, что отвращение должна вызывать сама мысль о возможности женитьбы на «купчихе Шеффер». «Все ее ценности измеряются в ассигнациях», — любил повторять он, пренебрежительно усмехаясь. И ведь, действительно, до последнего времени Николаю удавалось поддерживать у Алексея это мнение, но, как оказалось, только до очередной встречи этой парочки в доме его отца. Теперь простодушный Алексей в разговорах с приятелем не скрывал своей влюбленности («очередной», как невольно думалось Николаю), и этот поспешный отъезд Шеффер, больше похожий на бегство, навевал на определенные мысли. Почему то вспомнилось растерянное лицо сестренки Натали, когда он нашел у нее предназначавшееся в подарок письмо со стихами Косача. Его наивная сестра явно приняла написанные там в свой адрес признания за чистую монету, и ведь вполне могла поделиться этими мыслями… с близкой подругой. С ней. И тут же — Николай увидел перед собой просительный взгляд Натали, протягивающий ему срочное письмо для подруги. Глупцом молодой Дорошенко никогда не был, и в его голове все резко встало на свои места. Нет, он явно не будет спешить передавать Лидии эти письма, пусть подождут, когда-нибудь, потом, когда само все утрясется… Мало ли в Париже найдется для него занятий, никак не связанных с провинциалкой Лидочкой Шеффер — у местных папиков полно симпатичных дочек…12
Осенний дождь и промозглая сырость… Который день одна и та же картина за окном, капли дождя сбегают по стеклу без остановки, будто горькие слезы. Слезы, выплаканные Лидией ещё в первые недели после ее приезда в Париж. «Увидеть Париж и умереть»… Да, пожалуй, такие мысли посещали ее тогда. И вид из окна на знаменитые Елисейские поля давно не радовал. Хотелось сидеть вот так, поджав под себя ноги и закутавшись в плед, у пышущего жаром камина, с книгой по французской цивилистике, пить горячий глинтвейн и ни о чем постороннем не думать… Пускай останутся только мысли об учебе и делах. Впрочем, получалось это далеко не всегда. Однажды, садясь в экипаж в Латинском квартале, она почувствовала что-то неладное. Обернувшись, встретилась взглядом с ярко-синими глазами молодого скромно одетого незнакомца, стоявшего у витрины и с явным интересом наблюдавшего за ней. От нахлынувших воспоминаний словно обдало жаром. Жуткая ночь, лес, умирающий отец, разбойники и такой же пронзительный взгляд. «Нет, просто похож, но как же сильно!» — подумала девушка, глядя вслед поспешно удаляющемуся мужчине. В ту ночь Лидди не спалось — во сне ее вновь и вновь преследовал этот таинственный незнакомец. «Этого не может быть, как он мог бы оказаться здесь, за тысячи верст от родных мест?» — в который раз задавала себе девушка один и тот же вопрос, но ответа на него у нее не было. Чужой язык, чужие люди, огромный после Нежина чужой город. Если с языком дело обстояло ещё более-менее, упорные занятия французским почти все лето позволили вспомнить изучавшееся «спустя рукава» в гимназии и пансионе и неплохо понимать окружающих, то вот с самим окружением… Лидия так и не стала своей в развесёлой студенческой компании, не сблизившись ни с кем из сокурсников- правоведов. Немногочисленные девушки сторонились ее, считая высокомерной, молодые люди, пару раз попытавшись зацепить неразговорчивую панночку сомнительными комплиментами и убедившись, что весёлому балагурству и транжирству она предпочитает проводить время за учебой, вскоре оставили ее в покое. Из дома исправно приходили денежные переводы от управляющего имением Карла Рихардовича, позволявшие ей оплачивать приличное жилье и прислугу, но сам старик писал молодой хозяйке мало и скупо. По его письмам и присылаемых отчётам выходило, что дома все в порядке. Тем более удивило пришедшее вслед за этим письмо от Захара — признаться, Лидия до этого в принципе не догадывалась о том, что ее бывший крепостной обучен