∘∘∘
Чимин — как самая ядерная смесь бьющего в голову семидесятиградусного пойла, изысканного вина и молочного коктейля со сливками. Он переключается между режимами быстрее, чем стрелка успевает отсечь секунду, и Намджун за ним попросту не успевает. Ярче всего старший чувствует это, когда в очередной раз забирая мальчишку из школы, застаёт сцену профилактической речи между Чимином и самой горячо и взаимно ненавидящей его преподавательницей. Та с триумфальным чувством собственного превосходства отчитывает Пака за очередную покраску волос, ставших из золотистых серебряными, пока юноша молча чертит взглядом мишень в её лбу. — На кого ты похож? Родителей у тебя нет что ли, чтобы следили за этим?... — женщина тянет пальцы к серебристым прядкам, несильно, но неприятно дёргает за одну, и Намджун уже мысленно слышит, как жалко захрустят эти костлявые щупальца, когда он сдавит их в кулаке (никому не позволено его херувима касаться). Гнев застилает глаза, но в тот момент, когда Намджун уже порывается подойти и выдернуть мальчишку из лап горгульи, Чимин вдруг улыбается... Лукаво... Надменно... А ледяной прищур такой острой жестокостью сверкает, что даже у мужчины холод по коже проходит. — Расстраиваетесь, что у вашего мужа стоит не на вас, а на меня? Та немногочисленная публика, что застала развернувшееся действие, шокировано выдыхает и начинает шептаться, а лицо горе-обвинительницы стремительно багровеет от злости. Поняв, что если немедленно не пресечь набирающий обороты абсурдный конфликт, то он вполне может перерасти в полномасштабный скандал с приглашёнными к директору родителями, заседанием комиссии и ещё хер знает чем, Намджун решительно хватает мальчишку за локоть и, вежливо извинившись и пообещав наказать «невоспитанного ребёнка», выволакивает того с территории школы прежде, чем оскорбленная женщина успевает ему возразить. Конечно, бред всё это. Никаких наказаний не будет; не будет морали, долго и нудно зачитываемой старшим Чимину; не будет заумной беседы, в течение которой Намджун должен качать головой и повторять «так нельзя»... Чимин всё равно не стал бы слушать, а даже если бы выслушал — сразу забыл бы, как забывает любые нотации. Они садятся в машину, Намджун — избегая смотреть на Чимина, Чимин — всё пытаясь урвать шанс сказать, что он на самом деле не хотел, что ему просто обидно, что он защищался, но когда выпадает подходящий момент, Намджун опережает мальчишку. — Ты не прав. — сухо произносит мужчина, и всю последующую дорогу до дома в сторону Пака не смотрит. А потом до вечера пилит себя за то, что не поддержал юношу и даже не стал слушать, хотя тот явно хотел что-то сказать. «Мне нравится новый цвет твоих волос» — в результате разбивается о безотчётную необходимость дать понять, что ему не всё равно и что он, несмотря ни на что, на его стороне. Не факт, что мальчишка поймёт, как много вкладывает в это смс Намджун, и как тяжело ему даётся та пара минут, что Чимин не отвечает. «Спасибо, хён. Для меня это важно» — приходит спустя вечность, и Ким бы солгал, отрицая радость от пойманной в этих словах неоднозначности. Хотя, может, он просто свихнулся.∘∘∘
Одежду носить Пак, к слову, тоже совсем не умеет. Он любит растянутые белые майки, из под которых через каждое второе движение становятся видны то гладкие выступы рёбер, то тёмные ареолы сосков, и Намджуну остаётся только стиснув зубы пытаться не изодраться между желанием заботливо накинуть на мальчишку свою куртку, напоследок шлёпнув по заднице в профилактических целях, и желанием сорвать эти всё равно не выполняющие функцию одежды тряпки, швырнуть подальше и вылизать каждый сантиметр манящей молочной кожи. — Тебя кто так одеваться научил? — всё же выдушив жажду поступить вторым способом, устало интересуется Ким и, стянув с себя куртку, кидает её на колени мальчишке. — Надень сверху. Тебя в школу в таком виде не пустят. На самом деле и в куртке Намджуна не пустят, но это не важно. У Пака есть сменная форма с