***
Ракета мало что черпнул для себя из потока слов Тора — да и вообще мало что вспомнил из их разговора на следующее утро; но все же какие-то вещи в его голове отложились, и Громовержец, который все время отводил глаза, был самым ярким подтверждением тому, что все это еноту не приснилось. Да и вообще — разве приснится кому-то такой бред! Тор — с собственным братом! И дело было совсем не в том, что они родственники — Ракета бывал на множествах планет с таким различием в культурах и морали, что его мало волновал тот факт, что его асгардский друг спал со сводным младшим братом, да и вообще чужие постели не были предметом размышлений енота. У Локи была дурная репутация, и сложно было себе даже представить, что у него с кем-то могли бы быть романтические отношения; но что было более удивительно — Тор ни разу за все пять лет не упомянул о младшем брате ни в каком ключе, и Ракета никак не ожидал признания друга. Все же чужая душа — потемки. Ракета укрыл спящего Тора одеялом и вышел из комнаты. Бо́льшая половина команды Мстителей уехала еще вчера, кто-то отбыл ранним утром, а кто-то остался в доме. Ракета проследовал на кухню, чтобы налить себе стакан воды; Клинт сухо поприветствовал его кивком головы, а Ванда лишь подняла на него помутневшие глаза — она явно не спала ночью. А Тор ни о чем не волновался. Тор похоронил Тони — замечательного человека, хорошего товарища — и выпил с другом. А теперь он спит и видит сны, и никто не потревожит его сон. Тор почти никогда не видел сны. В детстве его друзья иногда рассказывали друг другу, что они повидали ночью — во всех подробностях, экспрессивно, а другие их слушали; маленький Громовержец же редко что-либо рассказывал, а если ему что-то и снилось, то зачастую при рассказе он что-то приукрашивал. Когда они подросли, этим никто не занимался, да и Тор как-то не задумывался то, что у него были редкие сны — он вообще никогда не волновало это; но в последнее время — волнует. Снятся все так же нечасто, но зато брат, гибель Асгарда и Танос фигурировали в них постоянно. Зато в эту ночь ему пришел поистине великолепный сон о брате, проснувшись от которого, он не вставал с постели еще долго, уставившись в одну точку за пеленой слез. Тор никогда не был тем, кто рефлексирует на тему своего прошлого — и даже все пять лет, когда этап ужасающих и страшных вещей был пройден, он не выуживал из уголков своей памяти события и моменты и не разбирал их, не размышлял и не пытался направить свои мысли в какое-то определенное русло. Тор корил себя, ненавидел, но принял все произошедшее как данность, взяв на себя вину и ответственность за проигрыш и загнав себя в угол, не позволяя себе реабилитировать свою жизнь. Он никому не жаловался, ни перед кем не выставлял себя жертвой — он просто принял проигрыш команды как свой проигрыш и «залег на дно», считая, что сделал достаточно. Когда на пороге его небольшого домика в Новом Асгарде появились Профессор Халк и Ракета, шанс на искупление у Тора появился — но этого ему было мало; надеть Перчатку и щелкнуть ему не дали, но Громовержец не унимался и убедил Мстителей в том, что следующую, последнюю задачу нужно дать решить именно ему. Вручая последний камень Бесконечности Древней, Тор выдохнул — его миссия на этом завершена, остается лишь добраться до своего времени и отчитаться перед Мстителями. С камнями было не жаль расставаться — они стали источником многих бед. С Молотом — совсем чуть-чуть. Все-таки не в Мьельнире была его сила; однако Штормбрейкер он все же взял с собой, хотя это оружие создавалось лишь с той целью, чтобы уничтожить Титана. И оно справилось со своей задачей. Громовержец без сожаления ввел на небольшом дисплее нужную дату, прикрыл глаза и приготовился к своеобразному полету — при перемещении во времени всегда возникает такое ощущение, как будто куда-то улетаешь, улетаешь к своей конечной цели — в настоящее. Вот только открыв глаза и оглядев пространство вокруг себя он осознал, что цели этой не достиг. Он даже не успел осознать, что оказался где-то не там — глаза он тут же закрыл, потому что в лицо ударил морозный ветер; кожа мгновенно задубела, а обжигающий холод добрался до самых костей. В месте, где он очутился, была настоящая метель; небо было черным, и оно было первым, что увидел Тор, который разлепил глаза и поднял их вверх. Ему пришлось сорваться с места и бежать куда глаза