грамоте. Но законченных им когда-то пары классов церковно-приходской начальной школы оказалось достаточно, чтобы трудночитаемыми корявыми буквами с множеством ошибок написать молодой хозяйке о том, что старый управляющий серьезно заболел, его постоянно беспокоит удушливый кашель с кровью, и силы у него уже далеко не те, что прежде. Никаких новостей от соседей из Нежинского уезда не было, и Лидия, поразмыслив, решила — кроме как домой, никому сама писать не будет — к чему бередить едва начавшую заживать рану? Забыть, все забыть, пусть время постепенно залечивает душевную боль вдали от тех, кто был тебе близок и дорог. Их образы, такие яркие и светлые вначале, постепенно тускнели, стираясь из памяти, и сердцу казалось уже не так больно при мысли об Алеше, об отце, обо всех…13
В этот субботний вечер в Нежине в доме Дорошенко в ожидании Александра Васильевича томился в гостиной Алексей Косач. Несмотря на непогоду, приехав на неделю домой из Киева, он был вынужден навестить соседей и теперь терпеливо дожидался хозяина дома, по самому прозаичному — денежному поводу. Денег, вырученных за проданный урожай, катастрофически не хватало даже на текущие расходы по имению, Софья Станиславовна сама не заметила, как они оказались полностью потрачены, а вести дела к собственной выгоде ни у нее, ни у простодушного Алексея никак не получалось. Если бы рядом был его приятель Николай, Алексей, без сомнения, обратился бы за помощью к нему, но тот после отъезда в Париж словно в воду канул — писем от него пока не было. Ничего не было и от Лидии. Алексей заезжал в ее имение в Шеферовку в надежде получить адрес хозяйки в Париже, но так и не смог добиться встречи с управляющим, который из-за болезни никого не принимал, по словам встретившего молодого офицера неприветливого здорового детины, которого, кажется, звали Захар, когда-то передавшего ему то самое прощальное письмо, никто больше адреса ее не знает. Алексей за своими грустными мыслями не заметил, как в гостиную спустилась Натали. Вскочил, приветствуя ее: — Доброго вечера, Наталья Александровна. — И вам, Алексей Федорович. Papa сегодня задерживается по делам, Вы ведь к нему? — Да, я по делу. Наталья Александровна, подскажите, пожалуйста, может, Вам писала из Парижа ваша подруга Лидия Ивановна? У Вас есть ее адрес? — Увы, нет. На днях пришло пару строк от Николя, он пишет, что у него все хорошо, но подробностями нас не балует. Наверное, и ему, и Лидди есть чем там заняться. Ах, как бы я хотела увидеть Париж… — Всенепременнейше увидите, у Вас точно все впереди. Наталья видела, как искренне расстроен Алексей, и ей захотелось хоть как то его поддержать. — Обожаю говорить по французски. А какие у них романсы! Хотите послушать? — неожиданно предложила она. — С превеликим удовольствием. Натали мягко подошла к роялю, грациозно села за него. Полившаяся с ее пальцев грустная и одновременно светлая мелодия была так созвучна невеселому настроению Алексея. Проникновенным, чистым голосом девушка пела о любви. От этой песни хотелось одновременно парить в небесах и горько рыдать, настолько она затрагивала самые тонкие струны его души. — Великолепно, Наталья Александровна, это просто великолепно! — искренне восхитился Алексей. — Благодарю Вас… А Вы знаете, Алексей Федорович — у нас в следующее воскресенье состоится вечер романсов, я тоже буду там петь. Вы ведь придёте? — Да, безусловно, в выходные я приеду из Киева. В том вечер Алексей Косач уезжал от Дорошенко не только с векселем на нужную ему сумму от Александра Васильевича, но и с непонятным волнением в душе от песен его дочери Натали.14
