Трус

      «Почему всякий раз, когда я оказываюсь в дерьме, ты накидываешь сверху?»       Лютик крутил их последний разговор в голове уже долгие часы.       Трубадура нужно было уметь терпеть. Геральт этого не умел. Он часто бывал с ним не очень вежлив и тактичен, правда, чаще всего это выражалось невербально — в его скованных движениях, взгляде, но воспринималось Юлианом скорее как дедовское ворчание. Физически Геральт, конечно же, выглядел лет на сорок, не больше, но ни для кого не было секретом то, насколько давно ведьмачий цех выпустил из своих дверей последнего воспитанника. Белого Волка было сложно осуждать за угрюмость и молчаливость, поэтому Лютик этого не делал, но, притянутый его силой и каким-то несколько драматичным обаянием, прилип как банный лист к заднице и никак не хотел оставить в покое. И, конечно же, не потому, что ему самому было крайне одиноко, и он был способен это чувство понять. Конечно же, не потому.       Ведьмак вообще большую часть времени казался зацикленным на каких-то своих внутренних мыслях и чаяниях, хотя иногда барду думалось, что в голове у ведьмака на самом деле царила медитативная тишина, которую чисто физически не способный промолчать Лютик каждый раз бестактно нарушал. Геральт, кажется, все-таки искал спокойствия, хотя его убежденность в том, что не для ведьмаков это пресловутое спокойствие было придумано, окружало его мифическим образом великомученика.       Лютик считал, что самоотверженно помогал ему держаться на плаву. За эту чрезмерную самоуверенность, собственно, он в итоге и поплатился.       Возвращаться было сложно. Идти тем же маршрутом оказалось невозможно, а о других путях бард попросту не знал, поэтому, погрузившись в свои мысли, быстро заплутал и теперь ступал по каменистому перевалу, так сказать, на-дурачка, содрогаясь от мысли о том, что окажется запертым на этой ветреной скалистой местности на ночь или даже навсегда. Перспектива умереть в одиночестве вызывала у Юлиана настоящий животный ужас.       У него не было никакого снаряжения: ни оружия, ни даже легких доспехов, ни физической подготовки. Он всегда путешествовал в компании тех, кто мог его защитить: барды нуждаются в защите существ, знающих, как держать в руках клинок. Сейчас, переволновавшись и приняв опрометчивое решение, он сам пошел искать себе верную смерть. Но остаться Геральт бы ему не позволил. Это читалось по его глазам. Это был не тот случай, когда можно было навязаться следом. Бард отступил.       Лютик предполагал, что, скорее всего, Ведьмак, поглощенный в тот момент своей болью, не подумал о том, что его друга на дороге может ожидать смерть или что похлеще, но, возможно, Белый Волк даже не предполагал, что бард действительно просто соберет свою немногочисленную поклажу и уйдет.       Опускался вечер, парень кое-как продрался через ветвистую заросшую тропу и нашел относительно безопасный спуск вниз, горестно думая о том, что все, кто были с ними в походе на дракона и остались в живых, уже тысячу раз покинули это треклятое место, один он — беспомощный и уставший – был вынужден плутать по горам и искать выход. Совершенно один. Да его простой барсук загрызть способен, что уж говорить о хищниках пострашнее.       Но было тихо.       «Пока тихо», — напомнил себе Лютик.       Теперь они вряд ли увидятся снова. Разве что, случайно. Оба они часто колесили по крупным городам, поэтому регулярно сталкивались в самых неожиданных местах, несмотря на то, что из-за подавителей Геральт даже не знал его истинного запаха. Его у Лютика, истерзавшего свое тело специальными снадобьями, уже почти не осталось, он ощущал себя стерильным как спирт. Альфы не чувствовали запахов других альф, поэтому обман раскрыт не был. Зелья-подавители глушили большую часть феромона и деструктивно влияли на организм, но быть омегой в далеких странствиях и пахнуть чертовски опасно. Опасно открываться спутникам, опасно пить и ночевать в тавернах. Лютик по личному опыту знал, что контролировать себя альфы вполне себе в состоянии, но какой был в этом смысл, если за стенами крупных городов всегда творился полнейший беспредел? Одним изнасилованием и убийством больше, одним меньше. Никто не заметил бы никакой разницы.       