***
Они стояли посередине комнаты слизеринца, что отныне принадлежит еще и гриффиндорке. Услышав о скором переезде, Пэнси явно не обрадовалась этому, глаза горели, как огонь, что вышел из-под контроля, тело трясло, а внутренности сжимались в одно целое. У нее отняли любимого, а ее, будто взяли и вышвырнули наружу, наплевав в душу. Она бесилась и долго думала, как все предотвратить. Проклинала Невилла, Симуса и всех гриффиндорцев, заодно с этой заучкой Гермионой. После, начала искать выгоду. Она – слизеринка, а значит с каждой ситуации должна брать свое. Да, разделять комнату с предателем крови ужасно, но плюс в том, что он по большей части отсутствует, да и в последнее время, Рон с Пэнси могут завязать между собой хотя бы два слова, не оскорбив друг друга, а это уже прогресс. Значит, она не задушит его ночью своей же подушкой. Что осталось до грязнокровки Грейнджер, что ж, она что-нибудь придумает. В последний раз кинув озлобленный взгляд на старост, слизеринка вышла из комнаты, держа спину ровно, голову высоко, как всегда и делала. Перед Грейнджер она явно не покажет свое разочарование. Негромкий хлопок деревянной двери, что теперь была плотно закрыта, резанул по ушам, заставив гриффиндорку вздрогнуть, осматриваясь по сторонам. Они тоже не изменили гриффиндорскую часть комнаты, что радует, хотя зеленые покрывала Пэнси явно стоит поменять. Забрать свои вещи, отдать ее. Ужас. — Какая чушь, мы даже не знаем, будет ли также ночью, — сказано тихо, но в комнате была пугающая, та самая неловкая, наполненная раздражимостью тишина. — Не верил, что я это скажу, но твой драгоценный профессор просто проявил предусмотрительность, — вздохнув, Гермиона еще раз осмотрела комнату, что так похожа на ее с Роном, такую уютную, заменившую дом, комнату, где есть только она и друг с рыжей копной волос. — И тебя это устраивает? — спросила, хоть и знает ответ. Еще один шанс услышать мелодичное звучание его голоса, и совсем не важно, что он раздражён. — Если это была шутка, то явно неудачная. Это не твое. — Это не шутка, я вполне серьезно. Она горда, храбра и безрассудна в некоторых ситуациях. Именно поэтому сейчас девушка не дает себе отчет в действиях. — Тогда спешу поздравить с потерей мозгов, а мне с тобой еще жить… Это был юмор? Да, язвительный комментарий, попытка ее задеть, опять. Но это ведь была шутка. А отдает ли сам Драко отчет своим действиям? И тут ее осенило. Блестящая, возможно, не такая уж и прекрасная, но все же, идея влетела ей в голову, будто пуля, что только что была запущена ей прямо в висок. Вот оно, вот то, что нужно. Рука юркнула к внутренней части мантии, где красовался красно — золотой герб. Пальцы коснулись витиеватых узоров палочки, что спокойно лежала в кармане. Драко нахмурился, заметив это простое действие. Палочка, вскинутая перед ними, незнакомое ему заклинание, которое так легко слетело с ее губ. — Что это такое, Грейнджер? Малфой неодобрительно смотрел на гриффиндорку, которая не прекращала колдовать перед собой. — Недавно, в библиотеке я нашла одно заклинание. Эта стена видима для нас, но не осязаемая. Интересно, довольно-таки интересно. Он набрал побольше воздуха, чтобы высказаться. — То есть, мы сможем без препятствий проходить через неё? — он полностью спокоен, хотя в голосе можно услышать нотки раздражения, — Также я буду слышать каждый шорох и движение, которое будет издавать твоё неповоротливое тело? Этот взгляд, он готов поклясться, что сейчас она может прожечь в нем дыру, огромную, такую же темную как его душа. Непослушные волосы, будто обрели свою жизнь и стали пышнее, а глаза так и метали молнии во все стороны. — Ну, что ты, Грейнджер, успокойся. Думаю, наложишь заглушку и все обойдется. — С чего это заглушку должна ставить я? Ехидная, более чем пошлая улыбка озарила его лицо, в глазах появился некий азарт. Гермиона с недоверием посмотрела на него, и чуть не прикусила нижнюю губу в ожидании ответа. — Мм, не думаю, что мисс — правильной — Грейнджер захочется услышать звуки предназначенные не для детских ушей, ну, а если тебе нравится наблюдать за взрослыми делишками своих однокурсников, то добро пожаловать в мир похоти и разврата, — налитые свинцом глаза блеснули, как одинокая луна на темном небе, ровные зубы, что обнажились в хитрой ухмылке. Он доволен собой. Платиновая голова тут же опустилась вниз, а сам он поклонился в неком реверансе, будто приглашая её. Теперь лицо юноши