Инициатива

      Люциус оглядел то, чем стала Выручай-комната: темное пространство, посередине стол с двумя креслами, над которым завис шар света. Романтично. Самое то для школьников, считающих себя великими дипломатами. Джеймс и Скорпиус сели друг напротив друга, чинно сложили руки перед собой. — Мне не нравится, — на ухо Люциусу выдохнул Снейп. — Не видно границ. — Зато темнота такая, что не разглядят даже эльфы, — Люциус отступил подальше в непроглядную тень. — Леголас! Ты видишь меня? — Да, отойди еще, — сказал принц, стоя рядом со Скорпиусом и успокаивающе положив руку ему на плечо. — Теперь не вижу. — Артур, Люпин, оставайтесь у двери, — Люциус окинул взглядом Выручай-комнату. План был продуман, все знали свои места и дальнейшие действия. Как только появляется портал сидхе, дети считают до пяти — этого времени будет достаточно, чтобы Эредин их заметил через разрыв пространства — и бегут к двери. Не вместе! Их прикрывает Уизли, который аврор, в мантии-невидимке Поттера, в случае чего, помогут Люпин и Артур. За это время Дикая Охота пройдет через портал, они быстрые. Дальше — показательное заклятие от Луны в Кревана, чтобы закрыть разрыв в пространстве; сидхе друг друга не спасают, а потери считают после битв. Люциус должен противостоять именно Карантиру, остальные — дело уже его союзников. С элементалями разберется Северус — специфический блокатор Невыразимых, запрещенный к использованию и изготовлению везде, кроме Отдела Тайн, приготовлен, и алхимик, переодетый в удобную мантию Пожирателя смерти, уже сейчас готов уничтожить магию на отдельно взятом пространстве.       Вернон огляделся, нашел взглядом Иорвета и сразу же отвернулся, закатив глаза: одноглазый привязался к лесному принцу, и только тупой не догадается, о чем он его выспрашивает — как его отец сумел перехитрить само мироздание, саму смерть, оставив рядом с собой того, кого любит. Колдунами среди сидхе считались aen Straede, никак не лесные эльфы — воины, нелюдимые и гордые, всегда себе на уме. Трандуил был тем, кто одобрил Дикую Охоту, и не следовало забывать об этом. Но то, что лесной король мог даровать вечную жизнь, переворачивало картину мира с ног на голову: где предел их могущества? И даже сейчас, когда они пытаются выйти на бой, не будет ли это возней насекомых под шахматной доской великих владык? Впервые Вернон осознал свою даже не молодость, а хрупкость, как будто он бабочка-однодневка. Иорвет переживет его, переживет на много лет; о нем и память сотрется, и в какой-то момент из всех, живущих на земле, его будет помнить один только Иорвет.       Поддаться ему? Согласиться? Он точно не пожалеет, вряд ли эльфы вообще способны на это чувство. Роше посмотрел на Люциуса, который стоял в одиночестве, словно погрузившись в себя, и поймал себя на мысли, что многие эльфы замирают так порой, когда от них не требуется движений. Им некуда спешить. Для бессмертного нет разницы, прошла минута, день, год, столетие; вечно юные, безмерно старые, помнящие, как раскалывался континент, и забывающие имена тех, кто сейчас говорит с ними — благословение ли вечная жизнь? Проклятие? Их мало, и десять лет — не повод для знакомства. Иорвет перечеркнул привычки своего народа и сейчас пытает принца, угрожает, умоляет открыть ему тайну. — Люциус всегда был одним из нас, — ответил Леголас, глядя в лицо Иорвета и словно не видя его. — Отправившись в Чертоги, он не задержался в них и пришел на землю снова, и тело его теперь под стать его душе. Тяжело любить смертных, Йорвет, но нет ничего более сладкого, чем время, их время. Mel научил меня чувствовать его. — Но он вечно с тобой! Знание не уменьшится от того, что ты им поделишься! — Не все дети рода Мэлфой обрели жизнь по ту сторону черты, — отозвался Леголас. — Даже пасынок моего отца умер. Люциус — исключение, и подобного больше не повторится. — А Драко? — Драко должен