non gradum magis

Жизнь шла своим чередом, и казалось, что все уже хорошо, что больше не будет ссор, слез, истерик, не будет пугающих моментов, ночных кошмаров, содрогающихся в приступе рыдания плеч, и, кажется, все так и было. Для Хьюи точно — во многом ему стало лучше, и с поддержкой среднего брата он стал… Сильнее морально? Он не знал наверняка, потому что Скрудж все-таки настоял на психологе, и, скорее всего, именно из-за него их жизнь стала спокойнее, но вариант с Дью он не хотел и не стал бы исключать, потому что любит его. С той самой ночи они не расставались ни на секунду, вечно были рядом, и все чаще Хью замечал, что держит его за руку неосознанно, по выработавшейся привычке. Всегда он улыбался этому, наклонялся к Дьюи, чтобы быть еще ближе, поцеловать его ладонь и заставить улыбнуться, и это утро не стало исключением. Они неспешно одевались, чтобы выйти из комнаты на завтрак, целовались украдкой, так, чтобы Луи не видел этого — от комментариев очень наблюдательного брата краснели щеки, и не всегда Дью успевал перевести все в шутку, чтобы отвести подозрения. Иногда создавалось ощущение, что этим они лишь сильнее привлекают внимание, и Хьюи мог бы поверить в эту теории сегодняшним утром, если бы смех Лу не прервался нетерпеливым стуком в дверь. — Чудесные новости, дети! Дядюшка был чрезвычайно рад чему-то, но торопился, видимо, заскочил перед самым отъездом в хранилище. Он бегло осмотрел их, улыбаясь каждому, а после снял трость со своего локтя. — Завтра утром все собираемся за столом, это очень важно, — Скрудж задержал взгляд на Хьюи, — очень важно. Я наконец-таки нашел то, что развеет скуку в нашем доме! Хьюи, ты проследишь за тем, чтобы все были в сборе? — Да, конечно, — дядя расплылся в улыбке. Его, кажется, позвали внизу, и он спешно ушел, вполголоса разговаривая с самим собой и изредка постукивая тростью по полу. Старший тройняшка повернулся обратно к Дьюи, присел рядом и обнял его, позволяя уткнуться носом в шею. — Видишь, все хорошо. Все налаживается. Дьюи верил в это — или хотел бы верить. Весь день дети провели в радостном предвкушении — дядя Скрудж редко чему т а к радовался, а значит повод действительно веский, и всем стоит быть готовыми к чему-то поистине потрясному. Каждый выдвигал свои предположения, что их ждёт, и никто не знал, насколько их догадки на самом деле верны, потому что сам МакДак лишь загадочно улыбался на каждую из них. Интрига нарастала, в груди расползалась та заразная радость, которую Скрудж дарил всем, будучи таким заведённым, и если честно, такие дни, когда абсолютно все в особняке ходили в приподнятом настроении, были довольно редки, но так приятны. Больше всех радовалась Вебби, конечно же. Строила больше всего догадок, и пусть иногда она повторялась, каждая из них по-своему завораживала всех, и хотелось, чтобы именно она была правдой. Её оптимизм подхватывал Дьюи, и они вместе едва ли не пищали от предвкушения. Перед сном, уложив Луи, Хьюи стянул футболку и бросил взгляд на среднего брата, уже лежащего в кровати, верно дожидающегося его. Это грело душу, но еще больше — улыбка на его лице. — Видишь, — он сел рядом, касаясь его руки и переплетая их пальцы, наклонил голову и мягко улыбнулся, — все налаживается, Дью. Все налаживается. Хью не дождался ответа — притянул к себе и коснулся его губ своими, мягко, нежно, растягивая сладкий момент как можно дольше, позволяя ему и брату проникнуться их чувствами, их верой в хорошее будущее. Позволяя разделить радость, так трепетно щекочущую грудь изнутри, где-то там же, где разливалось тепло, когда они были вместе. Нет, не так — тогда, когда они были откровенны друг с другом, открыты и близки как никогда. — Рад, что я именно с тобой буду там, — Дьюи утянул его за собой, на кровать, укладывая ладонь на чужую шею и самыми кончиками пальцев оглаживая ее. Ему не хотелось выпускать брата из объятий, отпускать его куда-либо, потому что с ним… С ним было лучше. Везде, где бы то не было, с ним всегда все было лучше, и иметь такое ценное сокровище, как спокойствие и поддержку, он был рад безразмерно. Дядюшка Скрудж самый богатый человек на свете, но Дьюи чувствует себя лучше, чем он, потому что никакими деньгами не выкупишь нежнейший поцелуй от Хьюи, адресованный ему, ему одному; золотых гор не хватит, чтобы оплатить хотя бы несколько движений мягких губ, кроткого касания языка; он мог бы получить весь мир в свои руки, и все равно этого было бы мало, он бы скинул его на пол, потому что ладони переложил бы на плечи брата, обнимая, притягивая к себе, хотя, казалось, ближе уже некуда. Все действительно налаживалось.