было спрятано за челкой, но Гермиона точно знала, что его ехидная ухмылка до сих пор не сошла с его физиономии. Та самая, что выбивает весь воздух из легких. Кровь мигом прильнула к лицу, щеки заалели так же быстро, как и появились это негодование и гнев в глазах. Он знал, будто выучил за эти годы все её взгляды, мимику лица. Ему даже не пришлось поднимать голову, чтобы понять, как она смотрит на него, как его почти съедает этот взгляд карих глаз, как ее лицо постепенно начинает становиться багровым. О, да, вот оно, это идеально. Дразнить её, высмеивать, превосходить. Это как яд, постепенно заполняет каждую клетку, так крепко въелось в его кожу, что теперь невозможно отделаться от этого. Хочется еще, видеть, как всезнайка Грейнджер смущается, как становится более взвинченной, как её нервы медленно, но верно подходят к грани. Драко вся эта ситуация забавляла, ему нравилось, а ей было не до смеха. — Малфой, какой же ты противный кретин. Если думаешь, что мне есть дело до твоих похождений, то глубоко ошибаешься, но теперь я и ты будем жить в одной комнате, так что, перед тем как привозить сюда своих девушек, удостоверься, что меня тут нет. Иначе я испорчу вам всё веселье! — Грейджер, ты его портишь с первого появления в этой школе, так что мне не привыкать. Господи, как же он бесит. Если бы Малфою давали по кнату за каждую его выходу, которая бесила Гермиону, то его состояние увеличилось бы в двойне.***
Она слышала крики, громкий тон Драко, дверь, которая хлопнула после его непонятного для Гермионы высказывания, и недовольное ворчание Паркинсон, что направилась прямиком к выходу. Они поссорились. Возможно Пэнси опять высказалась по поводу ситуации, была неосторожна и напомнила Драко о том, о чем лучше стоило бы помолчать. Но это же Паркинсон, и молчать она не станет. Выскажет все до самой последней капли и не посмотрит на то, кто перед ней. Конечно же, с Драко и со своими друзьями она была мила, но годы изменили ее, и свою точку зрения она явно предоставит к созерцанию. Громкий шум воды и разбитого зеркала, чьи осколки сейчас нашли свой покой на кафельном полу. Сердце сжалось, возможно Драко крушит ванную, он может упасть и покалечиться, сильно удариться. Сейчас ее не волновало, что она думает о слизеринце в таком ключе. Ее скорее пугали звуки, которые исходили по ту сторону двери, ей страшно. Для этого ей дана гриффиндорская храбрость и безрассудность. Так что никто и ничто не способно остановить Гермиону Джин Грейнджер. Розовые ступни коснулись деревянного пола и совсем неважно , что она идет босиком прямо в ванную, где может пораниться не только физически, но и морально. Сердце гремит где-то внутри, голова заполнена разными мыслями, а тело двигается к закрытому древку. Вот что происходит, когда ты одурманен беспокойством. Рука коснулась холодного металла, как-то расслышала щелчок, дверь открылась, а в поле зрения появилась спина, облаченная в чёрный свитер, светлая макушка, что в свете голубой плитки казалась еще светлей. Плечи напряжены, голова опущена, сутулая спина. Мерлин, что происходит? Через шум своего сердца и воды, что все еще лилась в раковину перед Драко, Гермиона услышала заглушенный голос. Хриплый, но настолько грозный, что ее приколотило к месту. — Убирайся, грязнокровка. Секунда вторая, третья. Она не двигается с места, лишь указательный палец левой руки, дергается в нервном тике, да древко в правой руке. Свирепый взгляд, бушующий ураган серых глаз, летящие волны уничтожения в ее сторону. — Убирайся отсюда, поганая грязнокровка, — длинные пальцы крепче сжали край раковины, — Или тебя выгнать? Ее ровное дыхание, против его. Свирепый, как разъярённый бык, одно движение, и он нарвется на добычу, как на красный цвет. — Зачем? Вопрос вышел немного странным. Не настолько уверенно, насколько она хотела. Отрывистый тон, от долгого молчания, хрипотца. — Что? Древко, крепко сжатое в правой руке, чтобы ненароком не выскользнуло. Закусанная нижняя губа, гордо поднятый подбородок. — Почему ты меня так называешь? Это прозвучало настолько нелепо, что он чуть ли не рассмеялся. Нет, серьезно. Заливисто, громко, наполняя всю комнату своим смехом, держась за живот, чувствуя напряженные мышцы под тонкой тканью рубашки. Но он был слишком взбешён и одновременно выбит из колеи такими ее действиями. — Тебе напомнить твое место в этом мире, Грейнджер? О, с удовольствием, — два небольших шага по направлению к