умереть, — просто ответил принц. — Он знает это и живет с этой мыслью. Смерть в нем от самого рождения, люди отравлены первым вздохом. И мне безмерно жаль, ведь я люблю его так, как мой отец любит Люциуса, и я должен буду увидеть его угасание. Я буду рядом с ним, когда он покинет землю. — И ничего не сделаешь ради него?! — взвился Иорвет, оглянулся и заметил, что Вернон прислушивается. — Свали отсюда, полосатый, в борделе, где ты родился, не учили, что за посмотреть и послушать тоже деньги берут? — Ты так орешь, что единственный, кто тебя еще не услышал, это Эредин, — фыркнул Роше, за усмешкой пряча неловкое чувство: Иорвет устраивает все из-за него. В жизни не скажет ему, но выясняет за его спиной специально, мечтая, чтобы когда-нибудь Вернон открыл глаза и шарахнулся от зеркала. Эльф наивно думает, будто такое колдовство можно провернуть незаметно и без участия самого Роше. — Ты не сможешь спастись от этой боли так просто, — проговорил Леголас, обращаясь к Иорвету. — Тебе лучше понять это сейчас, — он повернулся к Вернону и с сожалением проговорил на эльфийском, но Роше эльфийский знал. — Смерть в нем от рождения. Он не задержится здесь надолго. Ты слишком молод, чтобы понять это, Йорвет, потому прими как данность. — Хорони своего Драко, — зло прошипел Иорвет и отошел, толкнув Вернона плечом.       Вспоминая потом эту битву и невольно сравнивая с тем сражением за Хогвартс, положившим конец эпохе Волдеморта, Гарри признавал, что второй бой дался ему куда сложнее. Тогда, когда ему было семнадцать, он не нес ни за что ответственности, даже за Джинни — он тогда забыл о ней в пылу битвы, а теперь все время держал в голове: тут Джеймс. Тут Джин. Портал открылся с издевательской неторопливостью — Скорпиус невольно качнулся в сторону, туда, где сокрытый от всех, стоял Люциус. Леголас, стоявший практически вплотную к Гарри, натянул лук сильнее: Гарри услышал едва уловимое поскрипывание тетивы, но не звук дыхания эльфа. Стук собственной крови казался Гарри оглушительным. Сверкающий портал открылся в темную, непроницаемую ночь, и через границу его шагнул Карантир. Скорпиус и Джеймс попятились от него каждый по своей траектории, не поворачиваясь спиной, правильно, умницы… Карантир поднял посох, и под рукой его прянули вперед ледяные гончие. Шагнул в проем Нитраль, Поттер узнал проклятого Имлериха и услышал яростное: «Мой! Имлерих — мой!» Иорвета. Скорпиус скрылся в тени, а на его место шагнула Луна, спокойно глядя на грузно идущего в своих доспехах Эредина.       Гарри успел заметить, как Артур притянул к себе Джея, замершего перед чудовищем от ужаса, оцепеневшего от близости смерти — и бросился вперед. Первый удар нанесен, и Креван лежит в стороне явно невредимый, но неподвижный. Луна, отвернувшись, по-прежнему неторопливо отходит, в полосу света попадает Люциус, который обнимает Скорпиуса одной рукой — он передал его Луне, поцеловал ей руку — как будто они на каком-то светском рауте, а не на поле боя, ей-богу, Гарри даже злость взяла — и вышел вперед; плавный изгиб меча описал ровный круг.       А больше он не видел боя. Видел свою палочку, лучи заклятий, видел страшный шлем Эредина, стрелу, торчащую в стыке лат Арамиля, и Леголаса, который буквально перелетел через элементаля, пропуская его к Принцу, который мгновенно окатил его зельем. Боя как такового не было. Люпин сцепился с Карантиром, но его было остановить не проще, чем тяжелый таран. Была ледяная смерть, и дыхание ее Гарри чувствовал в затылок. Врагов немного, куда меньше, чем защитников, но то, что люди сидхам в битве не равны, стало ясно в первую же секунду. Джинни и Джордж минуты на три задержали Карантира после Люпина, и если бы не Леголас, они оба были бы мертвы. Иорвет, страшный в своей ярости, плясал вокруг Имлериха — он был куда ловчее и проворнее, но Имлерих словно не чувствовал боли и усталости, и потому приходилось