STORY 9520

я - рана и меч, и палач, и тот, с кого он снимает кожу.

Легкий ветерок, исходящий от кондиционера, касается прозрачной тюли – она слегка покачивается, играясь с солнечными лучами. Чонгук морщится от назойливого ленивого утра, перекатывается на другой бок, чтобы почувствовать тепло чужого тела, прижать крепче к себе и поспать еще часик-другой. Рука проводит по второй половине кровати, но вместо тепла чувствует лишь холод и свежесть простыней. Альфа резко открывает глаза, приподнимаясь на кровати, оглядывает комнату. И, если бы не до конца выветрившийся аромат персиков, витающий в комнате, можно было подумать, что предыдущие семь дней были лишь яркой и правдивой галлюцинацией. Семь дней Чонгук не выходил дальше пределов особняка, на крики Хосока сбрасывал звонки и впивался в сочные спелые губы, шептал слова на уровне признания, обнимал до хруста костей и терялся все сильнее в этом дремучем лесу теплых глаз. Если покорное поведение Чимина можно было оправдать инстинктами, то ответные действия Гука можно сослать лишь на безрассудство. Чонгук стряхивает последние остатки сна, отбрасывает одеяло в сторону, поднимается, натягивая домашние штаны. На часах 06:16. В мозге жужжит мысль о скором кровопролитии, но альфа надеется, что омеге физически и морально будет трудно перечить после всех прикосновений, что произошли за прошедшую неделю. Охрана склоняет головы для приветствия, Гук также здоровается, а после хрипит: — Где он? — У бассейна, господин. Чонгук идет прямо к выходу, за которым расположено пространство для шезлонгов, бассейна и бара под открытым небом. Сейчас, холодной осенью, здесь гуляет лишь холодный ветер, заставляющий съежиться. Бассейн еще наполнен прозрачной холодной водой, на днях его уже должны опустошить и подготовить к зимовке. Чимин, не двигаясь, сидит спиной к альфе, у самой кромки бассейна, прямо на холодном граните. Чонгук обходит его так, чтобы видеть лицо, закрытые глаза, обветренные покусанные губы. В молчании проходит еще несколько минут, на протяжении которых альфа наблюдал, как холодные воздушные потоки треплют серебряные пряди, иногда закрывая глазницы. Тишину прерывает хриплое: — Ты получил, что хотел. Отпусти меня, — Чимин наконец открывает глаза, врезается взглядом в Красного Дракона, — пожалуйста, — добавляет. В этом «пожалуйста» проскальзывает не робость и не надежда, а что-то скрытое, издевательское, будто Чонгук не может не. Вдруг взгляд мужчины цепляется за охрану, что дежурит на одной из точек на крыше. От омеги это действие не ускользает. — На крыше трое, на каждом этаже по восемь, возле главного входа двое, сейчас за нами наблюдают двое, при въезде на территорию минимум четыре, плюс прислуга, — гайдзин поднимается на ноги, поправляет рукава белой рубашки – чонгуковой рубашки, кажется, за эти дни он исхудал еще сильнее, но огонек в глазах снова загорелся, не сильно, — я убью их всех. Никто не вернется к своим семьям, если ты не отпустишь меня прямо сейчас. Чонгук ухмыляется, раздражается, выпускает горячий воздух и в два шага преодолевает расстояние между ними. Чимин под дерзостью скрывает страх, подчинение перед альфой, держит себя фарфорового, чтобы вдребезги снова не разбить. — В себя поверил, малыш? — левая рука альфы блуждает по шее Пака, чуть надавить и сломает пополам, правая же обхватывает за талию, притягивая ближе, чтобы ни миллиметра между ними не было. — Представляешь, — Чимин поднимается на носочки, губами в губы шепчет, — поверил. Чон не успевает уследить за последующими действиями, но в следующую секунду слышит копошение со стороны охраны, что стояли в непосредственной близости, один из них сначала падает на колени, подкошенный стилетом в самое солнечное сплетение. Чимин смотрит прямо в глаза Красному Дракону и заставляет раскрыться стилету бутоном в теле бедняги, на лице омеге не двигается ни один мускул, только слегка морщится, когда оружие возвращается на место. Труп молчаливо лежит, вперившись взглядом прямо в пол. Чонгук видит окровавленную левую руку, клочьями висящую рубашку, пускает еле слышный смешок. — Так у моего мальчика наконец-то зажило его оружие, — отпускает, отходит на щаг назад, разглядывая водную гладь. Тем временем, Чимин оглядывает фигуру альфы, пытаясь рассчитать силы на всех присутствующих. На самом деле, организм омеги еще не до конца восстановился, но невыносимое желание выбраться из этого места сильнее, чем отсутствие физических сил. Если сейчас Гук не даст положительный ответ, то придется попотеть, чтобы выбраться отсюда живым и более менее невредимым. Гайдзин поигрывает стилетами внутри руки, отчего кожа уродливо растягивается, оружие дает