ней, спокойная поза. Скрещенные на груди руки. — Ты, та самая ничтожная мошка, кто стоит ниже даже самых нелепых и тупых магических существ. Низшая из всех, — рука легко выскользнула. Показав указательным пальцем прямо в грудь. После на него, чуть выше. — Я, — высокомерная ухмылка, — Чистокровный аристократ, стою на вершине айсберга. Лучший в этой пищевой цепочке. Он не может отрицать тот факт, что ухмыляющаяся Грейнджер выглядит довольно неплохо и одновременно внушает неловкость. Но ему уж точно это не интересно. — Откуда в тебе такая уверенность, что у тебя кристально чистая кровь, о которой ты так хвалишься? — Ты головой ударилась, или это заклятие так подействовало? Увы, ничем помочь не могу. Малфои всегда были лучше всех. Самый древний род не может быть смешан с кем-то ещё. — Уверен? — ее спокойствие настораживает. — Полностью, — глубокий вздох с ее стороны, опущенные глаза и легкие покачивания головы. — Откуда ты так уверен в этом? Ваш род давно бы вымер либо из-за кровосмешение браков, либо из-за недостаточности кандидатов. — И какую обучающую чушь ты решила нести на этот раз, думая, что я собираюсь тебя выслушать? — Ту самую, где я нашла книгу, в которой были записаны все браки чистокровных семей. Их начало и конец. Всё древо, без исключений, — а вот это уже интересно, но, чтобы не говорила эта Грейнджер, она все равно преувеличивает. — И к чему ты клонишь? То, что я не знаю членов своего рода? — Именно, Малфой. Выпрямился, смотря на гриффиндорку, сложив руки на груди. Его взгляд был полон презрения, будто она мусор, что стоит перед ним, эту ненависть можно почувствовать, взять в свои руки, пощупать. Но она решит эту проблему другим способом, поменяет его взгляды на все, уничтожит это высокомерие в нем. — Давай, Грейнджер, расскажи мне то, что я и так знаю. — Неужели? Ты разве знал, что основатель вашего рода хотел взять в свои законные жены саму Елизавету первую. Величайшую королеву Англии? Но знаешь, что было потом? — усмешка на ее лице все больше не нравилась Малфою, — Она его отвергла, и, конечно же, твой предок не смог бы такое простить, он же Малфой, — она замечала, как с каждым ее словом, Драко бесновался все больше, но остановить себя была не в силах, — Абраксас Малфой проклял ее, обрек на вечное одиночество. — Даже если эта чепуха правда, то это не меняет того факта, что он не связал свою жизнь с грязнокровкой, хоть и такой, как королева Англии, — на бледной коже виднелись желваки, что бесились ходуном около скул. — Это еще не все. Твои предки были в хороших отношениях с магглами до того, как приняли статус о секретности. Некоторые из них- магглы, Малфой. Выгодные сделки, браки по расчету. Ну, ты знаешь как это делается, — о да, этот вкус победы обволакивал ее всю, заставляя наглую ухмылку не сползать с лица, — Ах, да, до того, как был принят закон, они были против него, но вдруг, ох, какая беда, переобулись в воздухе, что присуще вам и всей твоей семье, — обида год за годом копилась в ней, а теперь- вот он шанс, выплеснуть ее, сказать все прямо в лицо. Причинить всю ту боль, что он причинил ей. Она старалась видеть в нем хорошее, честно, но, иногда, после тех обидных слов, что она слышит каждый раз в свой адрес, хотелось тоже причинить ему ту же боль. Не физическую, нет, эта боль забывается быстрее, чем моральная. Она хочет показать ему, что теперь нет всей этой вседозволенности. Нет папочки рядом, который поддержит, направляя в ту сторону, которую ему выгодно, власть потеряна, как и репутация Люциуса. Война закончилась, но Гермиона все еще ведет свою борьбу. Борьбу за право жить в этом мире, с их правилами: жить спокойно, не выслушивая каждое обидное слово со стороны высокомерных аристократов. И пусть понадобятся годы, она не сдастся, продолжив свою борьбу до конца, начиная с Драко Малфоя. Он пожирал ее взглядом, все ее я. Конечно же, Драко не поверил. С чего ему верить такой клевете? Но она, эта маленькая ничтожная мышь, посмела оскорбить его семью, его предков. Эта чёртова дрянь. Он был зол на себя, на Пэнси, так теперь еще и добавилась грязнокровка, что нещадно трепала нервы. — Пошла. Отсюда. На. Хрен, — он не сдвинулся с места, но явно заметил, как тело Грейнджер вздрогнуло, чуть покосившись вправо, — Не смей мелить эту чепуху, стоя передо мной. Грейнджер, я кину в тебя непростительным, даже глазом не моргнув, будто прихлопнул обычную мошку. Уйди, пока не превратилась в лепешку. Он