***
Я-таки поразмышляла о выражении Шинкаи-сана. Если отбросить наивные мечты и немного логично подумать, то картинка вырисовывается очень уж забавной. Чем дольше я размышляю над ситуацией, тем больше моя уверенность крепнет. Уверенность в том, что работа над этим фильмом как шкатулка с двойным дном. Видимое — это съёмки действительно неплохой по сюжету картины, которая вполне может стать весьма популярной (особенно если вспомнить, что главную мужскую роль играет Тсуруга-сан). А вот второе дно — с вероятностью 50/50 попытка перевоспитать или хотя бы обуздать до приемлемого уровня эгоизм Рурико. В пользу об этом говорит слишком быстро согласившийся с идеей соревнования режиссёр, уехавшая в неизвестном направлении менеджер Рурико, которая из-за этого не может покинуть поместье, если конечно кто-нибудь не согласится её подвезти до Токио, что вряд ли случится, поскольку её почти все тут недолюбливают. Умеет же девочка найти себе врагов. Талант у неё такой, что ли? Но, пожалуй, больше всего на подставу указывает то, что она, как и почти вся съёмочная группа (не считая актерского состава), из агентства «LME». Я уже столкнулась с необычными методами работы Такарады Лори. Собственно, я одна из***
Пройтись по коридору в кимоно и сказать всего пару фраз в гостиной. Что в этом может быть сложного? В принципе для меня — ничего. Но я понимаю проблему Рурико — когда ты не имеешь хотя бы минимальной практики ношения традиционного кимоно, то передвижения в нём становятся пыткой. У меня этой самой практики было хоть отбавляй. Не смотря ни на что, сейчас я благодарна Яёи-сан. В частности за умение «держать лицо», не учитывая состояние собственного тела. Нога простреливала болью от каждого шага, но на моём лице было лишь выражение лёгкой, ничего не значащей полуулыбки. Размеренные десять шагов к дверям в гостиную и мой слух вылавливает сказанную приглушённым голосом фразу: — Тогда кто-то сказал, что видел Шоко…, — их диалог прервало моё появление. — Шоко? Как?, — женщина, которая играет мою мать удивительно достоверно изобразила недоумение и некоторый страх. Только вот мне даже сильно вживаться в роль и не пришлось. При всём своём невольном хладнокровии я крайне негативно отношусь к сплетникам и сквернословам, которые только и способны, что грязью за спиной поливать. А тут прямо два из двух. Сплетница и явно на что-то подговаривающая мою мать. Часть меня понимала, что эти женщины ничего ко мне плохого не имеют, да и вообще это не моя мать, но… Такое большое но. Мой самый потаённый страх, вечно повторяющийся кошмар детства, в котором я вижу спину бросающей меня матери, которую я разочаровала. Это больно, а ещё именно это послужило ключом к сдержанности, как ни странно. Я, которая Шоко, знаю, как благовоспитанная аристократка из древнего рода должна, согласно этикетку, проявлять сдержанность, терпимость, мягкость, хорошие манеры и практически идеальное владение собственным лицом. Именно это помогло мне спокойно отвесить обеим женщинам приветственный поклон, чтобы не разочаровать свою мать. — Давно не виделись, Мидори-онесан. — Стоп! Снято! И меня словно толчком вышвырнуло из моего странного полуотстранённого состояния. Я вдруг осознала, что стою в комнате полной людей и съёмочной аппаратуры, на меня смотрят с искренним дружелюбием, восторгом от прекрасно сыгранной роли и поздравляют с великолепным образом, который я воплотила. Нет нигде моей матери, которая может опять накричать на меня в разочаровании и снова бросить одну. Нет, и это хорошо. Стоило очнуться от роли Шоко, которая неожиданно даже для меня самой поглотила меня с головой, как с удвоенной силой навалилась боль от поврежденной ноги. Рен помог дойти до стульчика у стены и ворчливо отчитал за то, что наступала на больную ногу. Вот же странный человек — а как по твоему я должна была сохранять баланс в этом пыточном средстве под названием «кимоно»? Собственно, это у него и спросила. В ответ он посмотрел на меня, словно открыл для себя что-то новое, а затем предупредил, чтобы не участвовала в следующей сцене. Хм, чайная церемония. Я её прекрасно знаю и практика у меня в ней на