полагаться только на удачу. Наконец Карантира взял на себя Люциус: два мага вступили в самую зрелищную дуэль. Единственным из людей, кто на равных сражался с сидхами, был Вернон. Гарри и не думал, что человеческое тело способно на то, что делал Роше. Леголас никак не мог сойтись с Эредином, словно тот избегал встречи с ним: он искал, как показалось Поттеру, Джея или Кори, потом он понял, что Эредин целенаправленно идет к выходу из комнаты. Они думали, что всадникам нужны заложники, человеческие дети — это так, только вот не Альбус и Скорпиус, а вся школа. — Не дайте им выйти! — крикнул Гарри и в тот же миг оказался на полу, сбитый с ног ледяным трехметровым великаном. Краем глаза заметил, что Билл и Артур, обнажив мечи, плечом к плечу встали у двери, закрывшейся за детьми. Где же чертов Леголас? Если не он, то кто остановит Эредина?       Леголаса не было: он был один против Нитраля и ослабленного ранением, но еще опасного Арамиля, но об этом Гарри узнал гораздо позже, уже когда все кончилось. Зато Эредина поймала Гермиона. Сидх смерил ее взглядом и не хотел даже время на нее тратить, но та, лихо подмигнув Гарри, вдруг крикнула: — А твои подчиненные знают, что ты импотент? — То, что ты не вызываешь желания, не создает проблем у меня, — отозвался сидх, хотя Гарри был уверен, что он промолчит. — Ты не хотел меня, потому что я человек или потому что женщина? — весело продолжила Грейнджер. — Карантир в курсе, что он не просто самый талантливый, но еще и самый симпатичный?       Дурацкий план сработал — Эредин метнул в Гермиону свое копье, но та увернулась каким-то чудом — у Гарри чуть сердце не остановилось — и залепила королю в лицо летучемышиным сглазом. Джордж, пока Эредин пытался хоть что-то увидеть, проскочил мимо и буквально своим телом сшиб Гермиону на пол — вовремя: через мгновение на том месте, где она стояла, красовалось выжженное пятно — Карантир не стерпел оскорбления.       «Что рассказать об этой битве? — спрашивал себя Гарри, глядя на перевязанную руку. В бинтах виднелись синие отмороженные пальцы. — Что мы победили? Мы не победили. Но мы не дали им открыть дверь».       Мимо прошел Принц, о чем-то расспрашивая целителя. Роше отбивался от молоденькой ведьмы, Иорвет искоса следил за ними. Рон, которого потрепали гончие, лежал на носилках, со страхом ожидая, пока целители выполнят угрозу и сообщат его супруге. Гермиона, нарочито бодрая, рассказывала Джорджу, как именно раскрасит свой гипс — нога у нее была в таком состоянии, что целители сначала срастили кость, потом посмотрели, ужаснулись, снова сломали и начали сращивать уже правильно. — Ты знаешь, я теперь, наверное, никогда не согреюсь, — Джинни села к Гарри на постель, погладила его по забинтованной руке. — Гарри. Ты не мог бы уйти из аврората?       Он не успел ответить: подошла Луна, спокойная и улыбчивая, как всегда, ведя за собой за руку Драко. Гарри мысленно выругался: тот уже успел отмыться, переодеться, и теперь не скажешь, что он, как и все они, участвовал в драке. В драке — так они сказали аврорам, которые появились сразу же, как только услышали имя «Иорвет», и целителям. — Леголас в порядке, — проговорила Луна. — Он вернется в лес, и мастерство его отца исцелит его. Он счастлив, что помог людям спасти своих детей.       Гарри болезненно поморщился, услышав ее голос.       Когда Леголас рухнул на засыпанный ледяной крошкой пол, Гарри подумал, что это все. Все кончено. Смерть пришла за ними. Эредин переступил через него, неотвратимый, как сама судьба, и неведомая сила заставила Гарри броситься ему наперерез. Вскинул голову Роше, нечеловеческим усилием отшвырнул от себя сидха и кинулся за ним. — Я тебе не сын, — сквозь зубы прошипел Гарри. — Ты мне гораздо хуже, — отозвался Вернон, не глядя на него. — Только попробуй мне умереть! — Как Билл? — непослушными губами выговорил Гарри, садясь поудобнее в подушках. — Целители говорят, зрение в левом глазу возможно восстановить, — отозвалась Джинни.       