был очень зол и еле сдерживал себя, чтобы не ударить ее. Краем глаза, Гермиона заметила, как сжались кулаки Малфоя, и был бы он менее воспитан, то девушка явно схватила бы по полной. Он сдерживается, но почему? Некоторое время назад он чуть не придушил ее в коридоре, около гостиной гриффиндора, тогда в чем проблема? Медленно осмотрев наряженное тело Драко, Гермиона повернулась на своих пятках, войдя обратно в комнату. Воздух будто отфильтровали. Нет грязнокровки, нет проблем. Но, черт подери, она вернулась в эту чертову ванную, опять, и на этот раз с книгой в руках, надвигаясь прямо на Драко?! — Какого?! Разве я не сказал тебе…- глухой стук книги о ребра, чей корешок впился в нежную кожу, разгневанный, полный обиды взгляд гриффиндорки. Золотая крапинка совсем уж угасла, дав место серости души. — Раз не веришь, то прочитай сам. Я не собираюсь тебе что-либо доказывать! — и опять повернулась, идя к двери. В ступню ударила сильная, режущая боль, что отозвалась по всему телу. Осколок вошел в ногу. На секунду остановившись и прикусив губу до крови, Гермиона прошлась вперед, чуть хромая, не обращая внимания ни на боль, ни на слизеринца. Не перед ним она покажет свою слабость и слезы. Дверь хлопнула, разорвав перепонки своим кратким звуком. А взгляд Драко был прикован только к одному. Серая радужка заполонила глаз, зрачки сузились, смотря вниз, прямо на яркое алое пятно, что оставила Грейнджер, порезавшись. Такой же цвет, такая же кровь. Абсолютно такая же. Рык, такой громкий, отчетливо слышный, заполонил всю комнату. Книга, что была брошена на пол, в ту же секунду оказалась рядом с алым пятном. Вот оно и гнев, и отрицание. Это все не должно было произойти так быстро. Те трещины, что появились в нем во время войны не должны были становится больше, обретя власть над ним. Вот в чем вся проблема, и это бесит еще больше. Чистое серебро остановилось на черном корешке, в голову тут же ударили всплывшие воспоминания о доме, детстве, родителях и библиотеке. Как маленький Драко нашел эту самую книгу в самых запыленных шкафах. Как отец разозлился, когда светящийся от счастья Драко, еле ковыля дошел до отца, чтобы показать ему, как высоко он смог пробраться, взяв никому казалось бы ненужную книгу. Как загорелись его глаза, когда тот увидел эту облачённую в черный, книгу, с выгравированным золотым, витиеватым почерком фамилию Малфой. Насколько много призрения переняло в себя маленькое, неокрепшее сознание Драко. Это была та самая книга, которую отец спрятал далеко от него, напугал так, что тот больше в жизни не осмелился брать в руки этот злосчастный предмет. Это она. Та самая книга. Не смотря на это, за Гермионой он не пошел. Вряд ли она рылась в библиотеке Малфой-Мэнора, а это значит, чти книга каким-то образом попала сюда. Еще одно воспоминание, одно из тех, которое он предпочитает забыть, скрывать за тысячами слоев своего сознания. В этот ад он не собирается возвращаться, даже мысленно. Несколько Авроров стоят около него, презренно смотря, будто это он, тот самый мусор, который не достоин и одного кната. Шепчутся между собой, обговаривая следующие планы обыска Малфой-Мэнора, его собственного дома, там, где он жил все свои 17 лет, провел ужасный в своей жизни год. И не ясно, гневует ли его факт того, что в его доме будут рыться непонятные шавки министерства, либо же ему и вовсе все равно. — Значит, они отправили некоторые книги сюда, — прошептал тот. Подушки пальцев коснулись золотистых букв, чувствуя неровность корешка. Соблазн был велик, если Грейнджер сказала о таком, а отец скрывал от него эту книгу, смотря на нее с ненавистью, то может лучше он прочитает? Узнает все тайны, которые хранятся на шершавой бумаге. Это же его род, кровь, убеждения. Он должен знать ради чего живет, ради чего боролся, хоть и не по своей воле, и ради чего ненавидел.***
