***
Каждый раз, когда они начинают восхождение, раздается звук охотничьего рога, солнце стоит в зените, а сам Геральт чувствует себя как загнанная скаковая лошадь. Первые три петли он сосредотачивается только на основных моментах, хоть это и непросто. Не подначивает лишний раз Йеннифэр, дает строгие наказы Лютику («Не провоцируй Йеннифэр, отстань от зерриканок, не сходи с тропы, даже если проголодаешься, и просто не впутывайся в неприятности») и всячески избегает разговоров о побережье, детях, джиннах и «дерьмовороте». Первые дни похожи на лихорадочный сон. Никто не помнит ничего. Йеннифэр и Лютик в том числе. Произошедшее между ними живет лишь в памяти Геральта да Борха. Геральту претит одна только мысль притворяться, вести себя так, будто каждый новый день — пьеса, а он — актер с заученной ролью. По правде, он и сам не знает, чего хочет от Йеннифэр. И хотя в глубине души мечтает снова увидеть тот нежный взгляд, от злости, раздражения и чувства вины никуда не спрятаться. С Лютиком всё обстоит куда проще. Геральт знает, что больше никогда не хочет видеть то безжизненное выражение лица. Судя по всему, его усилий оказывается недостаточно — проклятие всё ещё не снято. Начиная с четвертой петли, Геральт пытается спасти сэра Эйка от печальной кончины. Несмотря на все его старания, придурок как-то умудряется каждый раз по собственной глупости срываться в пропасть. Проклятие снять не получается. Тогда Геральт помогает Ярпену Зигрину вычислить рубайлу, который украл его торбу, втайне надеясь разорвать этот порочный круг. Но нет. Рубайлы и краснолюды сходятся в кровопролитном бою, и Геральт отказывается от своей затеи. Придерживаться основных моментов и ничего не усложнять — легче легкого. Тяжелее всего разговаривать с Йеннифэр. Особенно убедить её, что сердце дракона — не панацея от бесплодия, и склонить защищать драконье яйцо с ним и Борхом. Каждый раз они переживают битву и расстаются на чуть менее напряженной ноте — уж Геральту есть с чем сравнить. А после Лютик всю обратную дорогу жалуется на то, что его не разбудили. Геральт испытывает облегчение вперемешку с тревогой. Во время путешествий через петлю Геральта вполне устраивает, как всё складывается. Но он никак не может взять в толк, почему снять проклятие не выходит.***
На девятый раз Геральт только то и делает, что едет, едет и едет… До самого утра — скорее из любопытства, чем из убеждения, что снимет проклятие. Он чувствует металлический, будто кровь, запах магии, который лишь усиливается ближе к полуночи, когда небо уже темнеет. По своей воле он идёт спать или нет, всё равно каждый раз просыпается в одной и той же кровати в трактире «Под задумчивым драконом». — Я всё исправил, но проклятие так и не снял, — недовольно бросает Геральт. — Но всё ли исправил? Всё не всё, но уж точно не сделал хуже. — Да. — Возможно, стоит стараться лучше, — предлагает Борх, и Геральт хочет ударить его. На двенадцатый раз он так и поступает. На двадцатый раз Геральт решает броситься с утёса вслед за Борхом. И в двадцать первый раз снова просыпается в трактире. — Зараза.***
— Геральт, — говорит Лютик, усаживаясь рядом у кострища в первую ночь путешествия. Уже давным-давно стемнело, и остальные отправились спать. Лютику тоже стоило бы. — Не хочу драматизировать, но ты выглядишь… ещё молчаливее и мрачнее обычного. Поговори со мной. И Геральт понимает, что больше не может сдерживаться. Уже не впервые Лютик произносит «Поговори со мной» таким тихим обеспокоенным голосом. И каждый раз эта фраза лишает деланой неприступности, проникая в самые далекие уголки души. — Я застрял во временной петле, — сквозь стиснутые зубы отвечает Геральт. — И без понятия, как снять проклятие. — Я думал, это лишь выдумка. Как одержимость сексом, когда ублажаешь девицу от заката до рассвета, чтобы спасти ей жизнь. — Временные петли — не выдумка, а редчайшие проклятия, которые крайне трудно снять, — устало объясняет Геральт. Ещё Весемир советовал никогда не связываться с подобными вещами. Ведьмаки — профессиональные