Шабкадар

      — Я беременна?       — На этот вопрос пока невозможно дать однозначного ответа.       Кейт вздохнула. Противозачаточное «задним числом» она выпила, но все же…       — А Зейнаб?       — Пока не известно, - терпеливо повторила врач. - У вас обеих сотрясение мозга, мелкие влагалищные разрывы, у Зейнаб в большей степени. А еще у нее трещины в двух ребрах и отслоение сетчатки. Это не считая гематом по всему телу.       — Она сможет видеть?       — Конечно. Отслоение только в одном глазу. Через пару недель после операции подберем очки или линзы.       За уверенным, оптимистично-спокойным тоном доктора Гуфар глубинным слоем слышался гнев. Или, может быть, Кейт так казалось, потому что в ней самой бродила бессильная злость.       Смотреть на свет было тяжело, и теперь было понятно, почему. Она чувствовала себя опустошенной, обессиленной, апатичной. «Все закончилось», — говорила себе Кейт. И чувствовала, что закончилось действительно все, что было раньше, плохое и хорошее. Впереди туманом расстилалась пугающая неизвестность посттравматического стресса.       Приходили коллеги из «Учителей без границ», из Шабкадара приезжала очень расстроенная Насим, звонил директор школы, но Кейт не хотела никого видеть и ни с кем разговаривать, она очень быстро уставала от их слов, их эмоций, совершенно чуждых ей сейчас, от подспудного «скажи, что все уже нормально, и мы об этом забудем», которое читала на лицах, слышала в паузах между словами. Единственным, чей визит не вызвал у Кейт внутреннего отторжения, был Патрик.       — Жара, как в пекле, — сказал он, вытирая лысину салфеткой, огляделся в поисках стула и, не найдя его, уселся прямо на кровать, скрипнувшую под немалым дополнительным весом. — Эй, ты как, Китти-Кейт?       Прозвище она получила в пору их короткого бурного романа. Потом накал страстей сошел, но они остались друг для друга интересными собеседниками, надежными друзьями и периодически, когда ни с кем не встречались, партнерами по сексу. Перевод Патрика в Пешавар и его ироничные рассказы о жизни здесь стали одной из причин, почему Кейт из всех мест на планете, где «Учителя без границ» помогали развитию образования, выбрала Пакистан.       Он осторожно поправил прядку надо лбом Кейт и вздохнул:       — Паршиво, да?       Она кивнула. Ее уже воротило от шальвар-камизов и белых докторских халатов, поэтому вид Патрика в футболке, джинсах и льняном пиджаке грел душу своей нормальностью. Когда там, в горах, вытащивший ее во двор за шиворот урод, толкнул Кейт к военным, она тоже побежала на пиджак, единственный среди рядов униформы, еще до того, как узнала и поняла, к кому именно бежит.       — А где девочка? — Патрик качнул головой в сторону второй, пустующей кровати.       — Ее сегодня оперируют.       Волоски на теле до сих пор поднимались при воспоминании, как Зейнаб через несколько часов вернули в ее комнату-клетку плачущую, с кровотечением из носа. Осознание того, что ни одну из них не собираются отпускать, отняло последние силы. Кейт лежала на полу и пела Зейнаб колыбельную, не понимая, что и сама плачет, пока в комнату не ворвался какой-то мужик и, хватая то за волосы, то за шиворот, не выволок её из дома.       — Как вы нас нашли? Ведь Зейнаб не отпустили…       — Её брат. Грёбанный гений международной провокации, мать его. Наворотил дел… а потом позвонил с твоего телефона в австралийское посольство, рассказал, что тебя похитили и где держат. Нэнси перезвонила мне, а я теперь по гроб жизни обязан генералу Дуррани, потому что полиция собиралась начать действовать только на следующий день.       — Этого Ахмета… арестовали?       — Да, его взяли, но думаю, быстро отпустят. Там жёсткий замес, трафик героина и оружия из Афганистана по перевалам и обратно. И всё это завязано на очень влиятельных людей. Так что полиция ничего с этим сделать не может. Да и не очень хочет.       — То есть будут еще жертвы?       — Будут. Это Пакистан, детка.       За что Кейт ценила дружбу с Патриком больше, чем их прошлые романтические отношения, так это за то, что в качестве друга он ей не врал. Даже когда Кейт очень не хотелось слышать правду. Не у каждой девушки есть возможность задействовать два иностранных посольства и роту солдат пакистанской армии, чтобы спастись. С этим знанием ей теперь предстоит жить.       — Что с детьми?       — Да проследил я, чтобы их забрали. Дом, правда, на следующую ночь сожгли, но им по-любому теперь в Шабкадаре не жить. Социальная служба сейчас ищет родственников.