Неделя. Они игнорировали друг друга ровно 7 дней. Не смотрели, не говорили, старались даже не дышать, когда находились рядом друг с другом, что было очень трудно, в особенности на трансфигурации. Ночью же старались идти спать в разное время, чтобы не пересекаться. В такие моменты, кто-то из них получал возможность увидеть второго без ненависти и призрения в глазах. Он все еще был зол на Грейнджер, на отца, на все то, что было в его жизни. Это было ложью, в его голову вдолбили, что он должен ненавидеть магглов, но как он может это делать, когда его предки крутили дела с теми, кого ненавидели. Эта книга — фамильная ценность, которая попала в Хогварс. Такой факт злит еще больше. Почему отец так и не сжёг ее? Что ж, ответ на этот вопрос Драко не смог найти. Целую неделю он боролся с собой внутри себя. Те самые трещины, что были созданы во время войны потихоньку становились пропастью в его душе, пропуская все то, что он сдерживал в себе. Сомнения, разочарование, чувства. Целую неделю она чувствовала себя призраком, ее игнорировали первый день, второй, потом гриффиндорка приняла правила игры, игнорируя в ответ. Гермиона Грейнджер не та, которая будет бегать за кем-то, в особенности за Драко Малфоем, не в этой жизни. Скоро завтрак, а это означает, что Гарри с Роном должны прибыть. Наконец-то она увидит своих мальчиков, девушка так соскучилась по ним. Наконец она забудет, отпустит все то, что произошло после отъезда Рона, хотя и не представляет, как сообщит новость о переезде в соседнюю комнату. Уже пора. Драко должен быть в Большом зале рядом со своими однокурсниками, сидеть, обсуждать о том, насколько гриффиндорцы ужасны, прожигать взглядом всех и чувствовать свое превосходство. Но что-то пошло не так. Уже у лестницы Гермиона увидела тень, чьи очертания очень сильно смахивали на слизеринца, даже не смотря на эту искаженность. Что он здесь делает? «Не обращай внимания на этого кретина», — гордо вздернув подбородок, девушка прошла вперед, подошва косалась приятной мягкости ковра. Но она не сдержалась, посмотрела совсем немного. Из-под опущенных ресниц были видны ярко выраженная челюсть и широкие плечи. Обошла кожаный темно—коричневый диван, пройдя к арке, ведущей в коридор, прямо к картине. Не замечая, не смотря, хотя чувствовала точно такой же взгляд на себе. Неужели Малфоя так сильно ранили ее слова? Драко, который не обращает внимания на то, что говорят другие, его не могло это задеть. Просто невозможно. — Гермиона! — до боли знакомый голос достиг до нее, заставив вздрогнуть, выйти из омута сознания, резко повернуться, увидеть глаза, что пробудили это чувство легкости в ней, кинуться в крепкие объятия парней, чувствуя себя так, будто все ее невзгоды прошли. Они отняли у нее все переживания, оставив только радость. Когда она всмотрелась в лицо Рона, тот неуклюже хотел поцеловать ее, но после передумал, коснувшись губами щеки. — Парни, я так соскучилась по вам, — обняла крепче, услышав хруст. — Герми… она, — это был Гарри, а может Рон, но отпрянув, она увидела раскрасневшегося Поттера, который жадно хватал воздух, — Ой, прости, Гарри, я не хотела. — Уверен, Потти будет настолько добродушным, чтобы простить тебе это, — кажется, Рон вырос за те семь дней, что они не виделись. Внешне он почти не изменился, лишь небольшая щетина, что украшала скулы парня, придав ему более мужественный вид. Но вот его взгляд, он стал суровее, будто бы парень что-то понял, осознал. И это пугало. — Я ужасно голодный, может мы пойдем уже? — секунда и глаза, что так были похожи на морское дно, залились теплотой, вот он, тот самый Рон. — Пообещай, что будешь есть с закрытым ртом, дружище, — улыбнулся Гарри, хлопая товарища по плечу. И так, под веселый аккомпанемент друзей, гриффиндорцы добрались до Большого зала. Запах свежей выпечки сразу привел ее в чувства, а живот Рона заставил работать. Девушка уверена, что услышит это урчание, даже находясь в своей башне. Парни отказались рассказывать ей о том, чем конкретно они занимались, сославшись на профессиональную тайну и все в этом духе, что еще больше раззадорило интерес Грейнджер ко всем их операциям. Хоть мысли ее и были заняты обдумыванием событий, глаза ее явно были направлены не в ту сторону. Она искала его, чтобы встретиться таким образом хотя бы раз за день. Гарри с Роном хватило ненадолго, оказалось, они знали о том, что произошло, и их пыл довольно погас с того момента, как профессор Макгонагалл успела им сообщить обо всем. Так что, они просто сказали, что скрутят подлецу шею, если тот посмеет хотя бы пальцем ее тронуть. Драко так и не пришел, а Гермиона с Роном направились в свою башню, чтобы отдохнуть, точно так же поступил Гарри, идя под руку с Джинни. Подруга всю неделю говорила о том, насколько скучает, сколько писем она написала, сколько всего не успела отправить. А гриффиндорке было стыдно, она не писала ничего, даже для Гарри и Рона вместе в одном письме, на чертовом клочке порванной бумаги. Ни че го. Может из-за этого Рон