Когда цветет олеандр

В зале шумно, как, в общем-то, и полагается ночным клубам. Свет исходит от прожекторов и неоновых лент, натянутых вдоль зон со столиками и барной стойкой. Музыка встряхивает басами, пробирает до нутра, резонирует, глушит. Физически исключительно. Мысли всё равно витают где-то там, в прошлом. Или в частично настоящем. Эта грань между «тогда» и «сейчас» стёрлась неделю назад. Или месяц. Собственно, нет разницы, если в четырёх стенах время будто замирает, волочится хуже резины. Там, за закрытыми дверями и окнами, едины и день, и ночь, неотличимы, мерзкая трясина сна и яви. Решиться на вылазку и в первый же выход за пределы квартиры припереться в место, где вы когда-то познакомились – 10 из 10 по уровню гениальности. 11 из 10 – отвечать на измену изменой, когда уже некому изменять. Без уточнений понятно, что мозг от изоляции двинулся, вызывайте докторов. Но докторов не будет. Никого не будет, кроме бармена, прикусывающего губу, потирающего бокалы и рюмки, покачивающего бёдрами в такт звукам и делающего незамысловатые «па». Кто-то постоянно заваливается за стойку то справа, то слева, смеётся, кричит, машет руками, подзывая друзей, чтобы выпить и продолжить с новыми силами. Веселье, вызванное алкоголем. Оживлённость от переполнения эмоциями. Беззаботность, присущая концу рабочей недели. Отвращение. К себе, к людям, ко всему. Надо было оставаться дома. На языке мерзкий привкус шота, хочется отхаркнуть его вместе с вязкой слюной, вывернуть себя наизнанку, вытряхнуть из себя всё, особенно из головы, выбросить, сжечь – что угодно, лишь бы снова ощущать себя как раньше. Радостным. Уверенным. Хотя бы живым. Остатки напитка осушаются в один глоток, к горлу подступает ком, в уголках глаз щиплет. Вот, вроде, тридцать лет почти, а ни ума, ни сообразительности, сплошное юношество играет да мечты о «долго и счастливо». Стоит почаще в паспорт заглядывать и стикеры цветастые везде налепить, как это делают в фильмах, только вместо воодушевляющих текстов и улыбчивых рож будут надписи в духе: «реальность не прекрасная песня о любви и благополучии, не надейся». И хоть бы кто предупредил. Чёртовы оптимисты и лицемеры, засуньте в задницу себе свои утешения. В клубе от количества народа душно, внутренне знобит от холода, на лбу выступает нездоровая испарина, пальцы немеют. Спасибо, было очень неприятно побыть здесь, пора бы уходить. На улице по-сентябрьски промозгло, зато дышится полегче и потряхивает меньше, хотя морозец пробирается под тонкую куртку, обнимает своими леденющими ручонками. Но заботы о здоровье не докучают ровно с того момента, как была заперта на ключ входная дверь, выключен телефон и открыт запас «для непредвиденных обстоятельств» крепостью в среднем около сорока градусов. Забываться – решение взрослого и зрелого человека, да. В кармане мятая пачка сигарет, найденная случайно и практически полностью выкуренная за день. Позволять себе слабости и гробить организм – тактика человека здравого, нечего добавить. Что-что, а себе не изменишь. Небо сегодня серое, отражает огни города вместо звёзд. Когда последний раз было видно звёзды? Да и разве чем-то помогут эти далёкие куски камней, бесцельно плавающие в чёрном космическом бульоне? Точно нет, никакого толка ни тогда, ни сейчас. Однако если долго вглядываться во тьму, то рано или поздно оттуда и на тебя посмотрят. Только не совсем из космоса, а всего лишь с крыши этого захудалого трехэтажного хостела с клубом. Огонёк на конце чужой сигареты вспыхивает и затухает, ветер сшибает пепел и разносит его, не давая упасть на землю. И что это такое, что за гляделки – пожалуй, не объяснишь, нечто по типу мимолётных влюблённостей в транспорте, мнимое ощущение связи, которое возникает стихийно и абсолютно не поддаётся логике. И которое рвётся, стоит отвести взгляд, а поднимешь снова и никого там вверху нет уже. Чувство собственной исключительности рассеивается как мираж. А что если вернуться? Какова вероятность пересечься? А вдруг действительно неспроста всё это? Нет. Закрыть глаза, отмести этот бред, прижаться спиной к стене, глубоко вдохнуть. Отчаяние всегда было ужасно, толкало на крайности. Надо сохранять самообладание. Надо уходить, пока глупостей не наделал. Дома тихо, никто не встречает, кроме холодильника на кухне, побрякивающего моторчиком, у которого на полке единственный пакет молока затерялся, притом протухшего – если не избавиться, то в следующий раз оно выйдет с приветствием. Но пока оно стоит смирно и можно повременить с выселением. Постель на постель не похожа – комок простыней и одеял, обнажённый матрас, сбитая подушка. Оно обязательно сменится, но тоже не сегодня – всё равно, на чём спать, тем более переодеваться никакого желания, сил хватает обувь стащить и куртку кинуть на вешалку. Дома тихо. Беззвучие пугает. Раньше оно не замечалось как-то – попробуй обрати внимание, если внутри всё шумит, как сотни барабанных палочек, выстукивающих по натянутым нервам свой адский рокот. А сейчас давит. Пустота. Полный вакуум. Постель на постель не похожа, но теперь в ней лежит человек, и, наверное, так и должно быть. Человек ворочается, укрывается, плотно заворачиваясь в ткань, сжимается, задыхается от удушья и жара, немо хватает ртом воздух рваными порциями, впадая в липкое забвение.