Бантан-Х

— Нет, что ты, милая, тебе очень идёт этот цвет! Он подчёркивает твои шикарные формы, — ласково бормочет Тэхён, трепетно оглаживая сияющую в солнечных лучах кожу. — Даже не сомневайся, ты — само совершенство. Он с удовольствием осыпает её восторженными комплиментами, слушая ответное кокетливое хихиканье, говорит, что она «просто модель», что ей «место на обложках глянцевых журналов», что она «буквально сногсшибательна и рвёт крышу», и что «грациозна как дикая кошка». Она снисходительно принимает похвалу, едва не мурлыча от удовольствия, и с нескрываемым сожалением сообщает, что с радостью прокатила бы его ещё и ещё, но, увы, скорее всего, Чонгук не оценит такого широкого жеста. Чонгук ревнивый, сообщает она, даже ревностный. Сейчас, например, рассказывает она по секрету, Чонгук очень взволнован предстоящей сделкой с какими-то очень важными клиентами, много ругается в её присутствии, не подбирая слов, редко хвалит и ещё реже — ласков. Он, конечно, удивительный, спешит она оправдать своего любимого, но… ей его немного не хватает. Тэхён вздыхает досадливо и понимающе кивает. Ему такое знакомо. Тем, кто очень важен и ценен, почему-то вдруг внезапно становится «не до тебя, давай увидимся позже, когда-нибудь в следующем месяце или никогда, тебе подойдёт?», и это ранит. Но Тэхён не поддаётся унынию, ведь совсем не хочет её расстраивать. Она слишком прекрасна, слишком молода, и её хочется выслушать и подбодрить. Она с явным трепетом делится тем, что раньше они часто вместе с Чонгуком бывали на море, провожали солнце за горизонт, расположившись на тёплом песке, и наслаждались шёпотом волн, а не одним лишь городским гулом. А она по этому очень скучает, но от неё мало что зависит. Её удел — быть послушной и презентабельной для него. Солнце светит, отражаясь от стёкол соседней многоэтажки, и прозорливые солнечные зайчики пробираются в темноватое, душное и резко пахнущее машинным маслом помещение автомастерской. Уже давно за полдень, и Тэхён пропустил обед, так сильно увлёкшись с ней душевной беседой. Признаться, его привлекла к ней её внешняя красота, но кто же знал, что у неё такой богатый внутренний мир. Кроме очевидного. Тэхён улыбается широко, растирая по штанинам тёмные, въевшиеся в ткань пятна машинного масла, и с каждым мгновением очаровывается всё больше каждой её деталью. Она идеальна, и Тэхён делится с ней этим мнением, на что получает смущённый лепет и стыдливое признание. Она рассказывает, что у неё на боку есть несколько некрасивых царапин — Чонгука как-то занесло на повороте, и он сейчас так занят, что никак не может свозить её в салон, чтобы от них избавиться. — Ох, милая, — вздыхает Тэхён сочувственно, поднося ладони к лицу, и вмиг становится серьёзнее, спрашивая: — Могу я… взглянуть? Получив робкое согласие, Тэхён опускается на одно колено и одними лишь кончиками пальцев невесомо проводит вдоль трёх заметных царапин, вздыхает тяжело и явно злится. — Чонгук твой, — говорит, — козёл! — Я — козёл? — доносится откуда-то сзади. Молодой парень, завёрнутый по-деловому в иссиня-чёрный костюм с распахнутыми полами пиджака и расстёгнутой верхней пуговицей рубашки, шагает торопливо на сближение в своих лакированных туфлях, каждым движением натягивая на мускулистых бёдрах ткань брюк, и встряхивает изящным движением взмокшие слегка волосы. Входит секс, думает Тэхён. — Если ты — Чонгук, то да, ты козёл, — говорит он же. Она с взволнованным вздохом подтверждает, что да, это Чонгук. Подойдя вплотную, Чонгук резко вцепляется, собирая ткань в кулаке, в ворот рабочей рубашки Тэхёна, и шипит зло: — Чем это ты занят тут с чужой собственностью? Тэхёну очень хочется возмутиться, он уже нахватывает несколькими торопливыми глотками побольше воздуха в грудь, чтобы рассказать Чонгуку, как он неправ, считая её бездушной вещью; как опрометчиво относится к ней без должной любви и ласки, на что она обязательно, непременно