В Париже все настойчивей заявляла о своих правах зимняя пора года, но не привычная русская зима с морозом и сугробами снега, нет — здешняя зима была более мягкой, легкий снежок едва припорошивал парижские улицы, но частым гостем был холодный порывистый ветер. Кутаясь в меховую накидку, Лидди спешила как можно скорее добраться из дома до экипажа, опаздывая на учебу. От сильного порыва ветра дверь парадного распахнулась, и она едва не сбила с ног молодого человека… — Раrdonnez-moi, — смущённо извинилась Лидия, но, столкнувшись с ним взглядом, опешила — перед ней стоял все тот же синеглазый незнакомец. — Ничего не могу с собой поделать — все время хочется ещё раз Вас увидеть, — ответил молодой человек по-французски. Судя по говору, этот язык был для него родным. — Вы следили за мной? — девушка хотела возмутиться, но ей неожиданно сделалось весело. — Вы рисковали быть сильно травмированным. — Когда травмировано сердце, остальное уже не так важно… Меня зовут Андре, я — художник. Стоило мне только один раз Вас увидеть, как я понял, что мне не имеет смысла жить, если я не напишу Ваш портрет, — слова его звучали так эмоционально, что Лидия смягчилась. — Что ж, звучит заманчиво… — Так я могу надеяться на то, что Вы согласитесь мне позировать? — Знаете, Андре, сейчас я очень спешу на занятия, но… Давайте поговорим об этом вечером? Приходите сюда в семь. Лидия ехала в экипаже и чувствовала, как впервые с момента приезда в Париж у нее становится теплее на сердце. Незнакомец оказался совершенно не тем, за кого она его принимала, но, что ни делается — все к лучшему.***
Вечером того же дня Лидди и ее новый знакомый сидели в маленькой кофейне. Андре галантно целовал красавице руки, засыпал комплиментами, называя ее северной королевой… Как ни странно, общаться с ним оказалось легко и непринужденно, и она, особо не упираясь, согласилась позировать художнику для написания ее портрета. В маленькой, но светлой мастерской, расположенной на чердаке старого дома на Момартре, царил настоящий художественный беспорядок — везде были разложены законченные, полузаконченные и едва начатые работы. Вот Андре повернул к ней холст. Лидия ахнула — с него смотрели ее собственные глаза, и сколько же в них было вселенской грусти!.. — Я написал это, когда впервые Вас увидел, этот образ холодной королевы преследовал меня, — Лидия не могла не улыбнуться на эти слова, — тогда меня восхитила эта печаль, а теперь я понимаю, что радостной и счастливой королева выглядит гораздо лучше. Я готов все сделать, чтобы она чаще улыбалась… Она сама не поняла, как минуты, которые собиралась изначально провести в его мастерской, незаметно превратились в часы. Время словно останавливалось здесь, под гипнотическим взглядом ярко-синих глаз. Молодой художник Андре как-то незаметно стал частым гостем в ее доме, его попытки заботиться о ней казались Лидди такими трогательными и милыми. Он приносил ещё теплые круассаны к завтраку, с которыми они вместе пили кофе. Молодые люди теперь часто гуляли вместе по Елисейским полям, по Монмартру, поднимались на колокольню знаменитого Нотр — Дама. Наконец-то Лидди почувствовала романтику этого великолепного города, который недаром называют городом любви. Она покупала его работы одну за другой, и стоило ли удивляться, что одним портретом дело не ограничилось. Да и сами портреты становились все более смелыми по содержанию, обычно целомудренной Лидии вскоре почему-то уже не казалось зазорным позировать художнику в откровенных нарядах, и это пробуждало в ней неведомые ранее смелые фантазии, и кто знает, насколько они были близки к исполнению… Нравы жителей французской столицы однозначно были на порядок свободнее, чем на родине. Одновременно как то сам по себе «оттаял» характер всегда такой замкнутой, холодной девушки — теперь она не отказывалась повеселиться с однокурсниками, часто посещала здешние балы, театры, не на шутку заинтересовалась местной модой, причёсками, даже, следуя ей, курила сигареты с изящным дамским мундштуком, а в студенческой компании все чаще слышали ее мелодичный смех.15
