Цвет ночи

Воспоминания о том, как он добрался до дома, были довольно смутными. Ни о каких альковных утехах речи уже, разумеется, не шло – мысль о каком-то ином теле чем то, что он видел только что в завораживающей непристойности откровенного танца, не вызывала ничего, кроме брезгливого недоумения. Пусть даже это тело было бы более юным и самым совершенным. Он тогда еще немного постоял на набережной, почему-то ожидая возвращения красного гонщика. Но когда, разогнав замешкавшихся зевак, к байкам победителей подошла пара сумрачных, абсолютно одинаково одетых парней, один из которых забрал у какого-то шустрого монгрела пистолет, беспечно брошенный танцором, сели на них и уехали куда-то в ночь, с опустошающим разочарованием понял, что ждать некого. Вернуться в Геную ему помог запомнивший путь навигатор, а там, включив автопилот, блонди окончательно погрузился в мысли о недавних событиях, не замечая ни времени, ни дороги. Перед ним, как наяву, стояло лицо гонщика, его странное, холодновато-пренебрежительное выражение, абсолютно не вязавшееся с явным желанием тела. Полуприкрытые глаза, взгляд которых спокойно и как-то отстраненно скользил по толпе, ни на ком конкретно не останавливаясь. Изогнутые в ироничной усмешке губы. И если в тот момент это только еще больше возбуждало, то теперь к возбуждению примешивалась изрядная доля непонятно откуда и на что взявшейся злости. Блонди никак не мог отогнать от себя яркую навязчивую картину. Как он сам перекидывает мужчину через плечо, утаскивая к себе, как под его прикосновениями и поцелуями с того слетает вся эта равнодушная невозмутимость, разлетается в пыль бесстрастное хладнокровие. Как он мечется под Раулем, выгибается, раздвигая длинные сильные ноги, умоляя наконец взять его и низкий голос срывается, красивые губы искусаны, глаза лихорадочно горят, а тело блестит от пота и… Хотя нет. Поначалу он бы к нему и не прикоснулся. Завел руки за голову и приковал их к кровати. А потом стал раздеваться – медленно, будто нехотя делая одолжение и словно ненароком мельком касаясь себя ласкающими движениями. Мимолетно погладить по груди, снимая рубашку, тронуть плечо, отбрасывая длинные волосы и слегка откидывая назад голову, провести ладонями по бедрам, освобождаясь от брюк и нижнего белья… О, он отлично знал, что красив. И не просто красив. Что уж говорить о всех его неслучайных и случайных любовниках и любовницах, если даже у самых яростных и твердолобых гетеросексуалов из Федерации колом вставало, стоило ему искоса бросить на них взгляд, медленно улыбнувшись и обманчиво-ласково произнеся пару ничего не значащих любезностей. И что любой форпост целомудрия, нравственных догм и феминизма, вне зависимости от возраста и наличия постоянного партнера, даже после короткого общения с ним «ни о чем» должен был бежать менять трусики. Было в нем что-то, что, при его появлении, заставляло меркнуть и отодвигало на второй план и утонченно-аристократичного Орфея, и изысканно-вежливого Ясона, и остроумного Гидеона… Что-то, что, минуя все нравственные принципы, отметая любую мораль и убеждения, било прямой наводкой по одному из основных и древнейших инстинктов любого гуманоида – похоти, взывая к чувствам и отправляя разум в нокаут. Да, этот парень мгновенно и навсегда забыл бы своего черноволосого дружка и больше и думать ни о чем не мог кроме губ Рауля на своих губах, его рук на своем теле и его члена в своей заднице! Он бы забросил все свои гонки, байки, перестрелки, компанию приятелей, плюнул на восторг толпы, лишь бы проводить ночи и дни в объятиях блонди, отдаваться ему, принимать в себя снова и снова… Ох ты ж!!! Блонди едва успел пережать член у основания, чтобы не кончить. Все услышанные сегодня нецензурные выражения дружно всплыли у него в памяти, едва не сорвавшись с языка. Он мотнул головой, откидывая лезущие в глаза вьющиеся пряди… Вьющиеся? Он уставился в зеркало не в силах поверить своим глазам. Ему не раз и не два доводилось прибегать к личинам, чтобы скрыть кто он такой. И никогда, никакое наслаждение, никакой оргазм не могли заставить его настолько потерять над собой контроль, чтобы перестать удерживать ложную внешность. А сейчас, стоило ему лишь задуматься об этом полукровке, как он мало того, что едва не спустил в штаны, словно обычный человеческий сопливый подросток в пубертате, так еще и полностью утратил власть над собственным разумом. Блонди с минуту посидел, отходя от шока, а затем негромко рассмеялся. Замечательно! Только что он фантазировал о том, как превратит этого надменного гонщика в сгусток похоти, собственную скулящую от желания постельную принадлежность, а этот самый гонщик, даже не задумываясь о его существовании, уже открыл счет в свою пользу. Один-ноль. Хотя нет. Если быть честным, вспомнить о том, что он заставил блонди возбудиться еще во время гонки, а после задыхаться от вожделения во время танца, то два-ноль. Даже три. Так, предаваясь размышлениям и подсчетам, пытаясь вновь не соскользнуть в пропасть эротических грез, Рауль доехал до дома. Он даже не знал – смеяться или досадовать от того, что эрекция никуда не делась, а попытка относительно отвлеченных рассуждений лишь слегка притушила пожар, бушующий в крови. У себя в апартаментах он взмахом руки отослал