отозвалась бы тихим томным урчанием, как и раньше, и они оба были бы довольны; как жесток к ней, игнорируя её нужды, отчего вообще-то может развиться комплекс неполноценности, ведь она так чувствительна и нуждается в правильном, тщательном уходе, чтобы лосниться на солнце и ослеплять своей красотой, но… …вовремя прикусывает язык. Однако, воздух зазря набран, что ли? — Я с животными не разговариваю! — выпаливает Тэхён, пихая Чонгука в грудь. — И вообще — мы тебе не рады! Парень, отступив на пару шагов, скорее машинально оправляет свой пиджак и смотрит недоумённо, перебирая взглядом с неё на него несколько раз, приподнимает вопросительно брови и дёргает головой. — Псих какой-то, — бросает он в Тэхёна. — Я не буду заявлять в полицию, но если ещё раз увижу тебя, отирающимся около неё — пришибу, понял? — шипит Чонгук, хватаясь за её изящную ручку. Она молчит, повинуясь грубой силе, позволяет собой командовать, подчиняется, как всегда, потому что преданно любит, и Тэхён не выдерживает, преграждая им путь собой. — Нет! — кричит, взмахивая руками. — Так нельзя! Милая, он тебя недостоин! Слишком чёрствый и гадкий! А то, что красавчик — плевать! Он внутри испорчен, а ты — чиста душой и сердцем, не позволяй ему так пользоваться собой, ведь именно ты страдаешь от этого! Ловкие, умелые руки Чонгука разжигают в ней искры пламени, но слова Тэхёна заставляют засомневаться и замереть в раздумьях. Она вовсе не ломается, ей в самом деле больно оттого, что ею так беспринципно пользуются, считают собственностью и не заботятся должным образом. И Тэхён, так яростно её защищающий, убеждает её затихнуть в любимых руках и впервые за те прекрасные три года их совместной жизни — ослушаться, не подчиниться, ответить отказом на приказ. Чонгук безуспешно пробует снова, хмурится непонимающе и бросает в Тэхёна колючий взгляд исподлобья. — Что ты сделал с моей машиной? — Я?! Возмущение захлёстывает Тэхёна приливной волной, заставляя задыхаться. Это немного лживо, ведь именно он — тот, кто угнал её и собирался разобрать на детали, но… он быстро опомнился и пальцем не тронул в ней ничего, что могло её сломать или навредить хоть сколько-нибудь. А этот наглец!.. — Ты, — нажимает наглец. Тэхён тянет носом воздух, вздымая грудь, и смотрит на гладкий, сияющий в приглушённом свете светильника бампер, натёртое им до блеска лобовое стекло, светодиодные фары, и упирается в рельефные шины и литые диски. Он слышит её осторожный голос и гадко ухмыляется, одновременно чувствуя едкую горечь. — «Детку» ты не заводишь, — бросает он обиженно. Недоумённо хлопая глазами, Чонгук вытягивается в лице и густо-густо краснеет, словно лицом его окунули в томатный соус. Он прочищает горло, кусает губы, ковыряет, борясь с нервной дрожью в пальцах, ключом в замке зажигания, но тщетно. Она молчит и не отзывается на его призыв, такая непривычно тихая, словно и не живая вовсе. Как же он без неё?.. — Откуда ты?.. — бормочет Чонгук, но до Тэхёна доходит его голос, отражённый от стен эхом. — Откуда знаешь, что я… — Называешь её деткой? — подхватывает Тэхён. Он сам до конца не знает, откуда в нём столько странных эмоций, откуда они взялись, ведь он запрыгнул к ней на сидение всего лишь несколько часов назад, а сейчас уже готов схлестнуться с этим парнем за её честь. — Она мне сказала. — Она? — неверяще повторяет Чонгук. — Кто — она? — Она, — со вздохом отвечает Тэхён. Он ведёт ладонью от фары до дворников, слыша её тихое хихиканье, потому что щекотно, улыбается сам, но, останавливаясь у приспущенного окна, резко мрачнеет. Чонгук смотрит… Тэхён не хочет знать, как. Он слишком много видел подобных взглядов — презирающих, осуждающих, испуганных, просто насмешливых. Дети часто жестоко шутили над ним, называя чудиком за то, что он предпочитал их компании общение с техникой. В детском саду его лучшим другом было игрушечное пианино на батарейках, что на чуткое прикосновение