Завтра будет завтра

      Если я сплю не дома, то просыпаюсь сразу же. Дома я могу долго лежать в кровати, разглядывать потолок или свои рисунки на стенах, или даже обои — на них нет картинок, только черточки и кривые линии, но, если долго смотреть, можно увидеть всякие картинки. Примерно так же, как доктор Коулс показывает мне карточки с кляксами, и я должен ответить, что на них изображено. Но с обоями намного интереснее — каждый раз придумывается новое, и, чтобы не забыть, я пытаюсь запомнить, на каком месте остановился.       У Дина в комнате обои в простую полоску, а рисунки я рассмотрел вчера. А еще я не дома, поэтому открываю глаза. Дин спит, дышит очень тихо и его почти не слышно. Но я его чувствую — его рука лежит поперек моего живота, а голова давит на плечо. Ощущение очень странное, но не плохое. Скорее, даже хорошее, как будто так и должно быть. Как будто во мне отсутствовала какая-то часть, а теперь вдруг появилась. Если бы я знал, что так получится, то сделал бы все намного раньше.       Вспоминаю, что должен позвонить папе и выпустить Тайгера на улицу. Но если я сейчас встану, то Дин проснется, а мне нравится смотреть на него спящего, пусть я вижу только его плечо и руку. А еще мне хочется в туалет, и я не знаю, что сделать первым. Шевелюсь осторожно, чтобы освободиться, и Дин просыпается.       — Что? — бормочет он, утыкаясь лицом в подушку.       — Тайгер, — отвечаю коротко. — Его надо вывести.       — Угу, — Дин хмыкает и громко зевает. — Я сам.       — Что ты сам? — переспрашиваю, потому что не понял. Мне жаль, что он проснулся, но ничего не изменишь.       — Выпущу его, — Дин переворачивается на спину и потягивается, как большой ленивый кот миссис Тимсон, соседки Дина. У Тайгера с ним холодная война, и вредная скотина постоянно его дразнит. — Иди, куда ты там хотел…       — В туалет, — признаюсь нехотя. Мне немного стыдно, но я привык говорить то, что делаю, чтобы за мной можно было проследить. — И папе позвонить…       — Угу, — повторяется Дин, зевая и прикрывая лицо. Но я знаю, что из-под руки он смотрит, как я встаю и натягиваю штаны. Он тоже полностью голый, как и я, но вставать пока не собирается.       Уходить мне не хочется, но Тайгер ждать не будет, как и папа. И если с туалетом я могу потерпеть, то пропущенный звонок — это очень плохо. Забираю лежащий на прикроватной тумбочке телефон и выхожу из комнаты. Набираю папин номер через кнопку быстрого набора и жду, пока он ответит.       Дин подходит тихо и я его не слышу, занятый разговором.       — Здравствуйте, мистер Бедар, — говорит он громко и почти мне в ухо, так что я едва не роняю телефон. — С Роем все в порядке, не волнуйтесь. Я даже накормлю его завтраком.       Папа замолкает, потом начинает протестовать, а я чувствую себя настоящим дураком — вместо того, чтобы взять телефон и поговорить нормально, Дин обнимает меня со спины, сцепляя руки на животе, и упирается подбородком в плечо. Так они болтают очень долго, или мне так просто кажется, потому что от Дина становится жарко. И хорошо, что папа меня не видит — чувствую, как горит лицо и чешутся уши от стыда.       Дин снова обещает проследить за мной, и я говорю папе «до свидания». Стоим так еще немного.       — Тайгер, — напоминаю Дину, который совсем про него забыл.       — Сейчас, — говорит Дин и толкается мне в плечо головой. — Подожди.       Послушно жду, хотя и не понимаю, зачем он это делает. Наверное, так положено. Дин шумно выдыхает через нос, щекочет выдохом шею, и мне становится еще жарче. Его руки сдвигаются вниз, поверх пижамных штанов, но я все равно чувствую, какие они горячие. Не понимаю, почему он не хочет меня отпускать, когда Тайгер терпеливо ждет внизу, я хорошо слышу его вопросительное ворчание.       — Иди, — Дин убирает руки и смотрит на меня странно. — Приготовлю тебе завтрак, пока ты умываешься.       На самом деле я бы хотел принять душ, но, наверное, лучше потерпеть до дома. Я и так слишком засиделся в гостях.       