Люблю

      «Почему ты продолжаешь винить во всём меня?»       На это было несколько причин. У Дазая всегда было много причин на то, чтобы ненавидеть прошлого себя и не давать ему вырваться на свободу. Вот одна — вновь уходить на дно не хочется. Осаму из далёкого-далёкого прошлого слишком часто хотел хорошего к себе отношения, что было априори невозможно. Слишком хотел, чтоб его кто-то понял и простил.       Наверное, каждому такого хоть иногда, но хотелось. Достаточно даже простить себя самому, тогда и от других тебе прощение не будет нужно. Право на жизнь, право на то, чтобы смеяться, плакать или кричать по-настоящему. Ни о ком не думая. Или просто не получая в ответ жестоких пинков.       Мир вообще полон врагов, если ты слаб. А Дазай слаб, он не может не обращать внимание на людей, пусть даже не питает к ним особых чувств, пусть даже они плохо знакомы — они могут сказать специально что-то обидное, и его это не потревожит, но могут и по-другому, невзначай и без желания сказать плохое, например… Если не выдумывать, то: «как просто быть тобой». Искренне, смеясь. Или более весомое и страшное: «я только сделал так, как ты хотел». И говорят это обычно тогда, когда разрушают их связь…       Это всё пустое, неважное, просто не даёт ему жить, когда пугающей и атакующей становится почти любая фраза. Враждебной. А тот, кто сам не причисляет себя к врагам Осаму, скорее просто не осознаёт, что хотел бы ему навредить.       Опять же, ему стало бы куда легче, не завись он от людей. Кем бы он был тогда? Явно не оболочкой человека, как сейчас. Не было бы даже необходимости сбегать из дома, ему бы нравились семейные вечера и простые радости жизни… Сейчас такие перспективы эмоций не вызывают — увы, такие вещи не способны принести смысл в его жизнь.       И дураку ясно, что «простить и отпустить» является лучшей стратегией. Никакого тогда больше волнения и самоограничения… Проблема в том, что, глядя на свою копию, Осаму хоть и ощущает зачатки сочувствия, мнимого родства, смотрит на себя в буквальном смысле… Так вот, проблема в его чувстве стыда при взгляде на клона. Нужно спрятать, забыть, никогда больше не вспоминать и хоронить в себе, чтобы никто не видел, не чувствовал и не знал. Он не может сказать ничего хорошего обо всём, что заходило в памяти дальше, чем до лет шестнадцати. Это всё было ошибкой с самого его рождения, и только сейчас ему можно позволить существовать. Пусть никакого счастья и в помине не ждёт.       «Я не создан, чтобы делать кого-то счастливым», — Осаму улыбнулся, глядя на небо над Йокогамой. Ох, а ведь признаться самому себе в любви к кохаю — ещё не самое сложное. Всё сложное лишь впереди. — «Ацуши-кун сбежит от меня, как ни прискорбно это осознавать», — былое воодушевление слегка поутихло, и уже не хотелось бежать рассказывать Накаджиме о чувствах.       Невозможно не испытывать к себе ничего кроме отвращения, пусть это и мешает жить. Дазай успешно жил с отрицанием того, что он человек, что у него чувства есть, пока не появился двойник и пока он с Ацуши не перелопатили Дазаю взгляд на жизнь.       …и всё же, если он окажется даже слабее, чем думал, то только загонит себя на дно вновь — отличающееся от того, где он был раньше, но тоже глубокое и ужасное.       Нельзя сказать, что надежду ему никто не дарит. Солнце заливает душу Осаму, когда люди понимают его. Когда он может помочь Ацуши и сделать лучше его жизнь. Если Дазай не позволит себе жить, то просто продолжит быть ходячим трупом.       От таких размышлений можно даже впасть в отчаяние.       И как тогда лучше будет донести до Ацуши что-то более весомое, чем обычную поддержку? Удобно ли это будет делать именно в ближайшее время, или лучше отложить до более подходящего? Вряд ли Ацуши так уж просто переживёт исчезновение клона и захочет принять, что всё в порядке.       Дазай задумчиво скосил взгляд на свою копию. Не-Осаму говорил с потерпевшими, воодушевлённо, но со странным смирением в лице. Жуткая маска понимания жизни и ожидания смерти. Осаму передёрнуло, и он дал себе слово не позволить этому выражению появляться на его лице.       И всё же, если его двойник успел стать дорог Накаджиме, то не так он и плох? Ацуши заботился о нём и защищал, как мог, от Дазая. Стыдновато даже — кажется, он предстал тираном в этой истории, тем, кем быть не собирался. Ужасно, должно быть, со стороны выглядело. У него были основания вести себя грубо в начале, а в конце это стало частью инерции, тем, что осталось после самого первого дня и менялось крайне медленно.       Даже так, единственным, кто хотел по-настоящему, чтобы Дазай-детектив исчез бесповоротно и поскорее, был оригинальный Осаму. В конце концов, только он желал себе смерти. Ни Ацуши, ни тем более его двойнику такое нужно не было, ни сейчас, ни в далёкой перспективе.       «И, кажется, он всё-таки не ненавидел меня», — хмыкнул Осаму. Сейчас уже нельзя быть таким уверенным — после ночных-то событий! — «Я не был ему противен… Не мешал жить», — странно как-то пытаться внушить себе настолько, казалось бы, очевидную мысль. Ацуши не желал ему зла, но Осаму по умолчанию приписал ему это и смирился. Опять это мерзкое слово, будто преследующее…       — Полон мыслей? — собственный голос вырвал Дазая из лап размышлений. Сложно было смириться с мыслью, что кто-то его видит насквозь. Но нельзя сказать, что воздух пропитан напряжением — наоборот, на душе оставалось невиданное спокойствие. За себя, за информацию в голове.       Интересно, понимал ли Осаму частичку своего прошлого так же, как двойник понимал его? Или же это «прошлое» было слишком давно?       — Можно и так сказать, — Осаму пожал плечами, рассматривая двойника по-странному внимательно. Взгляд изменился — полный надежды на лучшее (хоть и всё ещё со смирением прокля́тым) , он очень шёл Дазаю. Забавно мозг реагирует на изображение довольной внешней оболочки — умиротворением, радостью. Так он будет выглядеть, желая жить. Неужели тоже осозна́ет свою тягу к тому, чтобы остаться, лишь перед неминуемой гибелью?       