***

Утро началось с подачи Дьюи — именно он растолкал старшего брата, устроившись у него на бедрах и трогая то тут, то там, заставляя Хью проснуться от этой щекотки резко, но приятно, без тяжести в голове и едкого осадка. На энтузиазм среднего тройняшки, что явно бил в голову и выливался через край, он лишь рассмеялся, приподнимая голову и позволяя ему вытащить подушку, чтобы после кинуть ее в еще спящего Луи. Тот ругается, чертыхается, швыряет ее обратно и садится на кровати, даже не пытаясь увиливать — сегодняшний день особенный, и стоит отнестись к нему с уважением. Светлое будущее, о котором они думали вчера, стало настоящим сегодня, и это не могло не радовать. Они выходят из комнаты шумно, громко, на ходу споря насчет новенькой теории о задумке Скруджа, и их шутливую ругань слышит все поместье — и это не кажется чем-то плохим. Дьюи участвует в перепалке, пытаясь убедить младшего брата, что его теория смехотворна и несерьезна, но Лу был серьезен, да и Вебби выглянула из комнаты, тут же присоединяясь к компании и вставая на его сторону. Молчал только Хьюи — он держал брата за руку, желая оставаться лишь наблюдателем, не ввязываться в опасные словесные игры; сопровождать братьев и Вебс, но не лезть. Его эта позиция более чем устраивает. Честно, он был нереально рад просто наблюдать за этим — наблюдать за тем, как их жизнь налаживается. За тем, как Дью наконец-таки улыбается, смеется, тянет свободную руку, чтобы ткнуть Луи, а тот юркает за Вебби, но смеется вместе с ним, и будто бы они все не пережили сильнейший в жизни стресс буквально полтора месяца назад. Это не могло не радовать. А еще не могло не радовать долгожданное появление дядюшки во главе стола. — Доброе, доброе утро, — Скрудж улыбнулся, дожидаясь, пока все усядутся и замолкнут. Ожидание чуть затянулось — Дьюи парковался — но все-таки тишина наступила, и он продолжил. — Все мы уже засиделись, слишком долго просидели в стенах поместья, и я подумал, что будет хорошей идеей отправиться в… Храм Черного царя! — Храм кого? — Древний и весьма опасный храм Черного царя, исповедавшего свою религию несколько веков и пропавшего без вести, — он снял пенсе, протирая линзы с тихой усмешкой, — наследие за время своего правления он нажил очень и очень приличное! В него входят многочисленные пожертвования верующих, так что, можно сказать, святые богатства. — Но в чем подвох? Звучит так просто, и так легко, и- — Это не подвох, а интригующий сюжетный поворот, юноша, — храм находится в глубинах дикого проклятого леса, да и сам он не без ловушек в своих коридорах. И либо мы станем легендой, справившись с ними всеми, либо умрем смертью героев! Одобрительный и восхищенный шепот прошелся вдоль стола, чуть задержавшись у Ллуэллина и Веббигейл, которые особенно заинтересовались религией — Лу было интересно, насколько богаты верующие, а Вебс хотела знать, что проповедовал этот загадочный царь. Их можно было понять, всех присутствующих можно было понять, но отчего-то у Хьюи сердце было не на месте. Его тревожил один вопрос, и, наверное, он бы проклял сам себя, если бы не задал его, подняв руку. — Да-да? — Там есть пандусы? — Прости, что? — Пандусы. Для Дьюи. Дружелюбную атмосферу сдуло за жалкое мгновение. Смолкли разговоры, стало тихо настолько, что можно было услышать биение сердца — а громче всех билось сердце МакДака. Вот же дерьмо. Он забыл про своего драгоценного племянника, который больше всех их вместе взятых заинтересован в том, чтобы попасть в этот храм, и который меньше всех имеет возможности