Когда цветет олеандр

В зале шумно, как, в общем-то, это было вчера. Ленты лениво меняют свой цвет, прожекторы агрессивно плюются вспышками света в толпу, музыка грохочет. Фантастическая стабильность. Приходить сюда по-прежнему ошибка, но уже более осмысленная. По крайней мере, в это хочется верить. Так ведь поступают почти тридцатилетние дяди – фиксируются на минутном событии и преследуют его вместо того, чтобы отпустить? Ответ «нет» настолько очевиден, что желудок скручивает. Хотя, может, это от очередного кислотного коктейля, мерзкого, как и состояние в целом. Бармен всё так же пританцовывает, шурша шейкером с кубиками льда, на стойку по обе стороны волнами наваливаются люди. И по новой: чем лучше им, тем гаже на душе. Хочется выйти. В окно. Но первый этаж и это обещает быть настолько же результативно, насколько, например, вены ложкой вскрывать – крайне сомнительное действо. Поэтому выходим через дверь: сначала через туалетную, потом через главный вход. В уборной стандартно пахнет канализацией и потом с примесью чего-то терпкого – у кого-то ночь явно удалась. Благо, никто больше не решился использовать кабинки не по назначению, и можно спокойно умыться только под гудение музыки из основного помещения. Холодная вода немного приводит в чувства, кожу на лице покалывает в местах, где остались ссадинки от попытки побриться впервые за всё время. Дверь со скрипом раскрывается, впуская захмелевшую компанию, которая громко что-то обсуждает и рушит атмосферу одиночества. Хотя не больно-то и хотелось штурмовать собственное сознание вне родных стен, после этого появится риск не дойти. Дальше как по сценарию: бесполезным жестом взъерошить нелепо отросшие волосы, отвести взгляд от собственного отражения, посмотреть в сторону. Не по сценарию – заметить фигуру, ровно так же смотрящую в ответ, опирающуюся спиной на разделяющую кабинки стенку. Похоже на артхаус. Или фильм ужасов. Или какую-то мистическую хню, потому что в голову будто что-то постороннее заползает, некомфортно очень выдерживать контакт. Едва заметный кивок, как приглашение идти следом, совершенно ненавязчиво, трактуемо как «не пойдёшь – не обижусь». Или это уже собственный рассудок сбоит. Единственный способ проверить – оторваться от раковины, выйти и будь что будет. Их гляделки трансформируются в догонялки – попробуй ухвати, улови, заметь. Белая, в свете софитов особенно яркая футболка выгодно выделяется в разноцветном месиве, но стоит руку протянуть, как она исчезает из-под пальцев, мелькая рядом. «Давай же, ну» Азарт раскалённым железом растекается по жилам, будоражит. Интересно, испытывает ли то же тот, другой человек? Если нет, всё теряет смысл. Если, разумеется, всё изначально не является выкидышем чахоточного, надорвавшегося мозга. Танцпол, лестничная площадка, второй этаж, коридор, десятки номеров по обеим сторонам, двое молодых людей друг напротив друга. Порыв. Импульс. Расстояние, преодолённое в пару шагов. Вопрос о возрасте из соображений безопасности. Удовлетворительный ответ. Звон ключей. Щелчок замка. За порогом – точка невозврата. За порогом – темнота комнаты. За порогом – омут с единственным чёртом, который увлечёт на дно так, что не всплывёшь. Секунда на раздумье. Шаг. Вперёд. И следующий. Бездна приветливо распахивает объятия, обдаёт пьяняще-сладким ароматом. Вдох полной грудью, чтобы остатки здравого смысла выгнать, физически ощутить, как расползается по радужке зрачок без каких-либо препаратов. Забыться – это ведь и было первоначальной целью, так какие сомнения? Свет всё-таки включается – две слабые прикроватные лампы, будто ориентир, куда пройти дальше. Сердце норовит пробить рёбра и выпасть из груди, секс с незнакомцем – неправильно как минимум. Как максимум – чревато, не зря же повсюду рекламу о профилактике крутят. Но незнакомцу всё равно – жестом указывает сесть на матрас, быстро прикидывает положение вещей и опускается на колени, слегка грубо раздвинув