1
. Поддавшись на уговоры Григория, Лидия согласилась подъехать вместе с ним поближе к Лавре. По стечению обстоятельств, теперь их карета стояла почти на том же самом месте, где когда — то Григорием были пойманы едва обвенчавшиеся Катерина и Алексей Косач. Лидия правила лошадьми сама. Глядя на то, как нервно дёргается рука пытающегося закурить сигару Григория, она вряд ли бы решилась сейчас доверить ему вожжи. — Там будет слишком много наших общих знакомых, ты же не хочешь, чтобы нас увидели, да ещё вместе? — резонно спросила Лидия. — Здесь тихая улица, парадный вход в Лавру совсем в другой стороне. Или ты боишься, что тебя со мной увидит Андрей Андреевич Жадан? Лидия возмущённо развернулась лицом к Григу, совершенно отвернувшись от дороги: — Не бери на себя больше, чем сможешь поднять, — в ее голосе зазвучала угроза. — А то что? — ему нравилось дразнить кажущуюся порой такой непробиваемо спокойной Лидию и, зная, как на нее это действует, он неожиданно обнял ее, прижав к себе. Шеффер с деланным возмущением попыталась отпрянуть, ее рука, сжимавшая вожжи, дернулась сильнее, чем следовало, и остановившиеся было лошади тронулись по мостовой медленным шагом, когда чуть ли не под копыта им выскочила стройная женщина в темном платье. Закрывавшая лицо плотная вуаль не позволила сразу узнать в ней Наталью Дорошенко. Неосторожная пани бежала со стороны храма, не глядя по сторонам и как будто не видя ничего вокруг. Неловко споткнувшись, она растянулась на мостовой, а подняв голову, увидела в медленно едущей прямо на нее карете свою единственную подругу Лидию и… своего считавшегося погибшим мужа Григория Червинского, замерших в страстных обьятиях. Парочка была слишком поглощена друг другом, ни на кого не обращая внимания, и только отчаянный крик Натали заставил их обернуться. Лидия что было силы дернула вожжи, останавливая лошадей, в глазах мелькнуло узнавание. — Натали! — невольно сорвалось с ее губ. — Григ… Лидия… — потрясенно произнесла бывшая монахиня, все еще не в силах поверить в увиденное. — Этого не может быть, так просто не бывает… Она не помнила, как поднялась с мостовой. Слезы застилали ей глаза, и она вновь помчалась вперед, толком не осознавая, куда и зачем она бежит. — Подожди же, Натали! — путаясь в длинных кринолиновых юбках, Лидия вылезла из кареты и попыталась было догнать свою подругу, но та уже далеко ее опередила, скрывшись за домами. Пани Шеффер вернулась в карету, но все попытки догнать беглянку на лошадях не увенчались успехом — они с Григорием только окончательно потеряли ее след.***
Натали задыхалась от быстрого бега. Она никак не могла поверить в увиденное собственными глазами - что два самых близких для нее человека оказались способны даже не на предательство. Тем самым они просто одним махом разрушили всю ее жизнь, лишив её всякого смысла. Все, что было важным и нужным для Натальи, в один миг перестало иметь всякое значение. «Григ, любимый мой Григ, как же ты оказался способен на такую подлость? Я считала тебя погибшим, мне было так плохо, когда я узнала о твоей гибели от Николя, я даже не смогла заставить себя пойти на твои похороны. Но ведь, получается, что брат, якобы похоронивший Грига, просто не мог не знать правды? Значит, и он тоже предал? Все, все меня предали, никого не осталось… Лидди, милая, как же наша многолетняя дружба? Ты приезжала ко мне в монастырь, и говорила со мной о Грише как о мертвом, а сама ждала минуты, как от меня поедешь к нему… А я так переживала за тебя. А если… если страсть, которую Натали наблюдала сегодня, тянется между ними с давних пор, если она была ещё до свадьбы? Тогда многое становится понятным — и недовольство Лидии их браком, и порочная страсть Григория. Страсть к ее подруге, а вовсе не к Кате. Была ли вообще тогда эта страсть к Катерине, последняя, получается, вообще ни в чем не виновата… Боже, как это ужасно, как с этим жить, зачем мне вообще жить? Она не заметила, как оказалась на мосту через Днепр. Медленно несла свои волны большая величавая река. Но и она не могла дать несчастной отчаяшейся женщине ответы на ее вопросы. Если только… она могла бы помочь покончить со всеми ее проблемами разом. Наталья встала на перила и крепко зажмурилась, решаясь на самый страшный поступок в ее жизни…***
Богдану не удалось догнать убийцу его друга… Только тень промелькнула перед глазами — у самого порога храма стоял наготове конь злоумышленника. Только силуэт в черном плаще промелькнул. Богдан отлично знал улочки Киева, он здесь вырос, и некоторое время ему удавалось удерживать всадника в поле зрения, но ближе к берегу Днепра тот все же исчез, словно растворился в воздухе. «Понятно же было, что пешему конного не догнать», — расстроенно думал Богдан, поворачивая обратно к храму, и в этот момент его взгляд словно споткнулся о женский силуэт, стоявший на перилах моста. Что-то неуловимо знакомое почудилось ему в этом силуэте. Но раздумывать было некогда, несложно было понять, что через миг произойдет непоправимое. Он бросился к перилам: — Панночка! Но она уже сделала свой роковой шаг… Не помня себя, он успел ухватить ее за пышные длинные юбки. Со стороны картина наверняка выглядела комичной, но Богдану в этот момент явно было не до смеха: — Хватайтесь за мою руку, панночка, я Вас умоляю, только держитесь! Она подняла на него заплаканные глаза — Пани Григория… В этот момент ткань ее платья угрожающе затрещала, но ей все — таки удалось ухватиться за протянутую руку. Через минуту сильным рывком мужчине удалось затащить ее обратно на мост. — Что же Вы делаете, пани Григория? О Господи, что за день такой сегодня! Богдан истово перекрестился. — Я… — услышав это имя, Натали, которая от волнения и так не могла произнести ни слова, вся затряслась мелкой дрожью. Не помня себя, она уткнулась лицом в грудь молодого человека, слезы лились из ее глаз неудержимым потоком. — Мне незачем жить, — только и смогла произнести она. — Ну, успокойтесь, полно, пани Григория, Вы живы, теперь все будет хорошо, — он гладил ее по голове, совсем как когда-то брат Николя. — Знаете, давайте мы с Вами присядем вон на ту скамейку, и Вы мне все-все расскажете… Невзирая на все обстоятельства, при которых он покинул Лавру, и обоснованое волнение за жизнь друга, Богдан понял, что просто не сможет вот так просто оставить на произвол судьбы эту несчастную женщину, что он теперь в ответе за нее, во взгляде ее светло-серых глаз было столько боли и беззащитности, что самым важным вдруг для него оказалось помочь именно ей.***
Когда Натали благодаря Богдану немного успокоилась, первая ее сознательная мысль была о том страшном человеке, которого она узнала в убийце Жадана. Она сбивчиво начала рассказывать молодому человеку, как обратила внимание на руку с тремя пальцами и убежала из храма. — Нам сейчас же нужно в полицию, это тот самый мужчина, который следил за домом Андрея Андреевича, я его узнала! Он давно замышлял что-то плохое, Вы ведь и тогда меня от него защитили. — Хорошо, пани, пойдёмте, может быть, у полиции получится его все же поймать. Как ни странно, их совместный поход в полицию дал свои результаты — по описанию в нападавшем предположительно узнали Назара Еременко, беглого крепостного из нежинского уезда, числившегося в местных картотеках отбывавшим каторгу, к которой был приговорен семь лет назад… за разбойное нападение на Ивана Ивановича Шеффера и его дочь. — Тогда Лидия… мадмуазель Шеффер непременно должна его опознать, она не смогла бы о таком забыть! — с уверенностью заявила Натали. — Хорошо, мы опросим мадмуазель Шеффер. Приметы Еременко будут разосланы по всему Киеву, если это он, он, без всякого сомнения, будет задержан. Обнадеженные этим заявлением полицейского, молодые люди вышли из участка. — Можно Вас спросить, пани Григория? — почему в полиции Вы назвались Натальей Александровной Дорошенко? — Это долгая история… Похоже, мне сейчас очень надо в Нежин, к отцу. — Давайте так, где Вы остановились в Киеве? Сейчас я Вас провожу, потом мне необходимо будет уехать по делам, а вечером я Вас отвезу в Нежин.И подороге Вы мне расскажете, что посчитаете нужным, хорошо? Вы ведь уже в порядке, как я вижу? Наталья благодарно улыбнулась и кивнула.***
В тот же день Богдану стало известно, что Андрей Андреевич Жадан был отвезен в построенную им же больницу в очень тяжёлом состоянии и неизвестно, выживет ли он вообще. Катерина все время находилась с ним. Надежды расспросить его самого о беглом каторжнике Назаре пока не было.3.
