Вернуть семью? Или отдаться любви? Вот в чем вопрос...

Дверной замок со звуком блокируется, когда Сан переступает порог общей квартиры и морщится от простоявшегося запаха алкоголя, который кажется заполонили все пространство. Но помимо этого в воздухе слышны и иные ароматы, что заставляет парня напрячься. Он прямиком следует в гостиную — самую большую комнату в их пятикомнатной квартире, и застывает на пороге. Представшая картина до скрипа зубов злит его, кулаки сами собой сжимаются так, что вены взбухают, и, кажется, его тяжёлое дыхание становится слишком громкими, потому что все присутствующие поворачивают на него головы. Но Сан не смотрит на остальных, он смотрит чётко в мутные глаза, которые выдают состояние их хозяина, и уговаривает себя не поставить под ними пару фингалов. — Какого черта, Хонджун?! — шипит он, а последний пьяно смеётся и совсем не чувствует приближающейся опасности в виде злого Чхве Сана. Очень злого. Хонджун как сидел полулежа на диване с оголенным торсом так и остался сидеть, единственное, омегу, покрывавшую его тело поцелуями, скинул со своих колен, и на том спасибо. Он хватает одну из десятка бутылок, расставленных на журнальном столике и делает глоток, не особо задумываясь над содержимым — горло обжигает, в голову бьёт и хорошо. — Сани, хочешь присоединиться? Хонджун сам не понимает, что говорит. Его мозг уже давно в режиме офлайн работает и все, что поддерживает его организм в сознании это дикое желание поебаться. Что, собственно, он и делал пока не пришёл Сан. Омеги у ног лидера ластятся к нему, просят внимания и тянутся к бутылкам, но тот на них шикает и усмиряет голодных шлюх. — Пошли вон отсюда! Сейчас же! Сан пронзает своим грозным взглядом всех нежелательных гостей, но те переводят взгляд на блондина и дождавшись его усталого кивка подрываются собрать свои вещи и покинуть помещение, в котором напряжение между двумя альфами растёт в геометрической прогрессии. Как только за ними хлопает дверь, Хонджун снова тянется к бутылкам, жадно глотая спирт, что кажется уже течет по его венам вместо крови. А Сан молча проходит внутрь и садится напротив, не снимая с лица устрашающую маску. — Оденься хоть. — Хонджун лишь фыркает и лениво тянет на себя подушку, прикрывая кубики пресса, усыпанные многочисленными еле видимыми шрамами. — Если ты опять будешь читать мне нотации, то давай не надо. — он делает ещё глоток и пытается сфокусироваться на друге, сидящим перед ним, но таким мутным из-за всего выпитого, а выпил он немало. — Ты, блядь, превзошёл себя! Шлюхи на дом? Ты серьёзно? У тебя есть целый пентхаус, где ты можешь устраивать свои оргии сутки напролёт, но ты, сука, притащил этих блядей сюда! Ты хочешь, чтоб Есан закрылся в своей комнате навсегда?! Я и так последний раз видел его в понедельник, а сегодня уже пятница, Хонджун, пятница! Ким заметно поникает при упоминании младшего и снова припадает к горлышку бутылки, жадно вливая в себя жидкость под неодобряющий взгляд друга, который бубнит недовольства о поведении лидера себе под нос и резко вырывает из его рук злосчастную емкость. Хонджун лишь пронзает его таким же недобрым взглядом и откидывает голову на спинку. Его грудь размеренно вздымается, но пальцы тянутся к виску, массируя его — голова стала тяжёлой от всей дряни в его организме. У него перед глазами все плывёт и чёткие изображения не складываются, но стоит услышать хлопок двери, как Хонджун всем телом напрягается. Вспомнишь солнце, вот и лучик. Есан тихо проходит мимо гостиной и быстро прошмыгивает в ванную, старательно натягивая рукава домашней толстовки до самых кончиков пальцев. Это замечают оба альф. Хонджун не хочет смотреть на младшего, не хочет видеть очередные царапины на его исхудавших руках, но не может