After Every Party I Die

Прохладное лезвие отравленного клинка, спрятанного в высоком сапоге, прижалось к её коже. Шинобу окинула своё отражение в зеркале беглым взглядом: распущенные тёмные волосы спадали на плечи небрежными локонами, губы вызывающе горели алым, откровенное платье, подчеркивающее фигуру, село как надо — даже всегда собранный серьёзный Томиока выпучил глаза при виде неё и потянул руки к вороту рубашки, чтобы ослабить его. Шинобу не кривила душой — то, что она видела перед собой, ей определённо нравилось. Но стоило вспомнить, ради чего — ради кого — всё это затевалось, как захотелось сбросить с себя всю эту чуждую ей шелуху и облачиться в привычный форменный костюм, что стал второй кожей. Жаль, что нельзя. Выследить Вторую Высшую Луну оказалось делом непростым, а другого шанса у неё может и не быть, поэтому придётся хитрить, придётся притворяться, придётся натягивать на себя образ девы-искусительницы и лицемерную улыбочку. Прежде чем выйти из машины у дверей фешенебельного ночного клуба, она приняла капсулу с порошком глицинии и напоследок одёрнула неприлично короткое платье. Ничего не подозревающий охранник на фейс-контроле пропустил внутрь миловидную девушку, пришедшую просто провести время на хорошей вечеринке. Скрывающаяся под её маской охотница на демонов Шинобу Кочо растянула губы в лукавой улыбке. Игра началась. *** Извиваться в пьяной толпе под музыку, грохочущую так, что отдавало в рёбра, ей не очень-то и нравилось, но сидеть на месте, поджидая демона, было бы слишком подозрительно. Она узнаёт о его приближении по восторженно раскрытым ртам танцующих рядом девушек. Кричащий кроваво-красный костюм, начищенные до идеального блеска дорогие туфли. Отвратительно. Девочки-мотыльки слетаются на огонь его волос, девочки-мотыльки сходят с ума, вдыхая терпкий аромат его парфюма, а ядовитая бабочка Шинобу Кочо задыхается от запаха крови, которой от него разит за версту, и мечтает срезать его лохмы вместе со скальпом. К радуге его глаз присоединяется свет софитов, среди которых Шинобу видит себя. Доума замечает её — не может не заметить — и улыбается обольстительно, приглашающе манит рукой. Девочки-мотыльки не думая бросаются прямиком в объятия демонического огня. Ядовитая бабочка притворяется мотыльком, следуя за ними в лаундж-зону. Вторая Высшая Луна окружает себя прелестницами, доверчиво льнущими к нему, ещё не зная, что все они непременно будут съедены, но ни на одной из них его взгляд не задерживается так же часто, как на расположившийся у бара напротив деве. Он не скрывает возникший интерес, разглядывает её, жадно подмечая детали: коктейльное платье цвета индиго, оголяющее стройные ножки, тронутые ярко-красной помадой губы (ах, как бы их украсил багрянец настоящей крови), изящная татуировка в виде бабочки на худеньком плече, которого так и хочется коснуться клыками. Кажется, Доума знает, кто сегодня станет его десертом. Шинобу улыбается, ведь ей тоже безумно хочется к нему прикоснуться. Клинок в нетерпении слегка царапнул бедро, будто соглашаясь с желанием Кочо устроить скорую встречу острого лезвия с его мерзким лицом. *** Она слегка морщится, глотая вино — без бокала красного смотреть на это ничтожество спокойно не получается. Доума ловит каждый взмах её ресниц, каждый глоток горячительного и ждёт, когда маленькая красная капелька прольётся мимо, скользнёт в ложбинку груди. Откинувшись на подушки, он гладит, ласкает, целует окруживших его девушек, глядящих на него со слепым обожанием, но смотрит только на Шинобу. Реальность на мгновение сбоит: она моргает и видит этих девушек — изломанных, растерзанных — и Вторую Высшую Луну в дрожащем неоново-красном свете с бокалом, полным вязкой человеческой крови, в когтистых лапах. Хочется закричать, отогнать мотыльков от смертоносного пламени. «Давай же, покажи мне что-нибудь ещё» Она знает, что демон не подойдёт так просто — он терпеливо ждёт, пока