Александр Васильевич Дорошенко безумно образовался приезду дочери. Когда из храма ему сообщили о ее исчезновении, он места себе не находил, но все попытки найти ее в Нежине ни к чему не привели. Богдан был настойчиво приглашен в дом, чтобы немного отдохнуть с дороги. Дом Дорошенко сейчас был шумным и весёлым, как никогда — теперь в нем жила супруга Николая Елена и двое мальчиков — семилетний Володя и совсем малыш Николенька. Николай и Елена поженились три месяца назад после смерти первого мужа Елены Коренева — вице-губернатора Киева. Николя, как и прежде, большую часть времени проводил в Киеве на службе у нового вице-губернатора, карьера его шла в гору, сейчас он тоже был там, и Натали, и Богдан видели его в храме на свадьбе Жадана и Кати. Богдан, узнавший в дороге от своей спутницы многое из непростой ее истории, любовался расцветшей Натальей, с удовольствием возившейся с племянниками. «Что ж, дома панночка, кажется, более чем в безопасности, ей уже точно ничего не угрожает», — успокаивал он себя перед возвращением в Киев. Когда Натали провожала его, оба чувствовали, что ещё не раз должны встретиться. На следующий день после отъезда Богдана домой вернулся Николя. Надо же было ему явиться как раз тогда, когда Натали решилась наконец-то на откровенный разговор с отцом, до этого изо дня в день ею откладывавшийся. Александр Васильевич Дорошенко рвал и метал. Как могли так поступить с ЕГО дочерью, и в сговоре оказался — его собственный сын! Про моральный облик своего зятя он давно не питал иллюзий, и рассказ дочери о его нынешней связи с чудом выжившей после пожара в имении Шеффер его, в общем то, не удивил, но каков Николя! Подстроить ложное самоубийство Григория и рассказать всем, что похоронил его, ещё и демонстрируя могилу! Такого от сына Дорошенко-старший явно не ожидал. Ещё меньше он ожидал, что на протяжении всего их разговора с дочерью в дверях будет стоять замерший виновник его возмущения. Впрочем, Николай не выдержал первым и кашлянул, обращая на себя внимание. — Знаешь что, дочь, — после долгой паузы наконец проговорил Александр Васильевич, — давай-ка ты со мной сейчас поедешь к нашему поверенному. А что касается тебя, — он выразительно посмотрел на вернувшегося не в самое удачное для него время сына, — с тобой мы поговорим попозже, по возвращении. От отцовского взгляда Николай снова почувствовал себя нашкодившим подростком. Александр Васильевич никогда понапрасну не наказывал детей, но сейчас его тон не предвещало для Николая ничего хорошего. Впрочем, Дорошенко —младшего беспокоило не только это. Настоящим шоком для него стала новость о Лидии, со смертью которой он пытался, но никак не мог смириться уже столько времени… Оказывается, она все это время была в Киеве, совсем рядом с ним… но не с ним.***
Старый поверенный, неизвестно сколько лет уже работавший с Александром Васильевичем Дорошенко, внимательно выслушал Наталью Александровну, по мере ее рассказа лицо его все больше хмурилось. — Значит, Ваш муж юридически сейчас не имеет никаких прав на своё имущество, он может вернуть их, только заявив о том, что он не погиб. Но тогда его ждёт преследование за совершенные нарушения, убийство и самострел — это, знаете ли, не шутки. Если он продолжит числиться погибшим — тем более, Вы унаследует ещё и его долю, но следует учитывать интересы его батюшки, Петра Ивановича. Но, в любом случае, покупка имения Шеферовки осуществлялась им в период Вашего брака, и Ваши права на это имение и все, что в нем есть, имеют место быть… Впрочем, если вернувшаяся собственница предъявит свои права на имение — возможна масса вариантов, как по мне, судебной тяжбы здесь не избежать. Видя, как при этим словах Наталья отрицательно повела головой, отец взял ее за руку — помолчи, мол, пока. — Что касается имения Червинских — оно выкуплено Андреем Андреевичем Жаданом через банк, но сделка также не представляется мне бесспорной — ее может оспорить все тот же Петр Иванович, являвшийся истинным собственником имения на момент его залога. Но сейчас он, насколько мне известно, находится за границей. — Нет-нет, имение Червинских нас не интересует, — поспешно заявила Натали. — Мне кажется, дочь, этим делом нужно заняться вплотную, — Александр Васильевич Дорошенко положил руку на худенькие плечи Натали. — Честь нашей семьи — слишком важна, чтобы вот так все спускать с рук. — Я согласна, папА, только мне не нужны ни Червинка, ни Шеферовка. Но у меня появилась кое-какая задумка. И, если то, что я думаю о… Григории Петровиче, — Натали на секунду запнулась на имени мужа, — правда, то, поверьте мне, он не устоит перед таким предложением.4.