Геральт так и не узнал, что Лютик омега.       В какой-то мере парень даже был этому рад. Ему из чистой гордости не хотелось, чтобы к нему привязались из-за его пола. Однако с каждым годом нейтрализованные подавителем «сухие» течки переносились все тяжелее и тяжелее. Всё было легко списать на временное недомогание, но цикл сбивался, они приходили чаще вместе с жаром и рвотой. Искать кого-то, находясь под маской альфы, было практически невозможно, а открываться Геральту, который даже так его воспринимал не больно-то и серьёзно, Юлиан боялся. Да и как бы это выглядело?       — Привет, Геральт, мы знакомы много лет, но мне надо срочно перепихнуться, потому что я устал дрочить на тебя за стеночкой, слушая, как ты трахаешь очередную проститутку, — ворчал себе под нос тот, сражаясь с кустами и, наконец, спускаясь с горы. — Чудесно, дорогой друг! — бард пнул небольшой камень, в вязкой полутьме оглядывая выросшую перед ним внезапно из вечерней мглы чащу леса. — Да, идти в лес сейчас, конечно же, ни разу не опасно, Лютик, — но он поджал губы и упрямо поплелся по небольшой, но заметно выделяющейся вытоптанной дорожке, надеясь наткнуться на трактир, а возможно выйти на дорогу и там прибиться к каким-нибудь случайным путникам или обозу.       Все было настолько плохо, что Лютик даже запаха своего не знал. Стоило прийти первой течке, он тут же стал глушить свой организм всякими магическими средствами. Да и себя унюхать было невозможно, поэтому приходилось как-то высчитывать, держать в голове, считать дни и пить подавители заранее, благо, работали они сильно и долго.       Но за все приходится платить: Лютик предполагал, что полностью уничтожил свою репродуктивную систему, но нельзя сказать, что такая перспектива его сильно напугала, поэтому метания Йеннифэр вызывали у него снисходительное недоумение. Хотя, о чем он только не думал в дни и ночи течек, когда, несмотря на подавитель, готов был лезть на стену и, как портовая шлюха, раздвигать ноги перед первым встречным альфой. Но оказывался вынужден лишь неловко переминаться за спиной ведьмака, договаривающегося со всякими шокающими кметами насчет очередного заблудившегося гуля. В такие моменты Лютик был особенно рассредоточенным и уязвимым, за что пару раз получал от едва успевавшего вытащить его с того света Геральта выговоры, а однажды — удар в живот, от которого из-за усиливавшегося от гнева чужого запаха едва не спустил от перевозбуждения в штаны.       За годы он научился держать себя в руках и подавлять инстинктивное блядство. Иногда действительно приходилось терпеть течку, перенося все это истязание на ногах. Рядом с ведьмаком Юлиан ощущал себя очень сильным, способным вынести что угодно. И он выносил.       — О, черт… — сейчас же ему хотелось просто сесть на траву в темноте у дерева и заорать дурниной на весь лес, но привлекать к себе внимание местных упырей было делом глупым. К самоубийству Лютик был пока не готов, но с каждым днем ему казалось, что рано или поздно он решится. Только вот барду не хотелось, чтобы кто-то чувствовал за это вину. Тем более Геральт, сделавший для Юлиана больше, чем кто-либо другой. Это Лютику не сиделось на жопе ровно, это он сбежал из дома, это он начал пить подавители с первой течки. — Трус, — гневно зашипел на себя трубадур и замер, вглядываясь в темноту.              Лютик шел по лесу уже не меньше часа, дёргаясь и вздрагивая от любого шороха. Это помогало отвлечься от той внутренней горечи, от которой хотелось едва ли не рыдать. Уж лучше паниковать и бояться, чем мотать на кулак сопли и жалеть свою несчастную, кинутую на произвол судьбы задницу. От страха побаливал живот, да и не ел Лютик уже, как минимум, сутки. Он, конечно, был довольно выносливым, но уж точно не стальным.       