***
Из окна небольшой кареты было видно, как мелькают мимо мосты, пересекающие реку, некоторые из которых были освещены лишь лунным светом. Внутри сидело два человека. Точнее, с виду их можно было назвать людьми. Света из окна еле хватало, чтобы разглядеть бархатные, богато украшенные золотыми вышивками и жемчужными бусинами кафтаны и камзолы под ними, кофейного цвета кюлоты с высокой посадкой и не менее дорого выглядящие туфли с блестящими отполированными бляшками. На лица падала тень, но присутствующие прекрасно друг друга видели. Их яркие глаза сверкали в темноте, словно кошачьи: грустные ярко-зелёные, подобно цвету свежей листвы, что скоро пробьётся из почек, появляющихся на деревьях в эту весеннюю раннюю пору; холодно-серые, отдающие синевой и похожие на лёд, но выражающие неподдельное предвкушение предстоящего действа. Сероглазый, скривив губы в усмешке, посмотрел на сидящего напротив молодого человека. — Сегодня удачный день, mon chéri. На бал придёт мадам, владеющая шляпной на углу нашей гостиницы. Она бессовестно не платит налоги и пропивает весь свой заработок, — его улыбка стала ещё шире, обнажая две пары острых клыков. — Её дочка страдает в приюте никому ненужная. Неужели эта женщина достойна жизни, Луи? — Сказал вампир, откинувшись на спинку обитого бархатом сидения. — Когда ты успел прочесть мысли этой женщины?.. Не мне решать, кто достоин смерти, а кто — нет, Лестат, — ответил мужчина, переводя взгляд к окну в надежде, что его собеседник не станет развивать спор, ведь до прибытия осталось совсем немного — впереди уже виднелся особняк. Хотя, на что он надеялся? — Неужели ты не хочешь помочь ребёнку? Эта шляпная достанется дочке после смерти пьющей матери. Она и так недолго протянет. Почему я вообще должен тебя уговаривать? — Начал раздражаться вампир, элегантным движением поправляя кружевные манжеты. — Мы живем вместе уже тридцать лет, а ты до сих пор не можешь охотиться самостоятельно. Скажи спасибо, что я трачу время и силы, ищу для тебя грешных жертв, чтобы твоя совесть не так тебя мучила, хотя я мог бы просто пригласить на ужин пару симпатичных путан из соседней таверны! — Закончил свой монолог Лестат. Он смотрел в лицо своего спутника, но когда тот обратил на него свой полный скепсиса взгляд, раздражительность превратилась в недоумение, ведь он ожидал слёзных слов благодарности. — Когда ты в последний раз это сделал, мы чуть не обзавелись ребёнком. Серьёзно, Лестат, вместо разговора ты решил подарить мне чадо, чтобы я не ушёл? Прошло тридцать лет, а ты не меняешься, — Луи облокотился локтями на свои колени, подперев ладонями лицо, чтобы сократить расстояние между ними. Он уверенно посмотрел в глаза сидящему напротив и не сдержал улыбку — слишком очаровательно выглядел Лестат — и тихо произнес, — ты всё так же хочешь быть правым во всём, — Луи снова облокотился на спинку сиденья и закинул ногу через колено, касаясь ей ноги сидящего напротив и любуясь его реакцией. Карета остановилась перед воротами территории в ожидании, когда их пропустят лакеи. В окно проникли лучи света от множества фонарей, развешанных на каменной арке ворот, и осветили лица молодых людей. Молодых телом, ведь на деле они были куда старше, чем выглядели. Лестат был рождён в 1760-м году, обращён в возрасте двадцати одного года и на данный момент ему было уже шестьдесят один. Луи он обратил в возрасте двадцати четырех лет в 1791-м, соответственно на данный момент ему пятьдесят шесть лет. Карета двинулась дальше, а Луи продолжал изучать лицо сидящего напротив вампира и не мог вспомнить, в какой момент он понял, что они не враги друг другу. Длинные, вьющиеся, блондинистые волосы были аккуратно убраны в низкий хвост; худое лицо обрамляли изящные скулы; прямой нос, плавный изгиб розоватых губ, искривившихся в ухмылке; ясные миндалевидные глаза, смотрящие так пристально, с вызовом; кожа белая и тонкая настолько, что можно проследить веточки синеватых вен, уходящих за ворот повязанного на шею платка с изысканной брошью. Он всем своим видом и поведением воплощал стать и элегантность французских аристократов, коим кровно и являлся. Лестат де Лионкур любил роскошь, к которой сам Луи никогда не стремился. Он не стыдился своей