Но на этом испытаниям сегодняшнего дня для семейства Дорошенко не суждено было закончится: уже подъезжая к своему дому, Дорошенко-старший увидел у крыльца смутно знакомую карету. — Странно, вроде как гостей мы сегодня не ждём. Никак Петр Иванович с супругой пожаловали… Ничего себе, у него деловое чутье! Действительно, его сосед и друг Червинский-старший уже помогал выйти из кареты молодой рыжеволосой женщине, в которой Дорошенко узнали Ларису Яхонтову, бывшую актрису нежинского театра, а после смерти Анны Львовны — вторую жену Петра Ивановича. Мужчины поздоровались, обнялись. — Рад, весьма рад! — Александр Васильевич приветливо пригласил гостей в дом. — Похоже, совсем скоро надо ожидать появления нового наследника Червинки? — положение Ларисы уже невозможно было бы скрыть никакой свободной одеждой. — Как же ты вовремя из своего Парижа, друг Петр, нам как раз о многом надо поговорить! Но сначала пусть Вам выделят комнаты — ты и твоя жена явно устали после далёкой дороги, успеем ещё наговориться. Однако отдохнуть с дороги гостям не довелось. Не прошло и полчаса, как в дверь хозяина постучалась перепуганная служанка. — Пан, там нашей гостье, пани Червинской, совсем плохо. Пришлось немедленно послать за врачом. — Похоже, младший наследник Червинский решил появиться на свет в моем доме. Не волнуйся, друг, доктор уже прибыл. Он успокаивающе похлопал по плечу совсем разволновавшегося Петра Ивановича и предложил ему пока пропустить по рюмочке коньяку в гостиной. — Вот так вернулись домой, — Петр вытер со лба пот. — Сначала приехали в Червинку, а там новый управляющий говорит про некоего хозяина Андрея Андреевича, который в имение только приезжает, а сам живёт в Киеве. Я не могу поверить — неужто Гришка мое имение за год прогулял? — Вернись ты ещё вчера, Петр Иванович, я бы тебе вообще сказал, что Григорий твой мертв, застрелился. Увидев, как побелело лицо его соседа, Дорошенко взял его за рукав. — Успокойся, сегодня с уверенностью могу сказать, что он жив. Наталья видела его несколько дней назад, только вот… Александр Васильевич, насколько мог подробно, описал другу произошедшие за время его отсутствия события, стараясь ничего не упустить — ни покупку Григорием непонятно с какой целью сгоревшей Шеферовки под залог родной Червинки, ни суда чести над Григорием, ни сложностей семейных взаимоотношений их детей, ни потерю ребенка Натальей… За время рассказа своего старого приятеля Петр Иванович сам не заметил, как опустела пузатая бутылка французского коньяка. Пришлось открыть следующую, за ней — ещё одну. — Так что не обессудь, дорогой Петр Иванович, но детям нашим вместе теперь не жить, честь нашей семьи и так сильно пострадала. — Но я не могу этого так оставить, я обращусь в суд! Я должен вернуть свое имение, чего бы мне это не стоило!.. Время за их беседой шло незаметно… Сейчас Петр и не вспомнил бы, говорили они несколько минут, или несколько часов. Крики Ларисы из гостевой спальни то становились громче, то были едва слышны. Когда Червинский, потеряв контроль над своими эмоциями, уже сам рвался к супруге, на лестнице показался бледный уставший доктор. По его лицу было понятно, что неприятности Петра Ивановича ещё далеко не закончились. — Поздравляю, пан Червинский, — произнес он в ответ на невысказанный вопрос. — У Вас сын. Мужчины радостно переглянулись, но доктор тут же продолжил. — Но вот супругу Вашу спасти, увы, не удалось… Червинский - старший схватился за сердце. Больше он о том дне ничего не помнил.***
Григорий Петрович Червинский чувствовал, насколько он устал. Усталость была не столько физической, сколько моральной — теперь целыми днями он занимался восстановлением собственных документов, не без помощи Лидии, уже прошедшей до него весь этот путь. С ней одну за другой он проводил совершенно безумные ночи, когда земля уплывала из-под ног и они оба, казалось, снова и снова дотла сгорали в пламени своих страстей и многократно воскресали заново, а каждая искра порождала в них новую бурю… И все же, несмотря на эти сумасшедшие ночи, Григорий чувствовал, что полностью Лидия Шеффер ему так и не принадлежит, он нередко замечал ее отстраненный холодный взгляд — не трудно было понять, что мыслями она витает где-то далеко. Само собой разумеется, это уязвляло его мужское самолюбие, но Лидия традиционно оставалась равнодушной к чужим эмоциям, пока в ней самой не начинала бушевать страсть, в остальное время отгораживаясь от него многочисленными делами. Все чаще пан Червинский ловил себя на мысли, что невольно вспоминает другие женские глаза, трепетно-нежный взгляд которых светился теплотой и когда-то будил в нем совсем иные порывы, чем те, что давлели над ним сейчас, хрупкую нежность и беззащитность вместо ледяного взгляда и постоянного стремления властвовать… Вспоминал Екатерину Вербицкую. Все это донельзя его изматывало, и порой он уже задумывался, что зря задумал свое возвращение, что его первоначальное исчезновение от всех и вся было не таким уж плохим решением. Теперь по документам он снова стал Григорием Червинским, но меньше всего ему хотелось думать о том, что вместе с именем к нему вернутся и старые проблемы. Поэтому новость о вызове в суд гражданской юрисдикции по делу об оспаривании сделок Петром Ивановичем Червинским была для него как гром среди ясного неба.5.