отводить взгляда от когда-то близкого человека. Сан тихо встаёт и идёт в коридор за омегой, застывая перед закрытой дверью ванной комнаты, из которой доносятся звуки воды. Он стучит пару раз костяшками пальцев и даже сквозь деревянную перегородку между ними чувствует, как напрягается Есан. — Есани, открой, пожалуйста. — Сан лбом прижимается к поверхности и вслушивается в звуки. Есан замирает перед раковиной, в проток которой стекает его кровь и сдерживает подступившиеся слезы. Тело немного потрясывает, слабость окутывает с ног до головы и ему становится сложно им управлять. Он всем весом поддаётся к двери и щёлкает замком, падая на опешившего Сана. Тот незамедлительно подхватывает омегу на руки и уносит в его спальню. На его кровати Сан замечает пятна крови, как давно впитавшиеся, так и свежие и поджимает губы, смотря на бледное лицо омеги. По его руке тоненькой струйкой стекает густая кровь, и Сан быстро заматывает подобие жгута на предплечье, останавливая кровотечение. Он отправляет сообщение их доверенному доктору и, получив в ответ короткое «ОК» спокойно вздыхает, переводя взгляд с болезненного Есана на Хонджуна, стоящего в проходе. — Это все твоя вина! — сипло шепчет Сан, а Хонджун молчит. Потому что ему нечего сказать. Потому что Сан прав. Лидер последний раз бросает взгляд на потерявшего сознание Есана и удаляется обратно в гостиную допивать свои запасы. Ему тошно. Тошно от самого себя, от того, что он так скатился, стал зависим от алкоголя и наркоты, стал срывать стресс и злость на шлюхах, стал слабым. Он добился своего, в его руках все, чего он так долго желал, но и потерял все, что имел. И никакой эйфории от полученного, никакого удовольствия, только дыра в груди, которую он пытается заполнить бессмысленными попойками и кайфом от очередной дозы. Врач как всегда читает долгие нотации на тему того, что старшие совсем не следят за состоянием омеги и не пытаются вылечить пошатнувшуюся психику парня, но все что может сделать Сан — кивнуть на его слова и закрыть за ним дверь. Он устало облокачивается на стену в коридоре и пытается думать — Есана, действительно, стоило бы отправить к психологу. В темноте коридора перед ним возникает та самая картина, что сломала омегу: безжизненное тело Давон в крови и с кучей колотых ран. Сан трясёт головой, отгоняя наваждение, и поднимает голову на только зашедшего друга. — Есан опять что-то с собой сделал? — без всяких приветствий спрашивает Юнхо и небрежно скидывает обувь. — Да, но главный вопрос заключается в другом… Где ты был целую неделю? — Сан взглядом пытается донести до беты, что сложившейся ситуацией он недоволен. — Контролировал приём товара и зависал в офисе, распределяя доход по счетам, вы же там не появляетесь, а этим кому-то надо заниматься. — презрительно бросает Юнхо и скрывается от испепеляющего взора Чхве в своей комнате. Сану остаётся тяжело вздохнуть и в очередной раз задуматься, что же происходит. Он хочет вернуть в их маленькую семью прежние отношения, но теперь он теряет и Юнхо. Безразличие Чона ко всему происходящему злит его больше всего, и Сану хочется ворваться к тому в комнату, схватить за грудки, хорошенько так встряхнуть и спросить, что не так. Как он может так быстро сдаваться, даже не пытаясь помочь, хотя бы тому же Есану, в котором он души не чаял. Будто все связи между ними в один миг разорвались, и от этого у Сана воздух внутри скапливается, не давая нормально дышать. Он чувствует постоянное напряжение и так хочет от него избавиться, но никто ему не может в этом помочь. Даже когда-то близкие люди. Сан много раз задумывался о такой страшной вещи, как окончание его мучений путём прерывания жизненного процесса, но решиться на подобное никогда не мог. Он готов назвать себя трусом, но