для осуществления этого. Хотелось выругаться как никогда грязно. Выругаться, разбить пенсе, перевернуть стул, стол, сделать в порыве гнева и отчаяния так много — и лишь не смотреть в глаза Дьюфорда, у которого только что рухнула надежда на хорошее будущее. Ничего не налаживалось — все продолжало идти откровенно хуево. А ведь Дьюи надеялся. До последнего надеялся, что наконец-то всё хорошо, что он вернётся на дорогу искателя приключений, но лицо дяди выбило его из колеи так сильно. Он смотрел в стол перед собой, сжимая руками ручки кресла так сильно, что казалось они сейчас переломятся, и думал. За что? Почему так сложно? Зачем жизнь ставит ему всё больше и больше ступенек, когда он не может по ним взобраться? Он сдавленно вдохнул, а потом... Потом все очень тихо завтракали. В столовой тишина прерывалась только стуком приборов о тарелки, и иногда кто-нибудь случайно глотал пищу слишком громко. Никто ни слова не обронил, и тишина давила, но при этом любое слово казалось лишним. Закончив с утренним приёмом пищи, Скрудж резко отодвинул свой стул от стола, и бросил что-то, вероятно означающее "я по делам, буду нескоро", и через пять минут он громко хлопнул входной дверью. Дети коллективно вздохнули, и разбрелись кто куда, хотя в итоге всё равно все вчетвером они оказались в гостиной у телевизора, смотря Дискавери. Плохая замена настоящему путешествию, но они не могут позволить себе другого сейчас. Хьюи крепко обвивал руками Дьюи, которого сам же пересадил на диван рядом с собой, Луи развалился на своём любимом месте, грустно поглаживая пальцами зазоры между кнопками, а Вебби устроилась неподалеку от старших братьев Дак, держа в руке руку Дью. Тот в свою очередь продолжал проклинать то себя, то снова себя, и опять себя, в общем. Единственного, кто виноват во всеобщем поникшем настроении. Фантомная боль в ногах снова резко дала о себе знать, но ему сейчас было немного плевать на неё, поэтому вскоре он перестал замечать сокращения уже давно несуществующих мышц. — Ребят, а можно что-нибудь другое включить, а то каналы про путешествия меня сейчас окончательно добьют. Все коллективно вздохнули, Хьюи прижал брата к себе крепче и тихонько чмокнул в макушку, а Луи стал листать телегид, в поисках чего-то более нейтрального. Конечно, сердце у него было не на месте. Конечно, ему было больно. Конечно же, Хьюберт игнорировал все это, желая лишь махнуть рукой, развеять гнетущую атмосферу, заставить Луи рассмеяться, заставить Вебби улыбнуться, заставить Дьюи… Снова быть его светом. Эта ситуация уничтожала его изнутри, разъедая, подобно кислоте. Его — их — жизнь должна была восстановиться, снова стать прекрасной, беззаботной, какой и должна быть у подростков, но нет, нет и нет, такого не будет. Они должны были совершить большую ошибку, которую позже исправят вместе, влюбиться; смотреть телевизор до полуночи, втайне от взрослых пить пиво, морщась и целуясь по пьяни друг с другом, а утром сгореть от стыда; по-настоящему поцеловаться, потерять девственность; прогулять школу, чтобы на велосипедах поехать куда-нибудь, устроить там пикник, спеть у костра, уснуть под звездами; сделать так много всего, им так много всего было уготовано судьбой. Было, но Дьюи, всегда руководствующийся правилом «твоя судьба в твоих руках», изменил все. Изменил себя. Всех, кто был с ним. Хьюи не мог сказать, что ему это не нравится. Он не мог сказать, что ему не нравилось сидеть здесь, с ним, абстрагировавшись от остальных и от мира, будто бы и нет никого другого, ничего другого. Не мог