охотники на монстров, а не специалисты по делам сердечным. Проклятому не оставалось ничего, кроме как снова и снова переживать один и тот же день и пытаться установить правильную последовательность событий. Лютик хмурится — танцующие языки пламени озаряют его лицо. — И с чего начинается каждая петля? — С утра перед охотой, а заканчивается на четвертый день, когда мы добираемся до вершины горы. Даже если я умираю, всё начинается заново. Лютик удивленно распахивает глаза. — Ты можешь умереть? — Не совсем. Просто начинаю сначала. Поверь мне: я уже пытался. — Звучит слишком печально, Геральт. Даже для тебя. — Лютик хмурится. — Значит, я тоже застрял во временной петле? И все люди на Континенте? И много раз ты проходил через неё? — Двадцать два. Завтра ты уже ничего и не вспомнишь. Наверное, весь Континент застрял в петле. Потому такие проклятия крайне редки. — Расчётливо. — Хм. — Значит, ты застрял один? Геральт кивает. — Тогда рассказывай мне об этом каждый раз — я поверю на слово и постараюсь помочь разобраться. Может, дело в том, что выбор и так невелик. Или в том, что перспектива торчать одному во временной петле куда более пугающая, чем хочется признавать. Или всему виной успокаивающая уверенность в голосе Лютика, но… Геральт соглашается. — Самое время продумать план, — говорит Лютик, широко улыбаясь. Всё внутри сжимается — Геральт не заслуживает подобной преданности. Он старается не забывать, как однажды своими словами ранил Лютика. Впервые за двадцать с лишним раз в душе наконец загорается надежда.***
Лютик настаивает, пусть и не слишком уверенно («Как по мне, чудовища хуже неё ты уже не встретишь»), чтобы Геральт уладил дела с Йеннифэр. Вне зависимости от исхода их разговора, от того, спят они или нет, решают остаться друзьями или же разругиваются в пух и прах, Геральт снова просыпается в трактире, и всё начинается сначала. — Может, тогда дело вовсе не в Йеннифэр, — допускает Лютик. Идёт уже сорок пятая петля. Совершенно утомленный, Геральт потирает переносицу. — Считаешь? — Геральт, чего ты хочешь от Йеннифэр? — Сам только что сказал, что это неважно. — Да, но рано или поздно ты снимешь проклятие. Почему бы не определиться, чего хочешь от отношений с ней? Геральт вспоминает слова Борха: «И хоть ты не хочешь её терять, это случится». И ответ Йеннифэр: «Уже случилось». В первый раз эти слова ранили как бритвенно-острое лезвие. Теперь же оно притупилось и цепляет не так сильно. Геральт не хочет терять Йеннифэр так. Тогда Борх заявил, что Геральт влюблен в неё, но это верно лишь отчасти. Вся его жизнь — безумный круговорот. Он переваливается через край лодки во время бушующего шторма, а затем его хватают за шкирку и вытаскивают на сушу, не дав разбиться о скалы. Геральт ловит себя на мысли, что уже и не понимает, чего хочет Йеннифэр и почему. Даже если он в очередной раз переживет тот день и заучит наизусть правильные слова, сказанное не станет правдой, а ему самому не полегчает. Однажды он уже оступился, загадав желание и связав их судьбы. И теперь не собирается при помощи временной петли пробивать путь в постель или сердце Йеннифэр. Но Геральт заботится о ней. Знает, что их судьбы и так навечно переплетены. Он хочет, чтобы всё стало лучше. Лучше, чем было до проклятия. Самое утомительное, что вне зависимости от исхода их разговора ему приходится переживать этот момент снова и снова. И каждый раз появившиеся между ними уважение и понимание вновь сменяются озлобленностью. Весь следующий месяц Геральт и вовсе отказывается отправляться на охоту и остается с Лютиком в трактире, где они вовсю кутят. Он запоминает чужие карты и победителей в кулачных боях и все призовые спускает на еду и выпивку. — И какой это уже раз? — спрашивает Лютик, когда Геральт хочет вновь попытаться снять проклятие. — Шестидесятый, — на выдохе отвечает он. — И я так и не помог понять, в чем твоя ошибка? — Нет. — Полагаю, мы уже подробно обсуждали события первого и последующих дней. — Хм. — Я ни в чем тебя не обвиняю, Геральт. Но, быть может, ты