Уже жалея о том, что сунулся в лес в темное время суток, бард поправил лютню и тяжело сглотнул, поведя носом. Запах леса перемежался с чем-то новым. Где-то неподалеку явно были люди. Он ускорил шаг. Через пару-тройку минут на фоне белого диска луны замаячил дымок. Парень улыбнулся, понимая, что, судя по всему, ему повезло и впереди трактир. В любом случае, кров на ближайшую ночь он найдет точно.       И, действительно, это был небольшой постоялый двор: несколько двухэтажных домиков, косая потёршаяся вывеска на заборе, заваленная сеном конюшня с тремя лошадьми на привязи и небольшим кривоватым не особо породистым что-то усердно жующим мулом в углу. Барду подумалось о том, как, стало быть, хорошо все это выглядело лет эдак пятьдесят назад, когда было только-только построено. Скорее всего, раньше здесь пролегали какие-то важные маршруты, раз появлялись такие богатые места. Теперь, видимо, поток людей сократился и денег на содержание стало совсем мало.       Лютик грузно навалился на тяжелую дверь и, поспешив, практически ввалился в располагавшуюся по центру таверну. Сейчас бы сожрать чего, кинуть корчмарю пару монет за комнату да завалиться спать.       За стойкой стоял смуглый широкоплечий детина и с крайне смурным выражением на лице отсчитывал что-то из большого кошеля. Видимо, дневную прибыль. По темным углам сидело несколько мрачноватых путников, лиц которых было не разглядеть. У украшенной выцветшим гобеленом стены устроилась небольшая веселая компания, увлеченно играющая в гвинт. Лютик заозирался, подходя к столу.       — Осталось чего за день? — привыкший делать вид, что он альфа, Юлиан нагловато побарабанил пальцами по столешнице, привлекая внимание недовольного хозяина.       — Смотрит-ка — бард, — внешне детине, казалось, было лет сорок. Альфа, пахнущий словно какие-то целебные мази — эвкалиптом. Приятного мало. Не особо симпатичный: нос крупный, с горбинкой, немного свернутый влево, из-за чего говорил мужчина гундосо; глаза — глубоко посаженные, темные, под густыми чернющими бровями; плечи крупные, покатые. — Сыграешь? — он закинул тряпку на плечо.       — Утром, если дашь еды, воды и комнату для сна, — Лютик постарался выдавить самоуверенную ухмылку, но от усталости вело. Корчмарь странно на него посмотрел и задумчиво прищурился. — Весь день на ногах, уже сам себя не помню.       — Будешь хорош — урежу плату в треть и верну твои чеканные.       Парень хмыкнул, — «чеканные», — рассеянно кивая, и задумчиво уставился в столешницу, дожидаясь еды. Это было странное предложение, но в их странствиях случалось и подобное. Иногда с бардов плату вообще не брали, если те угождали публике. Правда, бывало такое редко, да и мужик этот не особо был похож на любителя баллад.       Лютик прикрыл глаза, пытаясь прийти в себя после столь длительного марш-броска, за который он, напуганный перспективой ночевки в горах, ни разу даже не отдохнул. Находиться рядом с альфой было тяжело, несмотря на то, что тот даже не был в его вкусе. За все эти годы альфы у него были всего пару раз, да и то давно и как-то очень скомкано и непонятно.       Напряжение тогда несколько снялось, но психологического удовлетворения так и не сыскалось, поэтому расстроенный бард практически утратил какую-либо надежду найти свою «истинную» любовь и обрести спокойствие. Все земли были наслышаны о том, что автор многочисленных баллад и поэм о Геральте из Ривии — альфа, причем «тот самый» — из гулящих налево и направо. Так что, если он начнет потакать своим инстинктам, слишком уж велик будет шанс опростоволоситься и раскрыться. Только вот даже при таких обстоятельствах больше всего его всегда волновало то, насколько быстро в таком случае Геральт бы от него избавился. Лютик многое бы отдал, чтобы попробовать того на вкус, но в итоге раскрывать свою настоящую сущность даже не потребовалось — его отправили восвояси и без этого.       — Все, что осталось.       