собой, а пока Ким заводит машину и выезжает с парковки, Чимин кутается в слишком большую для него джинсовку, утыкается носом во вздёрнутый воротник, пахнущий кофе и древесным одеколоном, и затихает на всю дорогу, оплавленный теплом любимых запахов и заботой любимого человека. Уходя, мальчишка машинально, как будто по привычке с Тэхёном, смазано задевает щёку мужчины мягким поцелуем, а затем, на секунду зависнув на удивленно разомкнувшихся намджуновых губах, стремительно краснеет и молниеносно выскакивает из автомобиля, ошпаренный произошедшим, как будто не сам это сделал. Ким провожает его намертво вклеенным в напряжённую спину взглядом и, только когда Пак исчезает за дверью, приходит в себя. Блять, да что же этот ребёнок творит с ним? Намджун бесится. На дурацкие шмотки, дурацкую улыбку, дурацкий недо- и не- поцелуй, на всего Пака в целом, который, сука, просто не оставляет ни единого шанса в себя не влюбиться. Резные стебли непрошенных чувств вплетаются в хребет мужчины и алым цветом рисуют на его лице идиотскую ухмылку. Как будто он, блять, в пятом классе. Как будто впервые столкнулся нос к носу с девчонкой и, смущённый, как глупый подросток, не смог изобразить ничего лучше дебильной улыбки. Придурок. Ким выкручивает музыку в максимум, чтобы заглушить мысли, и опускает окно до конца, чтобы выветрить бурлящую топкую радость из лёгких. Не помогает. Едва ощутимый след мягких мальчишеских губ продолжает гореть синим пламенем, а перед внутренним взором всё также мерцают растерянные златокарие глаза. Спустя четыре часа на телефон Кима приходит смс: «Хён, извини. Я случайно» Намджун долго мнёт гаджет в руках, откидывается в рабочем кресле, смотрит в окно, снова на сообщение, снова не знает, что делать. С одной стороны — успокоить бестолкового, переживающего из-за пустяков мальчишку, с другой — попросить больше никогда не приближаться, потому что с каждым шажочком Чимин всё больше грозится довести старшего до изнасилования. «Забрать тебя из школы?» — блять, гениально! Намджун зло швыряет мобильник на стол и нервно зачёсывает светлые волосы пятернёй назад. И так всегда. Вялая надежда на то, что Чимин откажется, тихо шипя, растворяется в воздухе вместе со следующим уведомлением: «Правда? Было бы здорово! Спасибо!» А Пак на другом конце связи прижимает мобильник к груди и улыбается так широко, что уголки губ начинают болеть и скоро треснут к херам. — Опять Намджун-хёну пишешь? — буднично интересуется Тэ, лопая жвачку. — Он заберёт тебя? — Да! — так и сияет Чимин. — Сам предложил! Ещё через два часа Пак уже быстро сбегает по лестнице школы (такой непереносимо яркий, что жмуриться хочется) и замирает на последней ступеньке, в нескольких метрах от облокотившегося на капот автомобиля мужчины (немного растрёпанного и усталого, но в глазах Чимина — самого потрясающего и идеального). Мальчишка смотрит на Намджуна так, словно тот — центр его персональной вселенной, и Киму впору бронировать место в психушке, ведь он вдруг с ослепительной ясностью осознаёт, что от этого взгляда зависим. Наспех надетая куртка мужчины съезжает с покатого плеча, и Чимин неловко её поправляет, а Намджун думает, что ничего очаровательнее крохотного, теряющегося в слишком большой для него одежде мальчишки в жизни не видел. Признаться себе в том, насколько на самом деле важно, что это именно его одежда, Ким пока не готов. Мужчина отвозит мальчишку до дома, и, уже держась за ручку двери машины, Пак медлит и тихо бормочет смущенное «хё-ён...?». Так протяжно, с особенной, свойственной только ему интонацией, что Ким не знает, чего в этом голосе больше — по-детски прелестной капризности или взрослой пленительной томности. — Что, Чимин? — по-обыкновению спокойно отзывается старший, а в глотке сухо, блять, как с перепоя. — Сегодня утром... — кусает губы, инкуб, как будто Намджуну и так недостаточно пыток, —... прости ещё раз, что так вышло неловко... «Неловко будет, если у меня сейчас встанет» — думает Ким, силой