что-то упустил? — спрашивает Лютик. Геральт вздыхает. Он борется с внутренними противоречиями, искренне сомневается, что от этого будет толк, — и потому упрямо молчит. Делает большой глоток в надежде, что алкоголь развяжет язык. На этот раз Геральт рассказывает о разговоре на вершине горы. О том, как Лютик звал его к морю. Геральт убеждает себя, что это не относится к делу. Бессмысленно обсуждать или принимать во внимание непринужденную беседу, которая существует лишь в памяти Геральта. Должно быть, дело в драконе, или Борхе, или Йеннифэр — просто он ещё не разобрался. После того как Геральт сжато пересказывает содержание разговора, Лютик некоторое время молчит. — Ты всегда был скуп на детали, — небрежно бросает он. — Я рассказал всё, что помню. Лютик постукивает пальцами по бедру. — Пожалуй, я подумывал о море. Я просто… вроде бы и не собирался заводить этот разговор с тобой. Не в моем стиле так флиртовать, но, справедливости ради, бывало и хуже. До Геральта не сразу доходит смысл сказанного. — Флиртовать?.. Лютик приподнимает бровь. — А что тебя так удивляет, мой дорогой ведьмак? Уже позабыл ту ночь в Оксенфурте? Большую часть Геральт помнит. — Мы напились вдрызг в борделе. — И были с одной и той же женщиной. В одно и то же время. Помнишь ту прекрасную блондинку с ногами от ушей? Перед глазами так и встает картина: Лютик меж разведенных ног девицы. Геральт порой вспоминает эту сцену в моменты, когда удовлетворяет себя. — Между нами ничего не было, — жестикулируя, подчеркивает он. — Смею возразить: мы в некотором роде скрестили клинки. Девица обхватила их члены одной рукой и принялась отсасывать. Никто из них не отстранился. Возможно, Лютик пару раз коснулся Геральта, но не иначе как случайно. Возможно, Геральт кончил, видя перед собой голубые глаза и закушенную нижнюю губу Лютика, но тоже не иначе как случайно. — Это было много лет назад, — говорит Геральт, пытаясь отвлечься от воспоминаний. По телу растекается жар. — Почему ты никогда не… — А ты? — парирует Лютик. Геральт пристально смотрит на него. — Значит, временная петля… И на следующий раз я уже ничего не вспомню? — Верно. — Вот и замечательно, — говорит Лютик, забирается к Геральту на колени и целует его.***
Геральт спит с Лютиком. Столько лет думал об этом, особенно после той ночи в Оксенфурте, — и вот свершилось. Геральта больше не пугают перемены. Когда он встретил Йеннифэр, вся его жизнь представляла собой сплошной хаос. Да и Лютик ни разу не давал и намека, что хочет большего. Ужасное упущение — ведь он оказывается удивительно хорош в постели. Или, точнее, в спальнике, на лесной траве и даже на продолговатом камне на склоне горы. — Как жаль, что секс со мной не снимет проклятие, — мечтательно говорит Лютик пару раз. — Знаешь, как по мне, в нужное время и в нужном месте одержимость сексом может оказаться куда веселее. — Да, пожалуй, — каждый раз отвечает Геральт и не устает удивляться фантазии барда. Он так и не разобрался, как снять проклятие, но секс с Лютиком — неожиданный, но проверенный способ скрасить череду однообразных дней. — Мы трахаемся вот уже тридцать петель, — говорит Геральт. За прошлые двенадцать раз он уже уяснил, что лучше всего сразу переходить к сути. Глаза Лютика, как и всегда, загораются. «Искусство флирта слишком переоценивают», — думает Геральт. Он нагло жульничает. Он успел узнать, как лучше касаться Лютика и какие позы нравятся ему больше всего, и это сложно не заметить. — Вижу, мы и правда трахались… — Лютик томно вздыхает и прикладывает ладонь ко лбу, когда Геральт щипает его за сосок, с воодушевлением скользя губами по члену.***