Лидию в последнее время тоже нельзя было назвать пребывающей в прекрасном расположении духа. Только сегодня ей принесли вызов в полицию, казалось бы, по забытому всеми делу семилетней давности - о нападении на них с отцом разбойников. Самым большим шоком для нее было узнать, что дело тесно связано с недавней попыткой убийства Жадана на его собственной свадьбе. После той поездки к Лавре Лидия запретила себе думать об Андрее, пытаясь сосредоточиться на Григории Червинском и его проблемах. О нападении на Жадана и о его ранении она действительно ничего не знала до сегодняшнего дня. Как оказалось, напал на него все тот же Назар беспалый, когда-то убивший отца Лидии. Само воспоминание об этом человеке внушало ей только страх, за эти годы ей не раз доводилось видеть его в самых жутких кошмарах. Его задержали через день, спешно покидающим Киев, и теперь судьба распорядилась так, что Лидии предстояло вновь увидеть своего беглого крепостного наяву для его опознания. От тщательно скрываемого страха она крепко сцепила руки, так, что побелели костяшки пальцев. Страшный вид человека, отросшие волосы которого скрывали выжженное на его лбу клеймо каторжника, заставил ее вздрогнуть. Но сомнений не было — его бы она узнала, пожалуй, и через двадцать, и через тридцать лет. Неприятнее всего было то, что и в его глазах мелькнуло узнавание. «Ненавижу вас всех!!! Жадан уже поплатился за свое — когда-то вошёл к нам в доверие, притворялся своим, а потом… Все из-за него. Все, все вы поплатитесь за наши искалеченные жизни, за свое обращение, за мою Олесю»… — от его глухого бормотания мороз прошел по коже Лидии, она едва не потеряла сознание. Наконец его увели. — Все, теперь осталось только оформить документы, — в голосе дознавателя слышалось явное облегчение. — Он во всем признался, он мстил Жадану за то, старое дело. Вы, мадмуазель Шеффер, я вижу, тоже его узнали. Вы точно в порядке? Такая бледность… — Да, — сама себя не слыша, помертвевшими губами прошептала Лидия, — это он. Скажите, а Андрей Андреевич уже дал показания? — К сожалению, это невозможно… Андрей Андреевич три недели как находится в его же больнице, где, если и приходит в себя, то только бредит. Врачи не разрешают его допрашивать. От этих слов Лидии сдавило грудь так, что, казалось, стало невозможно дышать.С трудом дождавшись подписания всех необходимых документов по опознанию, она с облегчением выскочила на улицу. Спазм сдавливал ей горло. Только на воздухе вроде как стало немного легче.***
"Я должна поехать в эту больницу, должна увидеть Андрея", — эта мысль крепко засела в голову и, сколько не отговаривалась Лидия сама от себя загруженностью в делах, вскоре ноги словно сами принесли ее к той самой жадановской больнице для бедных, уже успевшей стать местной достопримечательностью. На входе в больницу решимость снова оставила ее. Только после небольшой передышки на крыльце она смогла выдохнуть и решительно шагнула в больничный коридор. - Уходите отсюда, врач не разрешает никому с ним говорить! — услышала она из-за стенки чей-то возмущенный голос, и одна из дверей коридора распахнулась, выпустив богато одетую рыжеволосую красавицу. Та явно не желала уходить, пыталась задержаться на пороге, но сурового вида пожилая женщина не оставила ей шансов, с грохотом захлопнув за ней дверь. — Ярына Дорофеевна! Я ведь знаю, что Андрею Андреевичу стало хуже… Но ответом ей была только тишина. «Андрей Андреевич?» — невольно обратилась в слух Лидия, задержав свой взгляд на рыжеволосой. — Вот ведьма! — в сердцах выругалась та, добавив к этим словам совершенно не подходящую для женских уст тираду. — Никого туда не подпускает… — К Андрею Андреевичу Жадану? — не удержавшись, спросила ее Лидия. Та кивнула. — Вы тоже его знаете? Только не пытайтесь к нему попасть — это заведомо бесполезно. Его грозная тётушка просто цербер, пускает к нему только врачей и Катерину. Лидия понимающе кивнула. — Но Вы говорили, ему стало хуже? — Да, сегодня узнала это от отца. Простите, я не представилась — Ольга, Ольга Радзевич. — Лидия Шеффер, можно просто Лидия, — улыбнувшись, она кивнула на дверь: — Выйдем, поговорим? — С удовольствием. Оказавшись на крыльце, Лидия привычным жестом вставила сигарету в мундштук. Подняв голову, увидела, что и Ольга делает то же самое. Дамы невольно рассмеялись. — Всю жизнь ненавидела условности, — пояснила Ольга. — Мне это помогает успокоиться, — улыбнулась Лидия. — Мы не так давно вели с Андреем Андреевичем дела по моей спиртовой мануфактуре, он такой замечательный человек… — Понимаю, он и мне помог открыть парфюмерную фабрику, если бы не его денежная помощь, это бы так и осталось для меня мечтой. Я два месяца стажировалась во Франции, у местных парфюмеров, а вернувшись, узнала эту ужасную новость про Андрея, представляете, его ударили ножом прямо на его свадьбе! Лидия с интересом слушала свою собеседницу, собственно, в этой беседе ей самой и говорить почти ничего не приходилось. — Говорят, его убил бывший крепостной, из мести, по каким-то старым делам. Не могу поверить, чтобы Андрей Андреевич мог быть как-то связан с такими людьми! Хотя его жена Катерина тоже из бывших крепостных, он выкупил ее у хозяина вместе с имением. — Да, большой души человек, — Лидия, как ни странно, была с Ольгой вполне искренней, совершенно не чувствуя к ней неприязни. — Я вспомнила, Лидия, я ведь слышала о Вас раньше, и именно касательно Вашей мануфактуры. Шеферовка, ведь так? — в глазах Ольги сверкнули задорные искорки. Мне кажется, мы с Вами могли бы наладить сотрудничество… — Вполне, — Лидия вновь улыбнулась. — Простите, что надоедаю Вам своей болтовней, мне просто надо было кому-то выговориться. Эта новость с утра совершенно выбила меня из коллеи, да ещё эта Ярына Дорофеевна… Хоть она сейчас и дама, а все равно была и остаётся внутри грубой крепостной… Ольга казалась на первый взгляд болтливой, взбалмошной, импульсивной девчонкой, но Лидия видела в ней интеллект и деловую хватку сродни своей собственной. Будто она сама в начале своего пути… Собеседница ей явно нравилась. — Что ж, нам остаётся только молиться за выздоровление Андрея Андреевича… На этом дамы распрощались, договорившись встретиться вновь уже в деловой обстановке. Они не знали, что увы, их пожеланиям касательно раненого не суждено будет сбыться: после их разговора не прошло и недели, как Андрей Андреевич Жадан умер.6.