Перед бардом поставили приятно пахнущие холодные щи с бесформенным куском хлеба на краю тарелки и глиняную кружку с водой. Усталость брала свое, но ложиться с пустым желудком не хотелось, поэтому бард принялся активно налегать на довольно скудный после таких горных переходов ужин.       — Откуда идешь? — корчмарь оперся локтями о стойку, от его взгляда Лютику стало неуютно, но, сглотнув ком в горле, он все же ответил.       — Путешествую, — парень отмахнулся, с каждой секундой от сократившейся дистанции ощущая себя все более некомфортно.       — Прямо так? Ни коня, ни оружия?       Бард замер, выдержанно отвечая на чужой взгляд.       — Тебе почем знать, что за оружие у меня с собой?       Корчмарь как-то сально ухмыльнулся.       — Один идешь?       Теперь Лютик начал смутно ощущать постепенно нарастающую панику. Что-то было не так. Мысленно он принялся судорожно высчитывать дни.       — Друга жду, — соврал трубадур, ощущая, как по позвоночнику растекается липкий холодок, но внешне сохранил спокойствие, хотя только слепой бы не заметил то, как парня сковало.       «Течка…»       — О? Друга? — прозвучало так мерзко, словно ему засунули в ухо язык. Лютика едва не передернуло.       — Ходили убивать дракона в горы.       Альфа криво ухмыльнулся — явно не поверил. Ха, драконы, скажешь еще, балладщик!       — И что же? Ты тоже убивал? — как-то совсем насмешливо, словно говоря с ребенком, склонил он голову набок, немигающим взглядом буравя чужое лицо.       Лютик часто заморгал, ощущая, как сдавливает горло.       Забыл. Забыл принять подавители.       «Идиот».       — Убивать драконов — не менестрельское дело, — голос подвел. Юлиан быстро прикончил еду, опрокинул в себя воду и, рассчитавшись и кинув несколько монет за комнату, подхватил лютню. Колени дрожали. — Не находишь, друг? — он выхватил из чужих пальцев ключ.       Мужчина не ответил, лишь повел носом и проводил барда пытливым прожигающим взглядом.       На улице никого не было — только лошадиные всхрапывания доносились из конюшни. Лютик глубоко вдохнул прохладный ночной воздух. Его все еще мелко трясло. Около минуты он стоял неподвижно, вслушиваясь в давящую тишину близкого леса и подавляя в себе глупейшее желание сбежать и заночевать где-нибудь в чаще. Если бы это был лишь страх, то ему было бы намного проще. Только вот тянущие спазмы внизу живота говорили об обратном.       Решившись, Юлиан бегом пересек широкий постоялый двор и вошел в соседнюю пристройку, поднимаясь на второй этаж.       В крошечной комнате было душно и затхло, но открывать окно было категорически нельзя — усилившийся запах начнет просачиваться во двор и привлечет ненужное внимание. Лютик прекрасно знал, насколько редко забираются в такие закрома родины омеги. За годы странствий омег они с ведьмаком видели лишь в деревнях — то есть местных — да в борделях, в которые нелегкая периодически по огромному количеству разных причин да поводов заносила многих несчастных. В деревнях омег отдавали из семьи сразу после первой течки. То есть, у ровесников Лютика могло быть по три или даже четыре ребёнка. Барда от таких депрессивных картин всего аж перекореживало. Еще в — уже, черт возьми, далекой — юности его бунтовавшая натура стремилась вычернить, вскрыть этот не устраивавший его миропорядок, однако то ли делал он это как-то неправильно, то ли публика была неблагодарной, но затею пришлось оставить, как и остросоциальные темы, в покое.       Однако за десять лет так ничего и не изменилось: большинство омег — неважно, женщин ли, мужчин (которых было в разы меньше, как и женщин-альф) — дальше, чем в соседнее село, носу не казало. Слишком же смелые странствующие часто заканчивали либо смертью, либо в койках публичных домов. Кто-то, правда, как и Лютик, попросту скрывал свой запах, но встречались ли ему такие, он не знал. В основном, Юлиан был уверен, если и встречались, то изначально это была так называемая городская золотая молодежь, как и сам бард, бегущая от незавидной участи насильных замужеств. Омеги, по умолчанию, наследства не получали, разве только глава семьи решал внести изменения в завещание, что бывало крайне редко.       