***

      Кейт разбудил шепот. В этом шепоте слов было не разобрать, и не потому, что говорили слишком тихо, а потому, что шептались на пушту. Впрочем, два слова из разговорного потока мозг все-таки вычленил: «миз Кейт». Знакомый голос, произнесший ее имя, говорил с мягкими, подбадривающими интонациями, а вопрошающий и явно детский — тихо, с сомнением. Голос Зейнаб прошептал еще одно, по интонации похожее на «давай» слово, и после секундной заминки по полу легко просеменили ноги, обутые во что-то мягкое, и Кейт почувствовала, как на одеяло рядом с ней что-то положили.       Она осторожно приоткрыла глаза. Рядом со своей ладонью Кейт увидела маленькую, сильно потрепанную пластмассовую машинку без переднего колеса, а возле кровати — мальчишку лет трех, с нереально огромными черными глазами и нечесанными кудряшками. Встретившись с Кейт взглядом, он испуганно взмахнул руками и, сверкая пятками в одних носках, путаясь в подоле галабеи, нырнул под кровать, стоявшую напротив.       — Али дал вам свою любимую машинку, чтобы вы не грустили и быстрее поправились, — послышался с той кровати голос Зейнаб.       — Скажи, что машинка мне уже помогла, и он может вылезти забрать ее.       Последовали перешептывания на пушту, но пятки в полосатых носках, один из которых, как теперь разглядела Кейт, был дырявым, так и не высунулись из-под кровати.       — Он стесняется, — сообщила Зейнаб. — И не разговаривает с незнакомыми.       Левый глаз, тот самый, под которым красовался огромный синяк, у нее был закрыт большим куском бинта, держащемся на медицинском пластыре. Было похоже, что за день, прошедший после операции, Зейнаб успела свыкнуться с этой «пиратской» повязкой. У самой Кейт повязки хоть и не было, смотреть на свет ей было все еще неприятно, голова начинала болеть и пульсировать.       — Али попросил сказать, что, если вы закроете глаза, он заберет машинку.       — Хорошо.       Кейт все равно собиралась их закрывать, а сидеть без машинки под кроватью было, видимо, невесело.       Она очень быстро пожалела о своем решении вернуть машинку, потому что визжащий звук, с которым игрушка из-под кровати раз за разом летела в стену, по воздействию на слух и мозг мог сравниться разве что со шкрябаньем пенопластом по стеклу. В конце концов Зейнаб перехватила машинку на очередном вираже, и ее владельцу пришлось вылезти. «Опять носки порвал», — донесся до лежащей с закрытыми глазами Кейт расстроенный возглас. Потом слышались перешептывания на пушту, тихая возня, что-то похожее на песенку, спетую шепотом, и наконец все задремали до внезапного прихода доктора Гулаф.       В этот раз Али не успел спрятаться под кроватью, поэтому спрятался за сестру, обхватив ее сзади за шею руками и уткнувшись ей в спину лицом.       — Ребенку не место в больнице так надолго, — сказала врач.       — Да, извините… Я сейчас… Извините… — всполошилась Зейнаб, безуспешно пытаясь расцепить душащие ее объятия. — Можно я возьму ваш телефон? Его Фатьма с Имраном привели, они ждут, когда я позвоню…       Она попыталась встать с постели, но с трехлетним сопротивляющимся грузом на спине это оказалось не так просто. Последовали новые попытки разжать хватку маленьких, грязных пальцев и мягкие уговоры на пушту, на что Али отвечал быстрым и упрямым покачиванием головы, при котором его лоб терся о больничную робу Зейнаб.       — В послеоперационный период нельзя поднимать тяжести, — недовольно заметила доктор, достав из кармана телефон и протягивая его Зейнаб.       — Я не поднимала. Он легкий, — оправдывалась Зейнаб, набирая номер. — Имран…       Пока она разговаривала по телефону, пришел Патрик, и Али, отпустив сестру, все-таки сдристнул опять под кровать. Патрик усугубил ситуацию, поставив пакет с фруктами не на прикроватную тумбочку, а под нее, да еще со стороны постели Зейнаб.       — Вот обезьянка, — покачал он головой, увидев с какой скоростью пакет утянуло под кровать.       — Извините его, пожалуйста, — расстроилась Зейнаб и сделала торопливую попытку, нагнувшись, вытащить брата из-под постели.       — Вниз головой наклоняться тоже нельзя, — раздраженно остановила ее доктор Гулаф.       — Простите… вот ваш телефон, спасибо… простите, пожалуйста… я его достану, и мы уйдем, чтоб вам не мешать… извините…       Смущение Зейнаб уже походило на панику, и Кейт вдруг пришло в голову, что девушка так реагирует на присутствие мужчины. Еще долго будет так реагировать. Да и Патрик с его лысо-бритой головой, ростом под метр девяносто и нецензурными татуировками бывшего морпеха на предплечьях, которые на работе приходилось прикрывать длинными рукавами летом и зимой, мог напугать и не такого впечатлительного человека.       — Это мы сейчас уйдем. Кейт, не хочешь прогуляться?       — Хочу. — Кейт вдруг поняла, что действительно хочет. Практически все три дня, прошедшие после освобождения, она провела в горизонтальном положении.       — Тебе помочь встать?       — Нет, я сама.       Она действительно смогла встать сама и самостоятельно дошла до двери, но та открылась раньше, чем Кейт успела прикоснуться к ручке.       Имран на мгновение застыл на пороге, а потом решительно переступил его. Кейт с размаха врезала ему изо всех сил, так, что шлепок кожи о кожу показался оглушительным, а рука сразу онемела. Парень не пытался защититься или отстраниться, он даже не отводил взгляда больших тёмных глаз, в которых читалась вина, но не было раскаяния. На щеке медленно проступал краснотой след пятерни, оставленный Кейт. Она не желала быть тем, кто первым отведёт глаза в этом поединке взглядов. «Сколько же в этом гадёныше гнева и сумасшедшей гордыни», — пронеслось в голове.       — Я зайду позже, — нарушила напряженную тишину доктор Гулаф.       Чтобы выпустить врача, им пришлось отодвинуться от двери. После того, как доктор вышла, в освободившийся проём очень тихо просочились Фатьма, Фируз и Саиф.       — Ну раз все в сборе, давайте обсудим положение дел, — сказала Кейт. Ей было неудобно перед детьми, притихшими после её вспышки, но, с другой стороны, она выплеснула накопившиеся негативные эмоции, и теперь неожиданно чувствовала себя бодрее и энергичнее. Хотя на всякий случай дошла до кровати и села на нее.       — Куда социальная служба их определила? — спросила Кейт.       Она обращалась к Патрику, и именно он ответил.       — Пока в приют. Нашлись дальние родственники. В Малаканде. Они готовы забрать мальчиков.       Мальчиков, но не «опозоренную» Зейнаб и не Фатьму, на которую легла тень «позора» сестры, — поняла Кейт.       — Хорошо. Тогда Зейнаб с Фатьмой возьму под опеку я. Это же возможно?       Зейнаб нужно уехать, здесь она будет в опасности, и за ней до конца жизни будет тянуться шлейф «позора», к тому же в Брисбене её можно будет записать на курс к психотерапевту и на аборт, если понадобится. А Фатьму определить в нормальную школу.       — Теоретически, за хорошую взятку здесь возможно все… другой вопрос… ты уверена, что этого хочешь?       Кейт кивнула.       — Это осознанное решение. Девочек заберу я.       Она посмотрела на Зейнаб, и увидела на её лице не только облегчение. Кейт вспомнились маленькие пальцы с грязными ногтями, намертво сомкнувшиеся на шее девушки чуть раньше.       — Зейнаб для Али как мама, возьмите лучше их вдвоем, миз Кейт, — послышался взволнованный голос Фатьмы. Не подозревающий о теме разговора Али, которого большое количество родственников, видимо, сподвигло осмелеть и вылезти, тихо бодал сестру в бедро лбом, доедая банан и размахивая из стороны в сторону подолом её рубахи, собранным в кулак.       «В конце концов, где два ребенка, там и три», — сказала себе Кейт. Бэббиситтер им не понадобится, справятся сами.       — Лучше я возьму вас втроём. Если вы не против.       Кто-то всхлипнул, кажется, Фатьма, или, может, Зейнаб.       — Почему три? А мы?! — В мальчишеском голосе было столько возмущения и обиды, что он прозвучал почти девчачьим. Фируз толкнул Саифа под ребра, но того это не остановило. Вернув брату толчок, он горячо добавил: — Мы прогуливали только по пятницам, миз. И всегда приносили домашку. Так нечестно!       Фируз что-то прошептал ему на пушту, и Саиф сник.       Кейт было почти физически больно на них смотреть, но она старалась не поддаваться эмоциям. Пятеро детей — это слишком. Особенно таких драчунов. Это никакой личной жизни на ближайшие лет десять, да и по финансам она не потянет. Разве что дом в Брисбене, доставшийся ей от бабушки с дедушкой, достаточно большой, чтобы всю эту ораву вместить. И вроде бы ей, как многодетной опекунше, будет положено пособие… И всё равно, такая семья требует слишком большого и долговременного напряжения сил, а она к этому не готова, надо быть реалисткой. Мальчишкам в Малаканд можно звонить, даже брать к себе на каникулы для успокоения совести… Кейт понимала, что сделанный сейчас выбор будет преследовать её сожалениями всю жизнь при любом раскладе. Она вздохнула. Все же лучше сожалеть о своей доброте, чем о малодушии.       — Я никогда не планировала иметь столько детей. Ну максимум одного. А не… пять.       Поняв, что решение принято, Патрик тихо застонал. Не совсем понявший Саиф требовательно уточнил:       — Вы нас берёте?       Кейт кивнула, а Фируз опять сказал брату что-то на пушту, и Саиф виновато оглянулся на Имрана. Кейт тоже посмотрела на парня. Тот отвёл глаза. Кадык на худой шее дёрнулся, выдавая эмоции.       — Кейт, нет.       На сей раз голос Патрика был предупреждающе-категоричен.       — Нет, Кейт! Это уже безумие.