Завтра будет завтра

      Я люблю, когда наступает весна.       Потому что все начинает расти так быстро, что я это вижу собственными глазами. Еще вчера сухие и обломанные стебли вдоль старой ограды, где стоит домик Тайгера, утром кажутся зелеными из-за тонких ростков молодой травы, и мне даже не надо тереть глаза — это правда. И сам Тайгер начинает лаять по-особенному, его голос становится таким звонким, что слышно на другом конце Истона. И не только в Истоне, наверное. Папа говорит, что я выдумываю, но по ночам, когда не могу уснуть, сижу у открытого окна и слушаю, как Тайгер переговаривается с теми, кто живет в лесу.       А еще я люблю весну, потому что есть Джоди. И потому что мои любимые нарциссы уже обзавелись толстыми, покрытыми плотным коконом листьев, бутонами. И один из них должен распуститься именно сегодня, потому что Джоди их тоже любит.       Мне никто не верит, но я знаю, что в первый же по-настоящему солнечный весенний день на ее переносице и скулах появляются рыжие веснушки, словно цветочная пыльца. И хотя солнце пока больше светит, чем греет, а Джоди шмыгает носом, подхватив насморк, я знаю то, что не знает никто — еще несколько дней, и ее светлая кожа покроется крохотными солнечными отметинами.       Солнце любит Джоди, а я люблю солнце. Ну и все остальное, что любит солнце, — тоже люблю.       Ленни говорит, что я настоящий дурак, и такие, как Джоди, не обращают внимания на таких, как я. Но я стараюсь не слушать все, что он говорит, потому что на свете есть люди куда хуже меня. И папа, и миссис Кравли всегда говорят про него гадости, называют бандитом и отребьем. Но на самом деле это не так, Ленни — мой друг, как и Джоди, а друзья должны говорить друг другу правду. Все вокруг думают, что я совсем дурачок, но и это не так, на самом деле я знаю, что Ленни вкладывает в свои слова совсем другой смысл, и хотя я пока не могу понять точно, какой, уверен, что ничего плохого он мне не сделает.       — Рой, ты проснулся? Я поднимаюсь!       Вздрагиваю от громкого голоса и торопливо натягиваю одеяло на голову. Миссис Кравли живет у нас тысячу лет, но я все равно ее стесняюсь. Папа говорит, что я не должен этого делать, потому что она медработник и привыкла к таким вещам. Но ему легко говорить — это не его каждое утро сопровождают в ванную комнату и стоят рядом, в любую минуту готовые помочь. Мне стыдно, когда она смотрит на меня, и раньше мы постоянно ругались из-за ее привычки везде за мной ходить. Я уже давно не маленький мальчик, которому нужно показывать, как пользоваться туалетной бумагой или смывом унитаза. И хотя до сих пор иногда путаю холодный и горячий кран, вполне могу обойтись и без ее помощи.       — Доброе утро, дорогой, — распахнув скрипучую дверь, которая никогда не запирается, миссис Кравли стучит каблуками домашних туфель по деревянному полу. — Вставай, умывайся и будем завтракать. И можешь не притворяться, что все еще спишь, я слышала, как ты открывал окно.       — Не открывал, — бурчу из-под одеяла.       — Открывал, — миссис Кравли проходит до конца комнаты и щелкает задвижкой, которую я действительно забыл закрыть. — Не надо меня обманывать, Рой. Я все равно узнаю.       Шаги замирают возле моей кровати, и я обреченно откидываю одеяло. Сколько не прячься, а вставать придется. Морщусь от яркого света, бьющего прямо в лицо — миссис Кравли раздвинула плотные шторы, сажусь, разглядывая выскобленные доски пола под ногами.       — Пойдем, перед завтраком надо умыться, — кивает она, словно я этого не знаю. — И побриться тоже.       — Я сам, — отвожу ее руку, предлагающую помощь, и встаю.       