Лютику в этом не повезло.       Парень запер дверь на засов, снял и отложил лютню в сторону и, сев на кровать, принялся копаться в своей небольшой дорожной сумке в поисках подавителей, что в освещенном лишь слабо горевшей на столе свечой помещении оказалось делом не из легких.       «Нет…»       Юлиан шумно вдохнул, ощущая, как сердце ухает куда-то вниз. Он хотел закупиться в ближайшем городе, но из-за появления Йеннифер их маршрут перестроился, и они с Геральтом сделали огромный крюк по горам. Последнего пузырька должно было хватить на пару недель.       Только вот теперь Лютик молча растерянно смотрел на треснувший флакон, ощущая, как его покидает последняя надежда. Рано или поздно удача бы отвернулась, так бывает всегда, но сейчас все беды разом решили посыпаться ему на голову словно из рога изобилия.       Юлиан обессиленно опустил руки на колени, растерянно поджимая губы, понимая, что теперь-то он точно был в полнейшем дерьме. Мало того, что настоящую течку в жизни полностью не переживал, так еще и оказался один в какой-то сомнительной глуши без подавителей и какой-либо защиты.       Свой запах, как и любой другой человек, он распознать не мог, но прекрасно осознавал, насколько тот с каждой минутой тяжелеет и усиливается, наверняка вызывая интерес у вынужденных соседей. Оставалось надеяться, что альф среди них не было, хотя охочих до омежьего запаха и задницы бет тоже было немало. Правда, им это казалось, скорее, редким деликатесом, да и какого-то особого влияния на бет феромон не оказывал. Для альфы же течный омега был чем-то навроде красной тряпки для быка. И малое количество альф отказывалось от возможности взять то, что «плохо лежит», даже если это что-то сопротивлялось, вырывалось и молило о пощаде.       Постепенно тело наливалось тревожащей свинцовой негой. С подавителями ощущения притуплялись, но сейчас все было, так сказать, на живую. Отчаявшийся организм словно делал все, чтобы привлечь к себе кого-нибудь для случки. Дыхание тяжелело, руки и колени слабели. Юлиан едва не заскулил, ощутив, как мышцы пресса напряглись, импульсом сократился сфинктер, и ткань штанов увлажнилась от естественной смазки.       — Святые угодники… — он сильнее свел трясущиеся колени, часто мелко хватая ртом воздух, пытаясь хоть немного успокоиться и понять, как ему быть дальше. — Лютик, ты в дерьме… в этот раз ты попал. Конкретно попал.       В дверь гулко постучали. Юлиан вздрогнул, замирая. Набирающая обороты течка усиливалась с каждой минутой вместе с настоящей паникой и постепенным осознанием того, что, скорее всего, в итоге его просто изнасилуют и, вероятно, не раз и не два. И ему невероятно повезет, если желающий будет один, а у всего этого не окажется серьезных последствий.       Стук повторился. Причем такой, что дверь задрожала.       — Открой-ка, — послышался звук шагов. На дверь навалились так, что подгнивший от времени засов громко затрещал, едва не поддавшись. Парень испуганно отодвинулся по кровати к стене и поджал к груди ноги, закрывая лицо ладонями. — Эй, ба-ард, — пропел знакомый голос куда-то в небольшой зазор между дверью и косяком. — Мы не обидим.       «Все сон и неправда, это все сон и…» — парень испуганно всхлипнул, когда от очередного мощного удара засов буквально отлетел вместе с куском двери. Комнату заполнили чужие одуряющие запахи.       Лютик плотнее закрыл лицо руками и сжался в комочек, едва не плача. Эмоции без подавителей в течку усиливались.       — Кровати шаткие, давай его на пол, — приказал чей-то голос.       Барда грубо схватили за руки и буквально скинули с кровати. Он больно ударился коленями о грубое дерево и едва успел выставить ладони, чтобы не разбить лицо. Лютик так и замер, тихо часто хватая ртом воздух, не чувствуя в себе сил даже заплакать. Он ощущал себя словно под действием какого-то наркотика, но знал, что это лишь синдром отмены.       Его осторожным, но одновременно небрежным движением перевернули на спину, Юлиан тихо застонал.       — Ничего личного, парень.