отрывая взгляд от мягко скользнувших по тонкой розовой коже зубов. — Всё хорошо. — А... Ладно... Хён? — М? — А можно ещё? Намджун спотыкается о невинный вопрос, поворачивается резче, чем стоило, и сразу по неосторожности рушится в наполненные безграничной надеждой и преданностью глаза. А против них что он может? «Ни-ху-я» — про себя констатирует Ким, вяло кивая и наклоняясь к восторженно тянущемуся навстречу мальчишке. Губы Чимина тёплые, влажные, они мягко вжимаются в гладко выбритую щёку мужчины и оставляют на ней вкус клубничного блеска и стыдливого трепета, который позже Намджун обязательно вспомнит, стоя под ледяными струями воды в душе и отпуская напряжение грубыми движениями правой руки. А потом снова дом Паков, дом Кимов, секция танцев и школа... Всё вроде как прежде, но при каждой встрече и каждом прощании мальчишка будет вбивать по одному гвоздю в гроб выдержки Намджуна этими невинно-воздушными прикосновениями.∘∘∘
— Пока-пока. — машет друзьям из секции Пак и плюхается на соседнее с Кимом сидение. — Привет! — Ну и куда тебя? — ухмыляется старший, терпеливо склоняясь к забавно тянущемуся за поцелуем Чимину. Мальчишка звонко чмокает мужчину в щёку и откидывается на большое сидение, устраивая рюкзак на полу между ног. Намджун наблюдает за ним с нескрываемым удовольствием. Выдавшийся удачным рабочий день и новость о повышении, сверху к которой прибавилась ещё одна о большой сделке, обеспечили мужчину прекрасным настроением, так что теперь он не отказывал себе в улыбках и даже привычные сосредоточенность и напряжённость сменил на безмятежную лёгкость, в том числе и в отношении Пака. — К Тэхёну. У нас с ним проект по английскому, нужно придумать рассказ на две роли, а мы ещё не... — Пристегнись. — Что? — растерявшись тому, что его болтовню притормозили, хлопает ресницами Пак. — Я говорю, — тянется через сидение младшего Ким, — пристегнись. Чимин забывает дышать, оцепенело следя, как мужчина непринуждённо перехватывает ремнём безопасности его грудь, а затем, щёлкнув замком, возвращается на своё место. В голове мятой картинкой проносятся все кадры порнухи, просмотренной Паком, с пометками «в автомобиле», «ремень», «фетиши», «bdsm», «underage»... а внизу, даже быстрее обычного, наливается кровью чувствительный орган. «Вот блять» — догоняет спустя пару мгновений Чимин, соображая, что примерно через десять секунд Намджун точно заподозрит стояк под выпирающей складкой на брюках, и суетливо перетаскивает рюкзак на ноги в целях конспирации. — Так что за проект? — как ни в чём не бывало продолжает беседу блондин, выезжая с парковки. — Что за рассказ на две роли?∘∘∘
На ужин в честь тридцатой годовщины свадьбы, где чета Ким собрала не только всех троих сыновей, но и множество друзей семьи, Пак, уже почти ставший четвёртым ребёнком, не мог не быть приглашён. Ну а Намджун, для которого должность личного шофёра Чимина за месяцы стала неотъемлемой частью жизни, не мог не встретить мальчишку. Пак выскочил из своего дома в обнимку с Тэхёном, но второй, заявив, что будет ждать Джина и поедет только с ним, в машину не сел. Намджун даже не спорил. — Тебя это никогда не смущало, хён? — неожиданно спрашивает Чимин, провожая уменьшающуюся в боковом зеркале фигурку друга задумчивым взглядом. — Что именно? — Ну, Тэхён, Сокджин-хён... — машина сворачивает за угол, а мальчишка переводит взгляд на Кима. — Вы ведь братья. Намджун мягко приподнимает уголки губ и, не отрываясь от дороги задаёт встречный вопрос: — А ты разве не знаешь, что Тэхён нам не родной брат? — Знаю, но всё равно... — Чимин скидывает обувь и подтягивает ноги на сиденье. — Тэхёну было тринадцать, когда его привели. Джину и мне примерно по двадцать. Нам было сложно начать воспринимать друг друга как родственников. Да никто на самом деле и не пытался навязать этого, тем более, все мы знали, как тяжело Тэ было привыкнуть к новой жизни. — Намджун тормозит на светофоре и, помолчав, оглядывается на внимательно слушающего его