Григорий Петрович Червинский с нескрываемым страхом входил в зал судебных заседаний окружного суда Киева — именно сегодня предстояло решиться судьбе его родного поместья Червинки, которое он не смог сохранить, невзирая на доверие своего отца. Лица участников проходили перед ним одно за другим. Вот семья Дорошенко: Александр Васильевич хмур и серьезен, под стать ему Николя, как никогда похожий на своего отца, Натали и не видно толком за их широкими плечами. Вот Лидия, со своей обычной холодной непроницаемой маской на красивом лице, как никогда далёкая и неприступная, вот какой- то незнакомый молодой человек на месте, где должен был быть Андрей Андреевич Жадан. Взгляд Григория внезапно остановился и замер… Отец. Петр Иванович выглядел постаревшим сразу на десяток лет. Григ даже не предполагал, что он уже вернулся из Парижа, он ничего не знал ни о рождении брата, ни о смерти жены отца Ларисы — новости нескоро доходили из провинции до Киева, эта встреча просто перевернула в нем все с ног на голову. Он не знал, как вообще после своих поступков сможет посмотреть в глаза тому, кого всю свою жизнь боялся. — Встать, суд идёт, — послышался металлический голос секретаря. «Началось»… Как сквозь вату, до него долетали обрывки фраз: «Ответчик Андрей Андреевич Жадан не может присутствовать в заседании, так как тяжело болен и находится в больнице, его интересы представляет его компаньон Ильюшенко Богдан Иванович», — тот самый молодой незнакомец. «Имеется решение полицейского ведомства о восстановлении в правах на имущество ранее длительное время отсутствовавшей Лидии Ивановны Шеффер»… — как ей удается только сохранять ледяное спокойствие здесь? Совсем не такой была она всего несколько часов назад с ним наедине — извивающейся от желания, жаркой, как сама их порочная страсть. Григорий отогнал от себя неуместные здесь и сейчас мысли. «Прошу признать недействительной как совершенную моим сыном Червинским Григорием Петровичем с превышением предоставленных ему мною полномочий сделку по передаче в залог поместья Червинка для получения кредита в банке»… — отец. Григ опустил глаза, не выдержав отцовского взгляда. «Представляю интересы своей сестры Натальи Александровны Дорошенко, имеющей права на поместье Шеферовка, приобретенное ее супругом Григорием Петровичем Червинским в период их брака»… Боже мой, да когда это все закончится?.. Так мучительно стыдно! Вот когда пришла пора держать ответ за все содеянное… «Нет, ещё не за все, — злобно нашептывал внутренний голос, — впереди уголовный суд по убийству Косача и по ордену»… — Боже, ну почему меня не убили тогда, в том самом бою! Почему меня не задушил Алексей? «Не желают ли стороны закончить дело мировым соглашением?» — стандартный вопрос, но сколько же в нем теперь смысла! Любыми путями всё закончить, только бы эта пытка скорее прекратилась. Вот совещаются между собой отец и Дорошенко — старший, вот к ним же присоединяется Шеффер. «Ваша честь, есть уточнение — мы отказываемся от своих требований по поместью Шеферовка, а Лидия Ивановна передает нам крепостную Екатерину Вербицкую…» «Протестую, Ваша честь!» — крикнул с места Богдан. «Протест отклоняется, не имеется оснований не признавать выполненное в установленном порядке восстановление в правах вернувшейся собственницы»… Потрясенный молодой человек хватается за голову. Неровный гул проносится в собственной голове Гриши. Его Катенька теперь принадлежит семье Дорошенко. Заслушивание материалов, допрос свидетелей. Сколько же может длится это бесконечное мучение, какие нервы нужны здесь! «Суд удаляется для вынесения решения»… Червинский вышел из здания суда, стараясь держаться от всех подальше, жадно закурил. Но встреча, которой он так старался избежать, тем не менее, состоялась. — Здравствуйте, отец. — Я вряд ли сейчас могу тебя назвать достойным сыном, но я тебе советую — если умеешь молиться — молись, чтобы решение суда было единственно верным. Иначе тебе уже никто не поможет. Будучи не состоянии и дальше слушать Петра Ивановича, Григ поспешно вернулся в зал суда. «Оглашается решение суда… Рассмотрев по существу требования Червинского Петра Ивановича к Жадану Андрею Андреевичу, признать их обоснованными и объявить недействительной сделку по приобретению поместья Червинка ответчиком, с возвратом каждой из сторон всего полученного по данной сделке» и далее — цифры подлежащих возврату сумм. «Возвратить Жадану Андрею Андреевичу триста тысяч». Улыбаются друг другу отец и Александр Васильевич… Торжествующе улыбается и Лидия — она наконец своего добилась, Шеферовка теперь снова стала ее безраздельной собственностью. Муторно только на душе у Григория, все плывет перед глазами, только бы быстрее выйти отсюда, покинуть это страшное место. Чья то рука слегка коснулась его собственной. Поднял глаза… Натали. — Нам надо серьезно поговорить, Григорий Петрович. — Я оформлю Вам дарственную на Вербицкую. Мне она ни к чему, а Вам много чего придется теперь решать и выбирать. Выбирать свой путь, Григорий Петрович. Но у меня есть условия — Вы через моего поверенного подписываете мне документы о разводе и… чтобы на этот раз Вы действительно исчезли из моей жизни, навсегда. Любым удобным для Вас способом! Ее слова были как пощёчина, он никогда не сможет забыть ее презрительного взгляда. Ни разу ещё так не смотрели на него женщины, и уж меньше всего он ожидал этого от всегда робкой и покорной ему Натали. Размашистым жестом прямо в лицо ему были брошены бумаги. В груди Григория перехватило дыхание, резко стало не хватать воздуха, как будто сверху его придавило неподьемным камнем. Успел заметить, как гневно сверкнули глаза стоявшей поблизости и внезапно сильно побледневшей Лидии. С такого расстояния она просто не могла не слышать весь этот разговор. — Благодарствую, Наталья Александровна, — хрипло выдавил он из себя. Григорий нашел в себе силы кое-как подняться и, шатаясь, побрел к выходу… Как сквозь мутную пелену он видел, как Наталье помогает усесться в карету тот самый Богдан, и они улыбаются друг другу, как будто давно и хорошо знакомы. Что-то неприятно кольнуло в сердце Червинского. Карета Дорошенко давно тронулась с места, а Григорий все стоял на крыльце, непонятно чего, или кого, ожидая. Он только сейчас начал осознавать смысл слов Натальи о том, что ему ещё предстоит сделать свой нелегкий выбор.7
Следующие две недели после суда Григорий Червинский прожил как в тумане. Он перестал появляться в доме у Лидии, хотя до этого почти все время проводил там. Теперь, вполне обоснованно опасаясь взгляда ее слишком проницательных голубых глаз, он понимал, что она запросто сможет прочитать его нынешние переживания, и предпочел отдалиться, чтобы лишний раз все обдумать наедине с самим собой. Страсть не могла длиться бесконечно, а эмоциональной близости между ними никогда не было. Сегодня он был у поверенного семьи Дорошенко. Его теперь уже бывшая жена сдержала свое слово — подписав документы о разводе, Григорий получил на руки дарственную, подтверждавшую его права на крепостную Екатерину Вербицкую. Дрожащими руками он держал этот документ, словно опасаясь, что он исчезнет, растворится, в очередной раз превратившись в призрачную мечту. — Благодарю Вас, Афанасий Аполлинарьевич. Подскажите, а сама Наталья Александровна ничего мне не передавала? — Наталья Александровна? Нет, ничего, а вот Ваш батюшка — да. С этими словами старый поверенный вытащил из папки небольшой конверт. Ещё не вскрыв его, Червинский почему-то вздрогнул от дурного предчувствия. Выйдя из кабинета и решительно открыв конверт, он пробежал глазами по строчкам: «Уважаемый Григорий Петрович, Вам надлежит явиться в уголовный суд Киева по вновь открывшемуся делу об убийстве Косача А. Ф. и о хищении государственных воинских наград. Судебное заседание состоится 20 мая 1857 года… В противном случае Вы будете подвергнуты принудительному приводу…» «Но ведь это… уже через неделю! Как теперь быть?» Он судорожно скомкал злополучную бумагу и отшвырнул ее подальше. И, если до этого Григорий ещё колебался в своих действиях, теперь решение было принято им окончательно.***