Второй Осаму так же внимательно смотрел в ответ. Допрошенные люди ушли, как оказалось, и «детективам» нужно было двигаться дальше. Невзирая на это, двойник сделал пару шагов вперёд.       — Хочу сегодня попрощаться с Ацуши.       Осаму моргнул. Ему доверили этот факт? Зачем? Или клон хотел, чтобы Дазай присутствовал, или же просто планами делился… В конце концов, не мог же он просить убить?       — И я должен буду окончить твою жизнь? Или отвезти в лабораторию? — спросил он пустовато. Не верилось, что всё так просто оборвётся. А ещё было интересное ощущение — тот Осаму, которого Дазай видел перед собой, был сильнее него.       «Он принял, что безразличен «настоящим» людям, но теперь не боится. Ни их, ни смерти», — промелькнула предательская мысль, и, едва она пришла в голову, пазл сложился.       Он хочет подарить счастливую, спокойную жизнь. Но не себе.       — Это не понадобится.       Вот как. Избавил настоящего Осаму от процесса убийства самого себя… На секунду даже становится интересно, снилось бы ему это позже — как он, возможно, застрелил бы двойника. Зрелище действительно предстаёт в голове, и Осаму чуть морщится. От таких размышлений веет тошнотой.       — Мы с ним попрощаемся, а затем я поброжу по Йокогаме. Помню, когда-то давно я даже представлял, как посещу популярные сады, чтобы поискать ядовитые растения, о которых забыли садовники, — двойник засмеялся. Его слова значили не что иное, как желание просто побродить по красивым местам и зайти туда, куда душа пожелает — например, место, на которое часто падал взгляд, но времени зайти никогда не находилось, да и исполнение собственных желаний было под вопросом. «Зачем мне это?» — перекрывало почти всё, чего внезапно хотел Дазай. Оставалось только рационально осмысленное: чтобы поддержать образ, чтобы обмануть дурачествами самого себя, чтобы отвлечь напарника и так далее, так далее. В общем, клон не собирался искать ядовитые растения.       — Тогда нужно идти к Ацуши сейчас? — большинство садов работали в дневное время, так что встречаться с кохаем после окончания смены в агентстве было поздно. Так не успеешь ничего почти. Осаму даже с сомнением каким-то думал о таких планах.       Зная себя, он бы сказал, что в одиночестве клон будет хандрить. Останавливать его, однако, не хотелось. Дать подумать обо всём и прийти к чему-то в одиночку, дать полюбоваться Йокогамой без эмоционального давления другой личности, которое неизбежно при общении, а иногда и без… Дать клону думать только о себе, не отвлекаясь ни на оригинал, ни на кого-либо ещё. Людям иногда это нужно.       — Наверняка Куникида сожжёт вас обоих за пропуски, — заметил не-Осаму, устало потянувшись. Он хмыкнул, думая о том, что всё будет в порядке… надеясь. — Можно позвать его на встречу сюда, на свидание. С тобой.       Об этом не могло быть и речи — Дазай нахмурился, представив, насколько нелепо такая встреча будет выглядеть.       — Такое нужно заранее спланировать, чтобы Ацуши ушёл со свидания максимально удовлетворённым, и не было всяких эксцессов. Для этого надо хоть место и темы для разговора обдумать, а ещё то, как подвести его к тебе, чтобы…       — Нет.       Осаму непонимающе осёкся. Может, это отголоски его вредного характера? Иначе он не видел причин избегать такого подхода.       — Вспомни свою конечную цель, — пояснил второй Дазай. Он улыбнулся чуть. — Легче действительно всё предугадать заранее, но… именно это и забирает ощущение жизни. Раздумывая над тем, как бы сделать всё «как надо», забудешь наслаждаться тем, ради чего всё затевалось. И свидание с Ацуши пройдёт мимо тебя, станет выполненным планом. Да и… Накаджиме не нужно, чтобы ты плясал под его дудку, ты же знаешь.       Делать, что хочется, спонтанно и без правил, вместо того, чтобы просто идти к успеху. Звучало довольно приятно, но тогда всё может пойти абсолютно не так, как нужно.       …и Дазай звонит Ацуши, наплевав на невыбранную стратегию.       — Ацуши-кун, мне нужна твоя помощь, — в трубке шум, в голове сомнения, Осаму даже не дожидается ответа, ловя одобряющий взгляд клона, — приезжай.       —…что такое, Дазай-сан? — голос Ацуши почти не печальный, почти. И доставил ему Осаму страданий… А ведь мог даже повеситься, уничтожив кохая подчистую. Стало жаль, и Дазай сделал лишь одну пометку в голове — не разбивать так чужие мечты.       — Мне кажется, сейчас чудесное время для свидания, — это как-то само вырвалось, по-глупому наивно и желанно. У Ацуши на другом конце провода задрожали руки. — Нам нужно многое обсудить. У нас ещё ни разу не было настоящего свидания, несмотря на то, что мы часто гуляли наедине.       Кажется, Ацуши тихо сказал в ответ, что представлял эти прогулки свиданиями. На сердце невероятно потеплело, а ещё вопросительно билось удивление — странно, что Дазай не обращал внимание на знаки от Ацуши.       — Приходи, — Дазай вдруг светло рассмеялся. Он всё поверить не мог, что делает нечто настолько для себя непривычное. — Скажи, что на миссию позвал. Я буду ждать тебя, — и, проговорив адрес, Дазай, сам не свой, завершил звонок.       Быть может, впереди его ждёт что-то хорошее. Приятное времяпровождение с человеком, которого Осаму как-то слишком давно любил. Интересно, улыбнётся ли ему Ацуши так же, как всегда, или по-другому?       Однако, до этого должно было произойти «прощание». Всё же, Накаджима сильно боялся двойника, и всё могло пройти не самым гладким образом.