чужие ноги. Хочется притормозить – слишком уж опрометчиво тот поступает, не спрашивает даже, «чист» ли партнёр. Но возражения рассекает звук расстёгиваемой молнии и дыхание, опалившее низ живота. Беглый взгляд и хитрый прищур карих глаз, что кадык невольно дёргается и непонятно от предвкушения или от паники, потому что явно ни один здравомыслящий человек не должен с такой беспечностью позволять первому встречному залезать в штаны. Устанавливается очередной бессловесный диалог – наверняка по лицу читается, что кое-кто переоценил себя и теперь покрывало в пальцах комкает, стараясь унять нервный тремор. Вздох. С пониманием парень по запястью проводит, заставляя отпустить тряпку несчастную, руку к своим губам подносит, трепетно целует острые костяшки, щекой о ладонь трётся, чтобы потом наклониться вниз и та скользнула бы по выбритому виску, удобно располагаясь на затылке. А сразу после прошибает так, что в голове ни тени посторонней мысли не остаётся. Горячий рот и шершавый язык, шумные вдохи через нос, хлюпающие звуки, тёмная макушка, мерно двигающаяся вверх-вниз, узкое горло, сжимающееся при рефлекторном сглатывании. Пальцы свободной руки приходится закусывать, чтобы не стонать в голос – отчаяние отчаянием, а чувство собственного достоинства никто не отменял. Эндорфины активно захватывают мозг, перед глазами плывёт от навернувшихся слёз, и пропади оно всё пропадом. Эмоции достигают своего пика, разражаясь шумом в ушах и беспорядочным вздыманием грудной клетки при всех стараниях дышать ровно. И богом поклясться можно, что в ту секундную заминку снова произошло «сканирование», потому что уголки чужих губ растягиваются, переставая плотно обхватывать. Лёгкое безболезненное прикусывание в отместку за всё-таки сжатые под конец волосы, затем умопомрачительная вспышка экстаза и блаженное моральное опустошение. Парнишка прикрывает рот, быстрым шагом удаляется, оставляя приходить в себя и одеваться. Сознание проясняется неспешно, по телу гуляют слабые судороги. Со стороны, очевидно, ванной шумит вода и доносится кашель – чёрт, неудобно получилось, ему наверняка ведь тоже надо после всего этого... Однако не вламываться же теперь с инициативой продолжить, да и организм не вывезет такие марафоны после запоев и голодовок, и вообще, чудо, что в процессе не отрубился. Кровать недовольно скрипит, когда на неё падают, но разрешения никто спрашивать не собирается – с мебелью говорить, пожалуй, дело последнее. В воздухе стойко витает что-то цветочное – возможно, какие-нибудь ароматические штуки, чтобы перебить другие запахи. Умно-умно. Неожиданно наваливается усталость, а через несколько минут и чужое тело сверху в махровом халате. Воздух с примесью горького дешёвого табака опаляет лицо, вкрадчивый шёпот на ухо – «понравилось?», мучительно долгое осмысление, запоздалый кивок. Мутный взгляд неторопливо обводит точёный профиль собеседника, такого задумчивого, обаятельного, притягательного, мнущего зубами сигаретный фильтр. «Славно. Мне тоже было неплохо, но не обольщайся, я сделал это, потому что хотел». Интересные, однако, хотения. Впрочем, разморённый мозг отказывается задаваться вопросами относительно того, кто какие желания может испытывать. Тем более, где гарантия, что из карманов брошенной в прихожей куртки не пропадёт наличность? Вопреки размышлениям руки сами скользят по ворсистой ткани в необоснованно собственническом жесте, провоцируя внезапный укус за мочку. Пепел с отведённой в сторону сигареты осыпается на покрывало, вяло-раздражённое «дай хоть докурить, а». Но дальше ненавязчивых поглаживаний и сдержанно-мягких поцелуев в щёки не заходит – изнеможение даёт о себе знать, тяжёлым грузом падая на веки, заставляя закрыть глаза. В какой-то момент сверху перестаёт давить весом другого тела – наверное, парень уходит затушить окурок. Шаги по мягкому ковру почти не слышимы, ориентироваться можно, разве что, по звуку типичной гостиничной стеклянной