Катерина никак не могла придти в себя после смерти мужа. Все эти недели она практически жила в больнице, куда Андрея увезли сразу из храма, после их венчания. Ее, как могла поддерживала тетя Жадана Ярына Дорофеевна, она же взяла на себя все заботы по организации похорон и никого и близко не подпускала к больничной палате, где лежал теперь ее племянник. Катя была ей очень благодарна — она просто не представляла, что бы делала без этой помощи и поддержки, совершенно не ориентируясь в подобных ситуациях. Приезжавшие полицейские что-то говорили о поимке преступника, ранившего Андрея — бывшего крепостного Шеффер, а теперь беглого каторжника, за что-то мстившего Андрею. Катя не знала, что отвечать на их расспросы, ей вообще было все равно, накажут этого человека, или нет — ведь Андрея этим не вернуть… Она просто ни во что не стала вникать, в тупом оцепенении выпроводив полицейских за двери. Визит приятеля Андрея Богдана тоже никак не расшевелил Катерину. Он что-то пытался донести до нее о проигранном суде, о правах на поместья Червинка и Шеферовка, вернувшихся их собственникам, о деньгах, которые вернут Андрею Андреевичу. У Кати от всех этих слов в голове стоял мерный гул, она совершенно не воспринимала услышанную информацию. Червинка давно исчезла из ее жизни, и она не желала ничего о ней слышать. «Вот станет получше Андрею, и они во всем разберутся", — думала про себя Катерина. К сожалению, с Андреем Богдану поговорить так и не удалось ни на эту, ни на какую другую тему — в сознание в свою последнюю неделю раненый так и не приходил. Врачи делали все возможное, но, к сожалению, они оказались бессильны перед судьбой. Раздавшийся дверной звонок молодая вдова услышала далеко не сразу: «Опять очередные визитёры, почему им не открывает Ярына Дорофеевна?» Но, к сожалению, тётушки Жадана в этот момент дома не было, и Екатерине пришлось открыть нежданным гостям самой. С плохо скрываемым раздражением распахнув дверь, Екатерина обомлела — на пороге стоял, будто воплотившийся из ее кошмаров — Григорий Червинский. За спиной его маячили жандармы. От самой его улыбки мороз прошел по коже. — Ну здравствуй, Катенька. Видишь, я все равно нашел тебя. Девушка со стоном осела на землю.***
Очнулась она уже в карете. К ее ужасу, рядом сидел все тот же Григорий Червинский. «Значит, мне это не приснилось»… — А я всегда говорил, что ты будешь моей, хочешь ты этого, или нет… — его руки крепко обнимали ее, не оставляя шансов вырваться. — Теперь ты точно моя, у меня оформлены на тебя все документы, и больше ты ничьей не будешь, обещаю… — Куда мы едем, Григорий Петрович? — помертвевшими губами еле слышно прошептала несчастная девушка. — Как можно дальше отсюда. Ты ведь хотела когда-то сбежать в Европу? Так вот, дорогая, мечты имеют свойство сбываться. Наконец то она его… Пусть сейчас она пока что напугана, но Григорий искренне верил — придет время, и она смирится и полюбит его. Что ж, теперь он готов ждать. Он будет терпелив и, раньше или позже, но они будут вместе. В один момент, словно перевернутая страница книги, для него потеряла актуальность вся его прежняя жизнь — ужасы войны, суровый отец в Червинке, спокойная Натали и страстная Лидия. Теперь в целом огромном мире существовали только он и она. Его Катюша.8.
Лидия была вне себя от ярости. Как могла так поступить бывшая подруга, какой жестокой оказалась месть всегда робкой и доброй Натали! Лидия вспоминала, как в суде подруга едва кивнула ей, как говорила с Григом, как швырнула ему в лицо документы… «Подружка учится быть гордой», — усмехнулась Лидия. Самым горьким было то, что, в конечном итоге, она собственными руками вручила ненавистную соперницу своему любовнику. Вся радость от столь удачно проведенного в суде дела меркла при этих мыслях. В первые дни отсутствие Григория у нее дома ее вполне устраивало — туда она теперь возвращалась затемно и совершенно вымотанной, дела мануфактуры требовали ее постоянного присутствия, регулярно приходилось ездить и в гильдию. Прибыли от мануфактуры росли, но и вложения времени и сил требовали немало. Несколько раз она заезжала к нему в гостиницу, но на месте не застала. «Каждому из нас время от времени нужно побыть одному, в этом нет ничего удивительного, и Григ не исключение», — успокаивала себя она. Но спустя две недели она, вернувшись к себе, как обычно поздно, поняла, что в доме кто-то побывал. На зеркальным столике лежали ключи — вторые ключи от ее киевского дома, которые она сама вручила когда-то Григу, в шкафах не было его одежды. Ни записки, ни какой бы то ни было попытки объясниться не было, но и без этого Лидии все было более чем понятно. — Неужели он всё-таки уехал, навсегда уехал… с Катериной Вербицкой? В который раз судьба прицельно бьёт ее в одно и то же больное место. Сколько же будет маячить за ней по пятам эта девица, лишая всякой надежды на счастье? Какая между ними связь, в конце концов, таких совпадений в жизни быть не должно, это похоже на роковое преследование! Лидия снова и снова вспоминала ничем не примечательное лицо своей бывшей крепостной, ее тонкую хрупкую фигуру, скорее напоминавшую подростка, чем женщину, вот, стремясь опозорить, Лидия отрезает ножом ее толстую золотистую косу. Пожалуй, коса — то немногое, что могло привлечь завистливые взгляды к Катерине. Смутное воспоминание зашевелилось где-то в глубине памяти — не год назад, а гораздо раньше. Лидия схватилась руками за виски, стремясь не упустить это ускользающее воспоминание… Шеферовка, кабинет отца, убегающая оттуда плачущая мать, и красивая хрупкая девушка там же, отец наматывает на руку ее толстую золотистую косу и бьёт ее чем не попадя… Испуганно кричит маленькая Лидди, ей не больше пяти лет… «Да заберите кто-нибудь отсюда ребенка!!!» — таким отца девочка боялась больше всего на свете… И потом его крик из-за закрытой двери кабинета, похожий на рычание: «Соломея!!!» Молнией пронзила мозг Лидии неожиданная догадка — перед глазами у не всплыла запись в церковно- приходской книге: «1838 год, село Червинка Нежинского уезда, отец Степан Вербицкий, мать Соломея Вербицкая, крепостная пана Червинского…» Ведь шептались тогда на кухне слуги, что красавицу Соломею спас выкупивший ее сосед. «Петр Иванович Червинский? Обязательно нужно поговорить с ним»… В таком случае Екатерина Вербицкая может оказаться… ее собственной сестрой. Только вот как теперь узнать эту самую правду? Тогда становится понятным, почему судьба снова и снова сталкивает их вместе, сталкивает жестоко, и эта жестокость — плата за грехи ее отца… Она же, Лидия, ещё и усугубляла эту ситуацию, сама относясь к Екатерине порой не лучше, чем ее отец к Соломее. Перед глазами ее вновь встала могила, на Катю сыплется и сыплется земля, постепенно засыпая ее всю, но, пока ещё видно ее лицо, губы девушки шепчут молитву, в которой та просит Господа… простить ее, Лидию.***
Часы давно пробили за полночь, а Лидия Ивановна Шеффер все сидела за столом в своем рабочем кабинете, глядя на постепенно угасающее пламя свечи. Что же она сотворила со своей и чужой жизнью, и будет ли ей в ней теперь прощение?..9.