Геральт много чего узнает о Лютике. Поразительно, но даже спустя столько лет знакомства он совершает новые открытия. Он и не знал, что именно графиня де Стэль привила Лютику любовь к поэзии и приезжала к нему в последний год в качестве приглашенного лектора. — Я не видел её, — говорит Геральт, переворачиваясь на бок и подпирая щеку кулаком. — Значит, стоило почаще приезжать, — отвечает Лютик, копируя его позу, и едва заметно улыбается. Геральт не раз навещал его, и они оба об этом прекрасно знают. Тогда он рассказывал Лютику о якобы возросшем числе контрактов — и почти не привирал. На самом деле он прекрасно понимал: стоит оставить барда на произвол судьбы — и тот непременно попадет в какую-нибудь передрягу. Да и путешествовать целый год в одиночку не хотелось. «Теперь я лишь одного прошу от жизни…» Каждый раз вспоминая эту сцену, Геральт проклинает себя за сказанные слова. И что в него тогда вселилось? И неважно, что сам Лютик ничего не помнит. Геральт ведь помнит всё. Он переворачивается на спину. — Что-то случилось? — Нет, — отвечает Геральт, глядя на звёздное небо.***
На целый месяц Геральт бросает попытки снять проклятие и вместо этого старается попробовать всё на свете с Лютиком. Каждый раз, когда они оказываются в постели, Лютик выглядит всё более удивлённым и воодушевленным и всё громче и громче выкрикивает его имя. Вскоре Геральт понимает, что лучшие дни петли — третий и последний. Когда Лютик, сверкая глазами, переворачивает его на спину, бормочет: «Позволь мне позаботиться о тебе» — а затем ныряет между ног, раздвигая ягодицы. Когда сцепляет запястья Геральта вместе, привязывает к спинке кровати и долго дразнит, а после либо усаживается сверху, либо пристраивается сзади. Вначале Геральт искренне удивляется: всего за три дня Лютик узнает, насколько ему нравится, когда потакают всем желаниям в постели. А затем, пусть и не сразу, осознает: Лютик догадался обо всем ещё давным-давно.***
На сотой петле Геральт решает, что в следующий раз уж точно отправится спасать драконье яйцо, но перед этим попробует все возможные позы с Лютиком. Отличный способ увековечить в памяти самое утомительное, хоть и приятное, проклятие за всю ведьмачью жизнь. Они купаются в комнате Геральта — как же он будет скучать по ежедневным горячим ванным, ароматической соли и маслам, которые ему постоянно дает Лютик, — а затем отправляются в спальню. — Придется снова мыться, — подмечает бард. — А на что нам ещё деньги? Геральт уже неоднократно спал с Лютиком, но каждый раз — как первый. Ему никогда не надоест этот взгляд — на него смотрят как на неожиданное найденное на дне морском сокровище. Геральт и не ожидает, что на этот раз всё окажется столь нежным. Особенно после того, как узнал, что Лютик любит, когда его прижимают к стене. Но сегодня Лютик восседает сверху, и Геральт осознанно сдерживается. Они страстно целуются, и Лютик с энтузиазмом отвечает, хотя его движения крайне неторопливы. — Ты просто-о… О боги, — стонет он, уткнувшись в плечо Геральта и впиваясь ногтями в кожу. Он прикусывает его шею и начинает целовать, вызывая волну наслаждения. — Что, дар речи потерял? — Наслаждайся, пока можешь. — Голос Лютика ломается, а с губ слетают хриплые вздохи. — Я и не думал, что подобное произойдет. Геральт проводит ладонью по спине Лютика, касаясь каждого выступающего позвонка. — Хочешь, кончу в тебя? — горячо шепчет он. — Боги, конечно. Прошу. — Лютик откидывается назад, вглядываясь в лицо ведьмака. — Ты ведь, подлюга, уже и так знаешь, как сильно я этого хочу? — Ты просил пару раз. — А ты меня? Геральт вспоминает все разы, когда Лютик хватал его за бедра и широко раздвигал их. Вспоминает прекрасные в своей грубости движения и как молил не останавливаться. Вспоминает все разы, когда стоял на четвереньках и просил Лютика не щадить его. Он чувствует прилив крови внизу живота. Ещё немного — и наступит долгожданная разрядка. Геральт, не отводя взгляда, отвечает: — Да. Лютик закрывает глаза и протяжно стонет. Геральт опрокидывает его на спину и забрасывает ноги себе на плечи. Он точно знает: теперь Лютик только и сможет, что выкрикивать его имя снова и снова. После очередной ванной, когда Лютик уже нерешительно разворачивается к двери, Геральт останавливает его. — Это твой лучший раз? — спрашивает тот, возвращаясь к постели. Геральт приподнимает бровь. — В смысле, со мной. — Неужели состязаешься сам с собой? Лютик упирает руки в бока