Мне не нужна эта помощь, я могу сделать все сам — и вытащить сложенное в ящик дубового комода полотенце и чистое белье, и сходить в туалет, и почистить зубы, принять душ и даже побриться — папа купил безопасную бритву, с которой могу справиться даже я. И мне совсем не хочется, чтобы к моему телу прикасались чужие, пусть и заботливые руки.       Иногда мне хочется спросить, нравится ли ей такая работа, но молчу. Папа объяснял, что это называется смирением, но я думаю, что он просто боится. Боится, что миссис Кравли рассердится и уйдет, а вместо нее пришлют другого работника, который будет надо мной издеваться. Конечно, так думать просто смешно, я давно вырос из того возраста, когда меня можно было обидеть. И рост у меня такой, что даже папе приходится поднимать голову, чтобы посмотреть на меня. Не стану хвастаться, но во всем Истоне трудно будет найти такого высокого парня, как я, разве что только Дина, старшего брата Джоди.       Беру протянутый миссис Кравли тюбик и выдавливаю на ладонь мягкий крем для бритья. Растираю в ладонях и намазываю щеки и подбородок. Кстати, ни она, ни сам папа так и не смогли научить меня бриться, пока не вмешался Дин. И хотя я все-таки порезался несколько раз, но быстро понял, что от меня требуется. Вспоминаю ту считалочку, которой он меня научил, и корчу рожицы своему отражению, стараясь не обращать внимания на неодобрительный взгляд отражения миссис Кравли. Толкаю языком в щеку, мычу — нарочно, чтобы позлить ее, но она не поддается, и я сдаюсь первым.       Смываю пену, разглядываю, как в стоке раковины исчезают короткие черные волоски. И зачем мужчинам борода? Вот папе она идет, делает его строгим и похожим на работника банка, в котором у меня открыт счет. И Дину идет, но он ее всегда сбривает, потому что Кит, его сын, не любит, когда колется. А вот небритый Ленни выглядит смешно, потому что волосы у него рыжие, и растут какими-то клочками. И если Ленни «загуляет», как выражается Дин, то потом становится похожим на уличного драного кота. Хорошо, что у женщин на лице ничего не растет. Представляю миссис Кравли с густыми усами, как у нашего почтальона, и не смогу сдержать смех.       — Что случилось? — она дергается так, словно я ткнул в нее иголкой. — Тебе помочь?       — Все в порядке, — успокаивающе киваю и показываю чистое, без порезов, лицо. — Можете выйти?       — Зачем? — миссис Кравли удивленно поднимает брови.       — Мне надо… — смущенно замолкаю. Неужели эта женщина не понимает, что я не собираюсь сидеть на унитазе в ее присутствии.       — Рой, милый, тебе нечего стесняться…       Дом в конце улицы я знаю так же хорошо, как и свой собственный. Могу пройтись по нему темной безлунной ночью с закрытыми глазами и ни разу не упасть. Уже возле двери жалею, что не взял с собой Тайгера, потому что Кит обязательно спросит, где он. Но Джоди терпеть не может, когда я привожу к ним собаку. Старая миссис Райс его любила и всегда позволяла брать с собой, но она умерла два года назад, и мы с Тайгером очень по ней скучаем.       — Открыто! — слышу голос Джоди в глубине дома и толкаю дверь. — Привет, Рой.       — Доброе утро, — здороваюсь вежливо и протягиваю Джоди нарцисс.       — Ой, уже распустились? — она останавливается рядом и осторожно вытаскивает цветок из моих пальцев. — Дин! Дин, принеси вазу! Спасибо, Рой, он такой красивый.       — Это самый первый. Остальные еще в бутонах, — объясняю, чтобы она не подумала, будто я специально притащил этот цветок для нее. Просто ее мама очень их любила, и я всегда приносил ей самый первый распустившейся цветок. А за это она давала мне серебряный доллар. В коробке под моей кроватью их целых пятнадцать штук, и я знаю, что даже в банке такие не выдают. — Поставишь перед фотографией?       — Обязательно, — кивает Джоди и подставляет щеку для поцелуя.       