Свобода и безопасность

Дрожащие руки держали кипу бумаг. Стоун пытался разглядеть хоть что-нибудь в ворохе формул и примечаний, но с каждым движением глаз их расположение и смысл менялись. Сама реальность словно растворялась в горькой серой дымке потерянных смыслов и абсурда. Если доктор узнает, что он курил в непосредственной близости от его машин, то точно уволит. В лаборатории было холодно. В ней всегда было холодно, даже не смотря на постоянно работающую технику — система охлаждения работала круглые сутки, даже когда никого и ничего внутри не было. Однако сейчас холод был другим. Он был глухим, пустым. И совершенно безжизненным. Стоуна пробирала дрожь. Он не должен здесь находиться, он не должен сидеть на его месте — не имеет права. Но он приходит сюда день за днём, пытаясь найти хоть что-то в раскиданных повсюду чертежах и записках. Ни у одного из оставшихся агентов не было права заходить сюда — сам Стоун не позволял. Каждый лист, каждый черновик — у любой работы доктора было своё место в лаборатории. У входа лежали «мирные/атакующие дроны дальнего действия», над ними, на стене, скотчем были приклеены «прототипы» примерно той же направленности; на стене напротив висели манускрипты программного обеспечения для турелей… или для микро-бомб на автопилоте с отложенным взрывом? Почти вся внутренняя площадь комнаты (кроме потолка) была покрыта различного вида, цвета и размера макулатурой и Стоун уже в ней, откровенно говоря, запутался. Почему у доктора совершенно не было никакой системы классификации? Глаза слезились от дыма и, казалось, безысходности ситуации. Зачем он это делает? Что он ищет? Точнее так: он знал, что он ищет, но он не имел ни малейшего понятия, как это что выглядит. «Доктор хотел построить телепорт. Буквально за пару месяцев до инцидента он начал работу над чертежами. Как чувствовал. До прототипа дело так и не дошло, и… Всё это бесполезно. Нет. А что насчёт системы передачи сигналов на сверхдальнее расстояние? Хех, в день запуска антенны он выглядел таким счастливым… И тестирование прошло успешно — ответ от МКС был получен всего через 15 секунд. Сейчас рабочие модели находятся в эксплуатации НАСА в космическом центре Кеннеди. Проблем с доступом не будет. Я понятия не имею, где он. Сигнал полностью рассеется, не успев добраться даже до галактики той планеты. И нет, я не забыл о доплеровском смещении. В лучшем случае ответ я получу в следующей жизни… Я не против подождать. Мне всё равно больше нечего делать. Только какое послание ему отправить? Выход так близок, стоит лишь выронить окурок и закрыть глаза на пару минут». Кофе. Ему нужен перерыв на кофе. Зачем он это делает? В этой ситуации от него практически ничего не зависит. Практически. Он должен что-то делать, иначе сойдёт с ума. Он должен хоть чем-то занять себя, иначе тьма победит. Задушит его, засосёт на самое дно мазутного озера, поглотит в себя и растворит. И тогда даже свет Сириуса на расстоянии метра его не достанет. Он придумал себе цель и он её добьётся, и не важно, насколько она реалистична. Голова идёт кругом. Надо отвлечься. Музыка! Он знал, что доктор просто обожал… обожает работать под музыку, особенно если надо было ждать результатов анализа. Иногда они слушали музыку вместе; доктор считал вкусы агента довольно «специфичными» (сказать прямо «странные» он, почему-то, не решался), но всё равно позволял ему включать его любимый вапорвейв или арт-рок. Жаль, он не успел познакомить его с рейвом. Дэниэл достал из выдвижного ящика наушники и надел их. Лёгким движением пальца на огромный монитор высыпало бессчётное количество уже готовых плейлистов и иконок. Глаз зацепился за ярко-красный квадрат. Дэниэл приблизил изображение — это был совсем свежий релиз одного из его любимых исполнителей; конечно, он его пропустил. Обложка явно демонстрировала последствия извержения вулкана — чёрно-красно-жёлтые масляные размывы лавы поглощали случайную жертву стихии; уже, видимо, обугленная рука была вытянута вверх, моля о помощи некое невидимое божество, но пальцы лишь едва касались трёх бледных букв посередине: RUN*. Дэниел включил композицию. I fell for your magic, I tasted your skin Дэниэл выдохнул и попытался расслабиться. Мелодия уносила его мысли в мифическое Чистилище. Нет, ему не становилось лучше, ему становилось всё равно. I witness your madness, You shed light on my sins Он вспомнил, как доктор иногда танцевал, не замечая, что Стоун уже зашёл внутрь и всё видит. Почему-то он никогда