прочь фурнитура и проследовал прямиком в ванную, на ходу сбрасывая одежду и обувь. Шагнул под тугие, теплые струи душа и вновь дал волю воображению. Интересно, какой он? Судя по поведению и ухваткам – предпочитает быть в паре ведущим и скорее затрахает партнера до смерти, чем подставит ему свою задницу. Впрочем, это еще ничего не значило, он знавал внешне весьма суровых мужчин, которые разительно менялись в интимной сфере. Доходило до смешного – ушки, хвостики, переднички, чулки, переодевание в женскую одежду… И это еще были не самые большие и вполне невинные странности. Поклонники «золотого дождя» и прочих сомнительного рода развлечений на его взгляд были уж куда эксцентричней, не говоря уж о любителях удовольствий Ранайи. Он попытался представить красного с ушками. Кроличьми. Нет. Кошачьими. Или нет, лисьими. Или тигриными. Показалось забавным, но паззл не складывался. Нет. Не похоже. Рауль достаточно навидался извращенцев всех уровней, мастей и сортов, в конце концов угождение их прихотям было одной из доходнейших статей планеты и лежало в зоне его ответственности, чтобы почти подсознательно чуять людские наклонности. Скорее, при таком уровне самообладания, склонности к риску и стремлению подчинять ситуацию себе, управлять ею это человек властный, даже жесткий. И в тоже время авантюрист, но авантюрист расчётливый, которому хождение по краю, с постоянным шансом сорваться доставляет практически чувственное удовольствие. Да что там! Вероятнее всего он без этого и жизни не мыслит. Вот только окружающие об этом вряд ли догадываются. Маска холодного наблюдателя наверняка настолько намертво приросла к нему, что разве что с кровью отодрать. Лидер. Заставить простым жестом замолчать толпу полупьяного сброда, пусть и восхищенную тобой, не так-то просто, как может показаться на первый взгляд. Завести эту толпу, а после осадить одним движением – еще сложнее. Жестокий? В деле быть может, в паре – вряд ли. Истинная внутренняя сила чаще всего в жестокости не чувствует нужды. Скорее достаточно ласковый, может даже нежный… если это нравится его партнеру, в рамках собственных предпочтений и до тех пределов, пока контроль находится в его руках. Впрочем, может разыгрывать и противоположное, при тех же условиях. Что нравится ему самому ни говорить, ни показывать не станет. Это слабости, и он будет оберегать их в тайне, страшась попасть в зависимость к кому-либо. Тем более эмоциональную. От такого в постели даже вздоха не дождешься. Вещь в себе. Быть снизу? Ха! Да он наверняка даже минет себе сделать не позволяет. Темноволосый мальчишка несомненно считает, что веревки вьет из любовника, не осознавая кто тут истинный доминант. Но Рауль был более чем уверен – не будь на то собственного желания красного, ни толпа, ни хахаль не смогли бы заставить его танцевать. Блонди с силой потянулся, запрокинул голову, подставляя лицо под льющуюся воду. Запустил пальцы в волосы, отводя их назад. Да, темперамент там должен быть просто вулканический. Завораживающая картина - огонь, скованный прочным хрусталем льда. Какая соблазнительная мысль: заставить такого человека раскрыться перед тобой, отпустить себя, потерять голову. Чтобы основной инстинкт перехватил власть у рассудка, принудил потерять самообладание, гордость, стыд и охваченное его пожаром тело желало отдаваться, а не брать. Теперь, вслед за воображением, он, сам того не заметив, дал свободу и рукам. Блонди представлял, как красный выгибается в его объятиях, откидывает голову, подставляя под поцелуи шею, почти слышал рваный ритм его тяжелого дыхания, вырывающегося из груди едва слышными стонами, почти чувствовал его ладони, скользящие по телу элитника, гладящие, ласкающие, словно в стремлении стереть все прошлые, чужие прикосновения, пальцы, сжимающиеся то на предплечьях, то обхватывающие запястья, а затем стискивающие бедра, притягивающие к себе так близко, насколько можно. Желание блонди нарастало, становилось почти нестерпимым, жгучим, сворачиваясь в паху раскаленной пружиной. Перед глазами стоял туман и в этом тумане он практически осязал свою фантазию: как красный опускается к его ногам, целуя влажную кожу, как его губы касаются горячего, налитого члена блонди, скользят ниже, вбирая в себя твердую плоть, пуская глубже, а затем он, на мгновение оторвавшись от любовника, поднимает голову и стонет на выдохе: «Хочу тебя… Рауль... пожалуйста...», а после слышал его крик, когда блонди исполняет его мольбу. Как красный вцепляется в его плечи царапая гладкую кожу, уже ни о чем не думая, подаваясь навстречу, раскрываясь, стремясь до конца принять любовника, отдаваясь страсти, растворяясь в неистовом, сводящем с ума, вожделении и чувстве невероятного, невозможного единения. С красивых губ срываются сумасшедшие, безумные слова, волосы промокли от стекающего по вискам пота, тело горит, сводит сладкой судорогой, мышцы сжимаются, и он теряет ориентацию в пространстве и времени… Стон блонди перекрывает шум воды, оргазм на несколько мгновений лишает его сил, в глазах темно и он вынужден прислониться к стенке душевой кабинки, чтобы не упасть. Затем медленно съезжает по ней вниз, утыкается лбом в колени, пытаясь отдышаться. - Четыре-ноль, - с тихим смешком произносит он через несколько минут.