уровне ношения кимоно. То есть достаточно, чтобы соревноваться с Рурико, не боясь быть опозоренной, даже если она и знает как проводить сие действо. Всё опирается в мою больную ногу. Сидеть на коленях около 10-15 минут и это если взять сцену с первого дубля — наверняка трещина в лодыжке перерастёт в полноценный перелом, но тут надо или идти ва-банк, или сдаться на милость «принцесски». С одной стороны, это моя нога и моё здоровье, запасных нету. Рисковать ими ради роли, которая, я практически на 100% уверена в этом, уйдёт к Рурико, нелепо и глупо, как ни крути. Но вот с другой стороны, это покажет моё желание работать, как задел на будущее, ведь мир шоу-бизнеса тесен, а репутация нарабатывается медленно и по крупицам, если она действительно нужна хорошей. И ещё. Если я сумею до конца сохранить способность играть роль с больной ногой, то это практически как рекомендательное письмо в весьма закрытое общество. Это если и не высшая, то явно высокая планка профессионализма. Учитывая атмосферу старого поместья, которая навевает воспоминания о рёкане, а так же практически на подкорку вдолбленное правило, ставшее едва ли не условным рефлексом: «Пока гость ещё присутствует, то неважно насколько плохо ты себя чувствуешь, нельзя этого показывать», — я практически уверена в данной авантюре. Стоит рискнуть. Одно только не понятно — почему Тсуруга Рен так много времени уделяет новенькой в агентстве, которая пока что, откровенно говоря, разнорабочей пашет? Но у каждого свои причуды. Можно и потерпеть, тем более, что сейчас он почти и не вызывает у меня страха. Я такое замечала за собой, только когда нам выдавалось оказаться наедине. Значит надо просто находиться рядом с другими людьми и всё будет хорошо. Кивнув самой себе насчёт размышлений, я поблагодарила мужчину за оказанную заботу и сообщила, что в следующей сцене приму участие в любом случае. Он посмотрел на меня удивлённо, но отговаривать или спрашивать о причинах подобного решения не стал, за что ему спасибо. Надо бы отдохнуть немного, пока не настала моя очередь. Благо, что Тсуруга это и сам понимал, так что под благовидным предлогом оставил меня в покое.***
Рурико тренировалась на площадке. Будь я немного более эмоциональной, то, зная свой характер, непременно бы уточнила у паршивки насчёт аллергии на ультрафиолетовое излучение, но глупо плодить конфликты на ровном месте и прослыть скандалисткой, которой только бы ссору в коллективе затевать. Персонал, который наблюдал за её тренировками, спросил, не желаю ли я тоже попробовать. Возможно, я бы и согласилась, так как почти два года не практиковалась в чайной церемонии, но нагружать больную ногу больше необходимого минимума было бы глупо с моей стороны, так что я вежливо отказалась. Судя по громкому хмыку, Матсунаи прекрасно осознаёт своё преимущество передо мной, которое предоставила ей моя травма. Можно сказать сама себе возможность создала, хотя когда она меня толкала, ни о чём, кроме работы разнорабочей, для меня и речи не было. Впрочем, лучше промолчать. Чего и следовало ожидать. Рурико оборвали на середине сцены. Это ж насколько надо было замечтаться, чтобы даже собственную реплику забыть сказать? Я понимаю, что она певица, а не актриса, но Ками-сама, как же она свои клипы снимала? Или на концертах поёт? Хоть какие-то понятия о рабочем настрое в её голове должны ведь быть. Вопрос: где они? Долго размышлять мне не дали. Пока пыхтящая девушка пыталась придумать себе нелепое оправдание, режиссёр позвал меня на съёмочную площадку, отбрив её одной лишь фразой. Интересно, что он ей сказал-то? Как-то резко она побледнела. Да пускай не переживает так, роль и так в её кармане. Выйти на площадку было просто; сложно было заставить себя опуститься на татами, поскольку я прекрасно осознавала, что сейчас мне будет больно. Очень больно. Я стояла на коленях, до последнего оттягивая момент боли, пока Рен пытался в последний раз убедить меня отказаться от теста. Глупый что ли? Это единственная возможность для меня хоть что-то полезное извлечь в этой поездке. А нога… ногу и вылечить можно. — Сцена 52, пробный дубль!, — резкий щелчок над