***

      Лёгкий ветерок трепал Ацуши волосы — с работы Накаджима сбежал, как дворовой вор с чужими яблоками — неловко и странно. Он не понимал, что именно Дазай хочет ему сказать, хоть и прозвучало слово «свидание»? Неужели, всё получилось? Или это какая-то страшная ошибка и Осаму назвал так встречу лишь ради шутки?       На чувства Ацуши во время откровенного разговора наставник ответил, затянул в поцелуй, но потом… Может, всё же, ничего такого не было в том, что Ацуши отнесли домой? Он мог не предаваться мыслям: «Я был слишком глуп, он точно ненавидит меня, я жалок в его глазах»?       Если он думает так о Дазае, не значит ли, что боится его и не доверяет? Голова кругом, прийти ни к одной мысли не получается. В очередной раз кажется, что была бы каждая жизнь подобна другой, давно бы уже вывели инструкцию о правильных действиях. Увы, они все разные.       По наставлениям самого Дазая, чувства не должны приносить столько проблем. «Хотя, не ему говорить об этом», — подумал Ацуши с сожалением. Может, дело в Ацуши, который слишком преувеличивает каждое событие? Может, дело в том, что Осаму и Ацуши, в какой-то мере, боятся друг друга?       Стало легче от такой мысли. В чём-то они похожи. Нужно лишь показать, что у Дазая нет причин опасаться. Его чувства никто не тронет, не сделает плохого. С Ацуши так же — им обоим лишь недостаёт смелости… жить.       Осаму… Если судить по всему, что Ацуши за чуть меньше, чем две недели, пережил, с Дазаем всё сложнее, чем сначала казалось. Оттого же и легче — раньше очень странной, сумасшедшей казалась мечта наставника о самоубийстве. Когда мало что знаешь о его мыслях, она выглядит не по-настоящему, как дешёвый спектакль, поставленный психом. Будто невозможно это понять, где-то в установках есть «Дазай Осаму = суицид». Теперь же, «мечта» таковой не выглядит, и Осаму стал живее, как тот, непредсказуемости кого можно не бояться. Принимать её — да, но для страха уже нет оснований.       «Но узнать это через другого человека, который ещё и скоро умрёт, слишком ужасно», — подумал Ацуши, сжав в руках сумку. Его глаза раскрылись чуть шире — он уже видел двоих шатенов, стоящих спиной к нему. Ещё довольно далеко, но знакомые фигуры можно было прекрасно различить. Кажется, стоя на мосту, они наблюдали за чем-то в море. Ацуши приостановился. Затем зашагал быстрее.       Нужно будет сказать. Хоть что-то. Чтобы не чувствовать вину за будущую смерть. И, может, в очередной раз понадеяться, что конец не неизбежен. Сказать, что Ацуши ни в чём его не винит. И… как же странно, наверное, будет выглядеть его любовь к Дазаю Осаму настоящему, пока второй смотрит.       Между ними не так много различий, если верить обоим. Что-то в одном, что-то в другом. Ацуши для себя решил, что Дазай — нечто среднее между тем, как ведёт себя сам, и тем, каким себя показал клон.       Совсем не заметил, как преодолел расстояние и застыл, глядя на две спины. Дазай и двойник даже ни о чём не переговаривались. Ацуши выдохнул. Изменится ли что-то сейчас?       — При…здравствуйте, — стушевался, не решившись перейти на нечто более формальное. Две фигуры тотчас повернулись к нему. Осаму улыбнулся, глядя прямо в глаза. Двойник лишь смотрел на них, пребывая здесь, но отстранённо. У Ацуши вдруг вспотели ладони.       — Я рад, что ты пришёл, — ему ответили с облегчением. Буквально пять минут назад Ацуши себя убеждал, что им не сто́ит друг друга бояться, а теперь лишь одна мысль: «Вдруг сделаю всё не так?». И Ацуши эта мысль приводила в ужас.       Он вдруг сделал шаг — стремление успокоиться заставило его подойти к Осаму поближе, попытаться что-то произнести, но запнуться вновь и просто взять старшего за руку, потянув её вперёд. Всё внутри слегка пришло в себя, и тут уже улыбнулся Ацуши. Он сделал всё правильно. Сделал так, как хотелось.       — Я боялся, что вы меня просто оставите. Без каких-либо свиданий.       Его руку в ответ сжали, и Дазай усмехнулся с теплом. Теперь окончательно всё пришло в норму и не было ненужного волнения.       — Хорошо, что всё так разрешилось, — сказал второй Дазай, снова поглядев на них. Кажется, всё было довольно мирно. Ацуши даже непонимающе посмотрел на своего Дазая — как так? — Приятно видеть тебя таким.       — Каким это — «таким»? — ничего не понимая, Ацуши сделал к двойнику шаг, но тот покачал головой, так и не ответив.       — Надеюсь, ты будешь счастлив в будущем. Я хотел, чтобы мы вот так в последний раз поговорили, Ацуши-кун. И если я тебя сильно обидел, а ты злишься, то готов искупить вину сейчас. Насколько могу… — он хмыкнул, всё время жестикулировал, хоть и не резко. Словно непривычны были такие слова. Ацуши вопросительно оглянулся на Дазая, прежде чем ответить.       Вернее, отпустить руку другого Осаму и подойти к этому чуть ближе. Напротив стоял необычайно спокойный человек — словно понял всё, что хотел; и лишь какая-то искорка во взгляде говорила о его грусти.       — Ты сейчас навсегда уйдёшь? — спросил Ацуши тихо. Внутри болело — они не нашли способа, двойник всё же умрёт, растратив свою короткую жизнь… И неясно, что в итоге с ним происходит. Стало ли ему хоть чуточку лучше… Тем более после успешной попытки Ацуши разбить ему сердце.       — Да, — этот однозначный ответ надежд не прибавил. Наставник не добавлял в их диалог ни слова, так что, кажется, так и должно было быть… Так оба Осаму и хотели. Вновь обратив на себя внимание, клон улыбнулся и сложил ладони вместе. — Спасибо. Я рад, что однажды познакомился с тобой и… что после всего этого ты не отвернулся. И не нужно делать такое лицо! — клон вдруг засмеялся, будто бы ему очень легко на душе стало. И как он может, всё зная?       — Но ты ведь…       — Я к этому готов. Кажется, сейчас я готов… Зато у вас всё будет в порядке, — он окинул взглядом их обоих. Ацуши хотел что-то возразить, однако почувствовал, как ему на плечо руку кладёт настоящий Осаму. Посмотрел с растерянностью.       — Он хотел, чтобы ты его до конца выслушал, — заметил наставник. Он смотрел без боязни, как Ацуши, но с сожалением, а Накаджима выдохнул и кивнул, вновь вернувшись взглядом к клону.       — Пхф, — тот вновь издал смешок, прикрыв глаза и отвернувшись чуть в сторону. — Вы хоть можете пообещать, что всё у вас будет в порядке? Должны же быть у меня какие-то надежды, головы бедовые… — подавшись вперёд, двойник щёлкнул пальцами перед лицом другого Дазая, и Ацуши невольно рассмеялся.       