сказать, что ему не хотелось остаться здесь навсегда, поглаживая брата по животу, уткнувшись носом в его волосы, находясь т а к близко к нему. Хьюи не знал, что сказать. Не знал, есть ли слова, способные выразить все те чувства, что он испытывает сейчас — нежность, трепет, умиротворение. Растекающуюся внутри густую патоку, которая покрывает собой его сердце, легкие, желудок, которая перекрывает всю боль от неудавшегося приключения, весь негатив, что он испытал за этот день. Его мысли прервало начавшееся рядом шевеление — Луи дал плед Вебби и встал, чтобы сходить на кухню. Та, в свою очередь, укуталась, отпустив руку среднего тройняшки, уселась на нагретом месте и откинулась на спинку дивана, тут же сползая ниже, чтобы было удобнее. Ее клонило в сон, сильно клонило, и Хью не стал тревожить подругу, лишь уполз в угол дивана вместе с братом, укладывая его на себя. Медленно, но верно, атмосфера теряла напряжение, становилась уютной, семейной. Такой, какой всегда была в этом месте. — Знаешь, — он тихо шептал, касаясь волос Дьюи, чтобы привлечь внимание, — я бы остался тут навсегда. Прямо здесь, на диване, — Хьюи коснулся губами шеи брата, провел кончиком носа, подобрался к уху и продолжил, — только бы ты был рядом. Ладонь легла на чужой затылок, не давая отстраниться или деться куда-либо. Не то что Дьюи хотел отстраняться вообще. Ни ему, ни Хью не хотелось отдаляться, уходить, прерывать этот момент. Им не хотелось бы променять возможность дышать одним воздухом на что-либо, чем бы оно не было. Поцелуи друг с другом дорого стоят, но они получают их бесплатно, потому что… Потому что. Просто так. Целуются долго, мягко, гладя лицо, шею, руки и тело, нежно-нежно двигая губами, коротко касаясь языком, мимолетно, но тут же возвращая его, потому что хочется, потому что так слаще, так приятнее, так им хочется. И не существует ничего, что чуть дальше чужих плеч, ничего, что не является Дьюи, не является важным для него, черт, он действительно хотел бы застрять с ним здесь на всю оставшуюся жизнь. Если бы прямо сейчас начался апокалипсис, который приведет к концу света, то именно так Хью провел бы его — с братом, которого он любит. Любит неправильно, но он плюет на правила; любит сильно, крепко, искренне, обнимает за талию и целует снова, втягивает близнеца в новую череду поцелуев и не замечает вернувшегося Луи. С Дью, которого так любит, он был готов застрять навечно.

***

Атмосфера в кабинете угнетала — еще никогда это помещение не пугало его так сильно. Джайро не привык к экстренным вызовам, к полу-истеричному тону голоса, к торопливому «и Фентона прихвати». Не привык к быстрым сборам, потому что у них, вообще-то, обеденный перерыв, и они ели, засев в удаленном от рабочих столов углу, чтобы ничего не запачкать; не привык останавливать двери лифта носком ботинка, жать на кнопку так, как будто от этого зависит его и Фентона жизнь; не привык считать этажи, чтобы успокоиться, не привык ощущать ладонь супруга на своем плече, не привык получать кроткий, расслабляющий чмок — без разрешения, но он в нем нуждался. Джайро не привык стоять в кабинете босса, который всем своим видом говорил: «одна ошибка — и ты ошибся». Что-то ему подсказывало, что ошибка будет стоить ему жизни. — Как… Как много ты знаешь о протезах? С мистера МакДака тут же слетел весь его пугающий образ, оставив его нагим перед подчиненными — его, семьянина, так сильно любящего свою семью, так сильно разбитого случившейся катастрофой; такого потерянного, напуганного. Честно? Джайро был в ужасе.