Петра Ивановича Червинского Лидии удалось застать в киевской гильдии примерно через три недели. Тот учтиво поздоровался первым. — И Вам доброго дня, Петр Иванович! — улыбнулась ему Лидия. — Вы ведь по делам, не откажетесь ли со мной немного поговорить? — Всегда к Вашим услугам, Лидия Ивановна, весьма польщён Вашим вниманием. Да, пришлось приехать в Киев по делам своего махорочного заводика, удалось заключить кое-какие контракты. — Как дома, в Червинке? Я все никак не выберусь в Шеферовку после того суда, только направила туда управляющего. — Благодарю Вас, неплохо. Младший сын Сашенька растет, жаль, что супруга его не может увидеть. — Очень Вам сочувствую насчёт супруги. А от Григория Петровича что-нибудь слышно? — особо не надеясь на ответ, все же спросила женщина. — Мне не хотелось бы о нем говорить, Лидия Ивановна, — помрачнел Петр Иванович. — Но, раз уж Вы спросили, отвечу — на днях мне сообщили, что он задержан и взят под стражу в Варшаве. Возможно, там же состоится и суд. В любом случае это дело уже предано отгласке. — Он был там один? Насколько мне известно, он уезжал отсюда с… — С крепостной Екатериной Вербицкой. — Но только там её с ним не оказалось — по словам Григория Петровича, эта особа сбежала от него сразу по приезду в Варшаву, — не удержался от злорадства Петр Иванович. — Но, Лидия Ивановна, надеюсь на Ваше понимание и молчание. — Безусловно, Петр Иванович. Я вот только ещё что хотела у Вас спросить — скажите, а мать Екатерины, кажется, Соломею Вербицкую, Вы случайно купили не у моего papa, Ивана Ивановича Шеффера? Лидия затаила дыхание. От ее внимания не ускользнуло, что при ее последних словах Петр Иванович на минуту запнулся, но тут же пришёл в свое обычное состояние. «Ну что ж Вам всем эта крепостная так далась?» — Нет, Лидия Ивановна, Соломея никогда не принадлежала Шефферам. Я привез ее в Червинку со своих родных мест, после свадьбы с Анной Львовной. Лидия невольно выдохнула — при всех прочих недосказанностях и тайнах в отношении Вербицкой, она почему-то почувствовала, что сейчас её сосед не врёт. — Лидия, милая, наконец то я Вас нашла! — вдруг услышала она за спиной довольный женский голос. Обернувшись, увидела, как к ним лёгкими шагами приближалась улыбающаяся Ольга Радзевич. Увидев, как горделиво приосанился при виде красавицы Петр Иванович, и подозрительно заблестели его глаза, Лидия только усмехнулась про себя: «Да, Червинских не меняют ни годы, ни события»… — Лидия Ивановна, Вы не могли бы нас представить? — С удовольствием. Петр Иванович Червинский, владелец поместья Червинка и мой сосед. — Ольга Платоновна Радзевич, занимаюсь парфюмерной мануфактурой, — она церемонно протянула ему руку для поцелуя. — Весьма рад знакомству. Если делами начали заниматься такие красавицы, как Вы и Лидия Ивановна — киевский деловой мир в надёжных руках. — Какой импозантный у Вас сосед, — улыбнулась Ольга, когда они наконец то распрощались с Червинский-старшим. Лидия только кивала на ее болтовню, занятая своими собственными мыслями. Значит, Екатерина Вербицкая — все же не ее сестра. В таком случае, это только к лучшему, что ее след затерялся где-то далеко отсюда, в Варшаве — может, хоть так есть шанс, что их пути более не пересекутся. Что до «милого Грига»… Понятно, что она его не любила, этот вопрос всегда был ясен для нее. Как ни странно, сейчас Лидия не ощущала в отношении него ни злорадства, ни радости, но и сочувствия к нему тоже не было.Только моральная опустошенность сидела где-то глубоко внутри. Каждый в итоге получает от судьбы по заслугам…***
Мысль о возвращении в родную Шеферовку давно уже плотно засела в голове Лидии, но до последнего времени ее никак не отпускали местные дела. После отъезда Грига оставаться в Киеве хотелось ещё меньше, мысленно Лидия все чаще возвращалась в родные места, и даже понимание того, что для приведения имения в адекватное состояние придется теперь потратить немало сил и средств, ее не останавливало. Здесь, казалось, на нее давили сами стены, а каждая вещь напоминала о совсем недавно царившей среди них страсти. Служанки упаковывали последние вещи, когда в дверь постучали. Но, стоило Лидии открыть дверь, как в тот же самый момент из рук стоявшей сверху девицы у самого порога прямо к ногам вошедшего рухнула увесистая коробка с вещами. — Место встречи меняется, а вот методы приема те же, — ну конечно, чувство юмора не подводило вошедшего ни в каких ситуациях. На пороге стоял Дорошенко-младший. — Доброго дня, Николай Александрович, прошу меня простить, — Лидия извиняюще улыбнулась. — Как видите, я никого не ждала, завтра вот уже собираюсь возвращаться в свое имение. Я ведь там ещё не была после суда… — Впрочем, я тоже еду к своим в Нежин. Богдан сделал Натали предложение, обязательно хочу присутствовать на их помолвке. Если Вы не возражаете против моей компании… — Что Вы, Николай Александрович, я Вам всегда рада. — Тогда, с Вашего позволения, завтра с утра я заеду за Вами.10.