А правого просто нет. Биллу не повезло, по-другому и не скажешь. Эредин до него еще даже не дошел, но Иорвет, сбивший наконец Имлериха, поставил подножку Нитралю, и тот рухнул прямо на старшего Уизли. Удар был такой чудовищной силы, что Билл даже не почувствовал, как входит ледяной пик в правый глаз — ему тогда показалось, что его голову расплющило, он сел, с трудом ловя ртом воздух, и понял, что по щеке стекает что-то горячее. Кровь, наверное, она и глаз залила, не открыть, подумал он.       Они убили его, убили Эредина. Люциус вонзил клинок ему в спину, Вернон — в живот, а Гарри сделал этот двойной удар возможным, ослепив противника направленным лучом. Убили. Гарри откинулся на подушки, чувствуя, как Джинни плачет, продолжая гладить его руку. Открыл глаза последним усилием — Луна, задрав Драко подбородок, внимательно осматривала какую-то царапину на его шее, спускающуюся под воротник, а Малфой терпел и вздыхал, прижимая к себе какие-то бумажки. — Хорек, — окликнул Гарри, стараясь на Луну не смотреть. — Эредин же умер? — Дикая Охота окончена, — отозвался Драко. — Можно я голову опущу, у меня уже в глазах темнеет? — Пока нет, — проговорила Луна. — Потерпи. — Ты не ответил, — сказал Гарри. — Эредин мертв? — Я сказал тебе то, что имеет значение для людей, — Драко схватился за стену. — Всадников ты больше не увидишь. И дети твои не увидят.       Гарри мечтал, чтобы ему показалось тогда. Луна появилась посреди ада, прошла его насквозь — битва обтекала ее, как стремительный поток огибает скалу, и склонилась над Креваном, приложила ладонь к его щеке. Сидх открыл глаза, и сразу все кончилось. Драко и Луна, возмутительно целые, принялись помогать людям, Драко исчез вместе с Леголасом и Люциусом, потом вернулся уже один, а Гарри все растерянно оглядывался, не понимая, как так, неужели уже все? Иорвет подполз к Вернону и отвесил ему подзатыльник и рухнул на лед — сил в нем не осталось. Роше, жмурясь от боли, дернул Поттера за рукав. — Вот и все, — задыхаясь, проговорил он. — Мы свою роль сыграли. — Какую роль? — спросил Гарри. — Эредин больше не король. Ну, номинально король, если выжил, конечно, но уже все. Не то, что прежде, — Роше утерся трясущейся рукой. — Я только сейчас все сложил. — Что сложил? — тупо проговорил Гарри. Кровь стучала в висках. — Да неужели, полосатый? — простонал с пола Иорвет. — Я уж думал, не дойдет. Я ведь рассказывал тебе, что был в запретном городе, говорил, кто им правит! А ты «Эредин, Эредин»… Да если б хоть Ге’эльс… — Дикую Охоту направлял Креван, — пояснил Вернон, наклонившись к Гарри. — В нем и заключался ее успех, он создал и обучил Карантира, но Эредин стал королем, и приказы Ауберона, то есть, Кревана, бывшего его советником, больше не исполнялись. Руку даю на отсечение, он думал, что Трандуил уничтожит Эредина за то, что тот посмел поднять руку на Melfole, оттуда были и угрозы. — Но Трандуил не пришел, и тогда он подал идею с заложниками, — подхватил Гарри. — А потом помог нам, чтобы убить его нашими руками, чтобы не на него обрушился гнев сидхе, а на нас! Эредин…       Он не договорил и потерял сознание. Очнувшись, он думал, думал — и обвинял. Авалак’ха, Драко, проклятого Эредина, Карантира — всех, чьими марионетками стал, но потом открыл глаза. Луна Малфой верно сидела возле его постели, как должна сидеть жена, и когда он посмотрел на нее, погладила его по щеке. — Бедный, бедный глупый Гарри, — тихо проговорила она. — Зачем же ты догадался? Все правильно теперь. — Ты обманула нас. Меня, — прохрипел Гарри. — Ты это сделала, Луна! — Ты хотел, чтобы не было Дикой Охоты? — спросила Луна, ничуть не расстроившись. — Ты был готов биться за это? Так что печалит тебя, Гарри? Дикой Охоты больше нет, и все люди живы. — И Драко не знает, — пораженно продолжил