***

      Всё шло совершенно не так, как он предполагал.       «А когда все шло так, Геральт?» — резонно возразило что-то внутри.       Йеннифэр. Йеннифэр из Венгерберга.       Ведьмак не сразу успел заметить, как имя его опрометчивой симпатии, переросшей в нечто большее, магическое и не самое здоровое, стало именем его основной проблемы. Взбалмошная чародейка с фиалковыми глазами и присущей ей немыслимой заносчивостью пыталась скрыть свои слишком обычные для магички, но все еще человеческие слабости и снова бросалась обвинениями, не внемля голосу рассудка.       «В Ринде. Джинн».       Всего несколько слов тут же стали причиной скандала. Зачем только этот чертов дракон решил к ним лезть? Ах да, ведь это мы к нему полезли. Но старика винить было не в чем, Геральт и сам не раз говорил этой женщине, что больное самомнение ребёнком не вылечить: живое существо — не зелье для ран, не способ вырастить себе костыль.       «Ты клал на свободы других, кто теперь разберёт подлинность этой связи?!» — и это после того, как Геральт спас чародейку от неминуемой смерти. Да, в благодарность за спасение своего бестолкового мальчишки, да, из чувства ответственности, да, из чувства… Что же это было за чувство? Поговаривают, у ведьмаков их быть не должно вовсе, но влечение сменялось горечью, неприязнью и почему-то бурлящей внутри всепоглощающей злобой. Здесь железное самообладание и хваленая выдержка Геральта явно давали трещину.       Ей было плевать на всех, кроме себя любимой, на всех, кто не мог преподнести ей желаемого в самые короткие сроки. А чего же она желала? Всего и сразу. Йеннифэр и сама этого не знала. Геральт мог бы (или по крайней мере постарался бы) сделать для чародейки немыслимое, если бы Йен хотя бы попробовала разобраться в своих запросах. Но та, ежели иногда и осознавала, чего хочет, то моментально меняла стремления, как выходные платья, и упрямо винила в своих неудачах других.       Да, несомненно, для омеги, коей являлась Йеннифэр, бесплодие означало приговор, но одновременно и свободу, недоступную большинству других людей. Она принесла эту жертву сама, но теперь хотела заставить целый мир расплачиваться за свое же собственное решение.       От нее всё так же пьяняще пахло крыжовником и сиренью; обрамляющие красивое лицо смоляные волосы беспощадно трепал ветер, а Геральт, едва не трясущийся от ярости, застыл как вкопанный, когда Йен развернулась и ушла. Теперь, возможно, покидая ведьмака навсегда.       Геральт снова сделал всё не так, как нужно.       «Она — не твоё предназначение, ведьмак. Даже с помощью самой сильной магии нельзя получить любовь и искусственно создать себе истинную связь», — послышался хрипловатый голос за спиной, но Геральт лишь устало прикрыл глаза, сжимая кулаки и поворачиваясь лицом к месту, где за долю секунды до этого находился мифический золотой дракон — реликт разрушающегося мира. Старик исчез. Исчез бесследно.       Краем глаза Геральт успел заметить, как взволнованно подскочил его попутчик — молодой, смазливый и шумный альфа, которого видеть в таком своем настроении хотелось меньше всего на свете. Только не сейчас.       Геральт знал, что принял фальшивку, вроде банального приворота, за Предназначение. Знал, что ошибся с последним желанием. Девицы в тавернах были куда проще — они хотя бы не лезли в душу Геральта, а если и лезли, то больше чем на ночь в ней не оставались.       Слыша осторожные шаги за спиной, Геральт глухо рыкнул, плечи его напряглись.       Чертов Лютик, гули его дери. Показываться барду в момент подкашивающей слабости не хотелось. Геральт втайне жалел, что болтливый юноша не был омегой, потому что то, что постепенно связывало их с Лютиком, было чем-то бо́льшим. Этого после уничтожающего провала с Йен признавать не хотелось более всего. Не сейчас. Никогда вообще.       «Это просто очередное бестолковое наваждение».       