Ранним утром следующего дня Лидия уже садилась в карету Дорошенко. Она приветливо улыбнулась, словив на себе внимательный взгляд Николая. — У нас ведь так и не было возможности поговорить, после тех ужасных событий. Как Вы жили все это время, пани Лидия? — он задержал ее руку в своей дольше, чем того требовали приличия. — По разному. Знаете же, что я не привыкла никому жаловаться. — Я думал, что не смогу пережить тех страшных событий. Где только я Вас не искал! В самом имении жандармы перерыли все вверх дном, искали хоть что-то, что могло бы остаться, если бы Вы… Но так ничего и не обнаружили. И это давало мне надежду, что Вам удалось спастись. Ею и жил. Пани Лидия, зная мою преданность Вам, почему в трудный момент Вы не пришли ко мне? В Нежине, или в Киеве, неважно! Я бы сделал все возможное и невозможное, чтобы помочь Вам. Ведь тогда и у меня самого все бы сложилось по-другому. — Что Вы имеете в виду, Николай Александрович? — Когда надежды отыскать Вас с каждым днём оставалось все меньше, я принял одно важное для себя решение… теперь в Нежине у меня есть семья. — За Вас можно только порадоваться… — Знали бы Вы, пани Лидия, как нелегко далось мне это решение. Пока я был уверен, что мы с Вами никогда уже не встретимся, сам себе казался вполне счастливым с Еленой, а потом узнал, что Вы… — Подождите, Вы сказали — с Еленой? Кореневой? — Вы меня поражаете, Лидия Ивановна, но откровенность за откровенность — Вы и это знали? Как давно? — Достаточно давно, Николай Александрович. На протяжении нескольких лет их брака с Кореневым. Бог мой, чего же ещё он не знает об этой загадочной женщине со светлыми глазами, притягивающей к себе магнитом и как будто переполненной загадками и тайнами?! — Как выяснилось, и Коренев о нас тоже знал уже в течение нескольких лет, только вот откуда? Он рассказал об этом уже перед самой своей смертью. После того, как Елена стала вдовой, у нее остались дети… я не мог поступить с ней иначе. Но… — Дети? — Да, у нас с Еленой два сына — Владимир, сын Коренева, и Николай, ему несколько месяцев… — Так это же настоящее счастье, Николай Александрович! Воистину, Вы заслужили быть счастливым. — Да как же Вы не понимаете, милая Лидия Ивановна, что не смогу я быть счастливым без Вас! — в отчаянии перебил ее Дорошенко-младший. — Знать, что Вы не так далеко, видеть Вас время от времени, и не сметь Вас обнять… даже думать о Вас не сметь, как все эти годы не смел. — Николай Александрович, подумайте хорошо, о чем Вы говорите. Может быть, когда-то я и думала по другому, но сейчас я рада, что у Вас с Еленой все получилось… И что Коренев тогда не сделал Вам ничего дурного… — Вы хотите сказать… — Я хочу сказать то, что уже сказала. Как видите, и мои поступки не всегда были высокоморальными. И если бы только тогда… — Я многое знаю о Вас, Лидия, милая. Неужели Вы думаете, что есть что-то, что заставило бы меня от Вас отвернуться? Только одно Ваше слово, и я от всего откажусь, я уйду из семьи… Лидия протестующие приложила палец к его губам: — Тише, не спешите бросаться такими словами, Николай Александрович. Подумайте — как будет чувствовать себя Ваша жена в подобной ситуации? А каким будет Ваше положение в обществе после подобного поступка? — Я все прекрасно понимаю, но я готов рискнуть. Готов уехать с Вами, если здесь станет совсем невыносимо. Уверен, что и Вы способны пренебречь мнением местного общества. — Способна, но ради любви, Николай Александрович. Ради большого чувства, страсти… Но простите — к Вам я не испытываю ничего подобного. — Лидия Ивановна, я готов все сделать и, может быть, со временем… — У нас уже было достаточно времени, вспомните наш последний разговор! Зачем понапрасну мучить себя и меня? Неужели Вы до сих пор думаете, что время что-то изменит между нами? Вы уже нашли своего человека, с которым столько лет были вместе, Вы дождались своего семейного счастья — чего Вы хотите теперь? Николай ответил не сразу: — Вас, Лидия Ивановна… Уже много лет я люблю и хочу только Вас. Может, до этого я недостаточно четко давал это Вам понять, может, был с Вами слишком робок, все время ждал, а Вы раз за разом смотрели в сторону храброго Алексея Косача, творческого Андре, решительного Жадана или дерзкого Червинского. Но никто из них не смог бы Вас полюбить так, как я… Что ж, я готов измениться в угоду Вам, стать таким, каким Вы меня полюбите, — с этими словами он обнял ее обеими руками за плечи и крепко прижался губами к ее губам. Руки его откровенно гладили ее тело, пытаясь справиться с многочисленными застёжками на платье. Лидия, резко рванувшись, попыталась вырваться из его крепких обьятий, но у нее это никак не получалось. Послышался треск разрываемого шелка. Полностью оголились женские плечи, покрытые страшными ожогами. Николай пораженно уставился на них. — Да, я горела заживо, это моя плата за то, что удалось тогда выжить. Как видите, той красоты, которой Вы так желали, уже нет. Может, теперь Вы наконец оставите меня в покое? Она попыталась прикрыться разорванным платьем, отодвинуться от мужчины. — Нет, Лидия, Вы нужны мне любая. Для меня ничего не имеет значения, кроме Вас самой, — его пальцы нежно касались ее обожженных плеч, заставляя ее раз за разом вздрагивать всем телом. — Успокойтесь, Николай Александрович, прекратите, я прошу Вас, не надо! — наконец смогла выдавить из себя Лидия. — Вы все равно никогда не получите моей любви, а этим Вы добьётесь только того, что я возненавижу Вас… и сами будете себя ненавидеть. Николай резко отпустил руки, отодвинулся от Лидии, насколько это было вообще возможно в тесном пространстве кареты. — Простите меня, Лидия Ивановна, я сам не знаю, что на меня нашло. Уже только в самом конце их пути он произнес: — В Вашем имении после пожара полная разруха, если Вам все же что-то понадобится, только скажите мне. — Благодарю Вас за заботу, Николай Александрович. Уж извините, в дом не приглашаю, — непонятно, чего было больше в этих словах Лидии, искренности, или сарказма. Поплотнее завернувшись в накидку, она вышла из кареты, прибывшей в Шеферовку.***
Лидия долго стояла на крыльце своего имения, задумчиво глядя вслед давно скрывшейся за поворотом карете. В доме и вокруг него царила настоящая разруха. Конечно, за время, прошедшее после того памятного суда, что-то уже успели привести в порядок, но до прежней, такой привычной ей роскоши, было бесконечно далеко. Закопченные от дыма некогда белые колонны и стены, сломанная и разбитая мебель, кругом пепел… Такой же серый пепел, каким сейчас сплошь покрыта ее душа. «И все же это мое место силы. И меня хватит на то, чтобы полностью здесь все восстановить. А может быть, постепенно получится восстановить и собственную душу». Ласковый весенний ветерок играл кистями ее лёгкой накидки, заставляя вдыхать полной грудью казавшийся таким свежим вечерний воздух. Весенняя природа радовала глаз, сглаживая прошлое, заживляя раны. «Вот я и дома… И я со всем справлюсь, ведь Шефферы никогда не умели по другому. Одна справлюсь…» Она не заметила, что последние слова произнесла вслух, не почувствовала, как сзади к ней неслышно подошли. — Вы не одна, пани Лидия, — услышала она знакомый голос. Обернулась, оказавшись лицом к лицу с Захаром. — Я по прежнему Ваш управляющий, ведь так? — пожалуй, впервые за несколько лет она обратила внимание, как искренне он умеет улыбаться. Кивнув, подала ему руку, и они направились в дом. Лидия Ивановна Шеффер наконец-то вновь вернулась домой.