Алексей Косач провожал Натали Дорошенко в киевский пансион после рождественского бала, устроенного в офицерском училище. Кружась с ней в танце, он видел восхищенные взгляды своих друзей, направленные на его изящную спутницу, напоминавшую в своем розовом платье огромную тропическую бабочку, случайно оказавшуюся в бальном зале. Удивительно, как он столько времени умудрялся не замечать, насколько красива и обворожительна эта девушка? Все чаще он ловил себя на том, что невольно думает о ней, видя перед собой прекрасные точеные черты ее лица, слыша ее глубокий нежный голос. Он готов был говорить с ней бесконечно, танцевать с ней и только с ней на всех балах, куда они вместе попадали. Образ той, другой, теперь далёкой, как мечта, как то незаметно стирался из памяти, порой ему казалось, что Лидии по настоящему и не было никогда в его жизни, а то, что было — всего лишь выдумано им самим. «Она меня никогда не любила, — приходил к неутешительному выводу Алеша. — Иначе никогда бы так со мной не поступила, не уехала бы, не попытавшись даже увидеться и объясниться»… Сердечная боль, такая невыносимая на первых порах, теперь едва напоминала о себе. Все свое нынешнее свободное время Алексей посвящал Натали, и незаметно для него эта чистая наивная девушка покорила его пылкое сердце. И теперь он писал для нее романтические стихи уже без всякой просьбы друга, просто повинуясь порывам своей увлеченной души.16
В Париже расцветали каштаны, их нежно-розовые соцветия напоминали дорогое кружево на дамских нарядах, уносимое от лёгкого дуновения свежего ветра… Лидия любовалась этими каштанами, похорошевшим в сочно-зеленой майской листве Парижем, полной грудью вдыхала свежий весенний воздух, наслаждаясь весной и собственным ощущением счастья. Она позволила этому прекрасному городу влиться в свое сердце, как до этого впустила туда синеглазого Андре. Сегодня сдан последний экзамен, закончивший напряжённые недели учебы, она успешно закончила год, перейдя на следующий курс, и вечером девушка хотела отметить это событие в компании своего творческого друга. Сегодня она опять будет позировать ему, ловя на себе его восхищённые взгляды, и улыбаться только ему одному. Их художественные сеансы теперь все чаще проходили у нее дома, и только рисованием дело далеко не ограничивалось — незаметно для себя девушка позволила художнику гораздо большее… Лидия все больше задумывалась о том, как удивительно, что именно здесь, вдали от родины, она наконец нашла свое настоящее синеглазое счастье. Но, несмотря на их близость, строить какие-то дальнейшие планы в отношении Андре она пока не решалась. Еще ее эйфорию омрачала задержка с переводом денег из Нежина. Привыкнув каждый месяц в определенный день получать перевод немаленькой суммы, с немецкой педантичностью отправляемой Карлом Рихардовичем, Лидия привыкла не отказывать себе в удовольствиях в виде новых модных нарядов, драгоценностей, дорогих рестораций, куда ходила вместе с Андре, недешевых марок шампанского… Немалые суммы уходили и на покупку картин Андре, изображавших ее же во всевозможных видах, при этом Лидия чувствовала себя меценатом и ценителем прекрасного, неизменно приводя в восхищение своего друга. Очередной перевод должен был придти уже неделю назад, но его все не было, и Лидия поняла, что оставшихся средств надолго при таком режиме не хватит. С надеждой заехала в местное отделение банка, но и сегодня перевода не было. Вернувшись домой, девушка по привычке первым делом решила перебрать почту, которой сегодня мальчишка — посыльный принес необычно много. Судя по маркам на ковертах, ее ожидали новости из далека. При взгляде на стопку конвертов как-то странно защемило сердце в недобром предчувствии… Первое письмо было с местной маркой. Кто мог писать ей из Парижа? Однокурсники? Даже не