aytekin atas – bir gün
однажды каждая душа покинет тело
Он неспешно идет по полю, глядя перед собой, потому что уже нет смысла смотреть под ноги; там нет ни одного кусочка земли, на который он мог бы ступить, не ступив при этом на человеческие кости. Они грудами лежат, соединяясь между собой рваными кусками одеяний: шкуры и кожа сменяются рыцарскими латами, латы – янычарскими рубахами, рубахи – мундирами с окровавленными знаками отличий, мундиры – черной орлиной формой и жесткими подошвами сапог. Он ступает по костям, и они отзываются протяжными едва слышными стонами, пробивающимися словно из-под земли; они разговаривают с ним, они беседуют, они рассказывают. Они не плачут; они давно отплакали свое, и слез уже давно не осталось. Он наступает на кости, и они словно расступаются перед ним, складываясь в гладкую дорогу вперед. Он не смотрит под ноги, потому что в этом нет нужды. Нет нужды в слезах или страданиях, потому что однажды каждая душа покинет тело.однажды каждое дерево засохнет и падёт
Раньше здесь был густой зеленый сад: он ходил босыми ногами по густой траве, и ладонью черпал из каменного фонтана чистую воду. Чистой она была потому, что била прямо из земли, а все, что дает земля, кристальное – пока однажды и это не засохнет и не превратится в чернь; пока вода не смешается с пропитавшей землю кровью и не обретет привкус железа. Вечнозеленый сад замирает, и он проводит рукой по стволу многовекового дерева, чувствуя, как на нем медленно пробиваются трещины, и из самой широкой из них течет древесный сок, который тут же застывает в темную мутную смолу. Розы опускают тяжелые головы, и трава под ногами желтеет, редеет, открывая глубокие раны в земле, и из этих трещин прорывается горячее сухое дыхание ада. Или того, что задумано существовать под его именем. Засохшие листья один за одним падают с деревьев, путаясь под ногами и оседая на землю гнилым пологом, и он набирает их в горсть, сминая в пальцах, и они сочатся бурой грязной кровью, потому что однажды каждое дерево засохнет и падет.однажды каждый путешественник достигнет пункта назначения
Он спускается по раскрошенным каменным ступеням, и они кажутся ему бесконечными, но это обман даже для бесконечности бессмертного – все имеет свое начало и свой конец, все проходит, и эти ступени тоже заканчиваются у кромки спокойного бездонного моря. Но он знает; он знает, что и у моря есть край. Он прошел сотни и тысячи километров, города и горы, поселения и пустыни, он испивал чашу вина во владениях лэндлордов и срывал спелые апельсины в кибуцах; он учился быть свободным, но чувствовал, что однажды и он найдет то место, где однажды остановится и поймет – он пришел. Спокойная морская гладь начинается у самой нижней ступени, и в темноте ночи звездное небо отражается в воде, соединяясь в полосе горизонта; он не видит, где кончается море и начинается небо, и каждый шаг в воду – словно шаг во вселенную, в бесконечность, в скопление сверхновых звезд и черных дыр. Он останавливается, и из рук его падают спелые апельсины – украденные, потому что так вкуснее. Он останавливается, потому что однажды каждый путешественник достигнет пункта назначения.однажды придёт осень, пролетит незаметно лето мир — это океан, а смерть – вечная гавань однажды каждая жизнь приблизится к ней
Он прижимает руку к груди, глядя в разбитое окно – за ним все меняется, будто время намеренно ускоряет свой ход, и вот уже первый осенний дождь окропляет сад, а ветви деревьев, пробившиеся через стекла внутрь, желтеют; листья с них падают на мраморный пол. Он идет по пустым коридорам, и время словно издевается над ним, скачет картинами прошлого и будущего, искажается, словно хочет свести с ума – но это бесполезно. Есть ли проигравшие и победившие в игре, в которой только один исход? Его разум чист, пусть и измучен болью, как и тело, и он всегда помнит о том, что и у бесконечного и бессмертного есть своя мера и свое завершение; только закончив путь, можно начать что-то заново, и вечная гавань однажды примет его, и он склонит голову, чтобы наконец отдохнуть от боли и страдания. Он знает, что сделал все правильно, и он бы сделал это еще и еще раз, будь у него хотя бы один из тысячи шансов победить – и здесь нет плохого конца, потому что в каждом исходе только вечная гавань смерти, и однажды каждая жизнь приблизится к ней.однажды каждый звук воссоединится с бесконечностью