***

Расслаблено сидя в кресле, не без удовольствия ощущая умелые руки фурнитура, высушивавшие и расчесывавшие его волосы, он размышлял. Да, теперь, когда странно сильное возбуждение нашло выход, оставив во всем теле приятную истому, но больше не туманя мозг, можно было и подумать спокойно. Что, собственно, могло спровоцировать столь необычно сильную сексуальную реакцию? Самоудовлетворением он не занимался с подросткового периода, да и то, даже тогда не увлекался этим, кругом было полно желающих прыгнуть к нему в постель, стоило только намекнуть. Тогда он еще не считал, что это весьма сомнительное удовольствие – обладать существом которое не создает даже видимости сопротивления и безразличия его обаянию. Так что же произошло сегодня? Ответ, в общем-то, был прост и лежал на поверхности. Ничего этакого, конечно, в самом гонщике не было. Разумеется, если не считать его мастерства и замечательной красоты. Все, что с полчаса назад надумал себе Рауль – всего лишь его фантазии о том, каким бы он хотел, чтобы тот был в жизни и в постели. Просто потому что мысли о таком партнере будоражили чувства куда больше, чем о какой-нибудь очередной покорной и похотливой кукле. На самом деле во всем виновата несколько необычная ситуация: ночь, Керес – темное место криминала и беззакония, общая усталость, изначальный настрой на вечер с продолжением с кем-нибудь в постели, но больше всего – сами гонки, чудовищно опасные гонки в фантасмагоричном свете. Рауль отлично знал механизм, который запускали в человеческом мозгу подобные зрелища. Не зря они всегда пользовались такой популярностью – все эти корриды, гладиаторские бои, критские танцы с быками, а также разнообразные мучительные и не очень публичные казни вроде аутодафе. Глядя на них люди очень остро и ярко ощущают ту тончайшую грань между жизнью и смертью, о которой привычно забывают в обычной жизни. Это рождает страх, а гонки еще и азарт, по сути организм попадает в стрессовую ситуацию. В кровь уходит «гормон смерти» - кортизол и «гормон экстрима» - адреналин. Последний способен значительно повысить сексуальность, страх смерти – запустить базовые животные инстинкты, а стремление к размножению – один из них. Инстинкт находит себе в зоне видимости подходящий объект и готово. И пусть элита не может продолжать свой род и смерть ей практически не грозит – инстинкт, как оказалось, никуда не делся. Видимо, просто ослаблен. Ведь мозги у них, не смотря на все изменения, призванные к повышению эффективности, все равно остаются человеческими. Рауль закрыл глаза. Кажется, он начал лучше понимать Ясона. Если дурно воспитанный монгрел вызывает в Консуле что-то хоть немного похожее на те чувства, которые он сам испытал сегодня вечером, то понятно, отчего Минк так вцепился в этого звереныша. Нет, биотехнолог и раньше не осуждал друга за его увлечение. У любого из них были свои грешки. Но он крайне не одобрял то, что Ясон бравировал этим перед окружающими, вынося на публику и эпатируя высший свет Амой и представителей дипкорпусов Федерации. Трахал бы своего монгрела у себя в апартаментах – никто б ему слова не сказал. Но так нарушать приличия и этикет - по меньшей мере моветон. Фурнитур, наконец, закончил приводить его волосы в порядок и тихо удалился. Рауль довольно вздохнул. Все-таки он провел весьма приятный вечер. Несколько необычный, но приятный. В свете предстоящего приема оказавшийся весьма кстати и внеся пикантную нотку в повседневную рутину. Вряд ли что-то похожее по накалу чувств произойдет в его жизни в ближайшее время. А, скорее всего, больше вообще не произойдет. Никогда он еще так сильно не ошибался.