держится настолько далеко, нервно поправляет мантию, сжимает в ладонях рукава, смотря прямо перед собой. За всю дорогу к башне, он посмотрел на нее от силы три раза и то, когда Грейнджер окликнула его специально. — Гермиона. — Рон. Вместе, будто одновременно поставленные пластинки, девушка замолчала, дав Рону договорить, кивая головой. — Нам надо поговорить, но обещай мне, что ты не сделаешь ничего глупого. — Я и глупое не сочетаемые вещи, Рональд, — парень стоял, поджав губы, качаясь вперед назад на носочках обуви. Он слишком нервный для того, кто только что встретил свою девушку после долгой разлуки, гриффиндорка вздохнула, чувствуя неприятный ком, что застрял между легких, — Давай пойдем наверх, в моей комнате никого нет. Рон кивнул в ответ, Гермиона прошлась вперед, поднимаясь по лестнице, будто сам Рон и не знал, где находится ее комната. — Уютненько, — Рон оглядывался, крутя головой во все стороны, заметил стену, но ничего не спросил, что было довольно странно для него. Один вдох, что собрал все силы в то, что он должен сказать. — Нам нужно расстаться, — он выдохнул, его взгляд был сосредоточен, а зрачки бегали по пространству, охватывая кромешный хаос, что происходил у него в голове. До Гермионы, кажется, только-только дошел смысл его слов. Пустота, смешанная с болью, что сжимала ребра. Вот, что она почувствовала, будто кто-то взял нож, пырнув прямо в сердце со спины. Почему, когда Рон уходил, она не чувствовала этого. Не было того, что должно было появиться в ней в тот самый момент, почему эта боль появилась только сейчас? Выпрямилась, как натянутая струна, глаза похолодели, ледяная корка обняла зрачки. — Ладно, можешь объяснить мне причину? — он чувствовал себя ещё хуже, последним подонком, мерзавцем на этой земле. Он любил, но за эти семь дней понял, что не любят его. Ни одна весточка, ни одно письмо, ничего. Даже строчка про него. Холодность и неуклюжесть между ними и до этого смущала Рона, но сейчас это лежало тяжелым грузом на его плечах. Вот в чем вся проблема, он не хочет быть тем, чье сердце после разобьют, кто останется в последствии на краю. Лучше постараться сохранить из дружбы то, что осталось от нее. — Ты же ведь прекрасно понимаешь, что мы не подходим друг другу, да и ты, — он запнулся, подбирая слова. Впервые в жизни он решил подобрать правильные выражения, чтобы не ранить того, кто ему дорог, — Ты ведь остыла ко мне, Гермиона. От части он был прав, тогда почему сейчас ее терзают сомнения в этом, ее собственные чувства? А может это простая привязанность. — Уйди, Рон, прошу. Ничего не сказав, гриффиндорец кивнул, выйдя из комнаты, оставил ее одну со своими мыслями. За столько лет обучения и дружбы он понял одно, если Гермиона злится, то лучше дать ей время для того, чтобы остыть. — Прости меня, — прошептал, выйдя за дверь, направившись к своей комнате. Она одна, теперь уж точно. Это оказалось довольно больно. Да, Гермиона сама раздумывала над разрывом, но лишь по ночам, когда оставалась одна со своими мыслями, а за последнюю неделю она и вовсе забыла про все это. Матрас прогнулся под весом девушки, на глаза попались последние несколько букв, остальное скрывал свободный рукав свитера, что был на девушке. Пальцы коснулись вязаной ткани, направив ее вверх по предплечью, чувствуя под подушечками очертания букв, что придавали боль. Грязнокровка. Она еще никогда не чувствовала себя так паршиво. В голову ударили воспоминания прошлого, вперемешку с той пустотой, что сейчас осталось в ней. Что съедает ее каждую секунду. Девушку пожирает одиночество. Невыносимо, потому что она привязана к нему, к Рону Уизли, а этот груз, что сняли с ее плеч, оставил еще что-то внутри нее, что-то не такое прекрасное, как она могла себе представить. Гермиона и не заметила как смотрит на шрам, вот уже пятую минуту, если бы не бархатистый голос над ухом, что заставил вздрогнуть, резко повернуться, заметив знакомые цвета перед глазами, а после и лицо, на котором не было ничего, напоминающее знакомую ей ухмылку. Краем глаза уловила, как его ладонь, вытянутые пальцы движутся к ее предплечью. — Этот шрам. — Не трогай, отойди от меня! Глаза наполнились яростью, пелена накрыла темный ураган. Этот взгляд убийственный, в нём было так много горечи, невысказанной обиды. Чувства заставляли задохнуться, не давая сделать жизненно важный вдох, чтобы продолжить своё существование. Ему было так тяжело смотреть на неё, в её