глядят — и молиться Норнам. Собственно, причиной его внезапной пробежки был тот немаловажный факт, что занесло его не просто на ледяную планету, а на ледяную планету в лес, где обитают варги — огромные волки. И когда Тор бежал, он запоздало вспомнил еще один факт — варги обитают только в одном мире… И в полной мере он осознал это, когда меж деревьев показались развалины — именно там Громовержец решил укрыться или хотя бы уже вложить в руку Штормбрейкер и бороться со зверями, потому что они, очевидно, не отстанут. Асгардцы никогда не убивали диких животных, если те нападали, — молодые и взрослые асы были достаточно выносливы и сильны, чтобы сбежать от зверя, но если ситуация совсем никак не улучшалось, то приходилось обороняться. Как пришлось сделать Тору и сейчас — и Штормбрейкер окрасился в алый цвет. Тор все еще достоин, но не так ловок и силен, как прежде — ему удалось спрятаться в развалинах, когда он услышал вой новых варгов неподалеку; какая-то часть стаи отстала и совсем скоро они найдут его по запаху. Тор легонько постучал указательным пальцем по дисплею машины времени в ожидании, когда Беннер его вытащит. Это не проблема, Тору дали запасные частицы Пима… Плач младенца пронзил его сердце не меньше, чем Йотунхеймские морозы; мысли о варгах ушли и на смену им пришла всего одна — ребенок? Тор отреагировал мгновенно — он выбежал из укрытия и рухнул на колени перед свертком, что был посреди храма; Громовержцу хватило секунды, чтобы окинуть его взглядом и рассмотреть рыдающего младенца, надежно завернутого в плотную белую ткань — слишком маленький для ледяного великана, но такой же синекожий, с характерными для этой расы узорами на лице. Йотун, не йотун — какая разница? Тор схватил ребенка и устроил его на сгибе локтя, в другой руке сжав рукоять Штормбрейкера; сверкнула молния, и ее свет озарил оскал варга и его горящие, голодные глаза. Но последнее, что Тор увидел перед тем, как его занесло в квантовый туннель — это то, как синева исчезает с кожи ребенка, как его глаза меняются с красного на зеленый. Тор с самого начала знал, на кого он навлек варгов и кого спас, но эта мысль лишь маячила где-то на краю сознания и Громовержец не мог осмыслить ее в полной мере до тех пор, пока не очутился в своем времени, там, откуда его отправили разносить Камни.***
Когда он появился в Новом Асгарде, его встретил на редкость один из самых худших вариантов погоды — вовсю шел ливень, гремели раскаты грома и иногда сверкали молнии; в такой погоде не было никакой связи с настроением Тора — хоть он и был Громовержцем, но все же не всегда погода в Мидгарде зависела от его воли. А вот то, что ливень сейчас подпортил его и без того отвратительное настроение — это факт. Во вспышке молнии он увидел Валькирию. Тяжелые капли дождя стекали по ее распущенным мокрым волосам, прикрытым капюшоном; она поморщилась из-за порывов ветра, пытаясь разглядеть сверток в руках у царя. — Ты с дарами? Тор молча всучил ей сверток в руки и ушел в сторону своего дома.***
Вспоминал Тони и вечеринку в особняке Мстителей незадолго до рождения Альтрона. Корг и Миек больше не заходят. Отдал приставку соседскому мальчишке — пусть порадуется. Убрал Штормбрейкер в шкаф. Он мозолит глаза и напоминает о войне. Закончилось пиво. Жизнь уныла. Вспоминал Наташу. Звонил Стив, от лица Мстителей просил помощи в устранении последствий возвращения нескольких миллионов жителей планеты. Не согласился. Корг навестил и принес несколько банок пива. Жить можно. Шли дни, и Тор фиксировал события — так ему казалось, что в его жизни вообще что-то происходит; однако каждый раз он ловил себя на моменте, когда он сидит в кресле и смотрит в стену. Связался Ракета. Стражи улетают — Квилл хочет найти Гамору. Предложил присоединиться. Отказался. Настенные часы отбивали ритм, шумели, сдавливали мозг, угрожающе напоминали об утекающем из рук времени. Тор откинул руку в сторону и пустил мощный заряд на часы; стекло разбилось на множество маленьких осколков и осыпалось на пол вместе со стрелками. Слишком тихо. Спустя несколько минут тишины с тяжелым скрипом отворилась дверь, и тонкая полоска света оказалась на полу — она становилась все больше и больше. Дверь еще раз хлопнула, и тишина продлилась несколько секунд — Валькирия раздвинула шторы, и в комнате стало куда светлее; а когда она открыла окно — стало легче дышать. — Что здесь