Чимина. — Я думаю, Джин как никто другой помог ему пережить потерю родителей, и я рад, что они вместе. Тем более, связь, которая образуется между людьми, нашедшими друг-друга в сложное время, гораздо крепче любой другой. Пак хмурится, и только когда машина вновь трогается с места, а Намджун возвращает внимание дороге, решается задать главный волнующий его вопрос. — А как же возраст? — тихо, почти шёпотом, но Намджун слышит, и почему-то весь напрягается, как будто ответь он неправильно — и ему под ребро вгонят заточку. Несколько секунд в автомобиле царит тишина. Только тихо шумит двигатель и невнятно шуршит музыка в невыключенных наушниках младшего, брошенных на торпеду вместе с мобильником. — А разве это так важно...? — наконец выдыхает Ким. В тон младшему тихо и неуверенно, а у Чимина мурашки по коже проходят, и сердце так громко херачит по рёбрам, как будто вот-вот выкрошит их, выскочит из груди и разобьётся. За ужином почти не разговаривают. Прячутся взглядами в посторонних лицах, лишь бы не столкнуться лицом к лицу друг с другом, болтают с гостями ни о чём, рисуя улыбки, а улыбнуться друг другу весь вечер не могут. Не рискуют стоять рядом, не рискуют даже в беседе с другими друг друга упоминать. — Чимин, Намджун, ну подойдите хоть на минуту, — зовёт молодых людей миссис Ким широким движением тонкой руки. — Ты чего такой притихший сегодня? — улыбается Паку, дружелюбно опуская ладонь на его плечо. Юноша старательно улыбается, сваливает всё на экзамены и тренировки, мол устал, конец учебного года и времени ни на что не хватает, а сам на Намджуна из под ресниц поглядывает, из головы выкинуть «разве это так важно?» не может. — Ну а ты, милый? Тебя с твоей работой не вытащишь. Ты хоть с кем-то общаешься кроме коллег? — Да, мам, он общается! — преувеличенно радостно встревает Джин, закидывая руку на шею брата. — Каждый день, утром и вечером. Я бы ревновал даже, но там всё слишком серьёзно. — подмигивает Паку, заставляя того краснеть в тон роз, которыми уставлена гостиная. — У тебя появился кто-то? — изумляется женщина и сразу же просит подробностей, но Намджун, списав всё на фантазию Джина уходит от ответа, а затем и из комнаты. Чимин находит его немногим позже в старой спальне, где по-прежнему висят фотографии с университетских тусовок, полароиды с лучшими друзьями Кима Юнги и Хосоком, плакаты любимых рок-групп и ещё много вещей, детально хранящих воспоминания о прошлом. — Можно? — прикрыв дверь, садится рядом с мужчиной Чимин. Неловко молчит пару секунд, расправляя пальчиками складки на брюках, ловит чужой взгляд боковым зрением и поднимает глаза. Намджун, однако, отворачивается сразу же, и единственное, что успевает поймать Пак, — это растерянность во внимательных чёрных глазах, обычно мужчине несвойственную. Чимин сидит совсем рядом — ещё пара сантиметров и можно коснуться кончиками пальцев, но Ким не отсаживается подальше и не уходит. И это похоже на акт мазохизма, потому что Намджуну именно в этот момент стоит держаться от мелкого как можно дальше. — Хён, всё в порядке? Да как что-то может быть в порядке, когда ты, наивный ребёнок, сидишь здесь, снова своим запахом каждую пору забиваешь, ресницами хлопаешь... и ещё эти чёртовы складки на брюках... Намджун не может точно сказать, в какой из бесчисленных дней, проведённых с Чимином, он обнаружил за собой этот странный фетиш на неловко мнущие одежду пальчики Пака, но то, что каждый раз, когда мальчишка начинал нервно теребить ткань футболки или штанов, у Намджуна пересыхало во рту — факт. И теперь, искоса глядя на крохотные, напряжённо подрагивающие руки, единственное о чём в состоянии думать мужчина — это как с упоением поцеловал бы каждый их сантиметр, как медленно снял бы одно за другим золотые колечки, обвёл языком выступы костяшек, и, о... как бы мальчишка смущался от этого... как заалели бы нежные щёки, как, наверное, удивлённо приоткрылся бы очаровательный ротик... — Блять... — выдыхает Намджун, не замечая, что