Поттер. — Он несет тяжкое бремя, — Луна отстранилась от него, хотя до этого наклонилась к самому его лицу, он даже чувствовал ее дыхание. — Я хочу, чтобы он отдохнул. — Скажи мне, что ты не знала, когда в тот день нас вызвали в школу, — взмолился Гарри. — Что ты не с самого начала в этом. Скажи мне, я тебя умоляю. Когда вы решили свергнуть Эредина… так? — Отдыхай и ты, Гарри, — словно не слыша его слов, Луна погладила его по волосам и ушла, забирая с собой весь свет, и Гарри снова провалился в холодную темноту: правильно потом скажет Джинни, ничто больше никогда не вытравит этот холод из их крови. — Как в Хогвартсе дела? — Гарри не стал забирать детей с каникул раньше. Как ни странно, он исцелился довольно быстро: восстановились руки, пропали мертвенные пятна с кожи от невыносимого холода элементалей. Сыновья, посвященные в тайну, придирчиво разглядывали родителей, но следы битвы растворялись, и Джинни снова улыбалась. В Малфой-мэноре они больше не бывали. — Скучно, — отозвался Джеймс. — Даже не поговорить ни с кем. — С Кори все еще воюете? — безнадежно спросил Гарри. — Ты не знаешь? — округлил глаза Альбус. — Скорпиус отправился в путешествие к другим сидхе, он ушел с Люциусом.       Джинни выронила из рук палочку. — Насовсем? — опешил Гарри. — Как его могли отпустить, он — единственный наследник! — Боги, Поттер, ну хоть ты меня не доставай! — взмолился Драко, отрываясь от исписанного эльфийской вязью листа. — Да. Я знаю. Как я могу не знать, если это мой сын? Нет, я не волнуюсь. Он у aen Straede, и с ним ничего не случится. Безмерно польщен твоим волнением, но не надо думать, что у меня мозгов нет. — Твой отец тоже сначала просто гостил, — напомнил Гарри. — Да, — раздраженно отозвался Малфой. — Он ушел и меня не воспитывал. Теперь поздно, бесполезно, поэтому хватит, Поттер. Хватит меня воспитывать. — Но ты отпустил его!       Драко на миг прикрыл глаза, пережидая бешенство, а потом сказал просто и устало: — Меня никто не спрашивал. Будь так добр, оставь меня в покое. — Свершилось чудо, — звонко смеются эльфы. — Трандуил позволил солнцу взглянуть на свое сокровище! Он еще не ревнует к ветру, если тот коснется твоих волос, Mel? Смотрите, Mel привел с собой свое дитя!       Скорпиус завороженно оглядывается — белые и серые одеяния эльфов aen Straede сливаются, он оборачивается на Люциуса — но того уже нет рядом, он стоит перед высоким воином с золотыми волосами, и тот кладет руки ему на плечи, но в тот же момент Скорпиуса отвлекают. «Ты умеешь петь, юный друг мрачного таура? — весело спрашивает его дева с синими, как море, глазами. — Или хочешь потанцевать с нами?» — Почему мрачного? — Скорпиус машинально берет из ее рук странный плод, похожий на яблоко, но в то же время явно не являющийся им. — Таур Трандуил не мрачен, и во дворце его веселье. — Видимо, твоему появлению он рад больше, чем нашему, — заливисто смеются сидхе. — Мы тоже рады тебе!       Когда Люциус возвращается откуда-то сверху, со скал, Скорпиус теряет счет времени. Ему кажется, что над ним все время чернильная ночь, только звезды меняют свое расположение. Сидхе дарят ему лук и флейту, зовут его купаться в океане, а когда он отдыхает в гроте, приносят ему одежду своего народа, с песнями заплетают косы, как принято у них. Золотоволосый воин заглядывает в грот, что-то говорит и исчезает. — Что это был за язык? — спрашивает Скорпиус немеющими губами. — Это не тот, на котором говорим мы. — Не тот, — соглашаются с ним сидхе. — Глорфиндель слишком долго пробыл вдали от нас.       Люциус спускается со скал вместе с владыкой Ривенделла, и Скорпиус возвращается в Англию один, задаваясь вопросом, как они с Люциусом вообще оказались в Америке. Как добрались? Обратный путь кажется ему кошмаром — он летит на самолете, как магл, одурев от шума и количества людей вокруг себя. Отражающая поверхность в аэропорту смотрит на него не мальчиком, но молодым человеком, и Скорпиус впервые с ужасом осознает, что прошло… два года. Из Лондона он аппарирует домой, и первый, кого он встречает в мэноре — Гарри Поттер, который несколько мгновений смотрит на него, потом кричит куда-то в темноту галереи. — Эй, Малфой! Малфой! Сидх твой пришел.       