не закрывал дверь. Может, он хотел чтобы его увидели? I know you're not in love like you used to be Дэниэл встал с кресла и прикрыл глаза. Ему и вправду было всё равно — всё равно, что случится с чертежами доктора, которые в данный момент сминались под подошвой его туфель. So you just run I know that I'm stuck in this misery Он неловко кружился в центре комнаты, не обращая внимание на разлетающиеся у ног листы бумаги. Недопитая кружка кофе, после неосторожного движения рукой, полетела куда-то в стену. So I'll just run Усталый взгляд упал на встроенный в стену шкаф. You bathe in your victory You blew out on my fuse Чего в нём только не было — запасные детали, причудливые инструменты, ещё больше чертежей. Дэниэл легко касался пальцами ручек выдвижных ящиков; для открытия некоторых из них нужен был ключ. Your love was a mystery Yeah, my love is a fool Его рука остановилась на высокой, от пола до потолка, узкой двери. Она плавно скользнула вбок, полоска бледно-голубого света легла на ровный ряд различных плащей и лабораторных халатов. Стоун инстинктивно потянулся к самому ближнему — чёрный с окантованной красной лентой подкладкой. Его любимый. Guess I'm not the one, like you used to think Он аккуратно снимает плащ с вешалки, словно одно лишнее движение и он рассыплется на мелкие осколки. Шаг назад, одну руку за спину, другой держишь пустой рукав. Ещё один шаг назад, поворот, шаг вперед, потом вправо, потом назад и влево. Guess I'm not enough, like you used to think Ноги двигались беспорядочно и хаотично, никакой грации или осознанности. Но его никто не видел, и он танцевал так, будто его никто не видел. Они танцевали так, будто их никто не видел. Увеличить громкость. Стоун кружит под гитарный рифф. Главный монитор, освещение, чертежи — всё вокруг смазывается в какофонии ритма, цветов и теней. Он не может остановиться, не хочет останавливаться. Может, если он будет двигаться достаточно быстро, то всё вокруг исчезнет? Если у него получится разогнаться до скорости света, тогда ему не придётся так долго ждать возвращения доктора. Как бы он хотел сейчас быть рядом с ним. Чувствовать его тепло, слышать его голос, просто смотреть на него. От иголок в глазах текут слезы. Почему? Почему все так? Удар в живот. Ноги резко подкашиваются. Колени пронзает тупая боль от удара об пол. I know you're not in love Наушники слетают с головы. Стены тошнотворно разлетаются в стороны, пытаясь встать на свои места. Лёгкие сжимает холодная когтистая рука Хель, выдавливая всхлипы и последний кислород из самых дальних бронхиол. Голову заполнил белый шум телевизора; он одновременно чувствовал всё и ничего. Тишина оглушала, красный свет светодиодных лент резал веки, нос забился соплями, запахом разлитого кофе и сандала. Сандала, озона, амбры и кожи. И немного сладкой ванили. Это плащ. Парфюм доктора ещё не успел до конца выветриться. Ммм, он всегда так приятно пах. Многие считают, что учёные — это люди с крайне плохой гигиеной. Взъерошенные волосы, жёлтые от налёта зубы, душ раз в две недели, и то в лучшем случае. Роботник таким не был. Он всегда следил за своим внешним видом — ходил к барберу, имел личного дантиста и каждый день от него пахло чем-то древесным и свежим. Пахло этим. Дэниэл украдкой, словно за ним наблюдают, погрузил своё лицо в многослойную ткань и сделал глубокий вдох. Свободные от тисков лёгкие вновь наполнились живительным коктейлем из азота и кислорода, вперемешку со сладковатыми ароматами чужого парфюма и пота. Тепло поползло вниз от желудка к кишечнику и… Нет. Нет. Нет-нет-нет. Он не может так поступить. Это нарушение личных границ, а если он узнает… Его тут нет, к тому же сколько раз он нарушал его собственные границы? Если доктор узнает, то точно уволит. Во второй раз. Но он не узнает. Запретный плод в его руке манил к себе. Дэниэлу вдруг стало жарко и тесно в собственной одежде. Галстук душил, а брюки болезненно сдавливали промежность. Даже небольшое трение отдавалось фейерверком тестостерона в голове; хотелось освободить тело от всех этих тряпичных оков, а потом задушить себя. Никто об этом не узнает. Обещаю. Дэниэл медленно, но твёрдо провёл ладонью вдоль своей эрекции; из горла сбежал высокий, почти девчачий стон. «Простите, доктор». *** Дэниэл тяжело дышал. Ладонь была вся покрыта белёсой субстанцией. Солоновато-сладкий привкус пота (то ли его самого, то ли доктора) сидел на языке. Белый шум сменился звенящей осознанностью: — Блять, что со мной не так, нахуй?