маленьких пальчиков отзывалось радостно и звонко, словно смеясь переливчато. Повзрослев и оказавшись на школьной скамье, он стал часто спорить с калькулятором, даже на уроках, и тут уже учителя не выдержали, вызвали маму в школу, чтобы обсудить «состояние Вашего сына Ким Тэхёна», где мама как на духу выложила, что её милый Тэтэ дома слишком часто разговаривает с электрическим чайником, но она думала, что это возрастное и скоро пройдёт. Не прошло. Тэхён бросил школу, переехал в Сеул, нашёл общий язык с некоторыми банкоматами, здоровается со светофорами, и те желают ему отличного утра, а иногда благоволительно переключают ему красный свет на зелёный, когда он уводит очередную дорогую тачку, чтобы после, если та бездушна, разобрать её вместе с напарником на детали или, в обратном случае, сменить номера, перекрасить в цвет по выбору заказчика — самой машины — и перепродать в более добрые руки. Тэхён научился пользоваться своим «чудачеством» очень умело, но сегодня всё немножко вышло из-под контроля. Видимо, он заболтался со своей очаровательной новой знакомой, что решила подать голос, и при этом назвала его «оппа», лишь на втором светофоре, и позабыл совсем отключить у неё «джи-пи-эс», чтобы не отследили, — не хотелось выглядеть подозрительно и разрушать её доверие тем, что будет копошиться в её «начинке», а потом увлёкся и… пришёл Чонгук. Если вернуться к нему, что и делает Тэхён, смаргивая пелену воспоминаний ушедших лет, то можно заметить, как парень сверлит его подозревающим взглядом, но действовать не решается, только медленно выходит из салона машины и слишком осторожно прикрывает за собой дверцу. Нет, он вовсе не какой-нибудь слишком доверчивый парень, что готов уверовать в бредни первого встречного, да ещё и преступника, но… кто знал, что он говорит обычно, находясь в игривом настроении после удачной сделки, когда вставляет в замок зажигания ключ? «Детка, я тебя завожу?» И она отзывалась ему тихим утробным рёвом, позволяя крепко сжимать руль и вдавливать педаль в пол, чтобы рассекать по ночным шоссе с ветерком и упоением… — Ты… — подаёт Чонгук голос, — в самом деле? — Угу. Тэхён вздыхает, ведь обещал себе и своему тостеру, что больше никому не поведает о своей особенности, иначе одними лишь смешками и непониманием не отделаешься, а упекут куда-нибудь, где заставят глотать таблетки дважды в день, как тостер заглатывает хлеб, но… Тэхён сорвался и ждёт вердикта. А Чонгук не торопится, ведёт невесомо по зеркальцу заднего вида и мягко улыбается. Он удивлён, конечно, но не планирует вредить этому пареньку. Вероятно, немаловажную роль играет то, что у него тоже есть «особый» друг, способный буквально «заглаживать» чужие раны до их полного исчезновения. И кто сказал, что он такой особенный один-одинёшенек, верно? Да и… будем честны, этот парень так страстно отстаивал интересы его детки, что… ну… Чонгук впечатлён и немножко очарован. Поэтому он поворачивается к насупившемуся Тэхёну и позволяет себе улыбнуться шире, предлагая-спрашивая: — Как думаешь, она согласится меня простить, если ты сядешь со мной? Тэхён на миг округляет глаза, делает губы дыркой от бублика, и в его глазах что-то завораживающе сияет, отражая свет подмигнувшей фары, отчего он фыркает смешливо и хитро смотрит Чонгуку в глаза. — Она говорит, что хочет меня за рулём. Чонгук вздыхает, бормоча что-то про «женщины», уступает место и даже приоткрывает Тэхёну дверь, после занимая пассажирское. В итоге Детка получает ещё огромное множество искренних комплиментов, Тэхён получает себе потрясающего парня (но Чонгуку об этом пока знать не обязательно, он ещё немножко наказан), а Чонгук получает после третьего свидания поцелуй (потому что исправился сам, исправил повреждения на Детке и принимается за исправление Тэхёна). И уже втроём они вместе бывают на море, провожают солнце за горизонт, расположившись на тёплом песке, и наслаждаются шёпотом волн.