Чёрт возьми, да ведьмак и познакомился с этой магичкой из-за барда! Когда Геральт не мог думать ни о чем, кроме спасения дурного повесы.       Дьявол.              Когда перед глазами больше не темнело от гнева, а ярость свернулась притихшим зверем где-то на задворках сознания, Ведьмак устало выдохнул и, прислушавшись, пожалел. Сказать по правде, Геральт не верил, что на этот раз его спутник действительно соберёт свои пожитки и уйдёт один в горы.       Ведьмак невесело усмехнулся.       Заставить упрямого, терпеливого и жизнерадостного Лютика расстроенно замолчать, а затем просто… уйти? Теперь Геральт мог по праву собой гордиться.       Судьба бестолкового трубадура теперь не могла его не беспокоить. Геральт не сомневался, что тот обязательно во что-нибудь вляпается — станет приманкой для разбойников или волков. А может, всё сложится куда прозаичнее, и он просто заплутает и замёрзнет ночью в горах — с него станется. Парнишка был не в состоянии даже присмотреть за вещами и лошадью, пока ведьмак носился по ущельям за очередной тварью, так что прогнозы были крайне неутешительные. Даже если барду невероятно повезет и каким-то чудом он доберется до ближайшей таверны, ему все равно как-то придется отсюда выбираться.       Увлеченный мрачными мыслями, Геральт не заметил, как вскоре выбрался на знакомую местность, срезав дорогу там, где не прошел бы с группой людей. Недалеко уже замаячила привязанная в укромном месте Плотва, и ведьмак решил ненадолго сделать привал, развести костёр и подумать о своих дальнейших действиях. Он был уверен, что выследить Лютика сможет. Тот был настолько неаккуратен и импульсивен, что наверняка оставил после себя множество следов. Для опытного охотника, тем более ведьмака, на практически безлюдной местности такие сигналы человеческого присутствия были все равно что дорожными указателями со стрелками. А после беглого осмотра Геральт сделал вывод, что Лютик все-таки покинул гору. Вероятно, даже не сломав себе шею.       Потрескивание огня всегда действовало на ведьмака умиротворяюще, но смутное неприятное беспокойство почему-то не хотело его покидать, угнездившись где-то глубоко в груди.       — И зачем он вообще ввязался в этот поход, Плотва? Ни магических способностей, ни физической силы. Даже альфа из него совершенно никакой: только людям на посмешище. Двух девок — и тех своими глупостями рассмешил, — мужчина фыркнул, слегка щурясь в свете костра.       Геральт встал, похлопав стоящую чуть поодаль лошадь по спине, начиная подготавливать её к дороге.       — Ведь верно я говорю? Не уверен в своих силах — не суйся, — ведьмак прикусил губу, замолкая. Злиться на Лютика больше не получалось, а его смерти Геральту совершенно не хотелось. Все-таки нелюдимый ведьмак успел привыкнуть к своему спутнику и чувствовал за него ответственность и почему-то острую необходимость его защищать.       С этими мыслями Геральт спешно затушил костёр, одним быстрым отточенным движением залез на лошадь и направил Плотву в сторону ближайшего поселения: пешком бард не мог далеко уйти.       Мимо проплывали деревья и редкие темные полянки, вот уже драконьи горы остались далеко позади, а на небосвод выплыла круглая луна, блестя начищенными боками. Из леса доносился протяжный волчий вой, и только одинокого, устрашающего вида всадника в темной одежде и с серебрящимися в лунном свете волосами можно было встретить в это время на узкой дороге.       — Послушай, тебе не встречался здесь вычурно одетый бард с лютней наперевес? — Геральт говорил негромко, но достаточно отчётливо, чуть склонив голову набок и роняя на лоб пару седых прядей. — По нему еще прямо сразу видно, что поэт.       Бета заморгал, прищурившись, явно припоминая, но скрытничал. Этого было достаточно.       — А вам, милсда́рь, на кой оно вообще надо? Здесь у нас с достопримечательностями негусто, кто приходит, обычно сразу в трактир идёт, чего получше вы тут не найдете, — мужик задумчиво почесал затылок и сплюнул куда-то под ноги, переведя взгляд на кобылу.