Мраморное сердце

Время ужина. Вороны слетаются, им все мало-мало-мало, они жрут, терзают плоть когтями. Больно. Лютик мертв, Лютик не должен чувствовать, но ему больно. Агония. Как долго он здесь лежит? Год или секунду, он не может точно сказать. Но может сказать одно — он мертв. Дыхания нет, сердцебиения нет, души нет, есть лишь вороны, которые слетаются, им все мало-мало-мало, они жрут плоть, терзают. Его тело парализовано; ни одна мышца не дернется, и кончик пальчика не пошевелится. Но он мертв; он умирает каждую секунду. Все тело в крови, однако крови нет. Запястья вскрыты, и в мёртвых глазах пустой ужас. Услышь меня, приди на помощь. Но помощи нет. ~ Услышь меня, приди на помощь Услышь меня, приди на помощь Услышь меня, приди на помощь Его находит проезжающий мимо торговец, Лютик хочет закричать, сказать, что он жив, что ему больно, рассказать о воронах, вгрызающихся в плоть, попросить, чтобы мужчина вызвал помощь. Но Лютик мертв. Мужчина хоронит его. Вскапывает яму под древним дубом, чья крона так бережно прикрывает от солнца. Здесь не так уж и плохо — шум листвы отдаленно напоминает плеск волн, куда Лютик так хотел попасть. Вместе с Геральтом. Отнюдь, умереть там было бы куда приятней. Торговец не делает гроб; он просто кладёт тело мертвеца в яму и закапывает его. — Бедный, бедный, — приговаривает он, вынимая из ледяных рук лютню и прислоняя ее к основанию дерева. Здесь не так уж и плохо — нет ворон. Но земля засыпается в нос, уши, она со всех сторон, нет сил дышать, но Лютик и так не дышит, ведь он мертв. Черви. Кажется, они добрались до костей, залезли в уши, они в мозгу, прогрызают там туннели. От Лютика ничего не остается, лишь тупая, глухая боль. Идут секунды-секунды-секунды—недели. Иногда в окрестностях появлялся кто-то разумный — Лютик чувствует вибрации земли тем, что осталось от тела. Пару раз кто-то замечал захоронение, подходил, горестно вздыхал, поминал усопшего (услышь меня, приди на помощь) и отправлялся в дальнейший путь. Лютик устал. Он так чертовски устал. Вероятно, он скоро умрет второй раз от боли и скуки. Стук копыт могучей кобылы, Лютик под её подковами. Он кричит, извивается, ему давят на грудную клетку, ломают ребра. Но на самом деле не издаёт ни звука и ни одного телодвижения. Ах да, он же мертв. Лошадь отошла и остановилась. Ее хозяин спустился и подошёл к изголовью могилы. Провёл рукой по древку заплесневевшей лютни. Горестный вздох. Лютик точно знает, кому он принадлежит, но хочет, чтобы слух его обманул. Этот человек не должен так горестно вздыхать, этот человек должен быть счастлив, ведь Лютик сделал как он хотел, Лютик ушёл, Лютик умер, Лютика нет ни в жизни Ведьмака, ни в чьей-либо ещё. Лютик мертв, абсолютно мертв, как камень, как ветер. Но он жив, он все чувствует, он самый прекрасный цветок. Он знает, чего он хочет и он кричит Геральту: УСЛЫШЬ МЕНЯ, ПРИДИ НА ПОМОЩЬ Как жаль, что барда никто не слышит. ~~~ Шорохи. Лютик не понимает, он слышит возню прямо над собой (не слышит). Давление уменьшается, и сквозь закрытые глаза он наконец видит слепящий солнечный свет. А ещё лицо Ведьмака, застывшее в гримасе ужаса. Он достаёт тело из-под земли, ощупывает его, ищет пульс, дыхание, тепло, хоть какой-то признак тлеющей жизни. «Да нет меня, нет! Я мертв, как последний гуль!» — кричит Лютик. От чужих пальцев он чувствует тепло впервые за все секунды-минуты-часы-года. Электрическое поле, возникшее между ними, трещит от напряжения. А в небе летают вороны. Лютик боится, что его вновь бросят здесь на съедение, пожирание. Его рубашка пропиталась собственной кровью. Он