Пока умываюсь и чищу зубы, разглядывая свое отражение в маленьком зеркале, Дин успевает не только выпустить Тайгера, но и сварить кофе, так что мне не надо об этом просить. Занимаю свое место и терпеливо жду, пока он закончит жарить яичницу с беконом и сосиски-осминожки на двух сковородах. Получается у него быстрее и лучше, чем у миссис Кравли, и я вспоминаю папины слова, что она уже немолода.       Дин почти не ест, а только пьет кофе и смотрит на меня, словно давно не видел. Как будто эту ночь я спал у себя дома. Через открытое окно слышу, как Тайгер лает, наверное, кот миссис Тимсон опять его дразнит. Я люблю животных, но вот именно этого кота ненавижу, хотя он передо мной ни в чем не виноват. Может быть потому, что его хозяйка тоже мне не нравится. Она постоянно говорит про всех гадости, и про Джоди, и про Дина, и про меня, и даже про Кита, хотя он еще ребенок. А после того, как Сэм уехала вместе с Китом, ее рот просто не закрывается. Я даже слышал, как папа сказал миссис Кравли, что если та еще раз станет повторять слова «этой старой дуры», то примет нужные меры. Не знаю, что он имел в виду, но лучше бы он эти самые меры принял поскорее. Не люблю, когда обижают моих друзей только потому, что они общаются со мной.       — Как ты? — непонятно спрашивает Дин. — Все в порядке?       — Да, — согласно киваю. — Хочешь, я помогу помыть посуду? Джоди говорила, что у вас сломалась посудомоечная машина.       — Нет, я сам, — Дин хмурится и складывает мне на тарелку свою порцию сосисок.       Хочу запротестовать, потому что это его еда. И хотя сегодня утром я хочу есть сильнее, чем обычно, так делать нельзя. Но Дин отодвигает мою руку, когда пытаюсь помешать сложить туда же и яичницу.       — Я не голоден, — Дин улыбается и я замолкаю. В отличие от ворчания миссис Кравли, его поступок не вызывает раздражения.       Ем и смотрю на него. Уходить не хочется, но у Дина полно своих дел. И он, в отличие от меня, ходит на работу. К тому же скоро должна вернуться Джоди, а ей совсем не обязательно знать, что мы делали ночью в спальне Дина.       Растягиваю завтрак как можно дольше, потому что если Дин будет опаздывать, то скажет. А сейчас он пьет свой кофе и смотрит, как я доедаю последние кусочки сосисок. Мы тоже почти не разговариваем за столом по утрам, потому что папа всегда читает газету с новостями. А еще мы завтракаем намного раньше, чем сейчас, может быть поэтому я так проголодался. Но сегодня я не хочу разговаривать, хотя обычно всегда отвечаю на вопросы Джоди и Дина. Я тоже смотрю на него, и мне почему-то очень хорошо внутри. Такое бывало только с миссис Райс или с папой, когда он откладывал все свои дела и все утро мы проводили только вдвоем.       — Если хочешь, можешь приходит в любое время, — говорит Дин. — У меня сейчас просто куча свободного времени.       — Как это? — смотрю на него вопросительно. — А твоя работа…       — Меня уволили, — Дин пожимает плечами и зачем-то заглядывает в свою кружку. — Я теперь еще один получатель соцпособия. Так что заходи, я всегда рад тебя видеть, ты же знаешь.       — Хорошо, — киваю. — Спасибо.       Не понимаю, почему он так спокоен. Я только и слышу вокруг, как сейчас трудно с работой, особенно в таком маленьком городе, как Истон. Хорошо, что у папы есть деньги, правда, я все время забываю, как это правильно называется, и он может позволить себе не работать. Но у многих нет таких денег. И у Дина тоже нет. И хотя он не станет ходить в паб и ругать правительство после двух пинт стаута, как другие мужчины, потеря работы — это очень плохо.       — Рой, я… — Дин замолкает и хмурится, остановившись на середине слова. — Просто приходи, и все. Ладно?       — Ладно, — снова киваю, словно он не слышал мой ответ в первый раз.       