Люциус вошел в лес, одновременно вспоминая все и не узнавая ничего. По ногам прошел холодный ветер, Люциус сделал еще несколько шагов вперед и понял, что ступает по тонкому слою снега, укрывающему золотые листья. Снег становился все глубже, теперь белым были укрыты ветви, изморозь расползлась по стволам, и такая тишина царила в лесу, что Люциус слышал свое сердце.       Он никого не встретил. Царство лесного владыки, где весна сменялась осенью, застыло в мертвой снежной зиме; снег лежал на золотых воротах и ступенях. Люциус сам, своей рукой толкнул высокие узкие створки и прошел внутрь, не заметив, как замерший в углу привратник проводил его взглядом. На гладких волосах стражника не таял снег.       Люциус прошел по переходам, через пустые беседки, пересек узкий мост, шириной в ладонь, ведущий в тронный зал, засыпанный опавшими листьями, припорошенными колючим снегом. Король Трандуил сидел на рогатом троне, обернувшись в бело-серебряную шкуру, и его волосы терялись в длинном блестящем меху. Зубья живой короны покрыты льдом, и обледенели красные ягоды на головном уборе эльфа. Лицо Трандуила было белым и холодным, и приблизившись, Люциус заметил, что его глаза заиндевели, как и драгоценные камни на перстнях, а на коже не тают снежинки.       Люциус медленно поднялся по ступенькам трона к самому королю и поцеловал его ледяную руку, потом вздохнул и сел, скрестив ноги, взял его ладонь и прижал к щеке и губам, словно пытаясь согреть. Снег продолжал падать, укрывая уже и Люциуса; он придвинулся ближе к трону и Трандуилу, прижался боком к его колену. Он хотел вернуться раньше, а теперь был уверен, что опоздал. Вернувшись из Америки — вместо двух месяцев они со Скорпиусом пробыли там почти два года — Люциус не отправился во Францию. Его ждала Долина Огненной земли, и среди медноволосых и черноволосых бледных сидхе он танцевал на горячих камнях с саламандрами, забыв о времени, как забывают первородные эльфы. Он знал, что его ждут, его тянуло назад, под сень первого леса, но он говорил себе «когда-нибудь потом» и, завязав по-особому волосы на манер aen Seidhe из Долины Огненной земли, отправлялся на охоту. По вечерам они пели песни, а один из старых кузнецов учил Люциуса обращению с молотом. Люциус искал покоя и жил у эльфов-отшельников, бывал в русских магических школах — встретился с первым учителем Антонина Долохова, эльфом-алхимиком. Его камзол истерся, на нем истлела рубашка, сбились сапоги; сидхе из Долины одели его по-своему, и теперь он на темно-красный поддоспешник носил черную кольчугу, и от aen Seidhe его отличали лишь светлые волосы и жемчужно-серые глаза.       Теперь он здесь. Сколько лет прошло? Снег укрывает черную кольчугу, одевает его в белое, словно пытается сделать из него своего, того, кто будет уместен здесь. Рука короля остается ледяной, и у Люциуса начинает ныть щека от холода. Люциус закрывает глаза, и снежинки замирают у него на ресницах.       Люциус проснулся от внезапного тепла: пола длинной королевской шубы укрыла его чуть ли не с головой, а когда он робко выглянул из меха, то сразу встретился взглядом с синими глазами лесного короля. Лед и снег стремительно таяли, по лицу и волосам таура бежала талая вода с высокой короны. — Я рад тебя видеть, — губы эльфа едва заметно шевельнулись, ладонь, которую Люциус прижимал к своей щеке, скользнула ему под подбородок, чуть приподняла голову, и Люциус, рванувшись вперед, обнял Трандуила, почти повис на его шее, как в детстве, когда король, сидя на троне, ласково подзывал к себе своего воспитанника и раскрывал ему объятия, а шестилетний наследник, забывающий свой мир, забирался к нему на колени и прятал лицо на груди, чувствуя, как эльф прохладными пальцами перебирает его волосы. — Я хотел прийти раньше, Трандуил, я хотел, хотел увидеть тебя, хотел, но… — Ты вовремя, — глаза таура сияли, ничто не напоминало о морозных бельмах, закрывших синюю глубину. — Я всегда ждал тебя, дитя мое.       