Кожа у нее теплая и прохладная одновременно, и такая шелково-гладкая, словно ее полили смягчителем для белья. Успеваю заметить пару уже появившихся веснушек и глупо улыбаюсь.       — Привет, — хмурый Дин спускается вместе со знакомой мне вазой — небольшой, похожей на тыкву-горлянку, с таким же узким и длинным горлышком, молочно-белую, расписанную бледно-желтыми волнами. Просто идеально подходящую для моего цветка. — Как дела?       — Хорошо, — киваю на его приветствие.       Дин проходит мимо, и я слышу, как булькает вода в кувшине.       — А где Кит?       Дин не отвечает, а Джоди хмурится точно так же, как брат.       — Джоди?       — Он пока поживет с матерью, — говорит она нехотя. — Там ему будет лучше, чем у нас.       — Не неси ерунды, — Дин ставит вазу на стол так, что она жалобно звенит. — Чем ему будет лучше? Смотреть, как собственная мамаша трахается с чужими мужиками?       — Дин! — Джоди предостерегающе указывает на меня глазами, но я неожиданно для себя заступаюсь за Дина.       — Я не маленький! И Киту здесь нравится гораздо больше, чем в Стоквелле!       — Ты-то что понимаешь… — бормочет Джоди и отворачивается. — Черт, опаздываю… Обед в холодильнике.       — Как я понимаю, вечером тебя не ждать? — криво усмехается Дин, и эта усмешка мне совсем не нравится.       — Правильно понимаешь, — кивает Джоди и обходит меня так, словно я пустое место. — Все, пока. Если что, позвоню утром.       Провожаю ее взглядом, пока не закрывается дверь.       Чувство, что я сейчас испытываю, такое же, как в далеком детстве, когда я опозорился перед Сантой, забыв выученный накануне стих и оставшись без подарка. И хотя потом Дин отдал мне свой, сказав, что уже вырос из коротких штанишек, это ощущение подступающей к горлу смеси тошноты и обиды забыть не могу до сих пор.       — Ты завтракал? — спрашивает меня Дин. Не дожидаясь ответа, уходит на кухню, и я плетусь за ним.       — Да. Яичница с беконом, овощной салат и чай с булочками, — сажусь на свое место у окна и жду, пока Дин приготовит кофе.       Дома мне его не позволяют пить, миссис Кравли считает, что он действует на меня возбуждающе. Но когда я прихожу к ним в гости, то Дин никогда не запрещает, его даже Кит пьет, а ему всего восемь.       Хочу спросить, что случилось, и почему Дин такой злой, а у Джоди опухшие глаза, словно она плакала всю ночь, но молчу. Дин все расскажет сам, если захочет. Смотрю, как он разбивает на сковороду яйца и нарезает вытащенные из холодильника сосиски. Он режет их на три части, и каждую потом надрезает кончиком ножа, от горячего масла они скручиваются и становятся похожими на маленьких осьминогов. Кит их любит, и я тоже, только миссис Кравли говорит, что это баловство, и никогда так не делает.       — Осторожно, горячий, — Дин ставит передо мной кружку, а я киваю, что услышал и понял.       На тарелке текут маслом поджаренные сосиски, а трясущийся кружок желтка на яйце становится матовым, остывая. Но Дин не видит ничего, смотрит перед собой, отпивая кофе мелкими глотками, и на его верхней губе дрожит прилипший комочек взбитых сливок. Такой же взгляд у него был, когда они с Самантой развелись, и суд решил, что Кит будет жить с матерью, а не отцом.       Папа думал, что я не слышу, занятый своими делами, и обсуждал эту новость с миссис Кравли, закрывшись в кабинете. А я слышал. Сидел на лестнице, готовый сразу же убежать, если вдруг кто-то их них решит выйти, и слушал все, о чем они говорили. И хотя некоторых вещей так и не понял, Дина мне было жалко.       — Как Тайгер?       — Что? — от заданного вопроса вздрагиваю, Дин спросил так неожиданно, что роняю кружку. — Черт!       — Все нормально, — Дин не дает ей укатиться на пол и хватает у кромки стола.       — Прости, я все уберу! — кофе в кружке оставалось совсем немного, но лужа большая и липкая. — И на сосиски попало… Твой завтрак…       — Рой, сядь на место, я сам, — Дин отталкивает мою руку и шлепает на кофейную лужу тряпку. — Вот, видишь? Все в порядке, я ее почти убрал. Потом протру еще раз, и будет совсем чисто. Только не расстраивайся, ладно?       — Я не расстраиваюсь, — смотрю на него удивленно.       Сейчас ему куда как хуже, чем мне, я это вижу, по теням у него под глазами, и по покрасневшим белкам глаз. Неужели никто этого не видит?       — Тайгеру хорошо, — вспоминаю, о чем меня спросили. — Только линяет сильно. Буду его вечером вычесывать твоим гребнем, а то по двору пух летает, словно зима вернулась. И воет по ночам, но ты и сам, наверное, слышал. Папа говорит, что все волки в округе скоро ему подпевать начнут, а миссис Кравли говорит, что это ерунда, и…       Затыкаюсь, потому что пахнущий кофе палец прижимается к моим губам.       — Помолчи, — глаза Дина оказываются совсем близко, и я вижу, как расширяются его зрачки.       Наверное, выпил слишком много кофе, у меня такое было. Все вокруг стало таким ярким и четким, что закружилась голова. А Дин всегда пьет кофе как воду, наверное поэтому его сердце колотится так быстро, что не могу сосчитать ни одного удара, сбиваясь на втором счете.       Не знаю, что он придумал, но делаю так же — стираю с его губы до сих пор пушистые сливки. А все новая кофемашина, которую купил Дин прошлой осенью, когда дружил с… Напрягаю память, пытаясь вспомнить, как звали того парня. Марк, кажется. Кстати, он был классный — не такой высокий, как мы, и худой, «изящный», как говорила Джоди, но всегда смеялся, сверкая белоснежными зубами, шутил и дарил нам с Китом шоколадки. А Дин улыбался, глядя на него, и они обнимались, думая, что их никто не видит.       Марк ездил на старом пикапе, который кряхтел как древний мистер Аллерт, и хотя работал на ферме мистера Адамса, частенько приезжал в Истон, особенно на выходные. Джоди обидно называла его «голубым дружком своего братца», но все знали, что это только потому, что Марк не стал за ней ухаживать, как она ни старалась привлечь его внимание.       А еще Истон слишком маленький город, и все обо всех все знают. Особенно то, что происходит в чужих спальнях.       — Дин? — зову его. От горячего дыхания становится так жарко, что покрываюсь потом, а футболка прилипает к спине. — Ты в порядке?       — Нет… — он моргает и наконец отодвигается, опуская руку. — Ничего не в порядке. Не было и не будет. Никогда.       — Расскажешь? — пытаюсь хоть чем-то помочь.       Когда Сэм ушла в первый раз, забрав Кита с собой, он вел себя точно так же. Смотрел мертвым взглядом, словно из него вытряхнули все внутренности. Кусал губы. А потом уткнулся головой мне в живот, обхватив обеими руками, и сидел так очень долго, пока у меня не занемела спина. Миссис Кравли тогда сказала папе, что «так ему и надо». И что таким, как Дин, нельзя иметь детей, и что он будет вечно гореть в аду. Папа не сказал ничего, а мне хотелось ворваться в его кабинет и ударить ее по лицу. Потому что Дин — самый лучший отец из всех, кого я знаю, после моего папы. И не миссис Кравли решать, с кем Дину жить дальше.       — Ты все равно не поймешь.       — Я не дурак. Всего лишь немножечко глупый.       — Твой отец меня убьет.       — За что? — удивленно смотрю на его сдвинутые брови.       — За то, что сейчас сделаю.       Не успеваю открыть рта, как Дин меня целует. В губы. Так, как Джоди целуется с Ленни, когда думает, что я их не вижу, или как сам Дин целовался с Марком в прошлом году. От него пахнет кофе, а пальцы становятся мокрыми от пота, когда я кладу ладонь на его голову, чтобы отодвинуть.       — Не надо, — говорю, стараясь не заплакать.       — Рой, ты…       — Молчи! — отталкиваю его и вскакиваю со стула.       — Рой, подожди. Извини, что напугал, я не хотел…       Обхожу его и иду к выходу. Шаги Дина за спиной мне совсем не нравятся, и я бегу.       Выскакиваю на улицу, спотыкаясь на скрипучей верхней ступени, и бегу до самого дома, пока не начинает колоть в боку. Тайгер выскакивает навстречу, виляя облепленными репьями хвостом. Наверное, папа выпустил его погулять, пока миссис Кравли ушла за покупками. Падаю на колени и обхватываю его морду руками, не давая лаять. Сейчас мне совсем не надо, чтобы меня заметили — слезы текут по лицу, а дышать так трудно, словно во всем мире закончился воздух.       Тайгер лижет мне лицо и скулит, начинает повизгивать, потому встаю и увожу его за собой на задний двор. Еще не хватало, чтобы соседи нажаловались папе, или не дай боже миссис Кравли, что я плакал и валялся в грязи, как какой-то малолетка. Приказываю Тайгеру лечь рядом, а сам забираюсь на старые качели и раскачиваюсь так, что ветка, к которой привязаны веревки, начинает скрипеть.       Закрываю глаза, чтобы не видеть, как качается мокрая земля под ногами, и как Тайгер смотрит на меня, не моргая, только виляя кончиком хвоста. Я всегда думал, что у меня хорошие друзья, но поступок Дина никак не могу объяснить. Даже Джоди, в которую я влюбился еще в первом классе, никогда так не делала. Она всегда говорила, что и зачем делает, и я даже не обижался, лучше узнать все от нее или Ленни, чем кого-то постороннего, вроде миссис Кравли.       Раскачиваюсь еще сильнее, но ничего не меняется, сколько не прибавляй скорости, от того, что сделал Дин, не убежишь. Поэтому останавливаюсь и сижу еще немного, подставив лицо ветру, который стучит голыми ветками. Надо вернуться домой, пока не появилась миссис Кравли и не отругала за то, что весь испачкался в грязи, играя с собакой. И хотя я не играл, доказывать что-то бесполезно.       Хорошо, что папа занят, слышу его и голос мистера Харди, управляющего пабом, в гостиной, и потому пользуюсь черным входом на кухне. Пробираюсь наверх незамеченным и торопливо сдираю с себя грязные вещи, прячу их на самое дно бельевой корзины. Если повезет, то миссис Кравли найдет их только в следующую субботу.       Захожу в душевую кабину и смотрю на ручки кранов, совершенно не понимая, где холодная, а где горячая вода. Дин говорил, что в таком случае надо потрогать трубу, но у нас нет трубы, потому что краны выходят прямо из кафельной стены. Отхожу в сторону и осторожно поворачиваю ближайший, подставляя руку. Холодная вода бьет по пальцам и глинистая жижа утекает в водосток под ногами.       Поворачиваю второй и встаю под горячий дождик, от которого дрожь внутри тела начинает утихать. Гель для душа пахнет вкусно, и я вспоминаю, что покупал его перед Рождеством вместе с Джоди. Она была такая красивая в своей белой шубке из кролика и с распущенными волосами, что на нее оглядывались все мужчины, и они смеялись, глядя на меня. А Джоди держала меня за руку и говорила, чтобы я не обращал внимания на всяких придурков, «которые нихуя не понимают в жизни».       Миссис Кравли все еще считает меня глупым ребенком, хотя я уже давно не ребенок, и даже хожу на работу в папин паб. И пусть я всего лишь мою посуду и вытираю столы, потому что разнос кружек мне не доверяют, зарабатываю деньги так же, как и обычные люди. Папа открыл счет в банке на мое имя, и там уже скопилось почти десять тысяч долларов. Не знаю, хватит ли этих денег на свадьбу, я пока ни у кого не спрашивал. Но Истон маленький город, и тут негде «разгуляться». А десять тысяч — это очень хорошая сумма, особенно для такого «дурачка», как я.