Папы уже нет дома, а у миссис Кравли губы поджаты так сильно, что здороваюсь с ней нехотя. И пока она не стала задавать дурацких вопросов, поднимаюсь в свою комнату. Мне не нравится, что она влезает в мои дела, я даже папе не все рассказываю, а она мне никто. Наверное, ни у кого дома нет таких строгостей, как у нас, а мне приходится терпеть только потому, что она знает, какие лекарства мне нужны.       Стягиваю с себя одежду и комком запихиваю в бельевую корзину, оставив только футболку. Миссис Кравли будет ворчать из-за этого, но мне все равно. От футболки пахнет Дином и его одеколоном, и я не хочу, чтобы она ее постирала. Прячу футболку под подушку, наказав себе потом так перепрятать в шкафу, чтобы ее не нашли во время смены постельного белья. Пусть все говорят, что я дурачок, но вещи прятать умею — подаренную Дином зажигалку никто так и не нашел, хотя прошло почти девять лет. Он обещал Сэм бросить курить, как только она родит ему ребенка, и сдержал слово, когда появился Кит. А зажигалку подарил мне.       Иногда я достаю ее и рассматриваю, хотя это самая обычная зажигалка, которую можно купить в супермаркете. Папа бы все равно не понял, даже если бы я ему ее показал, потому что он не знает всего остального. Этого даже Дин не помнит, а я никогда и никому не расскажу. А если миссис Кравли увидит ее, то станет кричать, будто я решил спалить весь дом. И если увидит футболку Дина, тоже станет кричать. Как то еще в школе у меня на уроке физкультуры пошла носом кровь, и Ленни дал мне свою футболку, так миссис Кравли мне потом полгода про нее напоминала, что нехорошо брать чужие вещи.       — Рой! У тебя все в порядке? Я сейчас поднимусь! — слышу, как ее голос становится отчетливее, и поворачиваю задвижку на замке, запираясь изнутри.       Не хочу сейчас ни с кем разговаривать.       Ручка двери дергается, миссис Кравли пытается ее открыть, но внутреннее устройство замка не дает ей этого сделать. Она даже ключ не сможет вставить, пока я не открою со своей стороны. Когда при ремонте меняли мою дверь, миссис Кравли долго спорила с папой, что замок не нужен и мне не от кого закрываться. А папа сказал, что я уже взрослый и имею полное право на уединение.       — Рой! — миссис Кравли стучит, а я делаю вид, что не слышу ничего. — Рой, открой немедленно! С тобой все в порядке? Слышишь? Рой!       — Да! — не выдерживаю, и кричу, чтобы она услышала с той стороны. — Со мной все хорошо!       Если я скажу, что хочу принять душ и лечь спать, она не отстанет — вдруг со мной что-то приключится в ванной комнате. Старая дура.       Миссис Кравли стучит еще какое-то время, но я не реагирую, и она наконец уходит.       Ужинаем молча. Папа читает газету, а миссис Кравли следит за каждым моим движением. Это неприятно, и я несколько раз роняю ложку с томатным супом. Красные пятна не только на столе, но и на папиной газете, и на моей футболке. Но меня не ругают — миссис Кравли уже открыла рот, но папин взгляд ее останавливает.       — Ничего страшного, — говорит он и откладывает газету в сторону. — Роузи, будьте добры, замените…       — Томат не отстирывается, — шипит она, давясь словами, но послушно выполняет приказ.       — И что, — папа поднимает темные брови. — Купим новую.       Я знаю, что очень сильно похож на него, потому что несколько раз брал его фотографию в рамке и прикладывал к себе, стоя у большого зеркала в гостиной. Только я выше и глаза у меня не черные, как у него, а серые, как у мамы на той фотографии, где они с папой вдвоем.       Вспоминаю, как в школе Джоди говорила, что если бы не моя голова, то все девчонки были бы мои. Но до сих пор не понимаю, зачем они мне нужны и что не так с моей головой. Тогда я любил только ее, и на остальных мне было плевать. Я думал, что она вырастет и станет похожа на миссис Райс, но Дин всегда смеялся и говорил, что «с таким-то языком ей никогда не въехать в рай». А я радовался, потому что меня тоже туда не пустят.       