произошло? — Ты про часы? Тор поднес к губам только-только вскрытую банку пива, но Брунгильда ловко забрала ее у царя и поставила на полку, предварительно сделав глоток. — Может, тебе что-нибудь приготовить? — Воинственная, гордая Валькирия решила наняться царю Асгарда в поварихи? — По-доброму ухмыльнулся Тор, положив руки на подлокотники. — Не то, чем я хотела бы заняться, — призналась Брунгильда, уперев руки в боки, — но если ситуация того потребует — то да, я бы сделала тебе какой-нибудь легкий салат. Тора шутка не задела — перед ним последнее время стояли куда более серьезные задачи, так что обижаться по поводу своего веса было бы просто глупостью, и тратить время на эти глупости он не хотел. А Валькирия посерьезнела и опустилась в кресло напротив Тора — по ее плечам было видно, что она напряжена, а значит, разговор предстоит не из легких. По-хорошему ему стоило бы объяснить всю правду и ей, и Мстителям. От последних он в тот момент отделался простыми словами — ребенка опасности подверг, решил забрать с собой. Ребенок — асгардец, его судьбу решать мне. А о большем его и не спрашивали. — Тор, нужно поговорить, — Брунгильда начала мягко, спокойно, не давила. — Ладно, буду есть салаты. Я согласен с тобой, надо взять себя в руки. — Тор. — От пива отказаться не смогу. Ну, ладно, четверть банок верну обратно. Не больше. Слезать нужно постепенно. — Тор, я о ребенке. Тор помрачнел; улыбка его мгновенно спала с его лица. Как бы он не отшучивался — а Брунгильда все равно будет стоять на своем, будет задавать вопросы, добьется своего. Она это умела. А может, ее сделать царицей?.. Было бы разумным решением, учитывая, в каком расположении духа сейчас Громовержец. Не дождавшись никакой словесной реакции, Брунгильда продолжила наступление: — И меня пойми, ты оставил ребенка на меня, а я даже не знаю, кто он и что он. Если это твой сын, то будь добр, возьми ответственность на себя, а я помогу, чем смогу. — Он не мой сын. — Тогда где ты его взял? Если он осиротел, почему не передал его соответствующим органам в Штатах или в Норвегии? Она задает слишком много вопросов. Но и ее действительно можно понять — она ведь не обязана. Но кто тогда обязан?.. — Из прошлого я вернулся с ним. Я сбился с пути и меня занесло не в то время и не в то место, и я изменил ход естественных событий. Вышло так, что я подверг ребенка большой опасности, он остался совсем один, и поэтому я забрал его с собой. — Согласна, исходя из твоих слов — из-за тебя он мог бы умереть, и позволить этому случиться было бы не гуманно. Но почему ты привез его сюда? Здесь ему не место. — Я повторяю себе это каждую минуту. Но его место и в самом деле здесь. Всегда здесь. — Что ты… — Это Локи. Не разбей Тор часы — они были бы единственным источником шума в этой комнате, потому что Громовержец замолк, а Брунгильда не могла произнести ни слова. Когда он поднял на нее глаза, то оказалось, что та потрясенным взглядом смотрит куда-то в стену, чуть приоткрыв рот. Громовержец ее не торопил — в конце концов, она хотела правды, и она ее услышала, а что делать с ней, это уж ей самой решать… — Тор, ты нормальный? — Наконец отреагировала на правду Брунгильда. — Ты услышала меня? Варги бы его убили. Истерзали, разорвали. Невинного ребенка. — Раз тебе жаль этого невинного ребенка, тогда почему бы тебе самому не заняться им? Ты допустил ошибку, вот за нее и расплачивайся. — Тебе настолько омерзителен мой младший брат? — Норны, Тор! Не в этом дело! Он никогда не был мне омерзителен. Тем более это младенец. Но если это твой родственник, которого ты притащил из прошлого — разберись с ним сам. С моей помощью, с помощью кого-то из асгардцев — но не предоставляй его мне. Не перекладывай ответственность. Я этого не просила. Неожиданно Тор затих. — Ни на кого я его не сваливаю, — буркнул он, — я назначил тебя его временным опекуном. Валькирия, кажется, тоже остыла. В конце концов, они не спорили и даже не ссорились — Тору было тяжело признаться, а на Брунгильду выпало слишком много потрясений и открытий, да и она всегда резко и экспрессивно реагировала, таков уж был ее характер. — Что ты теперь будешь делать с ним? Тор ответил не сразу. Какое-то время он смотрел на осколки, оставшиеся от настенных часов. Хорошая была вещь — не стоило ее ломать. Он больше никогда в жизни ничего не сломает. Ни часы, ни чью-либо жизнь. — Растить. Чего же еще.