Кочо сама придёт к нему в руки, и тогда ловушка захлопнется, бабочка запутается в его сетях. Шинобу считает, что это слишком большая честь для подобного отродья. Она отставляет в сторону пустой бокал и поднимается со стула. Доума по обыкновению имитирует удивление, вскидывая брови, будто не ждал, что неприступная дева сдалась, но Шинобу, кажется, решила ошеломить его по-настоящему. Девочки кривят губы и посмеиваются, когда она взбирается на барную стойку и начинает танцевать. Встряхивая волосами, гладя себя руками медленно, призывно качая бёдрами — ей становится жарко от себя самой. Шинобу прикрывает глаза, отдаваясь ритму музыки и слышит только стук собственных каблуков. Охотница удовлетворённо улыбается, представляя, как вместо стойки танцует на голове Доумы, как эти самые каблучки раздавливают его цветастые глаза, дробят его череп. — Как пошло, как пошло и… — перешептываются девушки с искажёнными от зависти лицами, ведь внимание демона больше им не принадлежит. — Восхитительно. — выдыхает он неожиданно для себя самого. Доуме кажется, могло бы его мёртвое сердце забиться — оно бы забилось при взгляде на соблазнительные изгибы её покачивающегося в танце тела, на тончайше выведенную чернилами бабочку на плече, на лёгкий румянец, появившийся под действием вина. Вместо этого в нём что-то поднимается, закручивается и сладко изнывает от голода. Ему впервые хочется нарушить правило и приступить к десерту раньше основного блюда. Шинобу открывает глаза и внутренне ликует. Доума стоит прямо перед ней, практически упираясь лицом ей в живот, но не прикасается без разрешения. — Ты так отчаянно пыталась привлечь моё внимание, я польщён! — радостно скалится демон, — Как тебя зовут? — Шинобу. — она быстро смотрит на лица девушек за его спиной, что буквально сочатся злобой, но не винит их — они ведь не знают, что бабочка пытается их, глупышек, спасти. — Станцуешь для меня снова, Шинобу-тян? — девушка сдержанно улыбается и подаёт ему ладонь, когда он помогает ей спуститься, но внутри её передёргивает от позыва разбить о его голову бокал за такую фамильярность. Он просит девушек подождать его, а её уводит сквозь толпу прямиком в сторону неприметных комнатушек, оказавшимися приват-зонами для любовных утех, и Шинобу отвратительна сама мысль о том, что она зайдёт сюда с ним. Здесь красиво: зеркала во весь рост, приглушённый свет и кресла удобные — грустно будет пачкать их обивку демонической кровью. Ей неспокойно, но прохлада клинка и припрятанные капсулы с ядом вселяют уверенность. Поэтому она позволяет Доуме (и по большей части самой себе) насладиться последним в жизни непринужденным танцем, в который её затягивает музыка. Её движения действуют гипнотически, взращивая в нём всё больший голод, но демон не хочет спешить — у них впереди вся ночь. Он приближается и Шинобу вздрагивает от соприкосновения полуобнажённой спины с зеркальной гладью. Ей хочется исчезнуть, провалившись в зазеркалье в сию секунду, когда её вжимают в стекло, платье задирается до неприличного высоко, а чужие руки начинают по-хозяйски блуждать по её телу. Она выдавливает из себя улыбку, делая вид, что ей всё это очень нравится, но её трясёт. Пальцы Доумы демоническими когтями щекочут кожу, обводят маленькие вытатуированные буквы у неё под сердцем — имя сестры, которое вместе с убийственной дозой яда Шинобу оставит в нём навечно. Она со смирённой покорностью принимает, терпит его ласки — лишь чтобы улучить момент и приласкать его шею остриём клинка в ответ. Но почему она так дрожит и вовсе не от нетерпения уничтожить его? Точкой кипения становится слишком интимное прикосновение там, где его рук быть не должно. Доума с восторгом в глазах всматривается в её покрасневшее, разгорячённое лицо и сдвигает в сторону ткань её белья. Шинобу врёт, что её бросило в жар от выпитого вина, а её тело — нет, отзывается на откровенные касания, жмётся к демону, просит