произнёс это вслух, а затем вздрагивает от робкого, еле ощутимого прикосновения к своей руке и оборачивается. Зря. У Чимина взгляд светлый, преданный и совсем чуть-чуть беспомощный, и это бьёт в голову круче абсента. Ровно секунда, длящаяся тысячу жизней — не меньше. А потом тихое «хён?», и Намджун не выдерживает. Он рывком приближается к младшему в порыве смертельной жажды и впивается в губы мальчишки. Жадно целует, толкает язык в чужой тёплый рот, кусает до боли... И... блять... Чимин отвечает. Обхватывает шею мужчины руками, прижимается так, что у Намджуна мгновенно тесно в штанах, а мир вокруг звенит, как после разрыва гранаты. Поцелуй выходит прерывистым, но отчаянно голодным, до рваных ранок на мягких губах, до вспышек под веками и безотчётно гремящего сердца. Мальчишка выдыхает короткий стон, больше похожий на жалкий скулёж, когда старший валит его на кровать, и, опираясь правой рукой на матрас, левой тянет назад посеребрённые пряди. В голове хаос библейского масштаба, но никто и не думает остановиться. Чимин вскидывает бёдра, трётся об упёртую почти у самой его промежности ногу Намджуна, тянется к пряжке ремня старшего и предательски дрожащими пальчиками пробует расстегнуть, но руки не слушаются. — Хён... я... — тихо зовёт Пак, а Намджуна как арматурой по шее бьёт звуком наконец давшейся мелкому пряжки. Боже, блять, что же он делает? Чимин непонимающе хмурится, продолжает тянуться, не желая останавливаться, но на мгновение замерший мужчина вдруг подскакивает с места, смотрит ошалело, не веря в масштаб сотворённого, и, схватив со стола телефон, быстро выходит из комнаты. Мальчишка так и сидит на кровати, растерянно глядя на дверь, за которой скрылся мужчина и чувствует, как вдруг хочется плакать. От всего нахлынувшего разом, неожиданного, прекрасного, пугающего и непонятного. От того, как хорошо было мгновение назад, и как почему-то тошно сейчас... Чимин думает, что это его вина. Что он, должно быть, сделал что-то не так, что-то не так сказал, как-то не так посмотрел... Он ещё пару секунд молча пилит взглядом дверь, давясь смятением и еле сдерживаемыми слезами, а затем внезапно срывается с места, хватает вещи и, на ходу кое-как приведя себя в порядок, выскальзывает прочь. Вернувшийся спустя пять минут Намджун его уже не находит и, тихо обрушившись на кровать, только бормочет как мантру: «Блять, Чимин, извини... извини...»∘∘∘
Две недели. Две недели как в правильном ходе часов замешалась ошибка. Две недели молчит телефон. Две недели сиденье рядом с водительским в автомобиле Намджуна пустует. Две недели, как Ким не слышит голос Чимина. А жизнь, в общем-то, не изменилась. Переваливается неторопливо изо дня в день, как и всегда, разве что каждое утро Намджун чувствует, будто по венам протиснули колючую проволоку и с садисткой радостью дёргают всякий раз, как он едет до зуда привычным маршрутом мимо дома Чимина вместо того, чтобы следовать прямым курсом на работу. А в остальном да, всё также, как раньше. Обычные будни. На самом деле в первое время было полегче. Когда Пак не написал на второй день после ужина — Ким уверял себя, что ничего не случилось. Когда не написал на четвёртый — решил, что так даже лучше, они отдохнут друг от друга, и страсти слегка поугаснут. Спустя семь дней он в каждом уведомлении телефона надеялся прочитать имя Чимина. Спустя полторы недели, тянувшихся тысячелетием, он первый раз обознался на улице, схватив за руку парня с серебряными волосами, и долго потом извинялся. Две грёбанных недели. Намджун натурально теряет рассудок. Квартира голодным механизмом сдвигает челюсти стен к самым плечам Кима, и Чимин в этом узком пространстве — повсюду. Стоит в отражении позади хёна, улыбается, блять, как ясно солнышко, преследует тенью, мерещится хрустальным заливистым смехом... ни на секунду не отпускает. Намджун всё чаще появляется дома по собственной воле. И если Джин наивно полагает, что младший соскучился по братьям, то Тэхён смотрит своими