То, что он хочет им счастья, так странно. Но здо́рово. Пытается поднять им настроение, перед тем как исчезнет…       — И кто тут бедовый? — недовольно фыркнул Дазай.       — Я могу за нас обоих пообещать. Или вы со мной не согласны, Дазай-сан? — Ацуши придвинулся к Осаму ближе, и тот удобнее устроил на его плече руку. Странно, но импульсивное движение было до ужаса естественным. На лице появилась улыбка, даже несмотря на… грусть ситуации.       — Я тоже обещаю, — ответил наставник всё же. Ацуши почти неверяще вздохнул, однако тёплое прикосновение вполне показывало, что это реальность.       И всё же, двойника хотелось остановить. До желания сжать руки, до головной боли, до отчаяния. А Ацуши, Дазай и его клон молчали, изображая, что всех устраивает такой исход. А ведь один из Дазаев, тот, который останется жив, останется с Ацуши, даже не улыбался.       Не-Осаму пожал руку Ацуши. И развернулся, уходя. Так оборвалась ниточка, их связавшая. Как если бы настоящий Дазай ушёл однажды из агентства, выбрав смерть.       Накаджима вцепился в руку того, кто с ним остался. Дазай, сначала чуть заметно вздрогнув, постарался успокоить его, гладя по плечу.       — Насколько это ненормально, — Ацуши шепнул, повернув к нему голову, чтобы увидеть задумчивое лицо наставника, — видеть себя, который обречён на нечто подобное?..       Ведь звучало страшно. Ацуши представил, как таких, как он, стало двое — и что должен чувствовать второй, никому не важный, при том, что это один человек? Мощнейший внутренний разлад и отчаяние. Дазай, казалось, разделял его точку зрения.       — Легче не думать об этом так, — признался Осаму. Он неторопливо повёл его вдоль моста и внезапно переменил тему. — Ты не сильно удивился, проснувшись дома?       — Вообще-то, сильно. Я уже такого успел подумать, — в голосе почти прозвучал упрёк, но ничто не могло изменить того факта, что Ацуши был рад их встрече.       Подумать только, получилось. Хоть на первый этап выйти, растопить чужое сердце от морозного холода.       — Испугался, что ли? — голос даже сквозил удивлением. Всё же, ни за что на свете Осаму не мог представить, что будет день, когда он пойдёт на свидание с Ацуши, что это будет на самом деле. Им начинало возобладать игривое настроение… И Дазай решил ему поддаться, лишь бы не чувствовать странного раздрая от разговора с двойником.       Наверное, Ацуши многое пришлось обдумать, когда его оставили в очередной раз… Не одного, конечно, Кёка ведь была рядом. И всё равно, ощущение, что от тебя по какой-то причине избавились, неприятное. Забавно, Дазай ведь и вовсе не хотел поступать с ним неприятным образом… Не вышло. Осаму будто что-то застилало глаза, потому и не понимал, что только расстраивал любимого человека. Ещё и того, кто сам по себе любви не получал, и теперь к ней с трепетом относится.       — Не испугался! — воскликнул Ацуши, подумав, что истина будет глупо выглядеть.       Снова этот период привыкания. Казалось бы, Ацуши уже его проходил, должен быть не так стеснителен…       Дазай знает, что Ацуши нравятся книги, притом знает, какие тот уже читал, запоминает любимые пирожные и просто понравившиеся вещи. Вот и сейчас, оказавшись на месте, в которое вёл его Осаму, Ацуши ощутил странное дежавю. Это был велопарк — кажется, когда-то Накаджима был тут, да и покататься хотел, только не предлагать же покататься Кёке в её традиционном наряде? Так что велопарк они обходили стороной, пусть и часто останавливались у фургона с вкусняшками, что был неподалёку.       — Как ты относишься к велосипедам? — к наставнику вернулся хитрый и довольный вид, в котором тот не раз представал. Как Дазай узнал, что Ацуши давно хочет попробовать этот велопрокат, осталось загадкой. Или же произошло совпадение?       — Ненавижу их, — с абсолютно серьёзным лицом сказал Накаджима. Дазай так быстро повернулся! Он на секунду нахмурился, будто что-то пошло совсем не так, как надо, а затем хитро сощурился.       — Обманщик, — и подопечный на это засмеялся.       Правда состояла в том, что Ацуши не умел кататься на велосипеде. Ну, то есть, как — он умел, но нужно было для этого очень стараться и ехать медленно, к тому же, мог свалиться. Явно не мог он утром расслабленно любоваться видом, выезжая на работу…       — Я очень хочу покататься, — его улыбка стала слегка неловкой. Дазай заплатил, отцепил два велосипеда и, Накаджима выпалил. — Только плохо умею!       — Ну, тут на велодорожке спуск с горы, научишься, — хмыкнул Осаму, и Ацуши зарделся от его наглости.       — Дазай-сан!       — Шучу, — Осаму как-то почти случайно оказался совсем рядом и придержал за плечо, начав что-то нашёптывать. Резко ударил в нос запах приятно пахнущего кондиционера, да и прикосновения чуть сбили с толку. Затем Ацуши тихо улыбнулся, вслушиваясь. — Я могу научить тебя, если хочешь. И помочь.       …он флиртовал так естественно, будто всегда у них с Ацуши была такая манера общения. Накаджима улыбнулся вновь, шире, и, уверенно посмотрев в карие глаза, потянулся за поцелуем.       У Осаму сердце пропустило удар.       — Учи. Я уже расплатился, — сказал Ацуши первое, что пришло в голову, когда отстранился и губы перестало приятно покалывать. Тут же зарделся и занервничал. — То есть, я…       — С удовольствием, — Дазай от удивления быстро оправился. Только коснулся своих губ ненадолго, как будто проверяя, не показалось ли ему.       Ацуши с готовностью сел на велосипед и даже поехал — небыстро и усердно, явно слишком сильно над этим стараясь. Дазай пока не спешил тоже вскакивать на сиденье, а просто шёл немного позади и держал за руль свой велосипед, чтобы вести с собой.       Он придержал Накаджиму, когда тот стал заваливаться — Ацуши сдавил руль, упёрся ногами в педали изо всех сил, стремясь сохранить равновесие, что, разумеется, никак не могло помочь.       — Что бы ни делал, я всё время падаю, — пожаловался кохай, сделав забавное лицо. Его тело дрожало от напряжения.       — Расслабь ноги и не хватайся так за руль. Теперь педали поверни комфортно, — возможно, Ацуши только так казалось, но Дазай будто наслаждался ситуацией. Так она была ему приятна?       — Довольный какой, — обиженно фыркнул Ацуши, даже жалея о своей неудачной просьбе помочь. Он лишь выставляет себя на посмешище.       — А? Ну да. Я ведь рад помогать тебе, — заметил Осаму, и Ацуши ощутил тычок в бок, почти укоризненный. Накаджима быстро остыл, с готовностью нажал на педаль и поехал.       «Расслабленно, да?» — пока что, ехать выходило неплохо даже без напряжения, но это пока! — «И как тут расслабиться, если каждую секунду можешь упасть?». Он оглянулся на наставника, даже забыв о безопасности и крутанув педали автоматически. Ехал ровно.       Осаму тоже вскочил на велосипед. Секунда — и уже едет рядом с Ацуши, поглядывая на него.       Дазай Осаму выглядел таким неприлично красивым, что Ацуши чуть вновь не потерял равновесие. Не было опасности в этой красоте — мягкое выражение лица и лёгкая растерянность во взгляде. Промелькнула и пропала, сменившись уверенностью.       Может, этот взгляд помог Ацуши почувствовать в Дазае нечто нужное и важное, едва они встретились.       — Что нормальные люди делают в свободное время? — отвлёк Ацуши от размышлений голос Осаму. — Ходят смотреть на водопады, в магазины, в театры?       — Не представляю. Меня тоже нельзя назвать нормальным человеком, получается, — протянул Ацуши, с опаской глянув влево. Взгляд он тут же отвёл. Двойник иногда тоже говорил ему нечто такое — что для него странны чужие увлечения. Накаджиму посетила пугающая мысль, — Вам скучно, да?       Иначе зачем бы такое спрашивать?       — Нет. Мне очень нравится быть с тобой, — терпеливо ответил наставник. «Слава богу», — с души свалился камень, который Ацуши мог бы и не выдержать. Может, даже терпение Осаму не требовалось, чтобы отвечать. — Даже когда мы просто молчим. Всё так, как при наших обычных встречах (мы просто гуляем), но что-то ощутимо по-другому.       Считается ли лицемерием то, что Дазай пообещал ничего не планировать, не выворачивать в нужную сторону, но всё равно пускал в ход флирт? Или это романтическое желание? Слишком сложно пока, настолько тонкие разбирательства в себе ему не под силу.       Ацуши был… слишком близко, чтобы Осаму мог перестать смотреть. И хотелось открыть этому эсперу, спасшему Дазая из реки и от тихого гниения в агентстве, всё… Да просто всё. Всё, за что Ацуши мог бы полюбить его, а с негативной частью Дазай как-нибудь справится.       И, в конце концов, Ацуши так радуется, когда для него делают что-то хорошее. Осаму просто обязан посмотреть на эту радость, вызвать её, не разбираясь в причинах своего восхищения ей.       Такие мысли заставили очень сильно удивиться — насколько же давно Осаму подавлял привязанность.       Время летело с космической скоростью. Только иногда присылающий сообщения Куникида напоминал Дазаю об обязанностях, которые они с Ацуши прогуляли бессовестно.       — А-цу-ши-кун, а я тебя порчу, — заскалился, как от очень смешной шутки.       — Не в первый раз я с вами работу прогуливаю, не надо тут! Вы меня давно испортили, как вы могли… — хотя по тону очевидно было, что Ацуши не жаль. Они успешно миновали горку на велосипедах, Накаджима достиг успеха! После такого трудного испытания робость перед Дазаем улетучилась. Вновь всё стало как прежде в их комфортном общении.       Однако, как Дазай любезно заметил, «немного по-другому».       — Ты ведь сейчас редко читаешь? — после горки Осаму лениво катился вперёд, даже не делая педалями ни одного движения. Ацуши смотрел на это с лёгкой завистью.       — А вот и нет! Реже, конечно, чем в приюте, но книги всё ещё очень… Восполняют мою жизнь, — неловко хихикнул, на деле не испытывая неловкости.       Книги дополняют реальность, могут показать то, что ты сам никогда не испытывал, восполнить эмоции, жажду приключений… Ясно, почему Ацуши так увлёкся — его увлечение старое-старое. Однако Дазай всё ещё слабо представлял, какие книги кохаю нравятся, а какие нет. Правда, был один способ не прогадать, довольно печальный.       Обычно, Ацуши могла понравиться книга, которая бы понравилась Одасаку. Однако, без восторга или переосмысления некоторых аспектов жизни. Так что же вызывает у Ацуши именно восторг?       — Мне нравятся книги, где герою помогает его окружение, несмотря на ссоры, и в итоге все приходят к взаимопониманию… но мне также нравятся и книги, где герой исследует себя сам и отстранён от окружающих. И приключенческие романы, и детективы, и мистика, и… — двухцветные глаза загорелись от воодушевления — надо же, Осаму правда интересно было слушать его, да ещё… Смотрит так, будто Ацуши — единственный, кто есть в этом мире.       Приятный взгляд. Никто никогда так на Ацуши не смотрел. И это дорогого стоит.       «Я оправдаю в этом взгляде каждую эмоцию».       В какой-то момент от этого воодушевления у Дазая тоже появилась улыбка на лице, и он возьми и с абсолютно серьёзным лицом брякни:       — А мне нравятся книги про любовь.       — Про… ох? — Ацуши покраснел непонятно от чего — наверное, представил Дазая за чтением любовного романа… Забавная картина. — Вы не похожи на того, кому нравятся романы.       — Нет, я не, — Осаму будто даже растерялся. Он что, заложил один смысл, а Ацуши прочёл совершенно другой? Смущение вновь обострилось — воображение так и подкидывало картинку с Дазаем, заинтересованно читающим о всяких страстях и быстро переворачивающим страницы. — Я говорил не о том, что ты подумал. Чаще это даже не романтическая любовь, так что такую книгу нельзя назвать любовным романом.       Улыбка сама напросилась, теперь уже лукавая — у Ацуши было забавное лицо. Интересно, что он там себе напредставлял?       — Довольно сложно найти хорошую книгу о любви, где описаны чувства, которым можно и хочется верить. А ведь желание читать появляется только тогда, когда книга действительно хороша… — первое удивление прошло, и Ацуши с интересом слушал. В основном, потому, что редко ему удавалось узнать о том, чем в действительности интересуется Осаму. И это было невероятное чувство — узнавать что-то новое, положительное о дорогом человеке, тем более, когда интерес так похож на твой. — К сожалению, в любовных романах чаще встречается обожание, чем то… о чём мне хотелось бы узнать. Я нашёл для себя всего несколько подходящих книг о любви и лишь одну храню до сих пор.       Всего одну, хотя говорит о своём увлечении с теплом и участием. Забыл и долго не мог вспомнить, внезапно обнаружив в себе нечто такое важное и живое.       — Разве обожание и любовь так сильно отличаются, что нужно забраковать книгу? — чем-то первое звучит даже лучше — будто, когда тебя любят, то ты не важен так же сильно, как если бы тебя обожали. Ацуши вопросительно взглянул на наставника.       — Сильно. Если кто-то тебя обожает, то при оплошности — возненавидит и, может, пожелает тебе смерти. Тот, кто любил, лишь поймёт, что ты не для него. И эмоций ты у него больше не вызовешь. Поэтому любовь куда более привлекательна, ведь тебя хотят понять, — выдохнул Осаму. Он взглянул на Ацуши и уточнил. — Думаю, можно сказать, что та книга про людей, подобных тебе. О тех, кто любит мир, — при этих словах Дазай слегка сощурился. Звучало… неожиданно смущающе. И мило. — Мне нравится.       Хитрец, оставил Ацуши раздумывать, к чему относится последняя строчка.       И почему того, что сейчас происходит, не случилось раньше? Хотя, может, и сейчас это слишком рано для людей, подобных им.       Накаджима потерял чувство равновесия, покачнулся, но всё-таки смог восстановить его, заставив себя не вцепляться в велосипед от паники. Просто ехать. Он выдохнул с облегчением и подставил лицо ветру.       — Вот видишь, тебя и учить ничему не надо было, — по воздуху разнёсся смешок.       Накаджима помотал головой стеснительно. Хотя, действительно, он ехал сам… Дело было в само́м присутствии наставника-возлюбленного.       Может ли всё быть по-настоящему, если Ацуши теперь знает его душу? Накаджима не спросил о меланхолии или нежелании жить — это было бы слишком прямо и грубо, но поделился опасениями.       — Слегка страшно. Из-за неизвестности.       Глядя на затылок Ацуши (Осаму чуть медленнее ехал), второй детектив кивнул, отведя взгляд.       — Наверное, придётся быть друг с другом чуть откровеннее, чтобы неизбежность больше не пугала. Мы ведь… не куклы, чтобы всё время улыбаться или застыть маской страдания, — от Осаму, привыкшему к паясничеству, такое невероятно странно услышать. Ну, у паяца есть осмысление своего положения. Ацуши согласно ухнул, но они оба тяжело вздохнули.       Их оштрафовали за то, что они вовремя не вернули велосипеды в прокат. Вот и съездили покататься, называется… Ацуши, не бравший кошелька, чуть на месте не умер — благо, Дазай успокоил разгорячённого работника и заплатил.       — Противный, — Ацуши фыркнул это, пока Осаму махал работнику, что пялился на того, как на идиота. Они отошли уже достаточно далеко.       — Согласен, — крутанувшись, чтобы не идти спиной вперёд, Осаму тут же поменял выражение лица на недовольное. Забавно выглядело.       Прогулка уводила их всё дальше от центра города, однако вдоль моря они старались не идти — повсюду только вода, уже даже надоевшая своим видом, хоть и красивая. От этих привычных видов они как бы хотели скрыться, прячась по аллеям и болтая.       Ацуши чувствовал себя не собой, кем-то другим — его наставник редко бывал с ним настолько спокоен, открыт и романтичен. Хотя, конечно, дурачество всё ещё присутствовало. Накаджима не знал лишь, как ему реагировать на такие привычные и нервирующие шутки про смерть, если те вдруг прозвучат. Просто, они так долго были шутками, что даже нервозно стало понимать, насколько они не смешные.       Этой боязни Осаму в Ацуши не видел. И хорошо.       Проведя так много времени с Ацуши вместе после длительного игнорирования, Осаму больше не хотел его отпускать. Лишь бы предотвратить момент расставания, пытался зацепиться за хоть какое-то дело, что могло бы уговорить Накаджиму остаться у суицидника дома…       Подсказкой стало темнеющее небо. Теперь Дазай активно убеждал Ацуши в том, что по звёздам можно предсказать судьбу, а Накаджима и рад был верить. Вернее, было так: — Вы же понимаете, что всё это неправда? Звёзды можно как угодно интерпретировать! — фыркнул Накаджима. Попытки наставника заставить его поверить в чепуху никуда не делись.       — Да, но кто-то ведь так старался, чтобы придумать все эти знаки и разобрать их, а потом запутать так, чтобы предсказать можно было что угодно! Да и, кто знает, может предсказания по звёздам придумал эспер, видевший в небе судьбы. Тогда всё достоверно, — Осаму уверенно покивал, а ведь теория не выдерживала никакой критики. «Я лишь хочу, чтобы ты остался», — а предлог просто был забавным. — Мы не можем знать наверняка, что говорят звёзды. Но услышать что-то хорошее о будущем будет приятно, согласись?       —…да, — Накаджима приободрился, когда его взяли за руку.       К Осаму домой они притащили материалы для того, чтобы сделать карту звёздного неба. Квартира тут же была наскоро почищена (Осаму смёл пыль в дальний угол под не совсем понимающим взглядом Ацуши).       Чаще всего, сил убраться просто нет. А вообще — рискованное мероприятие, учитывая, что любую девушку достаточно было привести на квартиру к Осаму, чтобы всё очарование суицидника резко улетучилось. Осаму вздохнул, задвинув зачем-то открытые ящики комода.       Можно было купить готовую карту, но составить свою гораздо интереснее. Ацуши зарылся носом в книжку по астрономии, чтобы рассмотреть, куда им и какие звёзды наносить на карту.       «Стоило сходить в обсерваторию перед этим», — посетила Дазая мысль. Ну, спонтанное свидание на то и спонтанное, что он не знал, к чему всё в итоге приведёт. Обсерватория в следующий раз, если составлять звёздную карту ученику понравится.       Вернее, если им обоим понравится.       