и театрально вскидывает подбородок. — Ну разумеется. Хочу убедиться, что я — лучший из всех Лютиков, которые у тебя были. — Ладно, — снисходительно бросает Геральт. — По сравнению с другими Лютиками, ты — самый сносный. А теперь замолчи и иди сюда. На следующий вечер Лютик спрашивает: — Когда снова попытаешься снять проклятие, вместо того чтобы кутить и трахаться днями напролет? Хотя, стоит признать, не худший способ убить время. — С новой петли — завтра. Лютик хмыкает в ответ. — Знаю, ты проходил через это множество раз с другими Лютиками, но сделай и мне одолжение. Расскажи, как всё произошло на самом деле в самый первый день. И на этот раз — как можно подробнее. Вспоминать детали мучительно, но Геральт старается изо всех сил. Он не ожидает увидеть непривычно задумчивый взгляд, когда рассказывает Лютику об их разговоре в самый первый день. — Ты размышлял о том, что тебе нравится. Хотел, чтобы мы подались к морю. — Полагаю, не подались, — отвечает Лютик и натянуто улыбается. — Нет. Лютик хмурится и пристально смотрит на Геральта. — Ты что-то недоговариваешь, но что? И правда — стыдиться ни к чему. Геральт не сделал ничего плохого, но почему-то колеблется, прежде чем ответить: — После нашего разговора я пошел к Йеннифэр. Лютик отрешенно смотрит в ответ. — Ну конечно. Это всё объясняет. Как-никак, именно из-за неё мы вообще согласились идти на дракона. — Он хлопает в ладони. — Что ж, не выпить ли нам эля? Попутно обсудим, как снять проклятие. Говорят, алкоголь притупляет сознание, но, как по мне, лишь обостряет ум. Выпить — неплохая мысль, так что Геральт послушно следует за Лютиком и спускается на первый этаж. В трактире многолюдно — сплошь и рядом знакомые лица. Путь через толпу — все равно что изъезженная вдоль и поперек дорога. Однажды Лютик спросил Геральта, почему тот не пытался узнать получше других. — Я бы попробовал. Ведь так намного интереснее. Тогда Геральт вздохнул и сделал большой глоток эля. — И что в этом интересного? — Только подумай о всех удивительных вещах, которые сможешь сказать и которым сможешь научиться! Ты просто попусту тратишь время. — Лютик неодобрительно покачал головой и улыбнулся. Но сегодня Лютик молчит. Не флиртует ни с Геральтом, ни с девицей за стойкой и не подталкивает на всякие безумства. А после лишь двух пинт эля и вовсе исчезает. Поначалу Геральт думает, что Лютик отошел отлить, но немного погодя напрягается и отправляется на его поиски — в воздухе всё еще витает слабый аромат лавандового масла. Геральт идет по следу. Минует кузню и лавку травника, несколько домиков и ферму. В конце концов находит Лютика на пригорке на окраине города. Он сидит на траве и разглядывает небо. Но Геральта тревожит, что лютня лежит где-то в стороне. Он не успевает открыть и рта, как Лютик поворачивается к нему. Слова так и застревают в горле — взгляд голубых глаз обжигает. В темноте Геральт без труда видит и неестественно стиснутые зубы, и решительно приподнятый подбородок. — Думаю, я должен признаться, что влюблен в тебя, — говорит Лютик, и, хотя Геральта учили контролировать все процессы в теле, он ничего не может поделать с гулким биением сердца. — Мне неважно, насколько сильно ты любишь Йеннифэр. Я лишь хочу, чтобы ты знал: я готов побиться за твою любовь. Я никогда себя не прощу, если не скажу, что мое солнце встает и садится вместе с тобой. Геральт не знает, что ответить. Его сердце колотится как бешеное, но сам он выглядит совершенно невозмутимым. Он втягивает носом прохладный вечерний воздух и наконец говорит: — Лютик, возвращайся в трактир. — Я посижу тут, — отвечает тот тихо, но уверенно. — Не волнуйся: я нагоню. И возвращается ближе к полуночи. — Все равно ничего не вспомню завтра, — бросает он. — Можешь притвориться, что и ты тоже. Он собирает вещи и уносит их в соседнюю комнату.***