— Лошадь у вас добрая, вижу, пристроить надо? За пару монет отыщем ей место неподалеку, — и он выжидающе взглянул на Геральта, спустя минуту получая в грязную ладонь пару медяков.       — Если с Плотвой что наутро случится, будешь собирать себя по всей деревне по косточкам, — доверительно заверил ведьмак, похлопав парня по плечу так, что тот аж присел, спешно кивая в ответ.       Геральт без труда распахнул тяжёлую дверь и ступил в полумрак трактира, ощущая, как в нос ударил странный сладкий не свойственный трактирам запах одуванчиков и мёда. Привлекательный и пьянящий, он будто с каждой минутой становился более насыщенным и густым, но сразу назвать его источник было непросто.       Ведьмак нахмурился: аромат усиливался, принося с собой лёгкое возбуждение. Ведьмачье чутьё играло с ним злую шутку — он ощущал любые запахи куда отчётливее обычных людей, поэтому и феромоны действовали на таких, как он, сильнее, чем на прочих.       Характер этого аромата нельзя было спутать ни с чем:       Течный омега, здесь? В такой глуши, ещё и в таверне? Разве ж им не положено оставаться дома в такие периоды? Если, конечно, здесь не… Геральт мотнул головой, отгоняя лишние мысли. Сейчас ему было нужно найти барда. Была вероятность, что на этот же запах повелся и Лютик.       Подумать об омегах можно было и после. Потом Геральт просто снимет девицу и, возможно, задержится здесь на день.       Только в душу почему-то закрадывалось смутное беспокойство, природу которого ведьмак себе объяснить пока не мог. Почему-то запах казался ему подозрительно знакомым. Геральт готов был поклясться, что не чувствовал его раньше. По крайней мере, он не мог вспомнить, у кого из знакомых омег был именно такой одуряющий аромат. Такое бы ведьмак запомнил.       Альфа медленно прошёл вглубь трактира, хмуро взирая из-под капюшона, слыша только пьяное бормотание по углам да скрип половиц под собственными сапогами. В помещении было как-то слишком пусто, даже за стойкой не наблюдалось хозяина.       Геральт подошёл к одному из широких столов, за которым обнаружил живо переговаривающуюся компанию деревенских:       — Мне нужен бард, — голос звучал немного хрипло. Мужики затихли, сверля ведьмака поплывшими взглядами.— Кто-нибудь из вас видел здесь юношу с лютней? Я ищу его. Сейчас, — с нажимом произнёс ведьмак.       Прочистив горло и растянув обветренные губы в ухмылке заговорил один, по всей видимости, главный в этой компании:       — А что нам за это будет, мужик? Видели мы твоего паренька, сладкий такой был и как смерть моя бледный, да только вот запамятовали…       Геральт устало вздохнул, сделав шаг к столу, в ответ на что местные как-то быстро настороженно подобрались.       Ну почему просто нельзя быть хоть чуточку сговорчивее?       Ведьмак наклонился, дёрнув деревенского за шиворот и вытаскивая из-за стола под нарастающий недовольный гул вокруг. Капюшон соскользнул с головы, демонстрируя длинные белые волосы, аккуратно собранные на затылке и разметавшиеся по широким плечам.       — Где чёртов бард? — сквозь зубы произнес ведьмак, встряхивая мужика и приподнимая того над скамьей.       Тот ощерился, силясь вывернуться, но, не заметив поддержки, только прошипел, прищурившись:       — Он в западном крыле в одной из комнат, сиганул туда через двор, как заяц. Ты поторопись, ведьмак, не то им без тебя полакомиться успеют, а… Дерьмо! — больно приземлившись на пятую точку мужик злобно зыркнул в сторону удаляющейся спины альфы, укрытой темным дорожным плащом.       Выйдя во двор, Геральт быстро двинулся к жилым комнатам. Тенью проскользнул мимо и взбежал по лестнице на второй этаж. В груди что-то неприятно кольнуло, а в нос ударил в разы усилившийся медово-цветочный запах, к которому сейчас примешивались три или четыре посторонних и грубых — сено, кожа, эвкалипт.       Одна дверь была чуть приоткрыта, из-за неё доносился громкий мужицкий смех. Без раздумья Геральт отворил её, застывая в проёме, в ту же секунду встречаясь взглядом с испуганно распахнутыми светлыми глазами.       — Лютик…