Они рисовали, сталкиваясь носами, и Ацуши всё порывался прочитать небольшую книжонку о трактовке судьбы по звёздам, а Осаму её успешно прятал. Интерес пропадёт. Для продавцов в магазине они были очередными фриками, не правда ли?       А смотреть в окно, высовываясь из него наполовину и пытаясь разглядеть в тёмном небе хоть что-то, явно хорошей идеей не было. Ацуши придерживал Осаму за торс — вывалится ещё, что с него станет. И, наверное, Накаджима ближе, чем нужно, прижался для этого прикосновения. А на небе так ничего и не разгляделось, пришлось листать книжку по астрономии.       — Мы же наносим звёзды над Йокогамой, верно? — спросил Ацуши, сосредоточенно ставя тушью очередную точку. Дазай так же сосредоточенно кивнул — он опирался на плечо Ацуши и наблюдал за процессом. — А вы?..       — А я второй диск уже составил. И сделал надписи на английском, которым королева Англии позавидует, — ухмыльнувшись, Дазай опёрся на оба плеча Ацуши и вытянул руки вдоль его шеи. Окутал теплом и волнением.       Наверно, Ацуши привыкнет к тому, что его часто касаются. Осаму сцепил пальцы, и его подопечный отвлёкся от заполнения карты, откинулся чуть назад, припадая спиной к груди Дазая.       Кажется, что момент хрупкий и неустойчивый. Осаму осторожно поцеловал Ацуши за ухом, не встретив отторжения.       — Нам надо отдо… — расслабленный и мягкий голос Ацуши прервался резким пинком в дверь — сидящая пара почти подпрыгнула на месте.       — Это как понимать?! — распахнувшись, дверь показала им единственного, кто мог так вломиться, и у кого были все основания. Ацуши и Осаму друг от друга отсели, глядя на Куникиду. Тому было, в общем-то, всё равно, в чужой квартире он или в своей. Ацуши стремился отстраниться из-за безотчётного страха ещё бо́льших проблем, а Осаму — чтобы иметь возможность вскочить и сдержать напарника от уничтожения чего-либо. — А, так вы оба здесь! — голос был пропитан холодным гневом и напоминал раскаты грома. Ничего не меняется, разве что «холодный» гнев слегка страшнее «горячего». Ругаясь на них, Куникида ходил по комнате, не обращая ни на что внимания — Дазай еле выцепил из-под его ноги один диск карты (который делал Ацуши) и ревностно прижал к себе. Через секунду ботинок Доппо опустился на то самое место, откуда Осаму карту забрал. — На звонки никто не отвечает, дела стоят, на СМС так же ответа нет. Вы совсем охренели?       Казалось, Куникида даже не из гнева последний вопрос задал. Просто представить не мог двух таких амёб, как сказал бы Дазай по его взгляду.       Ацуши лихорадочно старался придумать, как бы им избежать кары. Он правда совсем забыл о работе!       — Да?.. — и Дазай совсем не помог, дружелюбно заулыбавшись. Кажется, Куникида хотел его убить.       Даже сделал небольшой шаг вперёд. Почти сделал — его нога с размахом опустилась на руку кинувшегося вперёд Осаму. Наступило гробовое молчание.       — Чего ты творишь? — напарник настолько удивился, что его гневливое настроение улетучилось. Теперь Куникида присмотрелся к полу, где стоял — повсюду были обрезки бумаги и картона, а Дазай защищал своей рукой от следа ботинка что-то вроде звёздной карты.       Фыркнув, Доппо не отказал себе в том, чтобы надавить на забинтованную руку ещё раз, прежде чем убрать ботинок. Послышались недовольные театральные причитания, после чего уже все карты Осаму убрал с пола и поглядел на Куникиду как-то… злобно.       И всё же, Осаму ни о чём не жалел, раз уж их совместная с Ацуши поделка не пострадала.       — Просто запиши нам это как дни отпуска, — вновь беззаботная улыбка вернулась на надоедливое лицо суицидника, и Доппо выкинул из памяти показавшийся угрожающим взгляд.       — И это всё, что ты хочешь сказать? А если бы было что-то важное? И ладно ты, а Накаджима куда смотрел? Чтобы ты, идиот, не топился?! — тут он повернулся к напряжённому шкету. — Ацуши? — «как ты объяснишь своё поведение?».       — О, то есть, ничего важного не было. А в противном случае я бы узнал, — примирительно разведя руки, Осаму подтолкнул Куникиду в сторону выхода. — Да-да, Ацуши-кун добросовестно защищал меня от смерти, разве это не хорошо? А чтобы ты так не злился, я завтра пойду на двойную смену, даже заполню все документы, — нет.       — Зарплаты лишишься.       — Эй, ну не будь таким злым, я же сказал, что останусь на две смены! И не вламывайся больше в чужие квартиры, — легко вытолкнув блондина. Дазай с облегчением вздохнул, а затем стукнулся головой о дверь.       — Нечего переживать, это лишь один день отпуска, Дазай-сан…       — Нет, скоро он поймёт, что за этот год у меня не осталось дней отпуска, — после этой усталой фразы Дазай, потянувшись, улыбнулся. — Кажется, в следующий раз нам так лучше не делать. Куникида-кун был очень зол.       — Рука болит?       — Немного.       Ацуши с беспокойством осмотрел его руку (забота — лучший наркотик во вселенной, однако, пока Осаму не готов это сказать вслух), после чего бездумно высказался о Куникиде. Музыка для ушей.       — Вы ведь не шутили насчёт того, что предскажете мою судьбу? — Ацуши погладил его руку большим пальцем и подтащил два диска карты, чтобы совместить.       Дазаю пришлось проявлять всё своё мастерство гадания (будем считать, что оно врождённое) по уже готовым кусочкам. И, вроде как, Ацуши его слушал, но… как-то рассеянно. Осаму остановился.       — А своё будущее можете предсказать, Дазай-сан? — Ацуши перебирал пальцами, глядел в карие глаза. Те иногда тускнели, иногда загорались — состояния менялись быстро, и, когда начинаешь наблюдать, не можешь оторвать взгляда. Конечно, ясно, что всё гадание — притворство. Ацуши всё равно хотел услышать. Или то, как Дазай надеется на хорошее, или то, что он планирует.       —…вижу много встреч, — вновь на ходу выдумывает, стараясь связать рисунки со своими словами. — Ни одна из них не оказывается особенно важной. Со мной двигается звёздочка чуть меньше по размеру, с более ярким светом — именно она притягивает людей к нам. Хороших и плохих… Некоторые становятся постоянными. Больше я… не могу ничего сказать.       