Слова Лютика не покидают мысли Геральта. И каждый раз, когда они звучат в голове, накатывает дурнота. Следующие десять петель он прекращает спать с Лютиком. И чувствует себя точно так же, как во время той роковой переправы, когда Борх сорвался с утеса и исчез в тумане. Геральт весь на нервах. Он не знает, что сказать и что вообще делать с признанием, о котором сам Лютик и не ведает. Возвращение на круги своя сродни пытке. Не иметь возможности прикоснуться к Лютику, зная, что достаточно было лишь попросить, — просто невыносимо. Неважно, как поступает Геральт — позволяет Лютику флиртовать с Тэей и Вэей или переспать с симпатичной девицей за стойкой, — сердце все равно грызет тоска. Он скучает по ласковым взглядам Лютика, которые предназначались только ему. И не выдерживает на сто десятом разе. — Ты и я… — говорит он, хватая Лютика за руку. — Между нами возникла связь. И когда Лютик широко распахивает свои сияющие глаза, Геральт отчаянно целует его. А когда позднее спрашивает, лучший ли это раз, Геральт соглашается, потому что так и есть. Всегда.***
На сто одиннадцатый раз Йеннифэр застает их в лесу за пределами лагеря. Геральт так много разговаривал с ней, что уже сбился со счета. Но она, разумеется, ничего не помнит. Ему претит даже мысль об этом разговоре. Так и подмывает и вовсе забыть о нем, но Лютик настаивает, что каждое решение считается и стоит хотя бы попытаться всё исправить. Вдруг именно сегодня удастся снять проклятие? Маловероятно, но Геральт соглашается. Он находит Йеннифэр в палатке — та яростно перемешивает что-то в стеклянной баночке. — Если пытаешься наложить на меня проклятие, то огорчу: тебя уже опередили. Она одаривает его резким взглядом, проклинает на чем свет стоит и, наконец успокоившись, выслушивает. Когда Геральт рассказывает Йеннифэр о всех прошлых разах, ей весьма приходятся по душе петли, в которых она бесподобна. Что касается любовных неудач, то, по её мнению, во всем виноват сам Геральт. Тот также не забывает подчеркнуть, как сильно ценит её. — Ты трахаешься с бардом, — говорит Йеннифэр. — И на какой петле начал? — Шестидесятой. — Придурок, — фыркает она. — С момента нашего знакомства знала: между вами что-то есть, — продолжает она. — Стоило мне отвернуться, как этот бард прожигал меня взглядом. — Хм. — Геральт накрывает её руку своей ладонью. — У нас с тобой всё равно ничего не вышло. — Разве так не было всегда, Геральт? Мы пытались, но, пожалуй, перестарались. Геральт думает о том, насколько спокойно рядом с Лютиком, и о тепле, которое превращается во вспышки огня. Этот огонь грозит поглотить без остатка, а затем отступает. С Йеннифэр всё иначе: невыносимая стужа сменяется жгучим пламенем. Третьего просто не дано. Велик соблазн закончить разговор, но неправильно поступать так. Геральт обязан пойти на этот шаг, если его откровение поможет снять проклятие. — Это ещё не всё, — начинает он. — Я хотел поговорить о джинне и своем желании.***
— Я хотел тебя с самой первой встречи, — признается Геральт. Они лежат в кровати — сытые, пьяные и измотанные. Геральт был бы не прочь снова и снова проживать подобные моменты. Жаль только, что Лютик не помнит все эти разы так, как он. С каждой петлей становится всё сложнее ждать возможности рассказать ему правду. — А я думал, ты не выносишь меня, — отвечает Лютик с дразнящими нотками в голосе. Геральт улыбается, глядя в потолок. — Всё ещё не выношу. И всё ещё хочу. — Не смей говорить мне такие вещи, — говорит Лютик с деланым недовольством и удивленно повторяет: — Ты хотел меня и раньше. — Ты был так юн, когда мы познакомились, и бегал только за девицами, так что я решил оставить всё как есть. Лютик тяжело вздыхает. — Геральт, не заставляй меня говорить, что из нас двоих дурак — лишь ты. — Всё ещё обнаженный, он выбирается из кровати — Геральт не упускает возможности насладиться видом сзади, — и берет лютню. Глубоко вздыхает. — Я работал над одной песней и хочу сыграть её тебе. — Хм. — Геральт не уверен, чего ожидать. Лютик то и дело подшучивает, что восхвалит в своих балладах его губы, руки, грудь и член. Так что Геральт сразу готовится к худшему. К удивлению, песня Лютика отнюдь не шутливая. Это история о боли и тоске. Слова проникают под кожу и добираются до самого сердца. Ещё до похода на дракона Лютик обмолвился, что пишет новую балладу, но Геральт слышал лишь обрывки фраз. Отнюдь не шутливые. Он понимает, что, должно быть, это и есть та самая песня. Раньше он особо и не вслушивался в тексты, но сейчас… — Ты поешь о… — Да. Геральт не находит что сказать. В голове всё так же звучат мелодичный голос Лютика и режущие не хуже ножа строчки: «Но конец неминуем, Она убьет тебя своим поцелуем». Может, конец и правда неминуем. Или хотя бы отчасти. Может, ещё удастся всё исправить.***