глаза. Корица, горячий шоколад, этот уют, который казалось бы всегда читался в её глазах. Он исчез, оставив за собой лишь оскал, заставляя не отстраняться от взгляда, смотреть своими серыми глазами в её карие, поглощать всю ту боль, которую она сейчас чувствует, разделять с ней все эти переживания. Драко не понимал почему его сердце так ноюще сжалось? Всё это время он сам пытался отстраниться от неё, не подпускать к себе, а сейчас, когда она сказала эти слова… Было так тяжело их принять, услышать и понять. Понять всю злость, которую она вложила в эти слова, в этот тон, в этот взгляд, даже в то, как она стоит. Вот она, прямо перед ним, сжимает и разжимает свои кулаки. Может она сейчас захочет ударить его? В носу закололо, карие глаза опустились вниз, чувствуя, как слёзы готовы политься ручьем, создавая после себя мокрые дорожки на гладкой коже, за которыми тут же последуют новые капли. Плечи предательски задрожали. Из глубины её горла, чуть не вырвался сдавленный всхлип. Нет, она не позволит, не покажет ему свою слабость, он не должен видеть её такой. Малфой уж точно не увидит. Вдруг острый подбородок резко поднимается наверх. После, приоткрыв свои губы, её голосовые связки начинают вибрировать, создавая этот сдавленный, тихий голос. — Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя за это! Глубокий вдох, давай, скажи ему это, скажи о том, что так давно мучало тебя. — За этот шрам, ты был там! Ты видел, смотрел, как твоя чокнутая тетка издевается надо мной. Я видела… Тихий всхлип, но Грейнджер быстро приходит в себя и, собирая всю волю в кулак, продолжает: — Видела, как ты смотрел, ту неприязнь на твоем, казалось бы всегда спокойном лице. Тебе не нравилась та ситуация. Но ты, чертов трус, слизняк, не смог ничего сделать. Просто стоял и смотрел, пока я беспомощно лежала под ней и кричала, что есть мочи… Я ненавижу тебя за твоё бессилие! Эти слова заставили его опомниться, прийти в себя. Моргнул. Раз, два, три. Только сбивчивое дыхание девушки, нарушало тишину в этой комнате. Она стала намного меньше, заставляя их двоих стоять ближе друг к другу. Воздух с шумом наполнял легкие, маленькая грудь все поднималась и опускалась после каждого её вдоха. А Малфой не дышал. Он потерял эту способность ровно с того момента, как услышал эти слова. Было сложно даже соображать, не то, что бы говорить. Ещё немного и парень не выдержит, рванёт к ней, обнимет, запуская свои длинные, аристократические пальцы в её волосы, перебирая их. Подушечками пальцев ощущая кожу её головы, вдыхая полной грудью сладкий аромат мёда и роз, прижимая к себе, чувствуя на себе Грейнджеровский острый нос, её чуть сбившееся дыхание, ощущая горячий воздух, примкнёт губами к её лбу, расцелует, даст понять, что она не должна быть сильной всегда, не тогда, когда они наедине. И совсем непонятно откуда этот порыв эмоций, что сейчас разрывали его. Малфой игнорировал ее, не замечал, но сейчас… эти мысли, эти чувства наполняли его. Он заметил, услышал, как она чуть ли не разрыдалась перед ним, судорожно дрожа, крича во весь голос. Это было видно, даже невооруженным взглядом, он хотел…хотел защитить её? Извиниться, что не отреагировал тогда? Нет, Драко резко повел головой, заставляя ненужные мысли убраться из головы, чем удивил гриффиндорку. Недопонимание так и читалось в её глазах. Но он не станет, он ничего не сделает, ни за что. Попросить прощения у этой гриффиндорской занозы, зазнайки, нет, грязнокровки? Черта с два Грейнджер услышит эти слова. Но следующее, что она сказала просто выбило весь здравый смысл из его головы. — Что, Малфой, нечего сказать? Правда глаза режет? Желчь так и сочилась из этих слов. Яд, который был произнесён этими губами, будто проник в подсознание, отравляя за собой все на своем пути, распространяясь по всему телу с бешеной скоростью. Гермиона была права, ведь от этого стало ещё тяжелее. Внешне Драко был спокоен, хладнокровен, как и всегда, но внутри бушевал ураган, эмоции захлестывали его полностью, каждый раз давая пощёчину. Каждое новое слово, которое выходило из её рта било прямо по лицу, его можно было сравнить с тем ударом, который он получил еще несколько лет назад на третьем курсе от неё. Тяжёлый вздох, из-за этого воздух в комнате стал ещё гуще, пропитываясь все тем же ядом. — Ты просто... Именно, она должна просто замолчать, заткнуться. Закрыть свой грязный рот. Не успев договорить, Грейнджер заметила, что