огромными проницательными глазами и, кажется, видит мужчину насквозь. — Как Чимин? — не выдерживает одним из таких вечеров Намджун, и в этой фразе такая ломка без дозы слышна, что Тэхён невольно хмурится. Сам проходил. Узнаёт. — Всё в порядке, — секунду молчит, размышляя. — Мы завтра в кино идём. Хочешь с нами? — Нет, я буду лишним. Тэхён не отрицает, а Джин, появившийся с кухни с графином в руках, улыбается и сразу лишает Намджуна возможности что-то ещё разузнать о Чимине. Уже выезжая с парковки после ужина, Намджун получает от младшего брата короткое смс с лаконичным: «он очень скучает», но вместо радости чувствует такую гнилую тоску, что хоть сейчас со всей скорости в реку Хан бросься. Там, где раньше было липко-тепло, теперь холодно как в тюремном морге, и по сердцу скрежещет и ноет тупая досада. Ведь всё было так хорошо! Похуй на то, что нельзя было трогать. Похуй, что Пак был слишком дорогой, недосягаемой, свято хранимой фигуркой в витрине, на которую можно только смотреть. Даже этого было достаточно в сравнении с тем, как сейчас выворачивает от безысходности. Ким возвращается домой каждый день только чтоб взвыть от того, как, сука, пусто внутри. Как будто все органы вытащили, остановили системы жизнеобеспечения и оставили обмякшую массу без костей скулить и просить глотка воздуха. Глотка Чимина. Намджун уверен, что он виноват. Он не должен был бросаться на мальчика как обезумевший зверь на добычу. Это всё так неправильно, ведь Чимин правда ребёнок, его бы каждый вечер кутать в одеяло и целовать нежно в макушку, а не пачкать своими грубыми пошлыми прикосновениями. Ким ненавидит себя за то, что тогда не сдержался, не уберёг от собственных грязных желаний, что испоганил действительно самое светлое, что имел, пусть доставались ему от этого солнышка только взгляды и короткие дразнящие поцелуи в щёку «по-дружбе». Проклятье, да в те дни, по сравнению с этими, он владел миром! Ким срывается ещё спустя неделю, потому что понимает — пусть лучше Чимин испугается и убежит, но Намджун его хотя бы мельком увидит, чем проживет ещё одну ломку. Ломки по младшему невыносимы. Они начинаются ночью, во сне. Подбрасывают образы, такие яркие, что мужчина чувствует вкус. Эти образы принадлежат одному человеку, и каким бы во сне не явился Чимин — нежным ангелом или самим Люцифером — он неизменно доводит старшего до греха, а Намджун, просыпаясь, долго чувствует неостывающие метки там, где к нему прикасался астральный мальчишка. Автомобиль тормозит перед домом Чимина в семь тридцать утра, как и прежде, когда Ким отвозил Пака в школу, но, в отличие от прошлых разов, Намджун покидает салон и направляется прямо к двери, не дожидаясь пока младший усядется рядом. Впрочем, Чимин пунктуален и выходит из дома за миг до того, как мужчина успевает нажать на звонок. Намджун застывает, как забетонированный, да так и смотрит на юношу, волосы которого снова покрашены в золото. Ким знает, что они мягкие, прям до мурашек, он помнит, как путал в них пальцы и как оттягивал, наверняка причиняя мальчишке боль. От этого хочется сдохнуть. От этого и от того, как быстро сердце молотит по рёбрам, раскалывает их широкими трещинами, в атомную пыль дробит, хоть на стену лезь. (Боже, остановите, кто-нибудь это безумие!) Нужно выскрести из горла заготовленные фразы типа «прости», «я не хотел», или «я без тебя подыхаю», но он стоит как идиот и пялится на мальчишку как на восьмое чудо света, с совершенно иррациональным желанием сбежать, потому что Чимин хлопает ресницами и улыбается, а Киму кажется, что этот ребёнок коснулся губами его сердца и тотчас согрел. (Почему, блять, даже после всего, что Намджун натворил?!) И мужчине кричать хочется: «я этого не заслужил!», хочется выдернуть мальчишку из глупых фантазий, где Намджун — рыцарь без единого изъяна, ведь это не так, но Чимин... Чимин смотрит преданно, как щенок смотрит на наконец-то вернувшегося из командировки хозяина, и в этих глазах столько счастья, столько