— Я наговорил тебе всякого. Ещё до проклятия, — признается Геральт после очередного раза с Лютиком — правда, сегодня в тени деревьев неподалеку от города. Секс на природе превосходит все его ожидания, хотя и не сравнится с риском быть застуканным. Геральт прислоняется лбом к шее Лютика, пытаясь отдышаться. Воздух вокруг них жгучий и спертый. Он обнимает барда за талию и сам и не понимает, почему эти слова срываются с его губ только сейчас. Лютик ощутимо напрягается. — И через сколько петель ты уже прошел? — Больше сотни. — И ты впервые рассказываешь мне об этом? — Хм. Лютик поворачивается к Геральту. — Словами через рот, Геральт. Вот урок, который вытекает из всего этого! — Лютик с раздражением смотрит на него. — Мы знакомы уже несколько десятилетий, но твоя эмоциональная атрофия сумела достичь новых высот. И, прошу, не пытайся объяснять, что для ведьмаков и чародеек время течет иначе, чем для нас, простых смертных. Геральт разом вспоминает ссору с Йеннифэр, пророческие слова Борха, свой гнев и брошенную сгоряча фразу. «Теперь я лишь одного прошу от жизни…» Полуобнаженные, они всё так же стоят у дерева, легко касаясь друг друга. Невысказанные слова повисают в воздухе. В груди ведьмака разрастается чувство вины. — Ты по-прежнему так думаешь? — с деланым спокойствием спрашивает Лютик. Уловить нотку страха в его голосе не составляет труда. Геральт на мгновение прикрывает глаза и ещё сильнее сжимает чужие бедра. — Нет. И никогда так не думал. — Все мы иногда бездумно разбрасываемся словами в запале. Не нужно так мучиться, Геральт. — Я и не мучаюсь, — бормочет он. — Ты счел необходимым сказать об этом после умопомрачительного секса в лесу и убил весь настрой. — С этим не поспоришь. — Ну раз уж ты считаешь, что в этом кроется причина проклятия, то можешь успокоиться. Я всё равно ничего не вспомню и даже не узнаю, простил ли тебя. Впрочем, после столь восхитительного раза ты точно заслужил прощение. Геральт нежно целует Лютика, и, пусть на душе становится спокойнее, всё равно что-то не так. Чего-то не хватает. Ещё до конца дня Геральт понимает, что не в последний раз оказывается в петле. Но туман, кажется, расступается. Он уже видит далекий свет маяка, хотя сам дрейфует на волнах. Накануне последнего вечера, на сто двадцатой петле, Геральт освежает в памяти события минувших дней. Вспоминает все разы, когда Лютик пытался или же успешно признавался в своих чувствах. Вспоминает всё, что сказал сам или же, напротив, умолчал. Осознание, несмотря на свою очевидность, приходит не сразу: просыпаться по утрам без Лютика — всё равно что пытка. Он хочет жить с ним до конца своих дней. И в горе, и в радости — чтобы было что вспомнить. Геральт хочет стать спутником, достойным Лютика.***
На сто двадцать первый раз, в утро перед охотой, Геральт решает, что сегодня исправит всё — абсолютно всё. Решимость, которой не было и в помине в самом начале, переполняет его, едва он открывает глаза. Не дав Лютику закончить привычное «Проснись и пой, Геральт. Изумительный день для охоты на дракона!», он затаскивает его в комнату и рассказывает о временных петлях. Там же они наспех занимаются любовью, а затем, во время восхождения на гору, — ещё раз и ещё. Сегодня гул охотничьего рога звучит не угрожающе, а обнадеживающе. Геральт спасает хирикку от сэра Эйка, а затем и самого рыцаря-недотепу. Но тот всё равно как-то умудряется запутаться в ногах и удариться головой о будто специально подложенный камень. «Дерьмово, — думает