На глазах распускаются красные и розовые цветы прямо под укрывшим ветви исполинских деревьев снегом, лепестки сталкивают мокрые комки вниз, и те тают, не долетая до земли. Люциус вскакивает на ноги, оглядывается — лес пробуждается, проступает золото под мертвой мерзлотой, он слышит, как струятся соки по стволам деревьев, как раздается первая робкая трель. Солнце пронизывает еще голые вершины, но становится все темнее: кроны распускаются, укрывая мир сидхе, погружая его в вечный медовый полдень.       Зазвучали голоса. Трандуил медленно поднялся с трона, оставив на нем меховую накидку, уронил на ступени струящуюся мантию и встал рядом с Люциусом, оставшись в одном камзоле. — Тебе сейчас приготовят покои, а после трапезы ты поведаешь мне о том, что видел. — Я был в Долине Огненной земли, — счастливо ответил Люциус. Летящие с деревьев лепестки на миг сформировали рядом с ним женский силуэт, который словно обнял его на миг, нежный лепесток коснулся его губ: лес приветствовал его, встречал радостно и обнимал. — Там камни раскаленные, они раскалываются под ногами, и выплескивается кровь земли, золотая и медная. — Здравствуй! — спустился в тронный зал Леголас, с удивлением и радостью посмотрел на Люциуса, потом невольно потянулся рукой к его странной кольчуге. — Галворн? — Он самый! — весело отозвался Люциус. — У меня еще и меч есть, и кинжал.       Счастьем было наконец-то снять одеяние путешественника и, отмокнув в ароматной воде, надеть легкую одежду лесного эльфа. Люциус не стал брать оружие, выходя к ужину, а когда привычно уселся на свое место по левую руку таура, зал разразился приветственными возгласами. Леголас наклонился вперед — он сидел с другой стороны от кресла короля — поймал его взгляд и улыбнулся, сказал одними губами: «Как тебя любят, Люциус». Трандуил на них не смотрел; откинувшись на спинку, он рассеянно уставился в пространство. — Ох и напьемся мы с тобой, аранен, — Люциус сказал это и глянул на короля, но тот настолько погрузился в свои мысли, что не услышал. — Как в школе. — В Долине Огненной земли не было вина? — отозвался принц. — Вино из сочных рубинов, пиво из жидкого янтаря, бронзовый коньяк — я хмелел от одного вида, — Люциус отпил из кубка. — Но там не было тебя и погреба твоего отца, чтобы я пьянел от адреналина. — Я все слышу, — едва слышно заметил Трандуил. — И если вы собираетесь грабить мои запасы, имейте совесть, пригласите и меня.       Праздничное застолье длилось долго, несколько раз вставало и закатывалось солнце, прежде чем Люциус, осоловев от обильной еды, вина и общения, наконец рухнул на постель. Легкое как пух, теплое одеяло укрыло его, прохладные ладони погладили по лицу: «Спи, дитя мое, ты дома».       Утро встретило перезвоном голосов, дальней песней и шумом водопада — ничто не напоминало о зиме, в которую вернулся Люциус. Он выбрался из постели, подошел к огромному окну, оплетенному гибкими нежными ветками, покрытыми цветами, вылез из него и прыгнул вниз, в озеро. Или само озеро стало мельче, или Люциус тяжелее, но он достал до самого дна, оттолкнулся от него и всплыл, откинул назад волосы, отдышался, потом медленно поплыл к берегу. У берега на мелководье сидел король; раздетый и без короны и украшений, он все равно не выглядел простым эльфом. Находясь по грудь в воде, он держал перед лицом мелко исписанный лист бумаги. Люциус подобрался к нему и сел на песчаное пологое дно, вытянув ноги, теперь вода доходила ему до локтей. — Письмо? — Драко написал, — ответил Трандуил, не глядя на него. — Его жена снова беременна, и он хочет, чтобы его младшего нарекли сидхе. — Второй сын Драко — лорд Блэк, он не должен иметь благоволения сидхе, — нахмурился Люциус, ему самому было жаль внука, которому не удастся прикоснуться к тайнам золотого леса; но такова его судьба. — Имя должно быть из Кодекса.       