смешно. Рука внезапно дрогнула — она узнала почерк своей подруги Натали Дорошенко. Это было то самое письмо, которое наконец то собрался передать Николя. Оказывается, Алеша писал то самое посвящение по просьбе своего друга… Лидия нервно разорвала второй конверт… Алеша. Как она могла позабыть о нем, о его любви, о том, кто предназначен ей самой судьбой?.. Глаза пробегали по строчкам, пишущим о вечной любви, о готовности ждать ее, в глазах стоял туман, а в груди клокотали душившие ее слезы. Как же мерзко было у нее на душе!!! Почему так долго шли эти проклятые письма?.. Почему она так поздно их получила? И почему на конвертах стоит парижский обратный адрес — Елисейские поля? Кто их отправитель? По крайней мере, ответ на свой последний вопрос Лидди собиралась получить незамедлительно и, недолго думая, пешком отправилась по указанному адресу. Но попасть туда хотела не одна она — ее обогнали двое молодых французов, весело обсуждавших, куда отправятся вместе с месье Никола Дорошенко праздновать успешную сдачу экзаменов. С месье Николя… А ведь сколько раз они сталкивались с Лидией в университетских коридорах! И жили совсем недалеко друг от друга! К общению между собой они оба расположены явно не были, ограничиваясь приветствиями, но ведь были здесь с самого начала учебного года! «Алеша, Алешенька… Как же теперь с этим жить»… 17 Что-то ещё она не закончила, что-то очень важное… Письма! На столе сиротливо осталось лежать ещё два непрочитанных конверта. Лидия вскрыла один. Монмартр… от Андре. Он извинялся и писал, что вынужден уехать на неопределенный срок, утрясти какие то вопросы дома, в Орлеане, откуда был родом. «Люблю, целую, скучаю, обязательно напишу тебе, моя снежная королева», — так заканчивалось его коротенькое письмо, скорее проходившее на записку. Лидия со вздохом взялась за последний конверт. Из дома… Захар. Своим корявым, далёким от каллиграфического почерком он писал, что Карл Рихардович скончался на Пасху, не пережив болезни, вместо него управлять взялся его сын, но дела ведутся им ни шатко, ни валко, имение пришло в полный упадок без твердого контроля, поэтому денежных переводов больше не будет. Меж тем пора сеять, отгружать зерно по ранее заключённым контрактам, и ещё имеется много самых разных забот, требующих безотлагательного разрешения. Лидия решительно поднялась. Видимо, все складывается одно к одному — ей пора ехать домой. В конце концов, уже начинаются каникулы. Она подошла к шкафчику, в котором всегда хранила сбережения, распахнула дверку и… в глазах помутилось. Ничего! На месте ещё недавно лежавших здесь пачек банкнот ничего не было… Не помня себя, девушка обшаривала полки. «Такого просто не может быть! Так не могло…» — слезы застилали ее глаза. Внезапно ее осенило — она никогда не скрывала это место от Андре… Сколько раз при нем доставала оттуда деньги! — Но… он не мог так поступить со мной, он благородный!!! Не-е-е-ет… Рыдания душили ее, и Лидия уже не пыталась их сдерживать…***
Три дня спустя Лидия Ивановна Шеффер, продав кое-какие драгоценности и оплатив из полученных денег дорогу, уезжала из французской столицы, где ее больше ничего не держало… Город залечил ее старые раны, но, стоило только начать заново учиться доверять людям — нанес новый удар в открытое беззащитное сердце. «Папочка, как же ты был прав — всем нужны от меня только деньги. По настоящему ко мне относится только Алеша, он — единственное исключение в этом мире жестокости, человеческой подлости, зла, он — моя судьба», — думала про себя Лидия, глядя, как один за другим сгорают в камине многочисленные холсты с ее портретами… «И я не знаю, сможет ли он когда-нибудь меня простить…» Вновь, в который уже раз перед юной, но уже получившей достаточно бесценного жизненного опыта панночкой расстилается дорога, ведущая ее навстречу судьбе. Дорога домой.