Хорошо, что я уже взрослый — миссис Кравли не может заставить меня сделать что-то силой. И я давно не хожу в эту ее церковь. А потом папа настрого запретил упоминать про религию за столом, и сказал, что я могу решать сам — ходить на службы, или нет.       Все равно я не верю в бога и в тех людей, про которых миссис Кравли постоянно мне рассказывала. Разве можно попасть в живот кита? Или пойти по дну моря? Дурацкие сказки, в которые даже Кит не поверил, когда был совсем маленьким.       — Как Дин? — папа смотрит на меня, и я перестаю улыбаться, вспоминая, что больше я Кита не увижу.       — Его уволили, — кладу руки на колени и потом зажимаю их между ног. — Он не сказал, почему.       — Блядь, — говорит папа внезапно, а миссис Кравли едва не роняет тряпку, которой вытирала томатные пятна. — Извините.       — Он сказал, что будет получать пособие, — тороплюсь, чтобы миссис Кравли не обозвала Дина плохим словом. — Этого же достаточно?       — Не совсем, — папа хмурится, сжимает двумя пальцами переносицу и трет, словно на нем сейчас очки. — Этого совсем недостаточно. И это плохо.       — Почему? — смотрю на него, чтобы он объяснил.       — Служба опеки вряд ли станет рассматривать ходатайство от… безработного, — говорит папа непонятно. Видит, что я ничего не понял, и повторяет снова: — Если Дин не найдет себе работу, то Кита ему не отдадут.       — И сколько ему нужно денег? — спрашиваю, пытаясь посчитать, хватит ли десяти тысяч.       — Больше, чем ты можешь представить, — папа сцепляет руки в замок. — После выплат на ежемесячное содержание дома, страховку и налоги ему должно хватить на оплату воспитателя для Кита, его школы, еду и одежду на двоих. Это как минимум. Не говоря уже об остальном…       — Но Джоди тоже работает…       — Это не поможет.       — Я могу сидеть с Китом, пока Дин будет работать, — папин голос звучит странно и мне это не нравится. — Ты ведь поможешь? Ты всегда всем помогаешь!       — Не в этот раз, — папа качает головой, а я чувствую, как внутри становится холодно, а живот начинает болеть. — Прости, малыш, но не в этот раз.       Это неправда. Не верю. Он не может так говорить! Он ведь всегда, всегда…       Голова болит, а во рту сухо и противно. Когда сажусь, она начинает кружиться. Но я терплю, потому что хочу в туалет. Я уже не маленький, чтобы делать дела в кровать, поэтому встаю осторожно и медленно иду в ванную комнату. Смотрю на свое отражение в большом зеркале и хмурюсь — не люблю смотреть на себя после такого… Папа говорит, что это очень хорошие таблетки, но мне после них всегда плохо. И кажется, что я еще не проснулся — щипаю себя за руку, рядом с почти исчезнувшим синяком.       Больно.       Значит я не в зазеркалье, а дома, и это не сон.       Умываюсь холодной водой, приглаживаю мокрыми руками торчащие волосы. Хорошо, что миссис Кравли не сидела рядом с моей кроватью, иначе бы меня сейчас водили за ручку, словно я малолетка.       Возвращаюсь в комнату и смотрю на часы — два ночи. Теперь понятно, почему меня никто не беспокоит. Все уже давно спят. Но мне не хочется. Тем более что в комнате душно — раскрываю окно и перегибаюсь через подоконник. Пахнет травой и дождем. Слышу, как Тайгер храпит где-то внизу. И понимаю, что хочу есть.       Если миссис Кравли поймает меня возле холодильника, то будет ворчать очень долго. Поэтому осторожно выхожу из комнаты и крадусь вдоль стены, придерживаясь за нее. В отличие от дома Дина тут всегда светло и нет никаких глубоких теней. Почему-то сейчас мне это не нравится — хочется, чтобы было не так ярко. Возле папиного кабинета останавливаюсь — под дверью видна узкая полоска света и слышны голоса.       Останавливаюсь и прислушиваюсь — говорят двое, но слов не разобрать. И пахнет виски — чувствую резкий запах даже отсюда. Хочется подойти поближе и узнать, почему папа не спит так поздно, и что за гость у него — то, что это не миссис Кравли, понятно по второму голосу. Но ближе не подхожу, потому что прямо возле двери одна из досок пола начала скрипеть. Конечно, папа не станет меня ругать, но перед гостем будет стыдно.       