уверенность, клянется, что не подведет своего хозяина и не даст осечку, а Чимин верит своей единственной надежде, единственному товарищу в этой бесконечной войне. — Я жду, что ты дашь отмашку своим людям, и они меня выпустят, — голос омеги сливается с воздушными потоками, — все останутся живы, я обещаю. — Попробуй уйти самостоятельно, малыш, — и слова альфы, как зеленый свет для убийцы. Чимин с легкой обезумевшей улыбкой разворачивается на сто восемьдесят градусов, осматривает охрану, а после до ушей последних доносится: — Мне очень жаль. Первыми под раздачу попадают те, кто на крыше, после оставшийся возле теплого трупа. Пак двигается вглубь особняка, не встречая сопротивления, лишает жизни всех столкнувшихся с ним, без сожалений. Гайдзин наконец дорвался до запаха свежей крови, что щекочет ноздри, он наконец чувствует худую руку смерти, что одобрительно держит его за плечо, шепча слова благодарности, ее коса скребет об пол, раздавая оглушающий мерзкий лязг, который забирается под кожу живых, ознаменовывая скорую погибель. Чимин в последний раз обходит коридор третьего этажа, где кровь забралась в каждую щель дорогого паркета, спускается на первый этаж, там же оставляет кровавые следы на белом мраморном полу, величавая входная дверь легко открывается перед гайдзином, выпуская смерть из своих владений. Омега ошарашенно озирается на десяток альф, стоящих у лестницы в массивных бронежилетах, в руках, как влитые, покоятся винтовки, готовые выпустить пули, словно извергающий вулкан. «Неужели я так много времени провел в доме?» - на секунду задается вопросом Пак. Но мысли прерывает звук рации и ответ одного из рядовых: «Цель видна. Ждем приказа». Чимин опускает голову так, чтобы волосы закрыли большую часть лица, улыбается сам себе, а после хихикает, чтобы до всех присутствующих доносилась эта смертельная песнь. Пальцы правой руки отбивают, только гайдзину понятный, ритм. Для всех это лишь движения сумасшедшего, но для омеги кропотливая работа распутывания сухожилий, чтобы каждому из бойцов досталось по стилету. Когда все уже готово, а оружие желает вырваться на свободу, Чимин слышит шаги по мраморному полу, слегка ведет головой в сторону шума, но не поворачивается, чтобы посмотреть кто идет, потому что знает обладателя этого запаха и единственного выжившего в особняке – Чон Чонгук. Альфа останавливается в двух метрах от омеги, Пак чувствует обжигающий взгляд на затылке, игнорирует, а после бросает: — Добро пожаловать на представление. Леска из сухожилий молниеносно прорезает воздух, чтобы достигнуть цели – жизнь. Оборвать эту тоненькую пульсацию сердца, не возвратить домой чьих-то мужей и отцов. Ряд вооруженных бойцов падает навзничь. Чимин убил их всех. Красный Дракон смотрит на трупы подчиненных. Не жалеет. Слабаки, которые не могли справиться с одним омегой, не должны представлять и быть в рядах его клана. Внутри только неимоверная злость, которая выплескивается через края чонгукова терпения. — Ты убил своих людей, — говорит гайдзин, разворачиваясь на пятках к Чонгуку, — Красный Дракон, — добавляет. В руках его покоится стилет с ярко-красной кровью на кончике, альфа наблюдает, как Чимин подносит оружие ко рту и слизывает кровь. Сумасшествие. Дичайшее. В крови не адреналин, понимает Чон, в крови его яд, имя которому Пак Чимин. — Я ухожу, — омега легкой поступью спускается по лестнице, проходит ряд трупов, — еще увидимся, Чон Чонгук, - напоследок, со всей звонкостью голоса кричит Чимин и впервые за несколько месяцев искренне улыбается. А Красный Дракон остается стоять при входе в свой особняк, который сейчас залит кровью, смотрит на удаляющуюся фигуру и понимает, что никогда этот омега не будет в его руках, по-настоящему, по собственному желанию. Чимин выходит за пределы особняка только через минут двадцать. Идет по пустынной улице, надеясь поймать машину или встретить незнакомца с телефоном. Его организм истощен, омега еле волочит ноги, а внутренний голос кричит возвращаться, но ему везет, ведь навстречу едет небольшой минивен. Гайдзин прячет свою окровавленную руку за спиной, другой активно жестикулирует, прося остановиться. На удачу Чимина машина останавливается, за рулем сидит пожилой бета, он быстро опускает стекло, вопросительно смотря. — Здравствуйте, не могли бы вы дать свой телефон, мне нужно срочно позвонить. — Да, конечно, — мужчина достает свой телефо, передает Чимину. Омега вбивает наизусть выученные цифры, слышит монотонные гудки, а после спасительный раздражительный знакомый голос. — Слушаю. — Намджун, забери меня, — а после тяжелый вдох, а в глазах Чимина темнеет, он лишь чувствует силу удара и громкий голос беты.