ухом и столь же резко я села на колени с безмятежной улыбкой. Боль ударила по нервам как обжигающее пламя, но маска вежливого внимания ни на секунду не поколебилась. Рен, убрав с лица удивление, посмотрел на меня как на серьёзного противника. Приятно, но думаю он меня переоценивает. Всё мое внимание сосредоточилось на отработанных до автоматизма действиях. Сложить салфетку в нужном положении, зачерпнуть немного чайного порошка, высыпать его в чашу и изящно потянуться к деревянному черпачку, чтобы набрать горячей воды. Залить порошок водой, венчиком взбить чай до идеального состояния. Эти действия несут в себе глубокий сакральный смысл. Вся церемония, это именно что церемония, а не обычные посиделки за приятным напитком. Но я просто не могу проникнуться атмосферой и умиротворением сего действа. Уже, безусловно, хорошо то, что я могу легко и изящно выполнять все движения, отрешившись от боли. Всё с той же отстранённой улыбкой я протянула чай Тсуруге и когда тот его принял, повернулась лицом к нему. Отлично, часть пройдена. Теперь самое сложное. — Этим утром… я был там, — размеренно начал говорить Рен, медленно покачивая чашу с чаем в ладони. — Шум ветра действительно походит на колокольчики. Да, самое сложное это игра. Это не просто изображение интереса к гостю, это воплощение роли с уже утверждённым текстом. Плохо, голова начинает слегка кружиться. — Ммм… Это вероятно напоминает…, — слова всплывают в моём сознание, но боль сковывает тело. Пока я пыталась договорить свою реплику, пользуясь тем, что чаша скрыла его глаза от камер, Рен посмотрел на меня пробирающим до костей взглядом. Страшно. Как же жутко и страшно. Что он делает?! — Ты бывала там? — Нет, — одиночество изобразить не трудно для меня, но трудно сориентироваться в смене эмоций партнёра. Боль затуманивает разум, но и заставляет все силы кинуть на сосредоточение. Хвала Ками-сама, что конкретно эта сцена не требует от меня позитивных эмоций. Только нужно поспевать за Тсуругой и менять маски. Но с каждой секундой это становится сложней. — В это трудно поверить, ведь ты живёшь здесь. Есть…, — он поставил с лёгким стуком чашу на татами и поднял на меня взгляд. Что он задумал? — …какая-то причина? Страшно. Его взгляд пугает. Но фраза слово в слово по сценарию. Эмоции не соответствуют. Он играется со мной? Хочет меня вести своей игрой как теленка на поводе?! Держи карман шире. Гнев затопил меня с головой, ненадолго отодвинув даже боль и страх, который я невольно показала на лице, сменился гневом, чтобы уступить место лёгкой грусти. — Когда я была маленькой, меня предупреждали, чтобы я не приближалась к мысу, — ты не меняешь реплики, так что и мне незачем. — Ах, звон колокольчиков…, — Рен, ты повернув голову прислушиваешься, только я не пойду у тебя на поводу. Разве что немножко. Мне уже интересно, как ты дальше сыграешь. Послушно повернулась, как и он, в сторону предполагаемого мыса, чтобы услышать то, что и в общем-то ожидала. — Ты… боишься быть соблазнённой звоном колокольчиков?, — бинго, Кёко, десять из десяти. Меня решили одурачить. Но прости, даже если это заведомо проигранная схватка, я не хочу быть ведомой. Я слабо и печально улыбнулась. Никакого страха, только не перед ним. Да, я вижу удивление в твоих глазах, и это последнее, что я вижу, за что цепляется моё сознание прежде, чем волна боли накрывает меня с головой. Сквозь стук собственного сердца я слышу отголоски чужого голоса. Кто это? Где я? В голове набатом звучат слова Яёи-сан: «Пока гость не уйдёт, ты должна терпеть. Потерпи ещё немного». Да, ещё немного, всего лишь потерпеть. Ещё немного. — Юки-чан, уже всё. Хватит, остановись!, — кто-то кричит рядом. Кто такая Юки? Почему они кричат? Здесь же гость. — Юки-чан, останови игру! Хватит, всё закончилось! Юки — это я? Но я не Юки. Или Юки? Я не знаю, я ничего не знаю. Терпеть, я просто должна ещё немного потерпеть. Пока гость не покинет это место, я безусловно не могу уйти. Но, словно услышав мою молитву, гость сошёл. Он ушёл. Я могу прекратить. Последнее, что я помнила, проваливаясь в тьму, серые глаза, которые ни на секунду не отпускали мой взгляд.