пепельницы, приподнятой и поставленной со стуком обратно. Затем скрипит ручка стеклопакета и по ногам тянет холодом. Цветочный аромат, от которого так приятно кружится голова, пропадает, вместе с ним отступает сонливость. Если это такой способ намекнуть, что на ночь здесь не оставят, то он очень явный и эффективный – волей-неволей зашевелишься, чтобы на сквозняке не продуло. По мышцам до сих пор разливается нега, уходить так тягостно и так обидно – если было «неплохо», то почему бы не разрешить задержаться? Если человек охотно соглашается пойти за тобой, уточняя только твой возраст, то это о чём-то же должно говорить. Например, что возвращаться домой этому человеку ну очень не очень. В кармане джинсовки по-прежнему лежит бумажка номиналом в сто евро, не разменянная за барной стойкой, потому что мелочи хватило, чтобы расплатиться за пойло. Взгляд в сторону, на подоконник, на котором воссиживает сегодняшняя не то панацея, не то плацебо. Он вопросительно приподнимает невыраженную бровь, которую из-под влажной чёлки практически не видно, угадать движение можно только по мимике. «В первый раз бесплатно». Купюра остаётся на полке у входной двери. Даже не жалко – парень был хорош, а деньги всегда вопрос времени. Десятки номеров, коридор, второй этаж, лестничная площадка, танцпол. Опять всё то же, та же схема, тот же маршрут. Пить больше не хочется – значит, домой. Дома тихо, никто не встречает, кроме холодильника, но и тот нынче не шумит, пакет молока был выкинут днём. Дома тихо. И чёрт бы с ней, с этой тишиной, пустота внутри куда страшнее. Вскрытые правды, неожиданные перемены, спонтанные поступки – попробуй сохранить рациональность, особенно если ты только почти взрослый тридцатилетний мужчина, а не уже. Постель – всё тот же ворох подушек, одеял и простыней, пропахших потом, табаком и грязью улицы. Удивительно, как в ней ещё никто посторонний не поселился, хотя тараканы по стенам не бегают исключительно потому, что кормиться тут нечем абсолютно и совершенно. Так противно. Мерзко. Ладно. Хорошо, сегодня можно перестелить, да и в душ идти надо перед тем, как ложиться. Больше не тихо – стиральная машина услужливо разбавляет атмосферу, активно брякая барабаном, замачивая ту скудную стопочку вещей, которая ей наконец досталась. В заляпанном, но хоть не разбитом зеркале над раковиной отражается весьма и весьма уставший молодой человек. Под глазами чернеют синяки, белки прорезаны красной паутинкой лопнувших капилляров, между бровей залегли морщинки. А чего ожидал? Хмурится часто, спит тревожно, себя запустил бы наверняка, если бы не вылазки, рубашка и та мятая, незаметно только благодаря расцветке. От ткани пахнет выветрившемся дезодорантом, одеколоном и цветами. Тоже едва-едва, но почему-то этот запах выделяется особенно чётко. Резко. Отличимо. Машину приходится останавливать, докидывать туда злосчастную рубашку. Пусть она всё окрасит – давать прогрессировать своему нездоровому сдвигу не хочется сильнее, чем лишний раз выбираться до магазина, да и не велика потеря, если что-то белое перестанет быть белым. Мочалка до красноты раздирает кожу – не думать и не чувствовать всегда давалось с трудом. Или не давалось вообще. Проклятые цветы. Называется: хотел решить одну проблему, нарвался на другую, и неизвестно, какая из них хуже. Горячая вода, почти кипяток, обваривает и разъедает места, где кожа всё-таки оказалась содрана. Под действием температур мозг размаривается. Потихоньку, постепенно, медленно, но верно. Усталость снова накатывает. Машина, чёрт и с ней, пусть работает, ждать её бессмысленно, только сон сгонять. Застилать постель надо, но не сейчас, одну ночь поспать можно и так. Вот проветрить было бы самый раз. Пользы от этого мало, почти что ноль – безветренная ночь, воздух будто столбом стоит, ни дуновения, ни шевеления листьев не увидеть, даже влажное от воды тело не улавливает уличного холода, будто пределы квартиры очерчены непроницаемой