Что, если он не прав, если он правда совершил самую страшную ошибку в жизни, если Ацуши сейчас нахмурится и промолчит, но каждому будет ясно, что он думает…       — Больше и не надо. Мне и так нравится, — спокойно улыбнувшись, Ацуши пожал плечами и убрал карты. — Этого достаточно, Дазай-сан, — он хотел убедить. Ведь всё в порядке с тем, чтобы быть в чём-то неуверенным.       Чужие эмоции важны. Все, без исключения. Свои тоже — Ацуши будет рад, если Осаму разделяет его точку зрения. Накаджима не разлюбит его из-за настроения и из-за того, что Осаму просто человек (хоть сознание и пытается убедить Дазая в обратном).       Они лежали на одном футоне, сцепив руки, и говорили до полуночи, прежде чем уснуть. Во сне Дазая ещё долго терзали мысли о пропавшем клоне…       Затем темнота и пустота — секундные.       Осаму проснулся от раздражающего солнечного света, бьющего прямо в лицо. Накаджима напротив таких неудобств не испытывал — на одухотворённом лице был только сон.       Расслабление Ацуши дарило передышку. Смотришь на него и любуешься, не желая даже двигаться, но совсем не потому, почему обычно. Кохай красив — а всё, что Осаму о нём знал, делало Ацуши ещё красивее. Задаёшься даже невольно вопросом о том, можно ли находиться рядом с этой красотой.       — Ты правда прощаешь меня за то, что я существую, малыш? — сорвалось с губ Дазая. Свет был неминуемо забыт, хотя, возможно, Ацуши тоже бы скоро проснулся из-за солнца. Накаджима ему ответил тихим сопением. — Спасибо.       Осаму поцеловал его в лоб и закрыл тонкие шторы — стало чуть темнее. А Ацуши заслужил возможность побольше поспать.       На кухне шебуршали, звенели, ходили, но звуки не вызвали никакого беспокойства. Это мог быть лишь один человек.       Медленно прошествовал суицидник на свою кухню, прекрасно зная, что обнаружит двойника.       — Последний завтрак, — пояснил клон. Само его присутствие коробило, хоть и было ожидаемо. Дазай надеялся, что этот кошмарный сон кончился, но увы, альтер-эго так и сидело за столом, и, что странно, не вызывало даже раздражения. Это и пугало.       Его клон — такой, каким был сейчас, сегодня, даже нравился ему. Так похожий на теперешнего Дазая из ВДА, что надолго стал «добрым наставником»…       — Ты же пришёл не для того, чтобы Ацуши видел твою смерть?       — Вовсе нет! — поспешно ответил не-Дазай. Он пришёл по зову боли. Такой привычной-привычной, нити, проходящей через нутро. Вот и понял, почему и зачем должен был вернуться. — У меня только остался вопрос.       Дазай кивнул: задавай, дескать. Интуиция подсказывала: возможно, это приведёт к чему-то хорошему. Удачи.       — В чём моя вина? — пальцы тут же сжались скованно. Боже, это конец жизни, уже можно бы и спросить! Дазай отвечал уже: был слишком слаб и наивен, не справился, заслужил от самого себя наказание. Важна не суть ответа, а то, изменилось ли мнение оригинального Дазая.       «Все дети не виноваты, если это не я».       — Ни в чём, — много времени, чтобы ответить, Дазаю не понадобилось. Воспоминание пронеслось перед глазами и растворилось во мраке, перестав быть важным. Наконец-таки.       Двойник засиял.       Ниточкой Осаму был Ацуши — спящий сейчас на футоне, подтолкнувший в верном направлении и, самое главное, любимый Дазаем. Этот человек сейчас был здесь, рядом, и без него Дазай бы не стремился понять истину. Хоть и понял её сам.       — Я правда рад, что ты признался себе в том, что любишь Ацуши. Что тебе нужен Ацуши, потому что ты хочешь отдавать эту любовь… У меня было два вопроса. Два твоих вопроса. Что такое любовь… И что такое одиночество, как избавиться от его пустоты. Мы всё время задавались этими вопросами, ни к чему не приходя. Благодаря Ацуши, ответ на первый вопрос я узнал. Но не на второй. Я… готов умереть. Ведь ответа я, сколько бы ни старался, не узнаю.       Он был ребёнком. Он страдал. Вырос в того, в кого вырос. И, наверное, Осаму должен был защищать себя, даже если он ужасен, даже если от всего мира. Никто кроме него это не сделает.       Хочется сказать «я должен был тебя защитить». Они оба это знают.       Осаму печально улыбается. Он положил руку на макушку своему отражению и отвёл взгляд, вздохнув. Улыбка пропала. Даже сейчас он не хотел его себя защищать. По крайней мере, признавать это.       — Прости меня, — всё же сказал Дазай. В груди будто дыра зияла, которую зачем-то разворошили.       У дверного косяка показалась растрёпанная макушка с седыми прядями. Осаму поймал взгляд её обладателя, уже не спящего.       Ацуши смотрел, не мигая.       Забинтованные руки прошлись мягко по вьющимся тёмным волосам. Клон улыбался. Клон улыбался, пока его волосы медленно рассыпались на синеватый свет, а у него самого перестало болеть тело, перестало быть ощущаемым.       — Спасибо, — сказал обоим. Посмотрел на почти шокированные лица, растерянные, и исчез.       Исчез. Как сон, как одуванчик по ветру развеялся, но не оставил ни частички. На душе чувство такое… поганое. Хотелось сжать сердце, чтоб никогда такого больше не ощутить, потому что по-странному стыдно за его ощущение покоя. Всё на месте, каждая частичка души. Дазай прикусил губу от непонимания, а затем посмотрел на Ацуши.       — Хотите, чтобы я ушёл? — тихо спросил тот, ведь Дазай так ничего и не сказал. Осаму помотал головой — ни за что теперь один не останется.       Ацуши подошёл к нему, грустно улыбнувшись, и присел рядом, утянув в объятия. Да, то, что нужно. Без отторжения.       — Он теперь?.. — голос кохая дрожал, но Дазай не мог разделить его чувств, ведь… не знал он, как объяснить. Проще всего это описать так, что душа вернулась на место, уже не такая искалеченная.       — Он теперь в порядке, — сказал Осаму — самонадеянно, веря в свои слова. Он поднял голову. Глаза Ацуши, полные тоски, отпечатались в его памяти — даже так безумно красивые.       Следующие слова Осаму прошептал, слегка прикрыв глаза и слишком нежно улыбнувшись, на выдохе: — Честно, Ацуши-кун.       И Ацуши ему поверил.