красный-бордовый-белый-черный-мертвый. И он не хочет быть оставленным на растерзание хищным птицам. А Геральт держит его лицо в своих руках, и Лютик чувствует тепло. Его не бросают; Геральт закутывает его тело в свой плащ (Лютик чувствует аромат двух тел — его собственное пахнет падалью и тленом, а второе ромашками и свежестью), кладет на Плотву и куда-то везёт. Лютику горячо-холодно, страшно. Ведьмачьи губы касаются его лба. Мирно. Геральт не знает, что Лютик видел, как он украдкой стискивал зубы и вытирал слезы. Господи, лучше бы он по-настоящему умер, лишь бы не видеть это душераздирающее зрелище. Дорога длинная, и Лютик вдыхает падаль и свежесть и смотрит на ведьмачье горе. Но ты ведь поможешь мне, правда? ~~~ В замке ведьмы темно и склизко, если бы у Лютика были ноги, он бы давно сбежал отсюда. Но Геральту, вероятно, данный колорит приходится по вкусу, да и идёт Ведьмак так уверенно, словно бывал тут явно не один раз. Йеннифер все та же: от неё разит хаосом и свежестью после дождя. Она заполняет все вокруг, она затмевает, самая яркая из всех Лун. Лютик ненавидит ее, Лютик восхищается ей. Он тоже хочет быть сильным. Но мертвым запрещено желать. — Йен… Пожалуйста, скажи, как он умер? я живойживойживойживойживой — О Боже… Тут замешана магия, я не смогу так быстро разобраться. В любом случае, тебе стоит остаться на ночь. Твоему барду это не поможет, а ты чуть-чуть придёшь в себя. Глаза Ведьмака дикие, запуганные. Он ненавидит себя, но не считает виновным. Бард мертв. Больше не будет песен, звучавших соловьиными трелями и кудрей, на солнце отливающих золотом. Не будет задорной улыбки и колокольчатого смеха. Да и Лютика, самого прекрасного человека, что когда-либо встречал Ведьмак, больше нет. помоги мне, старая ведьма! ~~~ Геральт и Йеннифер занимаются любовью. Прямо за стенкой от разлагающегося трупа. Лютик слышит, как она выстанывает имя Ведьмака, нутром чувствует, как она извивается змеёй под ним. И вороны, клювом выедающие внутренности, уже кажутся не такой плохой альтернативой. Теперь пожирает он сам себя. С каждым выкриком, с каждым стоном с него сползает слой кожи. Надо же, а в пути он почти забыл, что такое боль. не мучай меня! Сознание уплывает; неужели наконец-то настоящая смерть? ~~~ Желанное освобождение не приходит, а наступает лишь утро, и солнечные лучи обжигают раны. Над ним склонилась Йеннифер, Лютик видит, как ее прекрасный носик морщится от отвращения. Над ним склонилась Йеннифер, она шепчет что-то на Старшей речи, но Лютик лишь видит, как она извивается под Геральтом и шепчет его имя. Лютик — утренняя роса, и солнечные лучи выжигают его. Или не лучи, а заклинания Ведьмы? Голос Йеннифер дрожит, а у Лютика лихорадка. Все раны открываются вновь, он красный-бардовый-белый-черный-мертвый, он захлебывается собственной кровью и кричит-кричит-кричит (но на бледном мёртвом лице нет ни одной эмоции, оно мертво, точно так же, как и Лютик): УСЛЫШЬ МЕНЯ, ПРИДИ НА ПОМОЩЬ СПАСИСПАСИСПАСИ И Йениффер слышит его. Бард понимает это по тому, как она хватается за уши, резко отпрянув от него. Геральт не даёт ей упасть, в жилах Лютика закипает кровь. Он хочет убить себя, все эти внутренности, которыми не желали лакомиться даже птицы. Лютик так устал от боли, он хочет просто упокоиться. — Геральт, твой бард… Он не мёртв. Йеннифер поспешно покидает залу, а Ведьмак непонимающе моргает, моргает ещё раз, делает маленький шаг в сторону не-мертвого, подходит ближе. Руки Лютика скрещены на груди, глаза закрыты. Он не мёртв, и не жив. Агония. Геральт не дышит тоже. — Я спасу тебя, обещаю. Шепот Ведьмака мурашками отдаёт