горящих огней, что Намджун сам, не выдержав, отводит взгляд. — Чимин... — Я так соскучился, — снова порвав все кое-как собранные извинения, бросается в объятия старшего мальчишка, обхватывает талию мужчины, утыкается носиком в грудь и тянет тихо-тихо своё сладкое: — хё-ён... Намджун пару мгновений оцепенело стоит на месте, боясь даже дышать, а потом неуверенно опускает ладонь на золотую макушку и со всей нежностью, на которую только способен, проводит по мягким волосам. — Чимин-и, — всё-таки зовёт, осторожно выпутываясь из тёплых рук, и отшагивает на ступеньку вниз, чтобы быть наравне с мальчиком. Тот смотрит с миролюбивым любопытством и всё не перестаёт улыбаться. — Извини меня за то, что произошло тогда у меня в комнате. Впустую. Пак, кажется, даже не понимает, о чём идёт речь. Приподнимает брови в немом удивлении, а потом вдруг тянет руки к шее мужчины, обхватывает и прижимается катастрофически близко, чтобы обжечь ухо старшего горячим бессовестным шёпотом: — Ничего. Но теперь-то мы продолжим, хён? И всё. Он, сука, даже не знает, как Кима ломало от чувства вины, не знает, за что извиняет мужчину. Он просто всем своим крохотным «я» жаждет продолжить то, что было прервано и, не давая Намджуну секунды опомниться, спешит найти губы мужчины своими. Он подготовился. Решил, что раз сделал что-то не так, то должен выяснить все нюансы прежде, чем выпадет следующий шанс. Поэтому за эти прошедшие три недели, Чимин прочесал все статьи про первый секс из интернета, выпытал все возможные детали и подробности у Тэхёна и даже заставил того проверить «по-братски», насколько умело целуется. Тэхён поставил 9 из 10 «ну потому что ты не Джин» и это, в целом, устроило Пака. Намджун подыхал под неподъемным булыжником чувства вины. А Чимин подыхал от тоски по мужчине. Каждый день начинал с того, что заезженной старой пластинкой проигрывал «я так скучаю, хён... я так скучаю» и, глядя на фото, опять и опять представлял, как они вновь увидятся. Пак не знал, когда, но мысли о том, что этого может вообще не случиться, не допускал ни на секунду. Иначе пиздец. Хватай бритву и вспарывай вены. Чимин ведёт языком по губам старшего, давит, беря на себя всю инициативу, но уже через пару секунд чувствует, как его рывком подхватывают под бёдра и, пронеся не больше метра, вжимают в неровную стену. Намджун посылает нахер все принципы, продавливает синяки на ляжках младшего, впивается в сочные губы и, господи, изнутри умирает от того, как невозможно сладко и мягко это с ума сводящее чувство. А Чимин, сука такая, податливый как шарнирная куколка. Гни его — не хочу. Целиком твой. Забирай. Он обхватывает старшего крепче ногами, сам трётся, постанывает, шарит руками по шее и плечам Кима, путает пальчики в высветленных прямых прядях и так в открытую всего себя отдаёт, что Намджун слышит вой сирен психбольницы, выехавшей за его однозначно поехавшей крышей. Воздух в лёгких заканчивается, и мальчишка отрывается от Кима, слегка упираясь ладошками в мощную грудь. Тот, расценив жест по-своему, осторожно ставит Чимина на землю, но не отпускает от себя и обнимает так крепко, что мог бы, наверно, сломать пополам, а потом, словно опомнившись, поспешно ослабляет хватку и извиняется. Младший тихо смеётся, в ответ обвивая шею мужчины руками, и, поднявшись на носочки, упирается лбом в лоб хёна. — Я тебя люблю, Намджун-а… — и, ловко вывернувшись из объятий, хватает упавший рюкзак. — И ещё у меня первым уроком контрольная по математике. Намджун пару мгновений не может и слова сквозь глотку толкнуть, и только глядит на мальчишку как на самое огромное чудо и одновременно недоразумение всей своей жизни. А тот как всегда хлопает ресницами, и солнце в его волосах отливает, и румянец на щеках такой яркий, — ну точно как нарисованный. Грёбанный херувим. — Блять, Чимин… Мальчишка откидывает голову, смахивая растрепавшуюся чёлку с глаз, ослепительно ярко улыбается и, облизав мокро блестящие губы, как всегда ласково тянет: — Да, хён?