Стою еще какое-то время, пока в животе не начинает бурчать. Надеюсь, что этого никто не услышал, и быстро спускаюсь вниз, иду сразу на кухню. По своему дому я тоже могу ходить с закрытыми глазами, папа настрого запретил миссис Кравли передвигать предметы. Даже купленную перед рождеством новую мебель поставили на место старой. Единственная часть дома, которую я плохо знаю, — это комната миссис Кравли. Но меня туда не заманишь ничем. Меньше всего я хотел бы знать, как она там сейчас живет.       Последний раз я был у нее очень давно, когда она заставляла ходить меня с ней в церковь. И пахло там почти так же, как в церкви, — горячим воском и чем-то сладким, забыл, как называется. А на стенах висели картинки с сердитыми святыми, и прямо над кроватью — большая фигура Иисуса с раскинутыми руками. Когда я увидел его в первый раз, даже испугался, представил, что не выдержат гвозди, которым он крепился к стене. Крест был большой и тяжелый, я пробовал сдвинуть его с места, пока миссис Кравли не видит, но не смог. И если бы это все упало на нее ночью, когда она спит…       Когда миссис Кравли сказала папе, что в моей комнате надо повесить такой же, я сказал нет. Сказал, что буду молиться и так, чтобы мама не обиделась. И что от этих запахов меня тошнит. А еще, что не люблю учить эти стихи, которые написаны в черной книжке с крестом. Комиксы, которые приносил Ленни и Дин, были намного интереснее. Вообще не люблю книги без картинок, и папа это знает.       Они долго ругались из-за этого. Вернее, ругалась миссис Кравли. Она кричала, что из меня вырастет чудовище, что все грехи отцов должны отмаливать дети, и что после смерти я буду гореть в вечном пламени. Я не знаю, что сказал ей папа — он утащил ее к себе в кабинет и приказал мне сидеть в гостиной, чтобы не подслушивать. И он говорил с ней недолго — миссис Кравли вышла через несколько минут, поджав губы и не глядя на меня. И потом больше не приставала ко мне со своей ерундой.       Я не знаю, есть ли бог на самом деле, но знаю, что моя мама на небесах. И я молюсь почти каждый день перед сном, потому что скучаю, хотя никогда ее не видел. Мне не нравятся те молитвы, которым меня учила миссис Кравли, и я придумал свою. И папа сказал, что она намного лучше. И что мама меня слышит всегда.       — Рой? — папин голос заставляет вздрогнуть и прижаться к стене. — Ты почему не спишь?       Он включает настенный светильник, а не верхнюю лампу, и смотрит на меня вопросительно. Отвожу взгляд, потому что стыдно. Вместо того, чтобы нормально поужинать, я устроил истерику, и ему пришлось со мной возиться. Наверное, он тоже голоден, раз спустился вниз.       — Прости, — извиняюсь. — Я проснулся и захотел есть. Ты услышал, как я хожу?       — Нет, — папа качает головой и улыбается. — Я тоже голоден.       От него пахнет виски, мне этот запах не очень нравится, как и запах сигарет. Но папа знает, и потому не трогает меня, а просто обходит и открывает дверь холодильника. Рассматривает там что-то, потом поворачивается ко мне.       — Хочешь жареных сосисок?       — Хочу, — киваю. Они получаются у него такие же вкусные, как и у Дина, хотя Дин просто их надрезает и жарит, а папа добавляет всякие специи из шеренги баночек на полке.       Он вытаскивает толстую сковороду с ребристым дном внутри и упаковку сосисок с красным перцем. Щелкает кнопкой на плите и ставить сковороду на огонь. Пока я снимаю с упаковки пленку, папа достает несколько банок с приправами и отрывает веточку розмарина из горшочка с цветами миссис Кравли. Складывает все в глубокую миску, сыпет на сосиски травы и льет оливковое масло, а потом кладет на сковороду, каждому по две штуки.       Вспоминаю вдруг, что у папы наверху гость.       — Пап? Почему две порции?       — Он уже ушел, — говорит папа и трогает заворчавшую сосиску лопаточкой. — И не шуми, разбудишь Роузи.