натуры, не боялся убивать, даже получал от этого удовольствие. Брал от жизни вампира всё. Он был эгоистичным и самодовольным, и долгое время зеленоглазый видел в нём только эти черты, пока после долгих лет споров и ссор не начал замечать заботу в его поступках, случайных касаниях. Луи и не помнил, когда он перестал слышать издевку в обращениях "mon chéri", "d'amour". Он знал.. Он надеялся, что Лестат не любит его как ученика, но влюблён в него, и упорно скрывает свои чувства. Младший продолжал касаться чужой голени своей и наблюдал, как тот ловит каждое его прикосновение, но не разрывает зрительный контакт, не ведясь на провокацию. Как только карета остановилась, Лестат сделал дежурное надменное выражение, натянул перчатки и взял украшенную драгоценными камнями трость в руку, собираясь покинуть карету первым. Он понимал, как тяжело Луи даётся вампирская жизнь, ведь он живёт с постоянным чувством вины за всех своих жертв. Лестату стоило огромных трудов заставить его есть хоть что-то, но ещё сложнее было добиться доверия между ними. Долгие годы Луи открыто презирал старшего за то, что тот обратил его, дав ему мнимый выбор. Да, он сам дал согласие, произнёс то роковое "да". Но о нём, по мнению Лестата, Луи порой жалеет до сих пор, хоть и не признаёт этого. Очень в духе вампира-философа с суицидальными наклонностями. Ступив на землю, набирая полные лёгкие воздуха, сероглазый чувствует, как от приторного запаха свежей крови сводит желудок — столько разномастных людей собралось в этом огромном поместье: от самых уважаемых герцогов и герцогинь с их прихвостнями, до мелких предпринимателей, владеющих дешёвыми забегаловками, желающими в эту ночь заиметь связей в высшем обществе. Лестат мог учуять это даже не заходя внутрь — он чуял их кровь, он слышал их мысли. Хотелось скорее начать охоту, чтобы успеть вернуться в их с младшим гостиницу до рассвета. Луи показался из-за дверцы кареты, и, проигнорировав галантно протянутую руку блондина, спустился на тропу, осматриваясь по сторонам. Лестат оценивающе окинул его взглядом: довольно простой за имением минимума аксессуаров, но дорого выглядящий костюм плотно облегал стройную фигуру, подчёркивал осиную талию, а распущенные каштановые волосы чуть ниже плеч красиво обрамляли такое притягательное лицо с большими глазами, точёными скулами и пухлыми губами. Сколько лет он мечтал коснуться этих губ, этого тела, но не имел права. Не имеет и сейчас. Он отдал Луи свой тёмный дар, но тот не захотел принять его. Возненавидел его, проклинал его. Как младший может полюбить такого, как он? Да, они стали знакомыми, партнёрами, друзьями, но не более. — В следующий раз предоставь мне возможность выбрать тебе наряд, mon chе́ri. У тебя совсем не выходит сочетать аксессуары, — сказал Лестат, надевая на большой палец левой руки кольцо, похожее на напёрсток с металлическим когтем на конце. Он с хищной ухмылкой повернулся к младшему и подставил согнутую в локте руку. Луи ничего не остаётся, кроме как обхватить рукой его плечо и молча следовать по широким ступеням ко входу в особняк.часть 1
28 февраля 2020 г. в 03:33
Нью Орлеан, весна 1821 года.
Толпа разодетых в шикарные одежды людей двигалась в одном направлении вдоль плохо освещённой набережной реки Миссисипи. Какой - то час после заката, а небо уже было достаточно тёмным, чтобы особы женского пола, держа под руку своих статных спутников, спотыкались и задевали тонкими каблуками неровно выпирающие камни старинной брусчатки. Вы могли наблюдать похожую картину, когда восхищённая толпа неспешно покидает театр, а после ещё долго прогуливается по улицам ночного города, обсуждая пьесу со своими спутниками и наслаждаясь романтической атмосферой спящего Нью Орлеана.
Вдоль той самой набережной то и дело проезжали кареты, запряжённые гнедыми конями. С разных частей города люди добирались отнюдь не в центр, но на его окраину, где располагалось богатое поместье английского графа, любящего устраивать пышные балы каждую неделю. Он владел большими плантациями винограда и имел знатный запас са́мого, по мнению графа, лучшего вина на всём южном побережье. Именно поэтому многие покидали его пристанище в неглубоком пьяном беспамятстве. Идеальное место для охоты.