покидать этот мир вот так ему просто напросто не хотелось. На нем слишком много ответственности, и если его не станет, то кто её исполнять будет. — Сан? — севший голос Есана вырывает альфу из дум, и он резко поднимает глаза на омегу. Есан опирается на ручку двери, и то как она пошатывается, говорит Сану, что тело младшего ещё слабо. Он за секунды сокращает между ними расстояние и подхватывает Кана под руки. Есан виснет на альфе и сухо дышит открытым ртом — обезвоживание, выносит вердикт старший. Он заносит Есана обратно в комнату и укладывает на испачканные простыни, решая поменять их позже. — Прости. — шепчет Есан куда-то ему в запястье и прячет стыдливый взгляд в его же ладошке, что кажется размером с его лицо. — Есани, скажи, ты опять видел Давон? — осторожно интересуется Сан, и младший лишь кивает. — Она снова говорила ужасные вещи…говорила, что я всегда был слабаком, что из-за меня ей приходилось попрошайничать, что, если бы не я, то мы никогда не связались с вами, и она бы не умерла, что на её месте должен быть…я… — Есан всхлипывает и теснее прижимает руку Сана к себе, словно плюшевую игрушку. Омегу начинает трясти в преддверии истерики, и Сан опускается рядом, поглаживая мягкие волосы на макушке и приобнимая похудевшего друга. Есан скинул слишком много, ещё чуть-чуть и его на улице за анорексика принимать будут. Сан руку не вырывает, оставляет в слабой хватке и пытается подобрать утешающие слова, но в голову совсем ничего не идёт. В этом всегда был хорош Хонджун. Утешить в трудную минуту, приласкать, когда грустно, составить компанию в ночном поедании сладкого, потому что одному скучно — за этим они всегда обращались к Хонджуну, и тот со своей яркой улыбкой всегда соглашался. От подобных воспоминаний сердце в груди тоскливо ноет, но Сан отвлекается на сопение Есана, который, видимо, от большой затраты энергии уснул и сам не заметил. Он осторожно вытаскивает руку из объятий и тихо покидает комнату, укрыв её хозяина на последок. Хонджун уже тоже не в этом мире — разлегшийся на все том же диване гостиной с пустой бутылкой в руке и видящий десятый сон. Сан видит как по голой коже бегут мурашки от сквозняка в квартире, и борется со своим внутренним ангелом, который так и нашептывает: «Укрой, замёрзнет же». В итоге он выходит проигравшим и небрежно накидывает на Хонджуна плед, валявшийся у того в ногах. Каким бы уродом и отбитым придурком старший не был, для Сана он все равно до сих пор считается семьёй, поэтому такие вещи оставлять без внимания он не может. На кухне он встречается все с тем же безразличным взглядом Юнхо, который задумчиво попивает свежесваренный кофе и отводит глаза на окно, наблюдая за незамысловатым танцем опавших листьев на ветру. Сан снова подбирает слова для предстоящего диалога, но все забывает стоит вдохнуть воздух на кухне. Стойкий аромат крепкого кофе просачивается через нос в организм и сдавливает лёгкие от столь тяжёлого запаха. Это не то, что у Юнхо в кружке — тот любит пить кофейные напитки, которые на 50% состоят из кофеина и на 50% из молока, а то, чем пропала их кухня явно что-то очень крепкое и густое. Юнхо пахнет альфой… — Альфа? — Сан не замечает, как говорит это вслух, но Юнхо слышит и удивлённо вскидывает бровь. — У тебя появился альфа? Сан пытается сделать свой тон максимально мягким и будничным, чтобы не поссориться ненароком, но, кажется, бета его планов не разделяет, о чем свидетельствует недовольный оскал. Юнхо со стуком ставит стакан на стол, намеренно делая это громче, и проходит мимо Чхве к выходу, прошипев тому на ухо: «Это не твоё дело!». Сан снова застывает от столь угрожающего шепота со стороны друга и отмирает только тогда, когда на всю квартиру раздается хлопок входной двери. Сан опять один.