стеной. Конечно. Удача как обычно улыбается, только задницей повернувшись. Окно приходится распахнуть настежь, чтобы хоть как-то выгнать тяжёлую духоту и вдохнуть. Свежесть воздуха весьма посредственная, сказывается близость дорог, но лучше, чем чуять висящий дух алкоголя. В перспективе сделать бы уборку, выкинуть бутылки, стереть нападавшую пыль, посуду помыть, которая несколько недель ждёт своего часа. Шкафы перебрать точно надо – вышвырнуть всё, что не своё, забытое впопыхах кем-то другим, когда перед тем кинули дорожную сумку, намекая собираться и валить нахер. Из чистого интереса можно попробовать включить телефон, предварительно поставив на зарядку. Не то чтобы хочется почувствовать себя важным или убедиться, что о тебе беспокоятся, просто вдруг что случилось за время отсутствия. Как устанавливается соединение с интернетом, сразу прилетает с пару десятков уведомлений, вынуждая спешно выключить звуки и вибрации, чтобы не раздражали обрывающимся бренчанием наперебой. Как бы ни хотелось игнорировать, взгляд привычно выхватывает из всего потока информации знакомый, наизусть выученный номер и скользит по содержанию смс. Отрицания. Оправдания. Извинения. Нахуй это. Всем скопом нахуй. Палец смахивает продолжающие поступать сообщения, номер отправляется в чёрный список без колебаний со всеми звонками не из списка контактов. Вот так получше, вот так поспокойнее. Хотя от того, что пишут друзья, радости не прибавляется. Всё сводится к одному: поговорите, обсудите, помиритесь. Спасибо, что никто не додумался предложить сойтись, хотя, вероятно, это между строк предполагается. Отвечать нет желания. Обновление статуса онлайн ведь означает, что абонент жив? Даже если нет, то печатать «я в порядке» раз двадцать никто всё равно не станет. Только матери пару слов о завале на работе соврать можно. Да-да, на той самой работе, где сам себе начальник и сам себя в отпуск отправил. Но об этом, как и о настоящей причине исчезновения, ей знать необязательно. Обязательно – к ней съездить, проведать, но чуть позже, когда без опаски на себя в зеркало смотреть начнёт, иначе что толку не давать поводов для беспокойства, если на лице крупными буквами все причины указаны. Всё. В выключении телефона больше нет потребности, но лучше не рисковать и не снимать с беззвука. С проветриванием тоже пора заканчивать, пока не простыл. Постель как постель, в общем-то, что с простынями, что без. И одеяло как одеяло, и подушка как подушка. Ничего, не впервые. Не на полу и хорошо – повезло, что первый сказал уходить и квартиру себе оставил, а если бы наоборот получилось? Если бы квартира чужая была? Если бы договор на аренду числился на другом человеке? «Привет, мам, я тут с визитом и подступающим нервным срывом. Да, ставь чайник. А знаешь, что можно в чай добавлять? Виски! Его вообще хоть куда можно добавлять, у меня как раз бутылочка есть. Что это звенит? Не единственная бутылочка. Там стеклотары столько, что сдать и на операцию по восстановлению печени хватит денег, как раз она сдохнет после очередного загула». Полный пиздец. Отчасти спасибо, что всё получилось, как получилось, и спать приходится не на скамейке у вокзала, ожидая рейс, а на кровати нормальной, мягкой. В сравнении её незастеленность уже не так сильно и волнует. Больший трепет вызывают мысли о том, что было час или два тому назад. Касания, продирающие разрядами до кончиков пальцев. Близость, вызванная обоюдным желанием. Запахи. Цветочные, яркие, дурманящие отключающие напрочь все тревожности. Вот блять. Тело напрягается, сон стремительно утекает из мыслей, замещаясь тем, чем не надо. Не то чтобы прошлое так быстро отпустили и забыли, просто было в том парне нечто. И не то чтобы так хочется поверить в судьбу или божественное проведение, просто мозг ищет скорейший способ закрыть образовавшиеся пробелы, проблемы, дилеммы. Да, именно, и никак иначе. Вот завтра проснётся и не будет этой глупости в голове.