Геральт, — но что поделаешь». Беседа с Йеннифэр складывается как никогда удачно. Он рассказывает ей о Лютике, Ребенке-Неожиданности, желании, загаданном джинну, и своих тщетных попытках каждый раз всё исправить. — Может, стоило… формулировать желание точнее. Но я рад, что встретил тебя, Йеннифэр из Венгерберга, — говорит Геральт. — Ты всегда будешь для меня важна. — Ты пожелал связать наши судьбы, так что сомневаюсь, что это наша последняя встреча, — тихо произносит Йеннифэр, скрестив руки на груди, и будто бы пытается сдержать слезы. Перед самым уходом она бросает: — Знаешь, однажды мне предложили уехать вместе, а я отказалась. Иногда ловлю себя на мысли, что не стоило. Не допускай моей ошибки. Они спасают драконье яйцо и без лишних сцен расходятся как старые добрые друзья. Когда сто двадцать первая петля подходит к концу и они снова остаются одни на вершине горы, Геральт подходит к Лютику. Тот с надеждой смотрит на него. — Думаешь, теперь проклятие снято? — Он склоняет голову набок, и ветер сдувает волосы с его лица. Геральт буквально чувствует, что это тот самый момент, и теперь уж его не упустит. — Ещё не до конца. — Он шагает к Лютику, не отрывая взгляда, и замирает, не в силах проронить и слова. У него был целый год на подготовку. Обратного пути больше нет. — В первый день ты сказал, что пытался понять, что тебе нравится. И спросил, знаю ли я, что нравится мне. — И? — Лютик сглатывает. — Знаешь, что тебе нравится? Геральт понимает, что больше не переживет заново этот день, этот час, эту минуту, это самое мгновение, поэтому старается запомнить всё до мелочей. Движения губ и прямой взгляд. Красоту голубых глаз, горящих желанием, которое раньше пугало. — Мне нравишься ты, — говорит Геральт. Чёрт возьми, он никогда так не боялся и не был так уверен одновременно. — С тобой невыносимые дни становятся сносными. Ты делаешь меня счастливым. Запомни это навсегда. Слова едва успевают слететь с языка, как Лютик хватает Геральта за рубашку и крепко-крепко целует. Так, как никогда раньше. Так, словно больше ничего в этом мире не имеет значения. Словно его сердце безраздельно принадлежит только одному человеку.***
На этот раз Геральт неторопливо спускается с вершины горы и ещё чаще останавливается, чтобы зацеловать Лютика. И наступает новый день, а за ним и следующий, и послеследующий…***
— И надолго ты застрял в петле? — спрашивает Лютик, раскинувшись на спальнике. Первые лучи утреннего солнца падают ему на лицо. — На год или около того. — Геральт продолжает натачивать стальной меч. — Сделай-ка мне одолжение, Геральт… Насколько понимаю, я пропустил целый год или около того, пока ты колебался и пытался разобраться в своих чувствах ко мне? — Можно сказать и так. — И Йеннифэр из Венгерберга не попытается прикончить меня? — Точно не скажу, но навряд ли. Лютик поднимается и берет лютню. — Со мной никогда не случалось ничего более удивительного и невероятного. Я о самой истории, если что. Одержимость сексом тут и рядом не стояла. Сколько материала для баллад. — Он берет пару аккордов и начинает что-то напевать, а затем снова бросает взгляд на Геральта. — Вчера ты был равнодушен ко мне, а сегодня — влюблен. Будто сон, ставший явью. Геральт тяжело вздыхает и опускается рядом. — Я бы описал это иначе. Лютик всё прекрасно слышит, и на долю секунды по его лицу пробегает тень сомнения. — Я никогда не был равнодушен к тебе, — многозначительно продолжает Геральт. — Ох. — Пальцы Лютика замирают на струнах лютни. — Спасибо, что прояснил этот момент. — Он на мгновение замолкает, покусывая нижнюю губу. — Ты-то уже успел привыкнуть, а мне, боюсь, понадобится время. — Смею поспорить: думаю, любое преимущество мне не помешает, — с ноткой иронии отвечает Геральт, убирает меч в ножны и протягивает руку. — Давай сюда лютню и иди ко мне. Покажу, чему ещё научился за прошедший год. С Лютиком всё иначе. Геральт вновь боится попасть в шторм. Правда, пожалуй, на этот раз не хочет, чтобы его вытаскивали на сушу, и с радостью разобьется о беспокойные волны.