самого страшного — продолжения. Демон умильно улыбается — разве можно отказать даме? — и Шинобу невольно выгибается в спине от ощущения, будто в низу живота расплескали кипяток, когда он гладит чувствительное место. «Хватит, хватит, хватит» Пока не стало слишком поздно. Спать со Второй Высшей Луной в её планы не входило. Соблазнять, чтобы подобраться поближе пришла сюда она, но точно не он. Тело уже не отторгает его, но разум всё ещё ненавидит. Доума облизывает губы, присматриваясь к местам, с которых он может начать вкушать свой десерт. Желудок ноет, клыки сводит, но ему думается, что было бы неплохо подождать и совместить приятное с полезным — отведать её плоть во время ночи любви: превратить мелодичные стоны в крик боли, трепет наслаждения — в предсмертные конвульсии. Рука Шинобу подцепляет клинок. Щёлк. Демон передумывает есть её, когда ядовитое остриё целует его лицо, превращая глаза в кровавую кашу, а потом взрезает горло. Регенерируя в мгновение ока, он сквозь багровую пелену с восхищением созерцает Шинобу, застывшую с оружием в руках. Она с досадой цокает языком. Яд не сработал. Нет, он недооценил её, она не заслуживает быть просто съеденной. Её опасность, прячущаяся за фасадом лживой хрупкости и очаровательной улыбкой — ах, такая дева достойна остаться с ним навечно! И сделать её своей хочется не здесь, в маленькой каморке клуба, а показать её ночному небу и звёздам, а потом поглотить без остатка при свете луны под романтичную песнь цикад. Ему грустно, ведь ночь не вечна, а эту прелестную воинственную охотницу так просто с собой не забрать. Придётся отложить самое вкусное на потом, не ломать бабочке крылышки, а отпустить её порхать на волю до следующей встречи, которая непременно состоится. — Улетай, моя милая бабочка. — но так хочется поиграть с ней ещё, попробовать кусочек, самую малость… В Шинобу закипел гнев. Он не собирается её поглощать? Рефлекторным движением она вспарывает живот демона, когда он снова появляется перед её лицом, и клинок входит глубже, когда он придвигается ближе. — О, ты хотела ядовитый поцелуй. Слишком много для такой малышки. Давай одну на двоих? — Шинобу хмурится, поражаясь скорости демона, преспокойно вертящего в пальцах украденную у неё капсулу. Она рычит и пытается вытащить клинок, чтобы вогнать его ему в шею, но Доума сильнее. Удерживая лезвие, он позволяет ей лишь прокрутить его внутри. К горлу Шинобу подкатывает приступ тошноты, когда демон поддаётся вперёд, закинув в рот капсулу, и целует её. Яд действует мгновенно: жжётся, кислотой разъедая пищевод, а затем и внутренности, но боли нет — только удовольствие, которым он делится с Кочо, развязно целуя её пузырящимися гниющими губами. Его кровь окрашивает её рот и подбородок, струится по груди, затекая под платье, и Доума почти стонет в блаженстве. Он отпускает лезвие, давая возможность вытащить его. Шинобу извлекает лезвие и отталкивает демона, сплёвывает на пол кровь, осыпая Доуму последними проклятиями. — Гори в аду, больной ублюдок, — шепчет и водружает клинок на его шею, зная, что перерубить не сможет, но всё равно удержаться не получается. У неё нет никакого желания продолжать эту отвратительную игру, но без поглощения всё бессмысленно. Пока она выламывает замок и исчезает, Доума уже регенерирует. Он разочарованно вздыхает — разрезанный в нескольких местах костюм и кровоподтёки портят весь опрятный вид. Как же ему теперь ужинать? Он думает о татуировке Шинобу и сокрушается, что так и не успел попробовать её на вкус, всего один маленький укус в плечико — как слизнуть взбитые сливки со сладкого пирожного. Но ничего, сегодня у него есть чем утолить голод до следующего раза. — Ах ты маленькая паршивка, — беззлобно улыбается Вторая Высшая Луна, не застав ждущих его красавиц на месте. Бабочка ушла и увела за собой мотыльков. Как она жестока, оставила его без вкусного ужина! Кажется, Шинобу Кочо начинает ему нравиться.