по коже Лютика — это первый раз, когда к нему кто-то напрямую обращается. Лютику так хочется обнять Ведьмака, почувствовать биение его огромного и доброго сердца. Но пока его собственное сердце стоит, пока он захлебывается то кровью, то слезами, пока раны от вороньих клювов не заживают, пока вместо глаз — слепые раны, все, что бард может — это ждать. И он верит Ведьмаку и ждёт. ~~~ Этой ночью Геральт и Йеннифер спят в разных комнатах. Наутро они уходят, оставляя обездвиженное тело одно. Лютику холодно, темно и склизко, словно он вновь оказался в земле. В открытое окно залетают вороны, они лакомятся плотью, в открытых ранах мухи откладывают яйца. Падает потолок, он не может дышать, он не дышит, и каждое мгновение, каждую секунду умирает. ты меня не спасёшь Тяжелая дубовая дверь отворяется, внутрь заходит эльф. Лютик не помнит его имени, да и не хочет помнить, ведь его губы ярко-красные от собственной крови. Ему всё равно на эльфов, с которыми он когда-то спал. — Мне очень жаль, что так вышло, Юлиан. мне тоже жаль, уйди уйди уйди, дай мне умирать дальше — Я думал, что ты просто умрёшь. Не хотел обрекать тебя на вечные муки. наш секс твоё тело моё тело, ты кричал извивался ведьма стонала имя ведьмака, пока он имел её, уйди уйди уйди, дай мне умирать дальше — Я люблю ее, понимаешь? Тебе ли не понимать. Но если бы не ты, бард, то в ее жизни никогда бы не появился этот. Ведьмак. Я был в отчаянии, я был зол, мне надо было на ком-то выместить гнев. я был под тобой и представлял, что ты — это Геральт, но в это время на нем скакала ведьма, а потом я умер, и пришло время ужина и вороны жрали-кусали-грызли — Скоро они узнают, что это сделал я. Они найдут твою куклу вуду, которую я сделал. Наша близость мне была нужна лишь ради пары твоих волос. Не знаю, что со мной будет дальше, но точно не лучше смерти. Поэтому я… я лучше убью себя сейчас. Может быть, мы сможем обоюдно поговорить, бард. нет-нет-нет, я здесь мертвый, это моя территория, и меня едят вороны стой стой СТОЙ Эльф вонзает себе в глотку клинок. Из раны пульсирует красная, горячая кровь. Он оседает на пол и закрывает глаза. «Интересно, когда я умирал, выглядел также?» — думает Лютик. Хотя, если честно, ему все равно. Его убийца мертв, но скажите, какая трупу разница. Он мертв, и эльф мертв, и все вокруг в крови, в комнате запах железа и все такое красное, словно кто-то решил устроить здесь дискотеку. Перед мертвыми глазами Лютика все кружится, его мнимо тошнит, и он вновь обрывает связь с реальностью. ~~~ — Лютик, солнце, сейчас будет немного больно, но ты держись, ладно? — шепчет Геральт. Он держит не-мертвого за руку, и тот лишь мечтает, чтобы все это не заканчивалось. Комната чиста — нет ни эльфа, ни крови, словно всё было страшным сном. Но счастье не может быть длительным: позади ведьмака стоит Йеннифер, а в ее руках безобразная кукла. Она вся в иглах, изуродована, порвана, и Лютик с ужасом узнает в ней себя. Значит, и вправду живой? Ведьма, нараспев читая мантры, вытаскивает иглы из прототипа барда. Каждая отдаёт болью, Лютик уже не знает, куда от неё спрятаться. Его тошнит, ломается позвоночник, раздирается в клочья, его ломает, корёжит, ему пускают кровь, он кричит-кричит. Он отхаркивает мокроту и лёгкие. Он горит в аду и леденеет в стуже. Геральт не знает, что он страдает, но уменьшает боль безмолвной пытки, поглаживая руку Лютика и делясь теплом. Лютик плачет. Он — роса, он — цветок, он — песня, звучащая соловьиными трелями и кудри, на солнце отливающих золотом, он — задорная улыбка и колокольчатый смех. Он почти живой. Только дайте вздохнуть. ~~~ Спустя мгновения-секунды-часы мучений Йеннифер опускает руки. Ее усталые глаза закрываются, но она стряхивает с себя усталость на долю секунды и проговаривает: — На сегодня все. Остался последний шаг, сделаем завтра с утра, мне нужны силы и время. Я советую тебе подготовить его. Она уходит; ее плечи сгорблены и походка не такая уверенная, но от неё по-прежнему пахнет хаосом и свежестью после дождя. Геральт молча берет барда на руки. Он тоже устал, но не подаёт виду (однако мертвые все видят). Несет Лютика в ванную, освобождает от ненужной одежды. На теле барда нет ран, но, зная, как работает магия вуду, нетрудно предположить, какие муки перенёс менестрель. — Когда ты откроешь глаза, я заберу тебя на море, как ты и хотел. лучше верните меня под дуб, там крона деревьев шумит, как волны побережья Лютик не знает, хочет ли он открывать глаза. Хочет ли он жить? Сейчас он чувствует боль, и больше — ничего. Но даже так, глядя на Ведьмака, в грудине что-то ноет, болит и болезненно перекатывается. Он больше не может терпеть это чувство. Вероятно, смерть была бы единственным избавлением от мук. Геральт опускает бездыханное тело барда в ванну. Оно соскальзывает и тонет, и казалось бы, какая разница: мертвый задохнуться не может, однако Ведьмак достаёт его. Натирает ромашкой. Мозолистые руки мужчины так приятно касаются отвыкшего от внимания тела, что Лютик возбуждён до последней клетки (к счастью, он мертв, потому что иначе не вынес бы такого позора). Геральт надевает на барда его лучший костюм, а в руку вкладывает знакомую и приятную рукоятку лютни. Старой, знакомой, лежащей под дубом, где гнил Лютик. — Хватит тебе уже лежать на столе, — бурчит Геральт, укладывая его рядом с собой на кровати, которая после земли-камней-древесины кажется самым мягким, что ощущал Лютик (за исключением пальцев Геральта). В эту ночь Ведьмак предпочёл компанию мертвого певца ведьме. Лютика не может это не радовать, но вместе с этим внутри рождается паранойя: вдруг это настоящая смерть? Агония закончилась, закончились мучения, и пришёл конец. Боже, он не хочет умирать. Бард хочет обнять Ведьмака, почувствовать биение его огромного и доброго сердца. И надеется, что завтра сделает это. Завтра придёт конец. Или начало? Сладкая смерть или жизнь в мучениях? Или сладкая жизнь и смерть в мучениях? Лютик не знает, он ждёт, а пока он одет в свой лучший костюм, а в руки вложена лютня, а Ведьмак медленно перебирает его волосы. ~~~ Ночь кажется бесконечной, но бесконечность истекает, и над Лютиком склонилась Йеннифер. Опять. Ведьма читает мантры, и Лютику страшно. лютик мертв, и лютик жив, и лютик кричал долго-долго-долго УСЛЫШЬ МЕНЯ, ПОМОГИ МНЕ лютик красный-бордовый-белый-чёрный-мёртвый лютик — роса, цветок, он — песня, звучащая соловьиными трелями и кудри, на солнце отливающих золотом, он — задорная улыбка и колокольчатый смех Я ЖИВОЙЖИВОЙЖИВОЙЖИВОЙ лютик пахнет гнилью и падалью, но почему-то ведьмаку на него не все равно лютик хочет жить, он выбирает не сладкую смерть, а жизнь в мучениях, чтобы потом петь песни (мне жаль) И бард делает глубокий, жадный вдох. ~ Бард не помнит как дышать. Его тело изгибается в дуге, он захлёбывается живительным воздухом. Его вкус так приятен, он остаётся на языке и проникает в воздухе. Лютик пока не приходит в себя, он спит и не видит Ведьмачьи слезы и слезы Йеннифер. Но совсем скоро он проснётся. Проснётся от поцелуев по своему телу, от нежного шепота на ухо. Лютик проснётся, чтобы обнять ведьмака и почувствовать биение его огромного и доброго сердца. — Я так скучал, — скажет Лютик и поцелует нежно-нежно.