Трандуил долго молчал, потом тихо сказал, повернувшись к Малфою всем телом: — Твое путешествие длилось дольше, чем тебе кажется. Ты пришёл на четвёртый год ледяного десятилетия и сидел у моего трона шесть лет. Драко — твой потомок, названный в честь твоего сына, посредника между старшими и младшими детьми Илуватора и победителя Дикой Охоты, великого лорда Мэлфой, при котором род пришел к процветанию, сюзерена и покровителя рода Блэк. — Сколько меня не было? — севшим голосом спросил Люциус. — Сто сорок два года, — ответил король. — Скорпиус еще жив.       Мэнор встретил Люциуса пронзительной тишиной и белизной; никогда старый дом не был настолько светлым и живым, это значит, в нем много людей. Люциус огляделся, покинул внутренний дворик с фонтаном и прошел внутрь дома. Тихо. Неудивительно, всего пять утра. Люциус неслышно прошелся по галереям и заглянул в зал.       Над шахматным столиком склонился сгорбленный старик, высокий и худой; когда-то он был красив, но пергаментная кожа обтянула череп, седые волосы кажутся серыми, а не серебряными, а большие лазурные глаза покрыты красной сеткой лопнувших сосудов. — Скорпиус, — окликнул Люциус своего внука, остановившись рядом. Глава рода медленно поднял голову и оглядел эльфа с ног до головы. — Не думал, что Смерть окажется столь любезна, что явится ко мне в образе моего деда, — усмехнулся он и с трудом поднялся на ноги, колени у него дрожали от слабости, и Скорпиус вцепился одной рукой в трость, другой — в плечо Люциуса. — Но раз так, я хочу пойти с тобой. Я так ждал тебя, чтобы хоть раз увидеть…       Он усилием воли отбросил трость и выпрямился изо всех сил, прямо глянул в серые глаза Люциуса. — Если бы я знал, что тот день, когда ты отправил меня домой из Америки, станет последним разом, когда я увижу тебя, я сказал бы, как много ты значишь, как я люблю тебя, как ты дорог мне, — проговорил он. — Может, тогда ты остался бы хотя бы на год. На день. Для тебя и столетие — лишь мгновение, если бы я сказал, ты провел бы это мгновение со мной.       Голос у него был старческий, дребезжащий и срывающийся на хрип. Люциус обнял его, почувствовал, как Скорпиус утыкается ему лицом в шею, как в детстве. Из всей семьи только Драко умел плакать, остальные лишь ждали, пока придет покой.       Скорпиус наконец затих. Люциус еще несколько минут держал его в объятиях, потом уложил на длинный диван, закрыл ему глаза, заплел в длинную косу жесткие седые волосы. Он не мог связать в мыслях изящного мальчика, с которым они путешествовали по Америке, с этим высохшим стариком, больше похожим на мумию, чем на еще недавно живого человека. Дети, внуки и правнуки Скорпиуса Малфоя спустились в гостиную, дети хотели пригласить патриарха теперь огромной семьи к столу, если тот захочет присоединиться, но… — Папа, папа, сидх пришел! Там дедушка…       Люциус Третий, старший сын Скорпиуса, услышав сбивчивый рассказ детей, прошел в зал и увидел тело отца и сидящего у его головы эльфа в обычном для лесного народа камзоле. — Я пришел в скорбный день для семьи Мэлфой, — проговорил сидх, не поворачиваясь. — Как твое имя, глава рода? — Люциус, — сказал тот и поклонился. — Великая честь для меня принимать в доме доброго друга рода Мэлфой. Скорбен день, но мы рады тебе. — Люциус… — протянул сидх, плавно поднимаясь на ноги. — Что ж, он действительно любил меня, — он посмотрел прямо на своего правнука, носящего его имя; у того расширились глаза от мгновенного понимания, кто именно перед ним. — Пусть благоволят тебе звезды, дитя мое.