расстояние между ней и Драко резко уменьшилось, не оставляя место для личного пространства. Он был слишком близко. — Раздражаешь. Миг, и он накрыл своими губами её. Приятное, тёплое чувство проснулось, закололо глубоко внутри, что сейчас было проигнорировано со стороны Драко. Гриффиндорка стояла как вкопанная, не успела даже осознать, что произошло, мысли нахлынули сразу же, как девушка очухалась. Прямо сейчас Гермиона Грейнджер стоит и целуется с Малфоем. С Драко Малфоем. Что за бред. Не успела она полностью проанализировать всю ситуацию, как почувствовала шершавый язык, на своих губах, что так напористо хотел проникнуть в ее рот. Это просто возмутительно! Толчок, ещё один. Он никак не отреагировал на эти жалкие пародии на удары с её стороны, ему было важно другое, чтобы она впустила его. Дала к себе приблизиться ещё больше, будто поцелуя было мало. Ему плевать. Плевать, что эта девушка гриффиндорка, на самом деле факультет его совсем не волновал. Плевать, что это Грейнджер, что это чертова заучка, грязнокровка и та ещё сука. Сопротивление с её стороны было совсем не долгим, и вскоре она сама расслабила свои губы для него, дав проникнуть в себя. Сдавленный стон раздался из ее рта. Эти поцелуи были головокружительны и, если бы не его руки, которые сейчас находятся на её спине придерживали её, она бы точно упала. Его язык был повсюду, изучая её всю. Маленькие пальчики скользнули к его голове. Она хотела прикоснуться к нему, к его волосам, ощутить каковы они будут на мягкость. Жесткими или наоборот? Хотела как Пэнси, также придерживать его за шею, запуская пальцы в волосы, взъерошивая их, создавая полный беспорядок на всегда идеально уложенной прическе. Гермиона не ошиблась, волосы были мягкие, как шёлк. Хотелось бесконечно прикасаться к ним, подушечки пальцев блаженно покалывали от ощущения той податливости, которая у неё появилась на коже. Тем временем, Малфой становился всё напористее, но полную свободу всё же не давал. Он не боялся её, или же её действий, Драко боялся скорее самого себя. Все моральные устои, которые были построены его родителями разрушились за несколько секунд. Стоя тут, в спальне старост, не думая даже о том, что в любой момент сюда может зайти Уизли, или кто получше, например, Поттер. Да, они будут определённо в ярости, когда увидят свою подругу в его объятиях, целующуюся с ним. Эта мысль заставила ухмыльнуться сквозь поцелуй, но вскоре он был расторгнут. Ненадолго, лишь для того, чтобы перевести дыхание. Не проходит и секунды, как на него будто льют холодную воду. До него дошло, Малфой понял, что только что наделал, так страстно впиваясь в губы однокурсницы, будто съедая ее, так, как самое вкусное лакомство на свете. Он не любил сладкое. Вишнёвый привкус ее языка все ещё оставался у него во рту. Слизеринец не спешил отпускать её из своей крепкой хватки, хотел взглянуть на неё, в её глаза. Ведь не только он тут своевольничал. А она что? Гермиона смотрела на него затуманенным взглядом, с уймой вопросов в зрачках. До его ушей доносится голос девушки, такой другой, тихий, дрожащий, упоительный. — Малфой? Всё, конец. — Слишком много разговаривала, грязнокровка. Не надумай себе ничего лишнего, ты меня просто раздражала, — сказал это без каких-либо колебаний, смотря прямо в глаза, надев на себя ту холодную маску. Драко был уверен, его вид так и говорил о том, что ему всё равно. Она не должна даже допускать мыли о том, что он думал о Грейнджер, о том, чтобы поцеловать её, и по всей видимости, она поверила. — Смотри сама, к кому тянешь руки, чтобы потом не хвататься за сердце, Грейнджер. Не сказав ни слова больше и не дожидаясь ответа с её стороны, Малфой поспешил удалиться из этой комнаты, чтобы всё обдумать, поскорее уйти куда-то. Нет, нужно было в душ, чтобы смыть с себя её запах, её вкус. Удалить Грейнджер из своего подсознания, забыть о том, что случилось минутой ранее. Потому что это было невозможно, непростительно. То, что они сделали, это не должно повториться. Больше он такой слабости себе не позволит. Даже не смотря на то, как сильно ему хотелось запечатлеть этот момент в створках памяти. А сейчас… сейчас надо просто изгнать её из себя. Удалить воспоминания последних минут, убрать эти шустрые руки на его взъерошенных волосах, её хрупкое тело из памяти. Надо забыть, иначе станет хуже. Дыра в груди превратится в пропасть, а на самом дне будет он. Разбитый, уставший, полуживой Драко.