Она кричит, пусть ей и не больно – просто так заведено, что каждый исход заканчивается криком; боли, страха, неожиданности. Громким или тихим, протяжным или коротким, может, почти неслышным, потому что у тела уже нет сил кричать – но у нее еще есть, и она кричит мгновение перед тем, как ее душа покидает тело. И этот звук замирает, оборвавшись в самой высокой ноте, и спокойная бесконечность равнодушно скрадывает его, потому что она давно все знала. Бесконечность знала весь сценарий с самого начала, и вряд ли с этим можно было сделать что-то, или как-то вмешаться; и самое главное утешение для смертного здесь – не ведать. Воссоединяется с бесконечностью ее крик, воссоединяется с бесконечностью звон ножен, взрывы мин, перекаты танковых гусениц, вой истребителей и треск костей под тяжелыми подошвами, воссоединяется с бесконечностью крик афалины и выстрел парабеллума. И для чего-то оставляет свой след.однажды каждый оставшийся привыкнет к небытию
Потемневшие и покореженные короны грудой будто бы костей лежат, придавленные тяжестью друг друга; камни выбиты, кованое кружево смято и разворочено, драгоценный металл давно утратил былое величие и блеск – осталась только пыль и коррозия, тронувшая даже золото. Они стоят молча, и каждый из них по очереди снимает корону с головы, опуская ее на это металлическое кладбище, и оно принимает их, как старых друзей, будто давно ждало; и ничто больше обручем не сдавливает виски, и становится так легко, что они впервые за долгое время поднимают головы к небу. И небо это черное, испещренное трещинами, и все вокруг приходит в упадок, и мысль только одна: а было ли их бездействие во благо? Все вокруг замирает, и внутри пространства растут длинные широкие трещины, внутри которых черная пустота, и это реальность буквально на глазах начинает крошиться, идти глубокими ранами; их все больше, и они все сильнее, и если потрогать их рукой, то можно еще очень долго чувствовать бессилие и онемение, словно она на мгновение отдельно от тела побывала в другом мире. А могли ли они изменить хоть что-то в этой игре, в которой должны проиграть все?однажды каждый дворец сгниет и разрушится
Воздух здесь статичный и словно лишенный кислорода, и само место с каждой секундой становится неотличимо похожим на семьдесят одно такое же, потому что перед смертью все лица становятся симметричными и похожими; прикосновение ее несет один отпечаток. Он идет по длинным анфиладам, кончиками пальцев скользя по стенам, покрытым искусными барельефами, и по обе стороны от него с пыльным грохотом падают куски мрамора; рыцарские латы разбиваются от ударов камней, на которые разрушается крыша, и огонь в камине потухает, придавленный покрытой плесенью плитой. Он останавливается перед высоким зеркалом в полный рост, и оно тоже идет трещинами, искажая отражение, пуская трещины по светлому лицу и глазам, разламывая существо пополам, и все вокруг рушится, но ему не страшно. Он не знает, что такое страх, потому что однажды истратил его весь, выплакал, выкричал, вырычал, вырвал из себя; да и бояться уже нечего, потому что однажды каждый дворец сгниет и разрушится.однажды закрытые глаза откроются и будут ослеплены
Он протягивает руку к чужой груди почти робко, хотя она давно не чужая – все его, родное, близкое, теплое; обжигающее. Все, чего он так долго хотел, что искал и к чему стремился, ради чего столько терпел и столько ждал, и робость эта сменяется вдруг чистым покоем – словно корабль после долгого шторма входит в тихую гавань. Его глаза пока закрыты, потому что он понимает – еще мгновение, и долгожданный горячий свет ослепит его, оставляя на сетчатке глубокие ожоги, и глаза его больше никогда не будут видеть так, как раньше. И ослепнув, он обретет наконец способность видеть.однажды каждый звук воссоединится с бесконечностью однажды каждый оставшийся привыкнет к небытию однажды каждое дерево засохнет и падёт однажды каждая душа покинет тело